"Корабль" на Каче. Е.В. Веймарн, М.Я. Чореф.

Симферополь, Таврия, 1976 год.

Долина реки Качи богата древними и средневековыми памятниками. Особое место среди них занимает Качи-Кальон, или качинский «корабль», — один из знаменитых «пещерных городов» Крыма.

Книга написанная археологами Е. Веймарном и М. Чорефом, рассказывает о «корабле» на Каче и других близлежащих памятниках, об исследовании их археологами, о событиях средневековой истории, связанных с этим уголком горной Таврики.

Скачать книгу

Предисловие

Седая древность… образует основу всего позднейшего более высокого расцвета…

Фридрих Энгельс

Речь в этой книге пойдет главным образом о Качи-Кальоне — одном из памятников крымского средневековья, находящемся в 8 км. к югу от Бахчисарая, на правом берегу реки Качи. Как и многие археологические памятники Крыма, Качи-Кальон еще мало изучен. Не расшифрован пока с достаточной ясностью и сам топоним. Известный русский историк А. Л. Бертье-Делагард истолковывал его как «крестовый корабль»¹. Есть и другие предположения. В путеводителе «Крым», изданном Крымским обществом естествоиспытателей и любителей природы, название переведено как «качинская крепость»², у Н. И. Репникова — как «качинское укрепление»³, однако эти варианты представляются малоубедительными.

Многочисленные остатки жилых, хозяйственных и культовых пещерных сооружений Качи-Кальона исследователи воспринимают по-разному⁴. По мнению одних, здесь был некогда монастырь, другие называют качинский «корабль» городищем или «пещерным городом», третьи — сельским поселением.

Задача авторов данной книги — не только в описании этого сложного археологического памятника, но и в интерпретации его на основании тех данных, которыми располагает ныне наука.

Что знаем мы о Качи-Кальоне вполне достоверно?

Установлено, что вначале это было небольшое сельское поселение, при котором возводится вскоре укрепленное убежище, что и дало повод называть памятник городищем. Позднее возник и относительно небольшой православный монастырь.

Качи-Кальон, как и все «пещерные города» Крыма, расположен на отроге Средней горной гряды (450-510 м. над уровнем моря). Сложена гряда известняками нижнетретичных и меловых отложений, имеет легкий наклон к северу и отвесный обрыв к югу. Массивы известняков, подвергшиеся действию сил природы, представляют собой разнообразной величины мысы и столовые горы. В их обрывах люди издавна высекали искусственные помещения (пещеры), служившие для различных, по преимуществу хозяйственных целей.

Наземные постройки, возведенные в средние века на плато, сохранились плохо. Путешественники конца XVIII — начала XIX в. видели главным образом пещерные сооружения; благодаря этому недоразумению и вошел в литературу термин «пещерные города». В большинстве своем они были хорошо укреплены. Неукрепленные сельские поселения и монастыри в интересах безопасности часто тоже располагались среди скал. Известны и сложные комплексы: на обрывистом мысе замок или монастырь, под ним — подчиненная ему деревня.

Пещеры Качи-Кальона

В бассейне реки Качи четыре «пещерных города»: Чуфут-Кале, Кыз-Кермен, Тепе-Кермен и Качи-Кальон. Каждый из них играл определенную роль в экономической, социальной и политической жизни средневекового населения Качинской долины⁵.

Центральная часть этой долины, между селами Предущельное и Кудрино (б. Кош-Дегермен и Шурю), благоприятна для оседлой жизни человека. С востока, севера и запада она защищена от холодных ветров. Есть тут все условия для земледелия: плодородные наносные почвы, мягкая зима, обилие источников воды.

Причудливые очертания скал, поросшие густым лесом вершины, темные зевы естественных гротов и скальных навесов окрест Качи-Кальона порождали в народном сознании легенды, объясняющие на свой лад некоторые местные названия. Наиболее интересны для нас две — о городище Кыз-Кермен и самом Качи-Кальоне (речь о них впереди).

Следует отметить, что древние и средневековые топонимы дошли до нас большей частью с такими искажениями и переосмыслением, которые не могут не порождать легенды. И все же в основе своей эти плоды народной фантазии содержат, как правило, определенное историческое зерно. Поэтому-то археологическое изучение любого памятника начинается со сбора и систематизации всего материала о нем, в том числе и сведений легендарных. Их анализ тоже может пролить свет на прошлое той или иной местности. Но, конечно же, более достоверные данные, когда нет письменных источников, можно получить путем археологических раскопок.

К сожалению, работы археологов носили пока что разведочный характер и дальше этого не пошли. Началом их надо считать шурфы на площадке у Четвертого грота и обмеры некоторых церквей, сделанные в 1933 г. Н. И. Репниковым. Вскоре (1935 г.) Д. А. Крайнов обнаружил относящийся к качинскому «кораблю» ранне-средневековый могильник у села Баштановки (б. Пычки). Могильник этот уже в послевоенные годы частично исследован П. П. Бабенчиковым (1947 г.), а затем Н. Л. Богдановой (1955 г.). В 1954 г. ряд пещер и отдельные винодельческие комплексы изучались экспедицией Института археологии АН УССР. В 1960 г. эти работы были продолжены В. М. Маликовым и тогда же впервые составлен топографический план «пещерного города», его культовых, жилых, производственных сооружений. Все это в совокупности позволяет ясно представить себе образ жизни средневековых обитателей «корабля» и ближайшей его округи.

При подготовке книги авторами приняты во внимание советы и критические замечания коллег-археологов. В частности, большую помощь в работе над книгой оказал О. И. Домбровский, несмотря на некоторые научные разногласия с авторами.

На перекрестке истории

Как появилось в долине реки Качи ее средневековое население? Чтобы с уверенностью судить об этом, недостает многого. Мало изучены могильники, и потому почти полностью отсутствуют надежные антропологические данные. Нет палеоэтнографических работ: для них еще тоже не хватает материала.

Судя по археологическим данным, свыше двадцати тысяч лет тому назад в естественных гротах Качинского ущелья уже обитали люди. Кремневые орудия труда (резцы и скребки), обуглившиеся в огне кости животных эпохи позднего палеолита были обнаружены около ста лет назад К. С. Мережковским. Раскопки проводились под естественным скальным навесом у шоссейной дороги, ведущей из Бахчисарая в Шелковичное (б. Коуш). Эта стоянка, известная сейчас всему научному миру под названием Качинского навеса, находится в 2,5 км. к северо-западу от «корабля» на Каче.

В позднем палеолите происходит массовое истребление человеком промысловых животных, вызванное увеличением численности охотничьих коллективов, доходившей до 30-35 человек⁶. По словам В. И. Ленина, первобытный человек был совершенно подавлен трудностью существования, трудностью борьбы с природой. Но это и заставило первобытных людей искать новые формы охоты, новые орудия труда, привело к следующему, более высокому этапу развития материальной культуры — так называемому среднекаменному веку, или мезолиту.

Необходимым условием успешной борьбы человека за свое существование в мезолите были коллективный труд и взаимопомощь членов рода, тогда еще материнского, а также постоянное передвижение людей в поисках добычи. Известный советский археолог А. В. Арциховский называл мезолит «эпохой освоения территорий, до того необитаемых»⁷.

Ярким памятником этого периода является находящаяся вблизи Качинского навеса стоянка Таш-Аир⁸.

Роспись навеса Таш-Аир. Фрагмент.

Сарматская стелла II-III вв. н.э., найденная в 3 км. к востоку от Качи-Кальона.

Под скальным навесом, где она обнаружена, сохранились следы человека верхнего палеолита. Мировую известность получила более поздняя наскальная роспись Таш-Аира, выполненная растертой на животном жире натуральной красной охрой. В настоящее время от росписи, которая занимала некогда около 15 м.², сохранились три отдельных многофигурных фрагмента, изображающих какие-то военные события.

Характер трактовки человеческих фигур и орудий труда позволяет отнести Таш-Аирскую роспись к памятникам так называемой кемиобинской культуры, существовавшей в Крыму во II тысячелетии до н. э.

Более поздние слои Таш-Аирского навеса сравнительно тонки и небогаты находками, поскольку к I тысячелетию до н. э. человек покидает темные, сырые естественные пещеры, начинает жить в построенных им самим жилищах. Примером такого поселения является неолитическая стоянка, находящаяся в балке Кая-Арасы, севернее села Машино (б. Татаркой). Не исключено, что с этого времени в покинутых естественных гротах, некогда служивших человеку жильем, совершаются лишь какие-то обряды, связанные, быть может, с культом предков.

Памятники эпохи поздней бронзы и раннего железа, открытые близ Качи-Кальона, оставлены были, по-видимому, горными племенами тавров. Племена эти занимались отгонным скотоводством, мотыжным земледелием, охотой и собирательством. Для тавров характерны родовые погребальные сооружения в виде так называемых «каменных ящиков» (четыре каменные плиты, поставленные вертикально и перекрытые пятой плитой). Такие кладбища известны во многих местах Таврики, в частности к западу от Баштановки, напротив Качи-Кальона — через речку.

В то время, когда в горной части полуострова жили таврские племена, в степных районах господствовали скифы. К III в. до н. э. в Крыму возникает позднескифское государство, столицей которого был Неаполь (на юго-восточной окраине современного Симферополя). Позднее, на рубеже нашей эры, население Скифии подверглось сильной сарматизации. Об этом говорят, в частности, найденные в окрестностях Качи-Кальона каменные плиты с изображением всадников и пеших⁹.

С первых веков нашей эры оседлое население горного Крыма стало многоэтничным; оно пополнялось за счет полуземледельческих-полускотоводческих племен, вытесненных в горы из лесостепных районов полуострова новыми пришельцами — так называемыми «готами» (готоаланами?), а затем гуннами. Появление «готов» и гуннов в Таврике и все связанные с ними события были одним из локальных проявлений Великого переселения народов — процесса, охватившего в III-V вв. н. э. огромные пространства юго-восточной Европы.

Малое в великом

В середине III в. н. э. сарматы и аланы, а также готы обрушились на оседлые северопричерноморские племена и на восточные границы Римской империи. В Крыму сармато-аланские племена наводнили главным образом западную половину полуострова, а готы, судя по письменным источникам, захватили на короткое время Боспорское царство. Овладев боспорским флотом, они сначала опустошили восточное и южное побережья Черного моря, а затем ушли в Средиземноморье. Но небольшая их часть осела на узкой полосе Южного берега Крыма и была ассимилирована местным, более многочисленным населением Таврики. Эти-то «готы» — обитатели страны Дори — в первые века средневековья выступают как конфедераты Византии¹⁰.

Сосредоточивая военные силы для защиты от «варваров» дунайских рубежей империи, римляне были принуждены увести свои войска из Крыма. Римские солдаты остались только в Херсонесе — последнем оплоте Рима в Северном Причерноморье.

В ожесточенной и длительной борьбе между пришлыми и местными племенами, длившейся более сотни лет, разрушается столица Скифского государства Неаполь и гибнет большинство других скифских городищ и селищ. Раскопки Усть-Альминского, Алма-Керменского, Краснозоринского и других городищ дали яркую картину разорения в III в. н. э. всех населенных пунктов в низовьях рек Альмы, Качи, Бельбека¹¹.

Завершается этот разгром еще более ужасным бедствием — нашествием гуннов, обрушившихся на степные пространства нынешней южной Украины в конце IV и V в.

Господство гуннов в степном Крыму отмечается византийскими источниками вплоть до конца VI в.¹².

В результате этих событий сильно пострадало захваченное варварами Боспорское царство, а Скифское государство прекратило существование. Земледельческое население Скифии, уже в значительной мере сарматизированное и социально неоднородное, принуждено было искать убежища на северных склонах Таврических гор. О глубине проникновения нового населения в горные долины юго-западного Крыма можно судить по могильникам V-VIII вв., которые принадлежали потомкам скифо-сарматов. На этих могильниках прослеживаются скифо-сарматские формы погребальных сооружений (земляные склепы и подбойные могилы), характерен и их погребальный инвентарь.

Как протекал сам процесс внедрения переселенцев в горные долины, какие складывались отношения между населением пришлым и потомками древних тавров, исконно занимавших эти пространства, сказать пока трудно. Вполне вероятно, что поначалу взаимоотношения были далеко не мирными; не случайно, по-видимому, некоторые раннесредневековые могильники юго-западного Крыма расположены на местах разрушенных позднетаврских поселений. Это установлено раскопками в долине реки Черной (могильники у высоты Сахарная головка и Чернореченский), в долине реки Бодрак у сел Скалистого (б. Тав-Бодрак), Озерного и в некоторых других местах. По всей вероятности, налицо здесь результаты военных столкновений.

Можно полагать, что в дальнейшем смешение скифо-сарматов с потомками тавров определило этнический облик средневекового населения юго-западного Крыма. Процесс этот, протекавший длительно и постепенно, по существу был подготовлен еще до бурных событий III-V вв. благодаря тесному соприкосновению скифо-сарматских племен предгорий с обитателями гор. По этой-то причине, надо полагать, и появляются у позднеантичных авторов термины «тавро-скифы», «скифо-тавры», сохраняемые и в раннесредневековых источниках¹³.

Говоря об этом историческом процессе, протекавшем в течение нескольких столетий, необходимо упомянуть о достигнутой в последние годы убедительной локализации «длинных стен» и «страны Дори», где, по свидетельству византийского автора Прокопия, проживали в VI в «готы». Еще сравнительно недавно утверждалось (без достаточных к тому оснований), что «длинными стенами» могла быть цепь «пещерных городов», расположенных на Внутренней гряде Крымских гор¹⁴. П. И. Кеппен, как известно, считал «длинными стенами» Прокопия остатки оборонительных сооружений, обнаруженные им на северных склонах и перевалах Главной гряды Крымских гор. На этом основании он делал вполне обоснованный, по нашему мнению, вывод, что «страна Дори» находилась на Южном берегу Крыма¹⁵.

