Освоение ионийскими эллинами в первой половине VI в. до н.э. территорий Восточного Крыма и Таманского полуострова (по обеим сторонам Керченского пролива – в древности Боспора Киммерийского) относится к завершающей фазе так называемой «Великой греческой колонизации». Переселение греков из полисов на юге Балканского полуострова, островах Эгеиды и на западном побережье Малой Азии во вновь образуемые колонии – апойкии сыграло выдающуюся роль не только в античной истории, но и в европейской культуре в целом1.
В процессе освоения ими территорий Боспора, в ходе которого были основаны такие города, как Пантикапей, Феодосия, Нимфей, Мирмекий, Тиритака, Порфмий, Кепы, Фанагория, Гермонасса, особенно важны два его компонента: во-первых, установление эллинскими переселенцами контактов с местными племенами, знакомство с их обычаями, верованиями, образом жизни; во-вторых, сохранение ими культурных, религиозных и экономических связей с собственной метрополией – Милетом – и другими наиболее значительными центрами Эгейского бассейна. Эти важнейшие факторы, а также специфика климатических и природных условий определили формирование здесь, на далекой северо-восточной окраине ойкумены, своеобразного боспорского варианта эллинской культуры.
Туземное население, с которым столкнулись ионийские колонисты, было разнородно в этническом и социальном отношениях, имело существенные различия в характере и уровне хозяйственных укладов. Так, на Таманском полуострове и территории вплоть до современного Новороссийска обитали синды, находившиеся на достаточно высоком уровне развития и в силу этого более восприимчивые к эллинской культуре2. На просторах Прикубанья – различные меотские племена (псессы, тарпеты, дандарии, досхи и др.), также упоминаемые античными эпиграфическими и нарративными источниками3. В настоящее время большинство исследователей видят в этих оседлых земледельческих племенах не единый этнос, а сложный конгломерат племен, обитавших на восточном побережье Меотиды и в нижнем течении реки Кубань и являвшихся носителями меотской культуры4.
В течение VII–VI вв. до н.э. территория междуречья Дона и Кубани была заселена племенами раннескифской культуры5. Это были номады, то есть кочевники, основу хозяйства которых составляли коневодство и скотоводство. Впрочем, и это следует особо отметить, в тех случаях, когда скифы занимали