Если судить по местоположению стен, построены они были явно не для защиты от врагов, нападающих с моря, а для обороны побережья с севера, т. е. с суши. Значит, от набегов степняков-кочевников? Вряд ли. Дело в том, что все северные подступы к горным перевалам и без стен трудны для продвижения кочевников, за которыми обычно следовали стада и обозы из громоздких кибиток. Кроме того, горные леса не только не давали оперативного простора их конному войску, но и не смогли бы обеспечить кормом скот. Поэтому предназначались «длинные стены» скорее против тех племен, которые занимали в V-VI вв. предгорье и северные склоны Внешней гряды. Судя по характеру раннесредневековых могильников юго-западного Крыма (погребения катакомбного типа), остатки населения разгромленного позднескифского государства заняли только северную часть пространства между Внешней и Внутренней грядами. Вероятно, в процессе освоения этой территории они потеснили горцев, принуждая их выходить на Главную гряду и на южное побережье, нанося ущерб обитателям последнего, что и послужило, по-видимому, причиной сооружения «длинных стен».

В этот же период, надо полагать, возникают на Внутренней гряде Крымских гор окрест Качи-Кальона укрепленные убежища: Бурун-Кая (над селом Баштановкой), Фыцки (подле села Предущельного) и Тепе-Кермен (в 1,5 км. к северо-востоку от села Кудрино). Все три убежища возводятся близ открытых сельских поселений. И это нетрудно понять. К примеру, жители поселения Фыцки, осваивая северо-западный склон Качи-Кальонского плато, могли положить начало одноименному убежищу.

Кстати, обнаруженные в этом районе знаки, вырубленные на скале над виноградодавильнями, очень напоминают сарматские, которые были широко распространены в Северном Причерноморье в первые века нашей эры¹⁶.

У истоков феодализма

Помимо общих закономерностей, присущих развитию феодальных отношений, исследователи отмечают в юго-западном Крыму ряд локальных особенностей, обусловленных географическими и политико-экономическими факторами.

Во-первых, феодальные отношения могли тут складываться не только своеобразно, но и вполне автономно. Особо следует учесть, что население — скифо-сарматское и таврское — различалось уровнем общественного и экономического развития. Если скифо-сарматы были уже знакомы с институтом рабовладения, то тавры, видимо, находились еще на стадии разложения первобытной общины.

Во-вторых, на развитии феодальных отношений юго-западной Таврики сказывались не только связи с византийскими городами на крымском побережье и непосредственный контакт с Византийской империей, но и взаимоотношения со степными кочевниками — гуннами, хазарами, аланами, половцами.

В селениях юго-западного Крыма, расположенных на торговых путях к Херсонесу и византийской крепости Алустон (современная Алушта), была, очевидно, торгово-ремесленная прослойка, обслуживавшая купеческие караваны. Явление это характерно для всей средневековой Европы: в населенных пунктах, через которые проходили торговые пути, возникали целые корпорации кузнецов, хлебопеков, содержателей харчевен. Здесь, обычно вне крепостных стен, усталые путники могли найти пищу, ночлег, в случае необходимости — подковать коней, починить или приобрести оружие.

Нечто подобное могло быть и в Качинской долине, по которой проходил торговый путь, соединявший ее поселения с крупным торгово-ремесленным центром юго-западного Крыма — византийским Херсоном (Херсонесом Таврическим).

Как и всюду, экономические предпосылки тут тесно переплетались с природно-географическими. В условиях горной, сильно пересеченной местности широкое применение труда рабов при обработке мелких и разбросанных участков плодородной и орошаемой земли было нерентабельно. А это, естественно, сводило на нет развитие рабовладельческих отношений в горной Таврике.

Постоянная угроза нападения кочевников должна была вызвать появление в среде оседлого, земледельческого населения еще одной прослойки, основным занятием которой становилась война. Видимо, это вело к обособлению родовой и племенной верхушки от рядовых членов общества. Захват же знатью земель — лучших и в большем количестве — неизбежно ставил в зависимость от нее менее зажиточных поселенцев. В конечном счете, могло создаться такое положение, когда земледельцы за пользование землей платят не только продуктами, но и работой на хозяйской земле, да еще несут военную повинность. Такова, по крайней мере, общая социологическая схема возникновения феодальных отношений.

К сожалению, мы не знаем точно, в каких конкретных формах выражались подобные взаимоотношения в Таврике, но на возможность их здесь указывают многочисленные аналогии из жизни всей средневековой Европы. Не исключено, что такие отношения складывались не только между отдельными лицами, но и между захватившей землю родовой знатью в целом и сельскими общинами, где еще долго сохранялись патриархально-родовые устои.

О явном социальном неравенстве обитателей ряда поселений Качинской долины в VI-VIII вв. говорят остатки построек на мысе Бурун-Кая, возвышающемся к западу от Баштановки. Здесь, как нам представляется, за толстой оборонительной стеной находились большие здания — обиталища выделившейся родовой верхушки. Что касается открытого поселения, расположенного южнее, то в его скученных примитивных домишках жили, несомненно, рядовые общинники. На мысе Фыцки — несколько иная картина: остатки многочисленных и тоже весьма примитивных жилых построек окружены развалинами оборонительных стен.

Мыс Бурун-Кая.

В 1967 г. на южном краю мыса совершенно случайно — при закладке пробного каменоломного карьера — открыты погребения в плитовых могилах. Над могилами возвышались некогда антропоморфные надгробия из местного известняка, украшенные крестами. Раскопки здесь не проводились, однако были собраны обломки красноглиняных гончарных сосудов и плоских черепиц, а также черноглиняной посуды. Материал этот позволяет датировать Фыцки — пока, правда предположительно — VI-VIII вв.

На восточной стороне мыса еще весной 1941 г. раскопан был могильник с погребениями в земляных склепах, относящимися к тому же времени. Более поздних памятников в этой местности мы не знаем. Убежище Фыцки так и не превратилось в городище, скорее всего вследствие легкодоступности плато, на котором оно находится. Сравнительно небольшая высота обрывов, множество расщелин и отлогость склонов потребовали бы значительных средств и сил для создания необходимых по тем временам оборонительных сооружений.

Городищем стало убежище Кыз-Кермен, расположенное в 3 км. к востоку от Фыцки, над долиной реки Качи. Оборонительная стена, которая и сейчас хорошо прослеживается, защищала некогда площадь, не меньшую, чем Фыцки. Сооружение это сложено было довольно прочно — из крупных квадров с забутовкой на известковом растворе. Помимо основных ворот в восточной части стены, на западной ее стороне находилась вылазная калитка. Здесь, в месте относительно доступном, сохранились лишь так называемые «постели» — вырубленные в скале углубления, служившие для закрепления нижних камней кладки. Прослеживаются также остатки высеченной в скале лестницы, по которой можно было спуститься в балку.

На защищенной крепостными стенами площади, сразу от входа на городище, заметны очертания улиц и даже отдельных усадеб. В некоторых местах, где дождями смыт культурный слой, видны высеченные в скале давильни для винограда.

В начале 60-х годов экспедицией под руководством А. Л. Якобсона исследованы на Кыз-Кермене руины двух городских усадеб. Судя по раскопкам, погибли они, как и все городище, в IX в.¹⁷. Южная часть его, удаленная от городских ворот и, видимо, в свое время незастроенная, ныне густо заросла лесом. Пустырь этот, надо полагать, оставлен был для того, чтобы в случае вражеского нападения здесь могли разместиться жители ближайших сел со своим движимым имуществом. В мирное же время он мог служить местом расположения легких построек ремесленников.

Впереди оборонительной стены Кыз-Кермена, метрах в ста к северу от нее, на значительном пространстве хорошо различимы задернованные и заросшие кустарником остатки каких-то построек, оград и террас. Мы полагаем, что это следы поселка, возникшего, по всей вероятности, в IV-V вв. Территория Кыз-Кермена вначале служила для его обитателей убежищем, а затем, когда оно мало-помалу, в силу своего положения на оживленном торговом пути, превратилось в город, поселок этот мог стать пригородной слободой.

К востоку от Кыз-Кермена, по другую сторону глубокого оврага, возвышается гора, плоская вершина которой ограничена с запада, юга и востока обрывами значительной высоты. Гора носит название Тепе-Кермен. На ней — руины небольшого средневекового укрепления, видимо, близкого по времени возникновения к Кыз-Кермену, но просуществовавшего дольше, чем он. Вполне возможно, что и здесь было поначалу убежище.

На маленькой площади Тепе-Кермена (не более одного гектара) не могло обитать значительное количество людей. Следы «постелей» боевой стены (они и сейчас видны на северном краю плато) да несколько маршей дороги, ведущей в специально вырубленный в скале коридор, свидетельствуют об относительном совершенстве оборонительной системы укрепления.

По верхней кромке скальных обрывов устроены местами пещерные «казематы», столь характерные для раннесредневековых крепостей Внутренней гряды — Эски-Кермена, Мангупа (на мысе Тышкли-Бурун) и др. Есть на плато Тепе-Кермена и остатки весьма значительных зданий, занимающих добрую половину его площади. К востоку от въезда в укрепление находится большая пещерная церковь с купелью, возникшая в VIII-IX вв. Мы считаем, что Тепе-Кермен — один из ранних феодальных замков Качинской долины, а не пещерный монастырь, как полагает, например, А. Л. Якобсон¹⁸. По мнению Д. Л. Талиса, Тепе-Кермен представляет собой небольшое, но в свое время хорошо укрепленное городище, угасшее в XIII-XIV вв.¹⁹.

У подножия скалы, на которой стоял замок, располагалось, вероятно, зависимое от его владетеля сельское поселение. Хорошо сохранились принадлежавшие селению искусственные пещеры — в основном хозяйственные, но не исключено, что и жилые.

О Кыз-Кермене и Тепе-Кермене существует легенда, представляющая интерес для историка.

Городище Кыз-Кермен.

Согласно этой легенде, Кыз-Кермен был торговым городом с хорошими крепостными сооружениями. Правил им некогда славный воитель, имевший красавицу дочь, которая во всем помогала ему. А на плато Тепе-Кермена возвышался неприступный замок.

Властвовал там злой и жадный князь, пытавшийся захватить и подчинить себе город.

У князя был сын — мужественный воин с добрым сердцем. Умер князь, и Тепе-Керменом стал владеть его сын, но не переставала княжеская дружина разбойничать, грабить караваны. Чтобы прекратить эти бесчинства, старейшины Кыз-Кермена решили выдать замуж дочь правителя города за нового владельца замка.

Согласился на это молодой князь, но потребовал, чтобы невеста пришла в его замок. Девушка же была горда и настаивала на том, чтобы сначала князь явился к ней. В конце концов она согласилась выйти замуж, но при одном условии — если через овраг, разделяющий Тепе-Кермен и Кыз-Кермен, будет сооружен мост. На его середине и должны были встретиться молодые перед венчанием. Согласился на это князь. И вот в условный час, окруженные свитами, вступили на мост молодые. Все предвещало благополучие и мир…

Однако, дойдя до середины моста, девушка вспомнила старые обиды, выхватила кинжал и убила юношу. Дружина князя зарубила ее, народ в ужасе разбежался. И вновь разгорелась непримиримая вражда между городом и замком.

А мост, как гласит легенда, развалился. Огромные камни, из которых он был якобы сложен, и сейчас еще разбросаны по оврагу, на противоположных склонах которого — руины Кыз-Кермена и Тепе-Кермена.

Когда возникла и как сложилась эта легенда в том виде, в каком дошла до нас, трудно сказать. Допустимо предположить, что в основе ее лежат отголоски незапамятных времен, борьбы матрилокального обычая с патриархальными началами. В ней, может быть, есть и отзвуки намного более поздних социальных столкновений — сопротивления свободных общинников нарождающимся феодальным порядкам. Не запечатлены ли в легенде и противоречия между торгово-ремесленным населением города и формирующейся феодальной верхушкой?

Вполне возможно, что легенда отражает какие-то реальные события, происходившие в период раннего средневековья, когда в Таврике возникали крепостные стены, когда складывались новые социальные отношения.

Православная Таврика

Общеизвестно, что формирование феодальной государственности влечет за собой не только прямое принуждение народа, подчинение его власти феодала, но и постоянное духовное воздействие на массы. Это были как бы две стороны одной медали: власть эксплуататоров освящалась и подкреплялась авторитетом божества.

Примитивные верования бесклассового общества, как и вытекавшее из них языческое многобожие, не смогли идеологически связать различные социальные группы, идейно подкреплять сожительство эксплуататоров и эксплуатируемых. Вот почему в средневековой Европе, в том числе и в Таврике, широкое распространение получило христианство — одна из наиболее подходящих для этой цели монотеистических религий. Насаждалась новая религия византийскими миссионерами при поддержке властей, хотя и без того постоянные политико-экономические связи Восточной Римской империи (Византии) с населением Крымского полуострова создали благоприятную почву для распространения этого вероучения. Оно, повторяем, было наиболее последовательной и развитой из всех идеологических систем, порожденных развитием феодальных отношений.

Одним из положений христианской религии, как и любой другой, является требование обязательной борьбы верующих за победу этого культа над всеми другими.

Искоренение язычества, истребление еретиков, безбожников и инаковерующих красной нитью проходит по всей истории христианства.

Не составляла исключения и Таврика. Борьба с язычеством носила здесь — в зависимости от создавшейся обстановки — то агрессивный, то примирительно-приспособленческий характер. Последнее хорошо прослеживается в сохранении языческих пережитков в культовых обрядах и преданиях коренного населения более позднего времени.

Известный дореволюционный собиратель крымских легенд В. X. Кондараки, описывая Качи-Кальон, приводит существовавшее среди местных жителей предание о том, что на «корабле» было языческое капище. Найти его пока не удалось, однако вероятность этого сообщения подкрепляется длительным сохранением среди аборигенов Качинской долины языческих пережитков. Так, в верховьях Алимовой балки (к западу от «корабля») стоял испещренный знаками камень, которому поклонялись местные жители еще в XVIII-XIX вв. А при входе в Большой грот Качи-Кальона с источником, считавшимся святым и чудодейственным, росло старое черешневое дерево, также якобы «чудодейственное», «всеисцеляющее». До самого недавнего времени паломники увешивали его всевозможными приношениями — лоскутами одежды и т. п. В борьбе с языческими пережитками христианская церковь, приспособляясь к местным культовым традициям, зачастую прибегала к разного рода обходным маневрам. К примеру, богослужения совершались в лесу²⁰, а храмы и алтари строились вблизи обожествляемых деревьев, «чудотворных» погребальных комплексов²¹, около «святых» источников воды и т. д.

Алимова балка.

На территории Качи-Кальона встречается множество христианских символов — различной формы крестов. Особую группу составляют многочисленные мелкие кресты, нацарапанные на стенах пещерных церквей. Такого рода вотивные (посвятительные) знаки обычно оставляли в «святых местах» паломники в память своего пребывания.

Как показывает анализ археологических находок, христианство начинает проникать в «языческие» города Боспор и Херсонес не позднее III в.²². По-видимому, к VIII-IX вв. численность христианского населения в Таврике значительно возросла, о чем свидетельствует возникновение в это время на Крымском полуострове нескольких епископий и митрополий, множества больших и малых церквей, появление монастырей.

На явное распространение христианства среди аборигенов юго-западной Таврики указывают находки нательных крестов в раннесредневековых могильниках, хотя в остальном погребальные обряды по-прежнему остаются языческими. При раскопках Скалистенского могильника в склепах VII-VIII вв., вырубленных в толще материковой глины, были обнаружены не только металлические нательные крестики, но и различные христианские символы на перстнях, крестообразные знаки на закладных плитах и просто кресты, нацарапанные строителями и родственниками погребенных на стенах склепов²³. И в то же время долго еще держались отдельные языческие верования: поклонение скалам и их обломкам, старым деревьям, источникам воды. Зачастую это связано с легендами и поверьями, корни которых, видимо, лежат глубоко в древности. Примером может служить легенда об источнике, находящемся в Четвертом гроте Качи-Кальона²⁴.

Давным-давно, говорит легенда, в пещерах Качи-Кальона прятались мерзкие чудовища и змеи. Люди их боялись и с наступлением ночи запирались в хижинах, загнав скот в хлев. На краю деревни жила вдова с дочерью Анастасией. Мать пасла козлят и ягнят, дочь ей помогала.

Однажды вечером, когда их стадо спускалось к селу, выскочило многолапое чудовище и, схватив одну из овец, потащило ее к пещерам. Не испугалась девочка зверя, бросилась было спасать овцу, но на камне поскользнулась и, хромая, стала медленно спускаться к дому. Тем временем стемнело. Окружили и до смерти замучили ее страшилища. Кричала она так громко и жалобно, что не выдержали скалы, попадали со сводов пещер камни, похоронив под собой и девочку и мерзких чудищ.

А утром поднялись в большой грот жители деревни и видят — скала плачет, сочится из нее вода, как слезы.

Прошли века. Ныне на месте том шелестит листьями дикая черешня, корни которой пьют воду источника, воркуют голуби, живущие в трещинах скалы. Однако чуткое ухо может различить и какие-то таинственные звуки, рождаемые ветром в гроте. И кажутся они отзвуками легенды о юной Анастасии…

У «святого» источника в Четвертом гроте.

Очень возможно, что предание донесло до нас отголосок очень давних языческих обрядов поклонения воде и деревьям. Вспомним «священную» черешню, само существование которой в глубине грота, на почти голой скале, вызывает всеобщее удивление.

Вероятно, именно легенда и послужила поводом назвать созданный здесь в XIX в. скит Анастасиевским. Само местоположение источника, вытекающего из расселины в глубине огромного грота, на высоте около 150 м. над уровнем долины, не могло не производить сильного впечатления на темные народные массы. Окружающая обстановка содействовала, быть может, использованию этого места и в древности как капища.

Немногочисленные письменные источники ничего не говорят о тех событиях, которые сопровождали рост христианства в горной Таврике. Отсутствие прямых сведений об этом возмещается до некоторой степени археологическими исследованиями раннесредневековых могильников, где до VIII-IX вв. мирно «уживались» христианские погребальные обряды с явными пережитками язычества. Многократные захоронения в склепах, напоминающих по своей форме жилища, а также оружие, посуда, в которой сохранились следы положенной в могилы пищи, изображения орудий труда на надгробиях — все это убеждает в живучести язычества и языческих представлений о потустороннем мире, где душа умершего ведет якобы тот же образ жизни, что и на земле.

Враждебно относясь к первобытным, языческим верованиям и культам, христианство, тем не менее, немало унаследовало из магического, тотемистического и фетишистского репертуара древних, пользовалось им при формировании своей обрядности. Вера в чудодейственную силу наперстного или вырубленного на скале креста является пережитком фетишизма. А поклонение иконам, статуям божества и святых (вопреки евангельскому требованию «не создавай себе кумира») перенесено в христианство из языческих культов. Христианская молитва несущественно отличается от магического заклинания дикаря. Сквозь сложную систему рафинированных идей и представлений современных религий можно разглядеть их глубокие корни, уходящие в толщу примитивных народных верований.

Как и многие другие монотеистические религии, христианство утверждало божественное происхождение власти князей, царей, императоров, называя их избранниками и помазанниками божьими. Это находило широкое отражение как в церковной литературе, так и в художественном оформлении христианских храмов и мавзолеев, где наряду с персонажами библейских легенд изображены ктиторы, донаторы, т. е., как правило, власть имущие, земные владыки.

Абсида пещерного храма.

Росписи на такие сюжеты встречаются в пещерных церквах Таврики. Так, в «храме донаторов» (XIII-XIV вв.)²⁵, находящемся вблизи села Крепкого (б. Черкез-Кермен), изображена, по-видимому, семья топарха. Эта фреска по содержанию перекликается с росписью XI-XV вв. в киевском Софийском соборе, на которой запечатлен князь Ярослав Мудрый с семьей.

Разумеется, нельзя рассматривать церковь в роли всегда безропотной и покорной служанки светских государей. История христианства знает и противопоставление церковью самой себя государству, открытые выступления в борьбе с ним за власть.

Церковным идеалом была вселенская церковь, теократическое государство. «Церковь требует себе первенствующего и господствующего положения, — писал В. И Ленин, — ибо «вечное божественное выше временного темного»²⁶.

На территории Византийской империи воинствующий характер православия особенно остро проявился в период так называемого «иконоборчества». Это сложное социально-политическое движение VIII-IX вв., начавшееся как народное движение против стяжательства, хищничества и беззастенчивого грабежа трудящихся «божьими слугами», проходило под знаменем протеста против поклонения иконам (одна из основных статей дохода для бесчисленных церквей и монастырей}, а вместе с тем и засилия монашества, вообще. Византийское государство в лице императора и подчиненного ему военно-бюрократического аппарата использовало иконоборчество в своей борьбе с монашеством и ортодоксальной церковью, ибо рост экономического и политического могущества церкви подтачивал императорскую власть. Верхушка местного христианского населения Таврики не оставалась в стороне от этих событий и, по-видимому, разделяла взгляды иконопочитателей, оказывая им радушный прием.²⁷

Появление в горном Крыму иконопочитателей — монахов и мирян — усилило роль церкви в жизни местного населения. С волной переселенцев, видимо, следует связать появление некоторых монастырей в юго-западной части полуострова, например, Шулдана, Чилтера в Шульской долине, равно как Партенитского и других — на южном побережье.

Иконопочитательская иммиграция стимулировала формирование феодальных отношений, назревавших еще в недрах разлагающейся сельской общины. Все это сопровождалось в Таврике массовой христианизацией населения.

Между двух огней

В VI в. в Северном Причерноморье наступила некоторая политическая стабилизация, которая, естественно, вызвала подъем экономической жизни в Таврике. В наиболее важных портах Крыма установилась власть Византийской империи.

Восстановление старых и строительство новых крепостей, о чем сообщает историк Юстиана I Прокопий²⁹, укрепило позиции Византии на полуострове. Однако положение осложнялось частыми набегами на Таврику гуннов, а в 80-е годы VI в. — вторжением тюрко-хазарских племен.

Изнурительные войны с арабами и болгарами, которые пришлось вести Византии, значительно ослабили влияние ее в Таврике. В немалой мере способствовали этому, с одной стороны, массовый прилив иконопочитателей, а с другой — явное стремление местных светских и духовных владык к независимости от империи.

Обстановка обострялась соперничеством Византии и Хазарии за политическое верховенство в этом краю. В итоге трудовому населению Таврики приходилось порой испытывать двойной гнет — со стороны собственных феодалов и одновременно пришлых хазарских властей. Разгромив болгарские племена, кочевавшие в приазовских степях, подчинив их себе и включив в свой каганат, хазары в последней четверти VI в. стали хозяевами большей части Таврики. Вторжение их сопровождалось грабежом и гибелью многих раннесредневековых поселений. Позднее в ряде крупных населенных пунктов обосновались хазарские наместники — тудуны, занимавшиеся в основном сбором дани с подвластного им населения.

Развитие феодальных отношений внутри Хазарского каганата привело в VIII в. к более глубокому социальному расслоению завоевателей. Часть пришлых хазаро-болгар, разорившись, вынуждена была перейти от кочевого хозяйства к земледелию. Подобный процесс имел место, в частности, в юго-западном Крыму.

По-видимому, хазаро-болгарские поселения были в районе Симферополя (Курцовская и Холодная балки), у села Партизанского (б. Саблы). Судя по некоторым погребениям на Заветненском могильнике, такая же картина наблюдалась и в Альминской долине³⁰.

Безопасность торговых путей, проходивших через Хазарский каганат, вызвала в VII-VIII вв. определенный экономический подъем в юго-западном Крыму. Возросла роль приморских городов, связанных транзитной торговлей с Византией, процветали в них ремесла, возродилось сельское хозяйство.

К этому времени относится появление в поселениях Таврики многочисленных тарапанов — давилен для винограда, вырубленных в скалах. Благодаря недавним раскопкам раннесредневекового могильника у села Скалистого³¹ и сельскохозяйственной усадьбы на Мангупе³² в руки исследователей попал ценный материал, позволяющий уточнить датировку этих памятников. На его основе мы можем, хотя и косвенно, но с достаточной уверенностью, отнести возникновение большинства давилен к VIII-IX вв. Видимо, зерновое хозяйство для населения юго-западного Крыма стало менее выгодным, нежели производство вина, нашедшего широкий сбыт на рынках Хазарии. Об этом красноречиво говорят и разбросанные по всему Качи-Кальону остатки тарапанов. Некоторые из них находятся в искусственных пещерах, другие — под открытым небом. В настоящее время на территории качинского «корабля» насчитывается свыше 120 подобных тарапанов, в которых можно было одновременно перерабатывать свыше 250 тонн винограда. Неподалеку от винодельческих комплексов встречаются одичавшие виноградные лозы. У многих давилен Качи-Кальона высечены в скале кресты, указывающие на присутствие здесь христианского населения. Изучение винодельческих комплексов «корабля» на Каче показывает, что в VIII-IX вв. происходит явный распад полупатриархальной общины и рост имущественного неравенства среди сельского населения Качинской долины.

Тарапан в обломке скалы.

Здесь, на Качи-Кальоне, мы видим обычно остатки небольших домов, к которым вплотную примыкают прискальные постройки. Около них чаще всего только одна вырубленная в скале винодельня. Бывает и иначе: несколько близко расположенных давилен группируются возле искусственных пещер, объединенных вырубленными в скале лестницами и переходами. Примером таких (второго типа) хозяйственных комплексов являются тарапаны и пещеры подле церкви, выдолбленной в обломке скалы (о ней речь впереди). В основном же преобладают производственные комплексы первого типа, принадлежавшие, по-видимому, сохранившим еще некоторую независимость общинникам. Комплексы второго типа указывают на наличие более зажиточных хозяйств, как правило, связанных с использованием искусственных пещер.

Возможность широкого сбыта сельскохозяйственной, прежде всего винодельческой, продукции на рынках Хазарии обусловила развитие местного гончарного ремесла: археологическими исследованиями открыт в юго-западном Крыму целый ряд гончарных производств. В печах, раскопанных близ села Трудолюбовки (б. Новый Бодрак) и в 0,5 км. к западу от Качи-Кальона, производилась по преимуществу керамическая тара: амфоры, кувшины, фляги³³.

Установлено, что в тех же гончарных печах — между густо поставленными сосудами — обжигалась и кровельная черепица. Это не могло не получить своего отражения в жизни Качи-Кальона. Среди подъемного материала здесь нередки фрагменты средневековой тары и столовой посуды, а во время земляных работ 1973 г. были открыты остатки большого каменного дома, крытого черепицей. Несколько виноградодавилен, вырубленных поблизости в скале, свидетельствуют о том, что обитатели дома занимались виноделием, причем не только для своих нужд, но и на продажу³⁴.

Развитие новых социально-экономических взаимоотношений, связанных с изменением всего характера экономики раннесредневековой Таврики, сопровождалось, как мы уже отмечали, христианизацией края. Главный источник наших знаний об этом — те данные, которые добыты за долгие годы путем раскопок и разведок.

Археологические исследования показывают, что с VIII-IX вв. резко изменяется погребальный обряд: на средневековых некрополях Таврики преобладают так называемые плитовые могилы — ямы в грунте, обложенные каменными плитами или плоской черепицей. На Качи-Кальоне такие же погребальные сооружения встречаются вблизи церквей, как пещерных, так и наземных. Некоторые вырубленные в скале гробницы в дальнейшем были расширены и превращены в так называемые «костницы», куда ссыпались кости из многократно использованных могил. По всей вероятности, каждое из таких погребальных сооружений принадлежало одной семье. Изменение погребального обряда в VIII-IX вв. вызвано было, как полагают некоторые исследователи, притоком этнически иного — иконопочитательского — населения из восточных провинций Византии³⁵.

Рост крупного, в том числе и монастырского, землевладения, ускоренное развитие феодальных отношений неизбежно вызывали разорение свободного земледельческого населения, закабаление его светскими и духовными феодалами. По-видимому, положение крестьян и ремесленников в Таврике мало отличалось от тяжелейшего положения трудящихся масс всей Византийской империи. Уплата многочисленных податей и налогов, церковной десятины и наряду с этим постоянная опасность хазарских грабежей — все это создавало, естественно, предпосылки недовольства, способного вылиться в вооруженное выступление. Надо учесть к тому же и довольно сложные, отнюдь не доброжелательные взаимоотношения Византии с Хазарией. Не находя возможным вступить в открытую борьбу с хазарами за присвоенные ими земли Таврики, Византия могла поддерживать (вернее бы сказать: не могла не поддерживать) местных феодалов, недовольных засильем хазар.

Для населения юго-западной Таврики завоеватели были вдобавок ко всему иноверцами: господствующая верхушка каганата приняла в VIII в. иудаизм (точнее: одну из его разновидностей — караимизм), в то время как у массы хазар даже в X в. сохранялись еще обычаи язычников. Религиозный антагонизм, несомненно, давал себя знать, подогревая антихазарские настроения. Все вместе взятое и привело в 787 г. к народному восстанию, известному в научной литературе как «восстание Иоанна Готского» — по имени его организатора и руководителя епископа Иоанна.

Данные письменных и археологических источников дают право считать, что ареной действия восставших была почти вся юго-западная Таврика и прежде всего Южный берег Крыма, т. е. та территория, которая в это время составляла «Готскую» епархию, или «Готию». Восстание народа Готии во главе с епископом Иоанном и неким «господином Дороса» имело четкую цель — «чтобы страной их не владели упомянутые хазары»³⁶. Свержение иконоборческого правительства, смена власти на византийском троне и изменение политической конъюнктуры вызвали отход от восставших, т. е. прямое предательство владетеля Дороса и самого Иоанна, о чем глухо сообщает «Житие» («кто-то, несправедливо порицавший преподобного, что укрепление Готии было передано хакану и некоторые несправедливо убиты…»³⁷).

Расправа хазар с восставшими носила социально направленный характер: пострадал в основном народ Готии; власть имущие, судя по «Житию», отделались легким испугом. Даже «господин Дороса» был «хаканом пощажен», а Иоанн получил возможность бежать морем в Амастриду. Однако эти сведения лишь проскальзывают в «Житии»: автор его не ставил целью привлечь к ним внимание читателей.

Материал, изложенный в «Житии», интересен тем, что он характеризует в какой-то степени взаимоотношения правящей верхушки Хазарского каганата с представителями местной знати. В Таврике, как и на всей территории Хазарии, более или менее крупные владетели получали широкую автономию, что, естественно, вызывало стремление добиться еще большей или даже полной независимости, используя для этого самые разнообразные социальные и религиозные мотивы.

Вспыхнувшая в Хазарии в начале IX в. гражданская война привела к ослаблению власти каганата в Таврике. Одновременно назревала печенежская угроза. Поэтому-то византийское правительство, преграждая подступы к жизненно важному для империи Херсону (средневековое название Херсонеса), создает в 30-х годах IX в. вокруг него фему — своего рода укрепленный военный округ.

Видимо, изменения в политической обстановке вызвали какие-то военные действия и столкновения хазар с местными феодалами. Не случайно археологические исследования, проведенные в юго-западном Крыму в советское время, свидетельствуют о разрушении в IX-X вв. некоторых городищ: Эски-Кермена, Кыз-Кермена и многих сельских поселений³⁸. В это же время, видимо, перестает функционировать ряд производственных гончарных комплексов, возникших столетием раньше (Баштановка, Трудолюбовка, Голубинка и др.), приходит в запустение большинство известных нам винодельческих хозяйств, в частности многие из тех, которые находились на Качи-Кальоне.

Все эти перемены, политические и социальные, отразились на международной торговле, осуществлявшейся через Хазарию. Херсон, не нуждавшийся ни в вине, ни в керамической таре, становится основным потребителем и рынком сбыта всей прочей сельскохозяйственной продукции юго-западной Таврики. В ее экономике наблюдается явная натурализация, способствовавшая замкнутости и обособленности отдельных владений. Тогда же (X в.) и позднее повсюду в Таврике, в том числе и при Качи-Кальоне, возникают мелкие укрепления — исары. Наряду с натурализацией хозяйства, это один из самых ярких признаков развитого феодализма в средневековом Крыму.

Постоянные набеги кочевых племен, появившихся в IX-X вв. в Северном Причерноморье, а также все более частые торговые и военные визиты русских — вот новые факторы, которые начинают оказывать определяющее влияние на жизнь средневековой Таврики, на ее экономику, культуру, быт.

Молодое Киевское государство стремится в это время (IX-X вв.) к непосредственной торговле с Византийской империей и всем тогдашним цивилизованным миром, без посредничества Херсона и других северопричерноморских городов. В итоге Таврика становится своего рода экономическим и культурным мостом между Русью и Византией, а заодно и местом разрешения русско-византийских конфликтов.

В противоборстве с Киевской Русью византийская дипломатия воспользовалась появлением в северопричерноморских степях печенегов. О том, какое значение имели печенеги для Таврики, писал в одном из своих трактатов Константин Багрянородный, византийский император и писатель X в. По его свидетельству, «печенежский народ живет в соседстве с областью Херсона, и если они не состоят с ними в дружбе, то могут выступить против Херсона, делать набеги и грабить…. климаты». И далее: «Русы не могут приезжать в царствующий город ромеев (Константинополь. — Ред.), если не живут в мире с печенегами…»

Древнерусскому государству требовался безопасный и беспрепятственный выход к Черному морю, чего не желали ни Византия, ни занимавшийся посреднической торговлей Херсон. Однако все попытки византийских дипломатов уничтожить или хотя бы связать по рукам и ногам Киевскую Русь силами печенежских орд потерпели поражение. Более того: ромейским императорам пришлось вскоре прибегать к помощи войск киевских князей в борьбе со своими непокорными вассалами. Так, когда в 987 г. против Василия II восстал один из его полководцев Варда-Фока, император обратился за военной помощью к Владимиру Святославичу, обещая в награду выдать за него свою сестру Анну. Лукавство базилевса, медлившего с выполнением своего обещания, побудило Владимира в 989 г. осадить и взять Корсунь (Херсон) — основной оплот Византии в Таврике. Только после этого Василий II прислал Анну в Херсон, заключив с киевским князем равноправный политический и торговый союз.

Поход Владимира содействовал сближению Руси с византийской Таврикой, помог втянуть ее в орбиту русско-византийских связей. Однако и до этих событий отношения между Русью и населением юго-западного Крыма, окружавшего Херсон, были, по-видимому, дружественными. Во всяком случае, ни на одном городище или селище этого времени в предгорном Крыму пока не зафиксировано следов пожарищ или насильственных разрушений. Местное население, надо полагать, не только не противилось Владимиру, но даже, быть может, оказывало ему поддержку. Иначе он не смог бы сказать корсунянам: «Если не сдадитесь, то буду стоять хоть три года…» Судя по этому заявлению, Владимира не беспокоило поведение окружающего населения, а войска его не нуждались в продовольствии и фураже.

В XI в. русско-крымские связи ослабевают. Таврика попадает под власть половцев, заполонивших степные просторы Северного Причерноморья. Обремененные стадами пасущихся животных, новые пришельцы не смогли проникнуть в глубинные районы горного Крыма. Подтверждается это, в частности, отсутствием половецких захоронений в курганах Средней гряды, тогда как в зоне Внешней гряды они нередки. О пребывании половцев в низовьях Качи говорят некоторые курганы, на которых еще сравнительно недавно стояли «каменные бабы» — большие уродливые изваяния мужчин или женщин, держащих обеими руками у живота чашу.

С этого времени основное направление черноморской торговли переместилось на Судак и Кафу. Захирел и замер старый караванный путь из степного Крыма в Херсонес; та же участь постигла и дорогу, пролегавшую по Качинской долине на Южный берег.

Феодальный Качи-Кальон

На страницах этой книги уже вскользь упоминалось о торговых путях, которые пролегали по гористым верховьям крымских рек, в частности, качинского бассейна, соединяя юго-западную часть полуострова с Южным берегом Крыма. Один из таких путей, как было отмечено, мог начинаться в ущельях между горами Средней гряды — Качинском и Бахчисарайском. С функционированием этого пути можно связать превращение некоторых убежищ в крупные населенные пункты — средневековые города. Видимо, последующее их захирение связано с целым рядом социальных и политических причин. Несомненно, одна из них — наводнение Таврики в VIII-IX вв. хазаро-болгарскими и прочими кочевническими ордами, особенно после ослабления Хазарского каганата.

Особенно частыми были нападения печенежских племен, которые, согласно сообщению Константина Багрянородного, проживали вблизи Херсонеса, вели с ним торговлю, часто нападали то на хазар, то на русские земли. Постоянная угроза со стороны этих воинственных племен в значительной степени парализовала экономику юго-западной Таврики и в то же время способствовала, судя по всему, превращению небольших по площади сельских убежищ в хорошо укрепленные феодальные замки.

Такими близ «корабля» на Каче становятся Тепе-Кермен и Бурун-Кая, разделившие на два удела центральную часть долины, а может быть, и весь бассейн реки Качи.

Недостаточно ясен пока вопрос, чем обусловлено возникновение и развитие Качи-Кальонского и других монастырей Таврики, находящихся вблизи современного Бахчисарая. Рассматривая весь комплекс взаимосвязанных памятников «корабля» на Каче, постараемся уточнить его территорию, время существования и социальный облик. После этого, как нам кажется, станет яснее и его историческая роль, и место среди памятников Качинской долины.

Из сельских поселений бассейна реки Качи, относящихся к VI-VIII вв. и даже к началу IX в., известно пока только шесть. Пять из них находились неподалеку от могильников этого же времени: между селами Кудрино и Верхоречье, около сел Пещерное (б. Нижний Керменчик) и Горянка (б. Лаки), а также у юго-западного и восточного подножия мыса, где расположено городище Чуфут-Кале. Шестым является оригинальное поселение в верховьях Качи — убежище, состоявшее из жилых помещений, устроенных в естественных пещерах. Над пещерами на плато горы Басман был сооружен специальный загон для скота. Исследователь этого поселения О. И. Домбровский высказал мысль о том, что принадлежало оно жителям центральной части Качинской долины, бежавшим от хазарских репрессий в глубь гор⁴⁰.

Следующий период (конец X-XIII в.) мало изучен. Известно, однако, что вместо погибших городищ Фыцки и Кыз-Кермена появляется новый городской центр Кырк-Ер, названный позднее Чуфут-Кале. Зарождение этого города относится, на наш взгляд, к X в.⁴¹. Появляются в XI-XII вв. новые замки — Керменчик, где, видимо, находился владетель Лакской котловины, и Кермен-Кая — резиденция феодала, которому принадлежали верховья реки Качи. Общее количество замков удваивается.

Не говорит ли это о дроблении земельных уделов, столь характерном для развитого феодализма? Загадочным остается только небольшое укрепленьице «Монастырек» — на левом берегу Качи, около села Верхоречье. Поскольку там не было раскопок или хотя бы разведок, трудно сказать, действительно ли это монастырь или феодальный замок.

Возрастает и количество сельских поселений. Сохраняется пять из шести, упомянутых выше: у юго-западной и восточной подошвы Чуфут-Кале, близ села Горянка, между селами Кудрино и Верхоречье и на Басмане. К ним добавляются три: еще одно в окрестностях села Горянка, где была небольшая церковь, а также под обрывами Тепе-Кермена и в районе современного села Предущельного, куда шел водопровод, раскопанный близ Таш-Аира в 1933 г.⁴².

В XIV-XV вв. в юго-западном Крыму существуют два значительных по размерам княжества: Мангупское с центром в Феодоро, включавшее в себя бассейны рек Черной и Бельбека, и Кырк-Ерское, занимавшее земли по реке Каче и, видимо, Бодраку (левый приток Альмы). Внутреннее феодальное деление Кырк-Ерского княжества в этот период не претерпело, по-видимому, существенных изменений (иных замков, кроме названных, на этой территории мы не знаем), зато намного больше стало сельских поселений: их известно ныне около 20, причем большинство хорошо датируется церковными сооружениями или надгробными памятниками.

Рассмотрим детально Качи-Кальон — одно из наиболее крупных поселений средневековой Таврики. Попытаемся проследить на примере этого археологического комплекса все те политические и социальные процессы, которые происходят в юго-западном Крыму.

«Крестовый корабль»

Итак, чтобы увидеть все своими глазами, вы держите путь к Качи-Кальону. Позади остался Бахчисарай, где вы сели в автобус, затем село Предущельное. Здесь мы и сойдем. Справа узкой полосой тянутся сады, слева вплотную к дороге подступают серые громады известняковых скал. За узким Таш-Аирским ущельем, заваленным обломками скал, надвинулась гора Фыцки, за ней открылся широкий овраг с едва заметной тропой, уходящей куда-то вверх. Тут и начинается Качи-Кальон. С этого места удобнее всего приступить к осмотру археологических памятников.

Выйдя на тропу, взгляните вверх направо. Над вами громоздится высокая скала; природа и время покрыли ее поверхность бесчисленными трещинами. Всмотритесь в них: вы различите в верхней части скалы как бы изображение огромного креста. Не исключено, что рисунок природных трещин и профиль самой скалы, похожей, если смотреть с севера на юг, на нос корабля, породили название «Качи-Кальон» — «крестовый корабль». Однако, как увидим, такое объяснение топонима — самое простое, но не единственное.

Поднимитесь по тропе, заворачивающей к юго-западу, и вы увидите вскоре множество обломков скал, некогда оторвавшихся от основного массива и заваливших почти весь крутой склон к реке. В скальных глыбах — многочисленные и разнообразные вырубки: хозяйственные и жилые помещения, резервуары и давильные площадки, небольшие церкви с гробницами около них.

Искусственные пещеры сохранились большей частью без существенных изменений, но отдельные глыбы смещены, иногда настолько, что стена с окнами стала полом, а задняя глухая стена потолком. Всюду встречаются высеченные на камне кресты.

Большинство из них довольно ранние, вписанные в круг: равноконечные с расширяющимися концами, с двухлопастными расширениями на концах и т. д. Такие кресты в перевернутых пещерах свидетельствуют о том, что каменные глыбы изменили свое положение давно. Все вместе взятое наводит на мысль о сильном землетрясении, постигшем «корабль» на Каче, хотя без специального исследования нельзя сказать, сместились ли глыбы вдруг — от подземного толчка страшной силы или это произошло постепенно.

Ничуть не облегчает задачу, стоящую перед исследователями одна из местных легенд.

Согласно легенде под скалами жили когда-то трудолюбивые земледельцы. В долине они разводили виноград, выращивали фруктовые сады, а на плато среди скалистых холмов сеяли хлеб. В одном из гротов Качи-Кальона они устроили убежище, защищенное на подступах к нему оборонительной стеной. Однажды многочисленное вражеское войско, пришедшее из степи, неожиданно напало на поселение. Закипела неравная битва.

Большинство мужчин-воинов пали в бою, и вскоре положение осажденных стало безнадежным. Раздался вопль отчаяния. Скала «корабля» вздрогнула и обрушила на борющихся часть грота, под обломками которого погибли и нападающие и защитники поселения.

Легенда, возможно, отражает в собирательной форме какие-то подлинные события — вооруженные столкновения, обрушение отдельных скал Жители сел, ближайших к Качи-Кальону, не могли не замечать того же, что видим мы: его раннесредневековую керамику, обломки пифосов, амфор, кувшинов, остатки построек, примыкавших к скальным глыбам. Естественно, люди пытались найти какое-то объяснение всему этому.

Реальную историческую картину дают, конечно, не легенды, а исследования. Лишь на конкретном материале возможна правильная периодизация Качи-Кальона и целого ряда других поселений Таврики. Однако работы эти еще впереди и будут носить комплексный характер: геологические процессы в данном случае тесно переплетаются с историческими.

Площадь Качи-Кальона — не менее 20-25 гектаров. Начиная от мысовой скалы, где природа изобразила крест, каменный массив с его крутым подножием и пятью огромными гротами в обрывах тянется к югу, поворачивает на юго-восток и уходит примерно метров на 100 дальше ответвления от дороги на Баштановку.

Вещи из Баштановского могильника (VI-VIII вв.).

На левом берегу Качи, на месте нынешней Баштановки, во время земляных работ выявлены были слои, содержавшие такую же, как на Качи-Кальоне, раннесредневековую керамику и остатки гончарных печей. Кроме того, на восточной околице села обнаружен в глинище значительный раннесредневековый могильник с погребениями в склепах VI-VIII вв. Связь этих поселений очевидна. Мелководная Кача не могла быть существенной преградой между ними.

К сожалению, Качи-Кальон почти не изучался, и все то, что уже сделано археологами, пока всего лишь разведки. Поэтому так спорны суждения исследователей, основанные, главным образом, на общих и достаточно субъективных впечатлениях от этого огромного археологического памятника.

Почти у самого северного мыса Качи-Кальонской скалы начинается обращенный к западу Первый грот. Он сильно завален обломками скалы, и поэтому сейчас трудно судить о характере имевшихся в нем сооружений. Н.И. Репников, работавший на Качи-Кальоне в 1933 г., указывает, что искусственных пещер в гроте нет, но зато в стенах его и на полу множество вырубок и гнезд для укрепления стояков и балок деревянных прискальных построек⁴⁴.

От упомянутого мыса некогда шла на юго-запад стена, видимо, оборонительная, сложенная из больших хорошо обработанных блоков известняка, причем использованы были строителями и отдельные скальные глыбы. Остатки стены прослеживаются вплоть до церкви, высеченной в большом отдельном камне, и далее к юго-востоку на расстоянии примерно 600 м.

У мыса под обрывом находились ворота шириной более 2 м. Сюда из оврага, разделяющего Фыцки и Качи-Кальон, вела дорога, которая — уже по ту сторону ворот — огибала указанную выше церковь, а затем, прижимаясь к обрывам, уходила в юго-восточном направлении.

Пещерная церковь. Фото начала XX в.

Под защитой боевой стены на площади до 1,5 гектара размещались хозяйственные комплексы и церковь с усыпальницей. Церковь, по размерам очень небольшая (4*2,5 м.), вмещала вряд ли более 10-12 молящихся. Ориентирована она не на восток, как большинство христианских храмов, а на юго-восток, вероятно, потому, что солнечные лучи проникали сюда не ранним утром, а ближе к полудню.

С юго-востока в церковь два входа. Над одним из них вырублены желобки, отводящие дождевую воду, а в нише над самым входом вырезан равноконечный крест. Дверь открывалась наружу, о чем говорит местоположение пазов для установки дверной коробки. Над вторым входом — в алтарь — тоже устроены водоотводные желобки; дверь здесь открывалась вовнутрь.

Стены церкви обработаны косыми ударами кирки и, возможно, были оштукатурены.

Вдоль стен — скамьи для молящихся, высеченные в скале. В полу южной части храма вырублена гробница, закрывавшаяся каменными плитами; еще одна гробница была устроена рядом — в каменном выступе, который служил поначалу скамьей. Над могилами в западной стене процарапаны в неглубоких нишах поминальные надписи на греческом языке, относящиеся к XVII-XVIII вв.

Между алтарем и помещением для молящихся находился некогда деревянный иконостас.

За церковью, в другом обломке скалы, была устроена усыпальница, позднее переделанная в винодельню. Перед церковью у дороги лежат несколько сильно поврежденных «однорогих» надгробных памятников из местного известняка — остатки кладбища, окружавшего когда-то храм.

На этой же защищенной стеной территории сохранилось не менее десятка давилен для винограда; подобные им встречаются к западу и северо-западу от огороженного участка. Есть внутри ограды и несколько искусственных пещер.

В 1932 г. внизу при расширении современного шоссе был сделан срез земли до материковой глины и при этом открыт культурный слой толщиной до 2,5 м. Среди находок оказались обломки гончарной посуды VIII-XVIII вв., три больших пифоса, а в глине и скале выявлены были пифосообразные хозяйственные ямы. Остатки подобных ям найдены и в последние годы при ремонте шоссе — близ автобусной остановки у села Баштановки. Обнаруженная здесь керамика относится к VIII-IX вв.

Отдельные пещерные помещения, как и остатки давилен, разбросаны по всей территории Качи-Кальона. Первый же пятиярусный комплекс пещерных сооружений в обрыве скалы, насчитывающий более 50 пещер, расположен уже вне первоначальной ограды, в промежутке между Первым и Вторым гротами. Пещеры эти (все они небольших размеров) были соединены между собой более или менее сохранившимися до сих пор площадками, террасами, переходами и лесенками. В полу многих из них вырублены хозяйственные ямы и давильни для винограда; здесь отсутствуют частые в других «пещерных городах» ясли — кормушки для скота. Вполне возможно, что все эти пещерные хозяйственные сооружения, расположенные вблизи друг от друга, представляли собой единое винодельческое производство, принадлежавшее одному богатому хозяину.

Второй грот похож на Первый: искусственных пещер в нем нет, но сохранилось много следов деревянных сооружений.

Пещеры между Вторым и Третьим гротами.

Между Вторым и Третьим гротами опять некоторое скопление искусственных пещер.

Больше всего их на выступе скалы, ниже грота; здесь же вырубки для многочисленных виноградных давилен.

Третий грот, в отличие от предыдущих, — с искусственными пещерами, в одной из которых сохранились остатки небольшой церкви. Южная стена храма, выступающая на площадку, была сложена из камня. Размеры помещения для молящихся всего 2,5*2 м., а площадь алтаря, отделявшегося деревянным иконостасом — 1,5*1,5 м. В полу устроена гробница, снаружи было еще пять ей подобных; на стенах следы греческой надписи и крестов, выполненных красной краской и вырезанных в скале.

Остальные пещеры этого грота были хозяйственными (частью, возможно, жилыми).

Между Третьим и Четвертым гротами — более 30 пещер. Не доходя до Четвертого грота, встречаем большой выступ скалы — почти прямоугольной формы, изолированный обрывами с трех сторон. Площадь его около 1250 м.² С северо-запада этот мыс защищен метровой толщины стеной, сложенной на известковом растворе из тесаного камня разной величины и, судя по всему, неоднократно использованного. Нижние камни внешнего панциря уложены в специальные «постели», вырубленные в скале. В западной части стены была прямоугольная башня, в восточной — неширокие (не более 2 м.) ворота. Вовнутрь проезд ворот был продлен недлинным коридором, от которого сохранились только камни основания.

Как показал шурф (1933 г.), стена не имела в основании внутреннего панциря и на всю сохранившеюся высоту служила крепидой краев площадки. Толщина грунта до материковой скалы составляла здесь 3,75 м. В натекшей земле ясно прослеживаются четыре слоя. Нижний, толщиной около 1,45 м., представлял собой, по всей вероятности, специальную — для выравнивания поверхности — насыпь; на ней оказались обломки гончарной посуды VII-X вв., из чего можно заключить, что стена построена, очевидно, не ранее конца X в. Насыпь перекрыта зольным слоем толщиной до 0,40 м., насыщенным древесными углями, — результат, надо полагать, пожара на самом мысу. Выше лежит 10-сантиметровый слой овечьего помета, скопившегося, скорее всего, в позднейшее время, когда огороженная площадка мыса служила загоном для овец. Слой, перекрывающий все предшествующие отложения (его толщина до 1,70 м.), относится ко времени, когда жизнь на Качи-Кальоне совсем прекратилась. Образовался он в результате разрушения стены и наплыва земли и камня с площадки. В нем попадались отдельные обломки керамических сосудов, покрытых желтой и зеленой поливой.

С юго-восточной стороны мысок тоже был некогда огорожен: «постели» говорят об этом достаточно убедительно. Юго-западная (большая) часть мыса занята кладбищем. На поверхности земли сохранилась часть известняковых надгробий двух типов: крупные двускатные плиты, украшенные обычно продольными гранями, и длинные («домообразные») с приподнятым концом, в торцовой части которого сделана небольшая ниша. Несколько памятников этого типа украшены по бокам узором из плетенки, пятиконечными звездами, и розетами. Сами гробницы, над которыми стояли эти надгробия, сложены из вертикально поставленных каменных плит, перекрытых такими же, уложенными плашмя. Ориентация погребенных — головами на северо-запад.

Из находок на мысу следует упомянуть обломок вертикального надгробия VII-VIII вв. с рельефным крестом в верхней части (найден в развалившейся кладке стены) и бронзовую пряжку VII в.

В северо-западной части площадки лежат несколько крупных обломков скалы, в одном из которых (на западной его стороне) вырублена большая, но неглубокая ниша с рельефным «процветшим» крестом. Кресты подобных форм, переходящие внизу в изгибы стилизованной виноградной лозы, появляются в христианской символике в IX в. Судя по углублениям в скале над нишей, здесь могла быть в свое время часовня. К северо-востоку от нее, буквально в нескольких шагах, — другое помещение, покрупнее (6*2 м.), по всей северной стене которого сохранилась скамья. Над этой искусственной пещерой (с северо-восточной стороны) видны остатки вырубленной в скале миниатюрной церкви с гробницей.

Выступ скалы, на котором находилась некогда башня.

К северо-западу от площадки — через овражек — проступают из-под наплывшей земли следы каких-то вырубленных в скале сооружений, а также «постели» для укладки нижних камней какой-то кладки. Если предположить, что на этом месте стояла башня, то она занимала выгодную позицию, защищая подступ к воротам укрепления.

За площадкой находится самый крупный, Четвертый, или Большой, грот Качи-Кальона; в глубине его из скалы сочится вода, а по сторонам в три яруса расположены искусственные пещеры. Здесь, как и в других гротах, много разнообразных вырубок — гнезда для укрепления деревянных стропил и балок неизвестных нам построек, следы подкосов (кронштейнов) для висячих лестниц, остатки четырех давилен. Подступы к гроту снизу были, видимо, когда-то защищены стеной и составляли вместе со скальным выступом и площадкой единый укрепленный комплекс. Под Четвертым гротом, на склоне, чернеют в обломках скал искусственные пещеры, виноградодавильни. На одном крупном обломке скалы прослеживаются очертания небольшого храма с гробницами. А в 20-30 м. от него — развалины церкви. Ее абсида, вырубленная в обломке скалы, намного древнее пристроенных к ней современных, почти развалившихся стен. Это все, что осталось от киновии св. Анастасии, устроенной здесь в 60-х годах прошлого века.

Юго-восточный край Четвертого грота завален огромными скальными глыбами, некоторые из них буквально повисли над обрывом. Перебравшись через них, можно выйти на карниз, как бы парящий над пропастью, а далее — на очень узкую (0,30-0,40 м.), почти непроходимую тропу, ведущую к Пятому гроту Качи-Кальона.

Эта крайне опасная тропа называется Кыл-Копыр, что означает в переводе с крымскотатарского «волосяной мост».

Пятый грот не глубок. В отличие от четырех предыдущих он высоко поднят над склоном горы и поэтому мог быть хорошим убежищем. В гроте этом вырублено более десятка искусственных пещер. Стены его испещрены граффити, большинство которых мало разборчиво и ничем особым не примечательно, но есть и более интересные, например, примитивное изображение лучника. На восточном краю грота высечено большое прямоугольное углубление, вероятно, резервуар для сбора воды, поступавшей сюда по трещинам в скале. Около этого резервуара на стенах множество датированных и недатированных надписей. Наиболее старая из них (на греческом языке) — 1793 г.

На склоне под Пятым гротом следов поселения не видно, но восточнее и ниже расположены искусственные пещеры и пятнадцать давилен для винограда. Местами намечаются очертания отдельных усадеб. Среди обломков гончарной посуды (подъемный материал) ничего позднее IX в. пока не обнаружено.

Осмотр Качи-Кальона невольно наводит на вопрос: что представлял собой этот археологический комплекс? Исследователи, как уже отмечалось, не пришли пока к единому мнению. И поэтому авторам не остается ничего иного, как рассмотреть различные варианты, взвесить все «за» и «против» и обосновать, исходя из археологических данных, собственную точку зрения.

Городище? Село? Монастырь?

Введенный учеными и путешественниками конца XVIII-XIX в. термин «пещерные города» нивелировал представление о целой группе конкретных исторических памятников крымского средневековья.

Бросавшимся в глаза и, как казалось тогда, самым существенным их признаком послужили искусственные пещеры, вырубленные в скалах. В дальнейшем, учитывая совокупность многих данных, «пещерные города» стали подразделять на различные группы: убежища, города, феодальные замки, монастыри, сельские поселения⁴⁵.

Условное понятие «пещерный город» дает повод думать, будто бы его обитатели жили непременно в пещерах. Но, как показывают данные раскопок и разведок, на территории любого из них, помимо искусственных пещер, были и наземные жилые постройки.

Наиболее приближаются к понятию «пещерный город» (в буквальном его смысле) монастыри Чилтер-Коба близ Сюйренского укрепления под селом Малым Садовым (б. Кучук-Сюрень), Шулдан и близкий к нему Чилтер под селом Терновкой (б. Шули).

Однако и тут, в монастырях бесспорных, не связанных с какими-либо светскими постройками, монашеское «пещерножительство» носило в значительной мере условный, быть может, сезонный характер. Условным было и «пустынножительство»: все монастыри Таврики, если присмотреться, располагались на бойких местах — на скрещениях торговых путей, вблизи больших поселений — или примыкали к городищам, феодальным замкам.

Монастырь, вопреки господствующему предубеждению, не может существовать вне мирских забот и треволнений. Помещения таких обителей обычно располагались компактно. Вырубленные в скалах, они были связаны между собой лестничными переходами, образуя целостные пещерные ансамбли, своеобразные кварталы, только спроектированные не в горизонтальной, а в вертикальной плоскости. Располагали монастыри и разного рода наземными постройками, как бы сопутствующими пещерам.

Является ли сложный ансамбль Качи-Кальона чем-то целостным, скажем, большим пещерным монастырем? Такая точка зрения, казалось бы, вполне закономерна.

Противоречит ей в данном случае разбросанность пещерных сооружений. К тому же усложняет рассмотрение памятника группировка пещер несколькими комплексами около пяти естественных гротов.

Общежитийный характер монастырского быта обычно выражался в более тесном размещении всех строений монастыря. Как правило, мирян допускали туда только по важным делам или же на богослужения в дни больших праздников. Степень зажиточности монастырской «братии» определялась количеством и размерами храмов, находящихся на территории монастыря.

На Качи-Кальоне — пять небольших церквей, разбросанных на площади около двадцати гектаров. Их размеры обычны для подавляющего большинства храмов предгорья и горных районов. Окружающие их кладбища можно также рассматривать как свидетельства того, что церкви эти приходские. Кроме того, рядом с ними расположены остатки усадеб с вырубленными в пещерах и в отдельных каменных глыбах давильнями, что тоже немаловажно. Такая планировка и, насколько можно судить без специального исследования, отсутствие единой системы укреплений вокруг всей населенной территории Качи-Кальона, как мы полагаем, не позволяет отнести его к числу городищ или монастырей. Но тогда что же это? Поселение? Если так, то почему оно распадается на пять отдельных комплексов и как быть с отдельными мелкими усадьбами между ними?

Руины Качи-Кальонского монастыря.

К понятию «монастырь» приближается лишь комплекс пещерных и несуществующих ныне наземных помещений, сооруженных некогда на площадке около Четвертого (Большого) грота. Недаром Н. И. Репников, почему-то назвав «корабль» в печати «городищем», очень часто в разговорах с сотрудниками своей экспедиции именовал его монастырем.

Несмотря на наличие стен, прикрывающих доступ на площадку, ее лишь условно можно назвать укрепленной, потому что расположена она непосредственно под скальными обрывами. Любой противник мог бы поражать ее защитников сверху, с высоты плато.

Неужели это обстоятельство не было учтено строителями? Вряд ли. Необходимо, однако, более пристальное изучение всей оборонительной системы, в которой пока улавливаются далеко не все звенья.

Площадь, ограниченная стенами, невелика — всего около 150 м.² Большая часть ее была занята храмом и кладбищем, а оставшаяся столь мала, что нечего и говорить о возможности укрытия на ней сколько-нибудь значительного количества людей. Но тогда зачем построены стены? Против кого возводилось это странное укрепление? Местоположение около грота с источником, единственным на Качи-Кальоне, подчеркивает его явно господствующее положение над остальной частью поселения⁴⁶. Оборонительные стены, очевидно, строились в расчете на то, что возможный противник пойдет на приступ только по склону Качи-Кальонского массива и ни в коем случае не станет «бомбардировать» это укрепление сверху. А это могло быть лишь в том случае, если нападающий остережется нанести урон самому себе, т.е. если он — сосед, живущий на том же склоне, где его жилье, могилы родичей и предков, семья, скот, прочее имущество. Следовательно, допустимо предположить, что укрепление построено владельцем «корабля» ради безопасности от соотчичей и что Качи-Кальон мало или совсем не затрагивался военными столкновениями своего времени. В феодальную эпоху в подобном положении мог оказаться лишь монастырь. А оборонительные сооружения строил он (позволим себе еще одно предположение), опасаясь враждебных выступлений зависимых от него мирян — жителей поселения, расположенного ниже по склону.

При монастыре, внутри его стен, находились церковь и кладбище (возможно, и трапезная). Искусственные пещеры его (Четвертый грот) невелики по размерам и расположены компактно, тесно, на нескольких, некогда соединенных лестницами «этажах».

Наличие в пещерах нижнего яруса виноградодавилен и «зерновых ям», вырубленных в скале, подчеркивает замкнутый характер этого небольшого комплекса, обособленного от остального Качи-Кальона. Занимая господствующую позицию, «корабль» на Каче, по-видимому, стал «феодальным сеньором», как и всякий монастырь, воздвигаемый в сельской местности. И если украшенный «крестом» утес считать носом этого корабля, то площадку у Большого грота можно сравнить с кормой. Именно здесь, на «корме», было местопребывание кормчего — духовного и одновременно хозяйственного руководителя этого большого и богатого поселения.

Итак, в какой-то момент истории Качи-Кальона его обширная территория делилась на сельское поселение (селище, деревню) и на монастырь. Исходя из этого предположения, попытаемся представить историю Качи-Кальона последовательно во времени.

После бегства оседлого населения из низовий Качи и Альмы в район Средней гряды (конец IV — начало V в.) возникает, видимо, первое поселение беженцев в Первом гроте Качи-Кальона — поближе к роднику Таш-Аир. Возможно, что тогда же осваивается и Второй грот. Убежищем этого раннего поселения, как мы полагаем, стал мыс Фыцки. Около VI в. близ Первого грота создается ограда из хорошо отесанных камней с использованием крупных блоков скалы. Позднее, в VI-VIII вв., поселок, очевидно, разросся и вышел за пределы оградительной стены вниз по склону, раздвинув границы свои в обе стороны — на юг и на север. Доказательством тому — находки керамики второй половины I тысячелетия н. э. в культурных слоях, затронутых ремонтными работами на шоссе (о них сказано выше). Судя по всему, тогда же в юго-восточной части Качи-Кальона, у развилки современной дороги на Баштановку, возникает еще одно поселение. К нему, как нам кажется, следует отнести «катакомбный» могильник VI-VIII вв., открытый на восточной окраине села.

В VIII — начале IX в. около Первого грота сооружается церковь, высеченная в большом обломке скалы. Кроме того, в этой же глыбе и в другой, лежащей севернее, вырубают усыпальницы, а в дальнейшем рядом с ними устраивают кладбище с грунтовыми и высеченными в скале могилами.

Оба поселения сильно разрастаются и в VIII-IX вв. в нижней части склона, вероятно, сливаются. Главным занятием населения в это время становится виноградарство и виноделие, о чем свидетельствуют давильни: ими располагает почти каждая усадьба. На левом, глинистом берегу Качи (там, где сейчас западная окраина Баштановки) были устроены гончарные печи, в которых изготовлялась керамическая тара для перевозки и хранения продукции виноградарей и виноделов.

К X в. жизнь поселения начинает постепенно замирать. Хиреет виноградарство и виноделие, забрасываются гончарные печи. И все же поселение не исчезает: оно продолжает существовать рядом с небольшим монастырем, возникшим, по-видимому, в IX в.

Таким образом, Качи-Кальон в нашем представлении является памятником комплексным. В основе это селище, т. е. средневековая деревня. А на ее территории некоторое время (IX-XV вв.) существовал православный монастырь.

Закат Качи-Кальона

Шли века… На пересечении больших дорог, из которых одна вела к Мангупу и Херсону, другая вверх по Каче на Южный берег, возникает в конце XV в. административный центр Крымского ханства. Прекратило существование Кырк-Ерское княжество, захваченное татарами. Только княжество Феодоро со столицей того же имени на горе Мангуп сохраняло до 1475 г. политическую самостоятельность. Да и та, видимо, была куплена дорогой ценой даннических отношений. Вся тяжесть этой дани ложилась тяжким бременем на плечи трудового люда.

Но если положение крестьян и ремесленников в Мангупском княжестве было тяжелым, то христианскому населению Качинской долины, в том числе и обитателям Качи-Кальона, приходилось еще туже. Помимо того, что брали подати непосредственные владетели земли — мурзы и многочисленные ханские чиновники, надо было содержать и свое — христианское — духовенство. А оно теперь, как и прежде, будучи освобожденным от всяческих поборов, верой и правдой служило новой «данной от бога» власти.

О налогах, взимавшихся с христиан, П. И. Кеппен писал следующее (на основании официального ханского документа): «Хан давал на откуп взыскиваемую в его пользу восьмую долю всех хлебных посевов, древесных плодов, овощей, пчельников, льняных посевов и сверх того взимал денежную плату: по две пары за каждую овцу и по шесть пар от каждой рогатой скотины, принадлежащей неверным (не магометанам), равно как по 340 акча, каковых 80 составляют груш, от каждого поля, которое можно было обработать в один день…»⁴⁸.

Как уже говорилось, уцелевшие обитатели Качи-Кальона сохранили свою религию. Однако из нескольких древних церквей тут оставалось лишь две: нижняя — св. Анастасии и, судя по высеченным на стенах погребальным надписям, верхняя, вырубленная в обломке скалы. В XVI-XVIII вв. эта церковь превратилась в кладбищенскую.

Из грамоты русского царя Бориса (1598 г.) известно, что ряд храмов юго-западного Крыма получал от русского правительства материальную помощь. Этим поддерживалась связь местного христианского населения с русским государством, заметная и в предыдущем веке, когда великий князь московский Иван III захотел породниться с мангупским княжеским домом (помешало, как известно, турецкое вторжение в Крым в 1475 г.). Среди церквей, получавших вспоможение из Москвы, упомянуты (в Качинской долине): церковь Михаила в Шурю (нынешнее Кудрино), Иоанна Предтечи в Бия-Сала (Верхоречье) и нижняя церковь св. Анастасии в Качи-Кальоне. Последней, видимо, самой бедной, кроме денежной «милостыни», жаловались образа и свечи⁴⁹.

Остатки Анастасиевского скита.

В 1778 г., когда русское правительство выселило христиан Крыма в Приазовье, деревню Качи-Кальон покинуло 77 человек обоего пола⁵⁰.

В связи с этим стоит напомнить, что вывод христиан в Новороссийский край был организован через греческих священников во главе с митрополитом Игнатием, которые становятся во второй половине XVIII в. слугами Российской империи.

Выводилось, зачастую насильственно, земледельческое население — основные налогоплательщики и производители материальных благ, а это подрывало, естественно, экономику края и создавало условия для ликвидации ханства.

На новом месте переселенцы попали в очень тяжелое материальное положение, что вызвало недовольство и даже открытый ропот. По этому поводу сам Игнатий писал: «Что я от переселенцев натерпел, богу только известно. Заткнув уши, уклоняюсь я от слуха речей, ибо если бы на их требования ответствовал, то давно лишили меня жизни…» Было за что терпеть митрополиту. Он получил от царского правительства 7283 рубля деньгами и подарками, тогда как на вывод одного крестьянина царская казна отпускала всего 7 рублей⁵¹.

Совершенно естественно, что после присоединения Крыма к Российской империи началась усиленная пропаганда христианства на территории полуострова.

Христианская религия противопоставлялась враждебной России мусульманской — официальной религии Оттоманской Порты. Не случайно широко стало входить «в моду» восстановление старых церквей. В первой четверти XIX в. была поддержана церковь св. Анастасии⁵²: ее пришлось почти заново отстроить. Несколько позднее, в 40-х годах, помещик Хвицкий, владелец земли, на которой расположен Качи-Кальон, обновляет церковь, высеченную в обломке скалы у Первого грота⁵³. Стены ее сглаживаются и белятся, в алтаре выравнивается пол, устраивается новый иконостас и т. д.⁵⁴. В мае 1850 г. «святейший» Синод издает указ о восстановлении ряда церквей и «святых мест» в Крыму. Церковь Анастасии и верхняя церковь в обломке скалы объявлены «киновией» и приписаны к Успенскому скиту, расположенному на восточной окраине Бахчисарая.

В 1921 г. Анастасиевская киновия была закрыта и Качи-Кальон окончательно превратился из населенного пункта в археологический памятник.

Церковь Бия-Салы

Большое село Верхоречье, бывшее Бия-Сала, расположено в шести километрах от Качи-Кальона вверх по Каче, на том же правом берегу реки, где этот пещерный монастырь, и совсем невдалеке от Тепе-Кермена — памятника еще недостаточно ясного. Несмотря на греческое название прежней, некогда глухой деревеньки, она не считалась греческой — в ней с конца XVIII в. жили в основном русские поселенцы. Средневековым жителям этих мест, выселенным в суворовские времена, принадлежал ряд поселений Качинской долины, близ которых остались многочисленные кладбища с интереснейшими для археолога надгробными памятниками.

Надгробия эти замечательны уже своим разнообразием. Древнейшие из них (IX-X вв.) — массивные прямоугольные плиты, пустые или с изображениями различных орудий крестьянского труда, иногда с фигурами антропоморфного характера. Наиболее поздние (XIV-XV вв.) — «двурогие» или «однорогие» в виде продолговатых саркофагов — «домовин» — с двускатным верхом, своеобразной башенкой на одном конце и маленькой нишей, имитирующей вход. В каждую такую нишу в день поминания усопших ставили восковую свечу, и с наступлением темноты все кладбище озарялось колеблющимся светом маленьких догорающих в ночи огней.

Поздние надгробия отличаются особым богатством форм и отделки. Среди простых и незатейливых встречаются пышные, орнаментированные изящной резьбой в «сельджукском» стиле. И памятники бедняков, и те, что стояли на могилах местных богатеев, собранные вместе неумолимой судьбой, иллюстрируют социальное расслоение земледельческих общин, которым принадлежали подобные кладбища.

Разбросанные по обе стороны реки, по всему ее бассейну, средневековые могильники все же тяготеют к большим дорогам, которые пролегали вдоль водных артерий.

Одно из самых интересных и больших средневековых кладбищ находится на холме к востоку от Бия-Салы, а его продолжением — исторически — является другое — над северо-западной окраиной села, там, где и теперь еще хоронят вокруг развалин средневековой церквушки. Все здесь подчеркивает преемственность от глубокой старины. За современной оградой из проволочной сетки преобладают каменные надгробия в виде равноконечных крестов с расширяющимися или фигурно вытесанными трехлопастными концами. Встречаются плиты с крестами и надписями, заключенными в обрамление из пальмовых или оливковых ветвей, надгробия в виде небольших моделей церквей. Многие из них опубликованы, получили широкую известность как интереснейшие памятники истории и культуры.

На каждом шагу тут встречаешь небольшие, заботливо окруженные новенькой оградой групповые захоронения, где обомшелый каменный крест или такая же плита вплотную соседствуют с более современными, а то и совсем новыми надгробиями из бетона или окрашенного масляной краской металла. Это — фамильные кладбища; здесь чтят своих предков, знают и ценят прошлое семьи, рода, историю своего села.

Отсюда и отношение к местной реликвии — руинам средневековой церкви. Однако уважение к ним — скорее инстинктивное, нежели основанное на знании всей истории этого памятника. Житель Верхоречья с трудом читает лишь малоразборчивую русскую надпись на камне, заботливо хранимом в алтарной абсиде — глубокой полукруглой нише, которая только и сохранилась от этой церкви. В надписи названо имя некоего благочестивого односельчанина, возобновившего своими трудами в 40-х годах прошлого века древнюю полуразрушенную церковь, от которой и тогда оставалась, как теперь, одна алтарная абсида. Пристроенные к ней по старым фундаментам стены и кровля продержались до Великой Отечественной войны. В самом же ее конце оккупанты, уходя, сожгли церковь. Древняя фреска пострадала, но сохранилась; кое-где покраснели опаленные огнем золотистые охры, потемнел серый фон нижнего регистра росписи и поблек нежно-голубой цвет лазурного свода абсиды, на котором вырисовывались три поясных изображения — так называемый деисус: Христос в роли «владыки-вседержителя» и — по сторонам его — «святые ходатаи за род людской», дева Мария и Иоанн Креститель. Имя последнего, кстати, носила и церковь — это помнят верхореченские старики.

Нижний ярус росписи представлял композицию «поклонение жертве» — сюжет, редкий в стенописи средневековых церквей нашей страны, а в Крыму единственный. В середине абсиды, по обе стороны узкого, как бойница, окна, были изображены по три бородатых фигуры «святителей», в рост, в негнущихся, жестких священнических облачениях, и у самых краев оконного проема — два женоподобных ангела с рипидами.

Стены храма, хоть и лишенные кровли, довольно долго — вплоть до недавнего времени — защищали эту фреску, замечательную во многих отношениях, пока кто-то не вздумал снести их ради ничтожной и эфемерной выгоды — камня, которого в Верхоречье всюду полно (кстати сказать, такой камень мало пригоден для современного строительства). Разрушили бы и древний алтарь с его уникальной росписью, если бы руководство района и области не предотвратило акт вандализма.

Однако открытая всем ветрам и дождям фреска сдала: стала отслаиваться, отваливаться кусками штукатурка. Наконец после долгих — не к чести нашей — сборов и торгов, кто и что обязан предпринять, остатки росписи удалось перенести в музей. Будет ли в опустелой ныне алтарной абсиде помещена хотя бы прорись унесенной из нее фрески? Это сделать необходимо.

Церковь Бия-Салы — памятник того времени, когда в Крыму стали хозяевами Порта и Крымское ханство, при которых (пусть это не покажется странным) христианские храмы и монастыри продолжали существовать, отнюдь не влача какое-то жалкое существование. Ведь турецкий владыка покровительствовал православной церкви в самом Стамбуле, бывшем Константинополе. То же было и в Бахчисарае, в Успенском монастыре, где под боком у хана устроилась новая (после падения Мангупа) резиденция крымского архиерея.

Константинопольская патриархия изменила самой идее борьбы христиан с турками и принялась служить султану не менее рьяно, чем в свое время византийскому императору. Не будем задавать абстрактный вопрос: что стало бы с христианским населением, если бы православная церковь не была первоклассным дипломатом? Рассуждения подобного рода (по принципу, «если бы да кабы») — пустое занятие.

Сущность церкви как учреждения социально-политического определяется ее постоянным стремлением к власти. Если нельзя сосредоточить в руках своих владычество земное, она старается стать как можно ближе к власти, чтобы в любой ситуации не упускать свои вполне мирские выгоды.

Бывало ли когда-нибудь иначе — на любом этапе истории какой угодно церкви?

С исторической неизбежностью ее появления и длительного существования, с ее активной, хотя отнюдь не прогрессивной социально-политической ролью историку нельзя не считаться, но не стоит приписывать церкви всерьез все то, чем старается сама она оправдать свое существование.

Не зря, конечно, первое возобновление верхореченского храма было совершено в XVI в., как сказано в другой (ныне утраченной) надписи на греческом языке⁵⁵, — «иждивением» некоего «господина Бината, сына Темирке», притом «смиренною рукою» епископа. Имена Бинат и Темирке не обязательно означают, что носители их принадлежали к мусульманской знати: донатором мог быть и православный из полутатарской или полуотуреченной богатой фамилии. Главное в том, что возведение храма происходит под властью Порты и крымского хана, а «смиренный» архиерей не только при них существует, но, по-видимому, процветает. Совсем не страдальческое, а достаточно прочное положение церкви, ее истинное место в Крымском ханстве проступает — благодаря надписи — достаточно ясно.

Верхореченская церковь интересна и тем, что входит в большой церковно-монастырский комплекс, который в то время привлекал постоянное внимание московских князей. Не прекращая и после падения Мангупа дипломатическую игру с Крымом, Москва искала опору и источники политической информации непосредственно в ханстве, если не прямо в его столице. Эта роль окружавшего Бахчисарай церковно-монастырского (архиерейского) комплекса, куда входили Качи-Кальонский и Успенский монастыри (как, видимо, и ряд других), требует исторического исследования, и она не может считаться маловажной. Отнюдь не простым хождением за «милостыней» было непрерывное шастанье монахов из Бахчисарая в Москву и обратно.

Не будем касаться здесь другого сложного и слишком специального вопроса — о стилистических особенностях росписи верхореченского храма, о развитии его основного сюжета. Скажем кратко, что роспись эта разностильна. До «господина Бината» в возобновленном на его средства храме, надо думать, тоже была роспись стен. Однако алтарная сцена «поклонения жертве» могла быть именно тогда заново написана или основательно подновлена, т. е. переписана. Возможно, она стала грубее, чем была, — по живописной технике, рисунку, колориту. В то же время роспись конхи осталась нетронутой: деисус — по краскам ясный и яркий, а в рисунке, так сказать, элегантный — может быть отнесен еще к XIV, самое позднее — началу XV в.

Деисус верхореченского храма не представляет собой чего-либо необычного для церквей горного Крыма; кроме того, такие же деисусы мы встречаем и во многих столь же мелких церквах или приделах больших церквей на Балканах, в Малой Азии, Закавказье (например, в Верхней Сванетии), на Руси. Гораздо более редкое «поклонение жертве» более привлекает внимание, и не только своей редкостностью: сюжет его в наши дни уже не каждому ясен.

Фреска Верхореченской (Бия-Салы) церкви.

«Жертва» — младенец, которому в данном случае поклоняются от лица церкви земной шесть святителей и которого осеняют рипидами ангелы, — это Христос, распятый и умерщвленный, несмотря на свою божественность. Он — агнец, заколотый барашек, символический образ кровавой жертвы, некогда реально приносившейся в церкви «ветхозаветной», т. е. иудейской.

Вспомним мученическое умерщвление Иисуса Христа — «сына божьего» и вместе с тем «сына человеческого». На это обрек его сам «отец небесный», дабы потом люди, символически вкушая плоть Христа в виде якобы таинственно «претворенного» хлеба и глотая мнимую кровь (освященное красное вино), «причащались» к этому главному «таинству» христианской религии. Причастившись, покаявшись при этом в своих сквернах, грешники как бы очищали душу от них и через то освобождались от справедливого возмездия в загробном, а в какой-то степени и подлунном мире.

Подобные верования корнями своими уходят в глубокое, воистину кровавее прошлое. Развитие идеи божества, живущего среди людей в плотском человеческом облике, добровольно искупающего своей мученической смертью прегрешения верующих в него, можно проследить в целом ряде древних языческих религий. По мере развития науки и социального прогресса обычай причастия внешне преображается, и тем не менее оно и ныне, если можно так выразиться, есть не что иное, как «богопоедание». Этот религиозный обычай (для атеиста скорее нелепый, чем страшный) в символическом, сильно театрализованном виде церковь донесла до наших дней как массовое религиозное зрелище с участием самих зрителей. Но начало его — в примитивном первобытном каннибализме, т. е. ритуальном людоедстве.

Как видим, руины верхореченского храма, особенно в прежнем их виде — с фреской в алтарной абсиде, — могли бы послужить своего рода наглядным пособием для атеистической пропаганды.

Верхореченская фреска, пропитанная закрепляющими составами, уже прилажена на деревянном каркасе для экспонирования в музейных условиях. Удалена временная предохранительная заклейка, чистой теплой водой смыты остатки клея. Вместе с ними ушел налет грязи; исчезла непрочная и в художественном отношении примитивная подкраска позднейшего времени, которая местами перекрывала подлинную средневековую живопись. А ведь до промывки казалось, что багрово-однообразный, тусклый колер фрески — результат порчи всего красочного слоя от пожара, в котором сгорела церковь. Теперь же открылось, что и эта часть росписи была выполнена не менее искусно, чем верхняя.

Тонкой врезной линией, тончайшей царапиной на светлой и гладкой штукатурке прографлены абрисы будущих фигур. Контуры их обозначены (не очень-то считаясь с графьей) прозрачными коричневатыми штрихами, уверенными бросками кисти, будто бы небрежной, но точной и изящной. Внутри непринужденного, живого рисунка вибрирует цветовая ткань, в которой контур тонет, уступая место живописному силуэту. Сливаются в тенях, а «в светах» мягко контрастируют краски пышных священнических облачений — золотисто-коричневые, сиренево-розовые, светло-серые с золотым отливом, а местами, напротив, плотные густо-коричневые, густо-оливковые, густо-красные. Темные лики ангелов на фоне темных же нимбов скупо моделированы — чтобы отделить одно от другого — яркими «оживками». Удар кисти, энергичный мазок светлой, почти белой краской, как блик на металле, — и мастер выделяет рельеф плеча, задрапированного плащом, передает движение руки в складках одежды, лепит черты лица… Непринужденность художественной техники, артистичность исполнения, а особенно тоновые контрасты, общий багряно-золотистый, как бы осенний колорит верхореченской фрески в принципе те же, что в «Страшном суде» Кирилловской церкви в Киеве или в новгородских фресках Спаса-на-Ильине — виртуозной живописи неповторимого Феофана Грека. Вспомним, кстати, что этот великий мастер бывал в пределах Таврики и работал не так уж далеко: в Кафе, Сугдее… Наиболее же близки нашей фреске изображения святых старцев сохранившиеся на столбах предалтарной арки храма Иоанна Предтечи в столь же недалекой от Верхоречья Керчи. Не знаменательно ли, что оба эти памятника одноименны?..

Все названные произведения средневекового искусства, разумеется, неравноценны; во многом они и различны, но — в рамках единого художественного стиля. Это — зрелые отпрыски юного XIV века, детища одной высокой и подлинно монументальной школы.

Без фрески церковь Бия-Салы многое теряет. Всего лучше было бы нанести новую штукатурку и восстановить — скопировать полную композицию росписи.

Не завершено и исследование памятника. Необходимо, прежде всего, открыть и закрепить фундамент стен по всему периметру храма, археологически уточнить его датировку. Есть все основания полагать, что «нижняя» дата церкви сомкнётся с «верхней» датой многих средневековых памятников Качинской долины и в первую очередь близлежащего — пещерного монастыря Качи-Кальон.

После осмотра

Закончив экскурсию по качинскому «кораблю», не спешите спускаться вниз, на шоссе. Окиньте на прощанье взглядом весь этот грандиозный многовековой памятник.

Многое из того, что здесь о нем сказано, — всего лишь предположения, но они основаны на вполне реальном, хотя и на небольшом фактическом материале. Конечно, и гипотезы могут иметь разные варианты, но пока безусловно ясно одно: Качи-Кальон — это богатейший по своему содержанию исторический источник, к сожалению, далеко не полностью прочитанный специалистами. «Корабль» на Каче ждет своих исследователей.

Перспективы изучения Качи-Кальона трудно переоценить, так как он сохранил свою археологическую целостность: на его территории нет современных построек.

Изучение «корабля» и окружающих его памятников имеет большое значение и для нашей сегодняшней идеологической работы. В этом комплексе достаточно ярко и наглядно отражены закономерности развития феодализма и клерикализма, что немаловажно для целей учебных, воспитательных, пропагандистских.

Качи-Кальон охраняется советским законодательством (в 30-е годы он стал одним из заповедников Бахчисарайского музея), однако следует помнить, что для сбережения его одних законов мало. Ведь находятся еще люди, в сознании которых не изжито стремление к кладоискательству, не перевелись и горе-туристы, выводящие всюду свои тщеславные «автографы». Еще недостаточно активно ведется нами разъяснение того, что все эти «исследования» и «художества» наносят непоправимый вред науке.

Дают себя знать, конечно, Время и Природа, неумолимо сокрушающие и хрупкие следы человеческой деятельности, и могучие скалы. Но уже недалек тот день; когда на склонах «корабля» на Каче застучат заступы и кирки и начнется чтение этой большой книги о средневековых людях, населявших долину Качи.

Литература и источники

А.Л. Бертье — Делагард. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Таврике. Известия Таврической ученой архивной комиссии (ИТУАК), № 57, Симферополь, 1920, стр. 7.
Крым, путеводитель, Симферополь, 1927, стр. 382.
Н.И. Репников. Городище Качи-Кальен. Известия Государственной академии истории материальной культуры (ИГАИМК), вып. 117, Л., 1935, стр. 102.
Н.И Репников Ук. соч.; Е.В. Веймарн. «Пещерные города» Крыма в свете археологических исследований 1954-1955 гг. Советская археология (СА), № 1, 1958; А. Л. Якобсон. Средневековый Крым. М. — Л., 1964; О. Домбровский, О.Махнева. Столица феодоритов, Симферополь, 1973.
Е.В. Веймарн. Ук. соч.
С.Н. Бибиков. Плотность населения и величина охотничьих угодий в палеолите Крыма. СА, № 4, 1971, стр. 21.
А.В Арциховский. Основы археологии. М., 1954, стр.46.
Д.А. Крайнов. Пещерная стоянка Таш-Аир 1 как основа для периодизации послепалеолитических культур Крыма. Материалы и исследования по археологии СССР (МИА), № 91, М., 1960. стр. 108—122.
М.Я. Чореф, П.Н. Шульц. Новый рельеф сарматского круга. СА, № 1, 1972.
Прокопий Кесарийский. О постройках, перевод С. П. Кондратьева, Вестник древней истории (ВДИ), № 4, 1939, стр. 249—250.
Т.Н. Высотская. Поздние скифы в юго-западном Крыму. Киев, 1972, стр. 187.
Прокопий Кесарийский. Война с готами. Перевод С. П. Кондратьева. М., 1950, стр. 338.
П.Н. Шульц О некоторых вопросах истории тавров. Проблемы истории Северного Причерноморья. М., 1959, стр. 2; Э.И. Соломоник. О значении термина «тавроскифы». Археологические памятники УССР, т. XI, 1962, стр. 155; Житие преподобного отца нашего Иоанна, епископа Готии. Записки Одесского общества истории и древностей (ЗООИД), т. XIII, 1883, стр. 25
М.А Тиханова. Дорос — Феодоро в истории средневекового Крыма. МИА, № 34, М.—Л., 1953, стр. 324
Э.И Соломоник, О.И. Домбровский. О локализации страны Дори. В сб.: «Археологические исследования средневекового Крыма», Киев, 1968, стр. 20.
Э.И Соломоник. Сарматские знаки Северного Причерноморья. Киев, 1959.
А.Л. Якобсон. Раннесредневековые сельские поселения юго-западной Таврики. МИА. № 168, Л., 1970, стр. 103—110, 152—154.
А.Л Якобсон. Крым в средние века. М., 1973, стр. 53, 102.
Д.Л Талис. Позднесредневековая керамика Тепе-Кермена. В сб.: «История и культура Восточной Европы по археологическим данным», М., 1971.
А.С Уваров Христианская символика. М., 1908, стр. 2—3.
И.В. Покровский. Церковная археология. Пг, 1919, стр. 5.
Э.И. Соломоник. Из истории религиозной жизни в северопонтийских городах позднеантичного времени (по эпиграфическим памятникам). ВДИ, № 1, 1973, стр. 55 и сл
Отчет о работах Баклинской экспедиции Института археологии Академии наук УССР и Бахчисарайского историко-археологического музея в 1958—1960 гг. Архив Крымского отдела Института археологии АН УССР.
В.X. Кондараки. Универсальное описание Крыма, ч. I, СПб, 1875, стр. 58.
О.И Домбровский. Фрески средневекового Крыма, Киев, 1966, стр. 22—23.
В.И Ленин. Классы и партии в их отношении к религии и церкви. Полн. собр соч., т. 17, стр. 431.
И. Толстой и Н. Кондаков. Русские древности в памятниках искусства, вып. IV. Христианские древности Крыма, Кавказа и Киева. СПб, 1891, стр. 9.
А.Л. Якобсон. Раннесредневековые сельские поселения юго-западной Таврики, стр. 149, 181.
Прокопий Кесарийский. О постройках, стр. 249.
А.А. Щепинский. Археологические исследования Курцово-Саблынской долины. В сб.: «История и археология древнего Крыма». Киев, 1957, стр. 321—322; Отчет о работах на раскопках Заветненского могильника в 1956 г. Архив Института археологии АН УССР.
Отчет о работах Баклинской экспедиции…
Отчет о работах Мангупского отряда Крымской экспедиции Института археологии АН УССР и Бахчисарайского историко-археологического музея за 1969 и 1972 гг. Архив Института археологии АН УССР.
Отчет об эпизодических охранных работах в Бахчисарайском районе Крымской области за 1970 г. Архив Института археологии АН УССР.
Е.В. Веймарн. О виноградарстве и виноделии в древнем и средневековом Крыму. Краткие сообщения Института археологии АН УССР, вып. 10, 1960, стр. 114—116.
А.Л. Якобсон. Крым в средние века, М., 1973, стр. 34, 48; И.А. Баранов. О восстании Иоанна Готского. В сб.: «Феодальная Таврика. Материалы по истории и археологии Крыма», Киев, 1974, стр. 153, 158.
Житие преподобного отца нашего Иоанна, епископа Готии, стр. 26.
Там же, стр. 29.
А.Л. Якобсон. Средневековый Крым, стр. 53.
Константин Багрянородный. Об управлении государством. Перевод Н. В. Малицкого, ИГАИМК, вып. 91, М.—Л., 1934, стр. 7.
Б.Н. Иванов, В.Н. Дублянский, О.И. Домбровский. Базманские пещеры в горном Крыму. В сб.: «Крымское Государственное заповедно-охотничье хозяйство». Симферополь, 1963.
Е.В. Веймарн. О двух неясных вопросах средневековья юго-западного Крыма. В сб.: «Археологические исследования средневекового Крыма», Киев, 1968, стр. 45—77.
Е.В. Веймарн. Остатки древнего водопровода близ урочища Мустафа-Бей в долине реки Качи. ИГАИМК, вып. 117, Л., 1935, стр. 77—80.
А.Л. Якобсон. Средневековый Херсонес (XII—XIV вв.). МИА, № 17, М.—Л., 1950, стр. 249.
Н.И. Репников. Городище Качи-Кальен, стр. 102 и сл
Е.В. Веймарн. «Пещерные города» Крыма в свете археологических исследований 1954—1955 гг.; Его же. Что такое «пещерные города» В кн.: «Дорогой тысячелетий. Экскурсии по средневековому Крыму», Симферополь, 1966, стр. 86—90.
Н.И. Репников. Городище Качи-Кальен, стр. 102.
О. Домбровский, О. Махнева Столица феодоритов. Симферополь, 1973.
П. Кеппен. Крымский сборник. СПб, 1837, стр. 74—75.
А.Л. Бертье-Делагард. Мнимое тысячелетие, или К истории христианства в Крыму. ЗООИД, т. XVIII, Одесса, 1910, стр. 57—58
Н. Дубровин Присоединение Крыма к России, т. II, СПб, 1885, стр. 712.
А. Маркевич. Краткий очерк деятельности генералиссимуса А.В. Суворова в Крыму. ИТУАК, вып. 31, Симферополь, 1891, стр. 7.
Ф. Xартахай. Христианство в Крыму. Памятная книга Таврической губернии. Симферополь, 1867, стр. 113.
П. Кеппен. Крымский сборник, стр. 306.
А. Гроздов. Записка о восстановлении древних святых мест по горам Крымским. ИТУАК, № 5, Симферополь, 1848, стр.90.
П. Кеппен Крымский сборник, стр. 41—42.

Дополнения

В серии „Археологические памятники крыма» в 1971 —1975 годах вышли в свет следующие книги серии:

В. Драчук. Шаг в неведомое.
К. Когонашвили, О. Махнева. Алустон и Фуна.
О. Домбровский. Крепость в Горзувитах.
A. Щепинский, Е. Черепанова. Степные курганы.
Л. Фирсов. Чертова лестница. О. Домбровский, О. Махнева. Столица феодоритов.
B. Даниленко, Р. Токарева. Башня Зенона.
И. Марченко. Город Пантикапей.
Т. Высотская. Скифские городища.
О. Домбровский и др. Аю-Даг — «святая» гора.

Схема Качи-Кальона

Схема расположения пещерных городов в долине реки Кача.

Схема Качи-Кальона.


Войти с помощью:
Имя обязательно	E-mail обязательно	Сайт

«Корабль» на Каче. Е.В. Веймарн, М.Я. Чореф.

Содержание:

Предисловие

На перекрестке истории

Малое в великом

У истоков феодализма

Православная Таврика

Между двух огней

Феодальный Качи-Кальон

«Крестовый корабль»

Городище? Село? Монастырь?

Закат Качи-Кальона

Церковь Бия-Салы

После осмотра

Литература и источники

Дополнения

Схема Качи-Кальона

Что вы думаете?

Наши партнёры

Новое издание о Крыме

Тесты:

Рубрики

«Корабль» на Каче. Е.В. Веймарн, М.Я. Чореф.

Содержание:

Предисловие

На перекрестке истории

Малое в великом

У истоков феодализма

Православная Таврика

Между двух огней

Феодальный Качи-Кальон

«Крестовый корабль»

Городище? Село? Монастырь?

Закат Качи-Кальона

Церковь Бия-Салы

После осмотра

Литература и источники

Дополнения

Схема Качи-Кальона

Что вы думаете?

Наши партнёры

Новое издание о Крыме

Тесты:

Метки

Рубрики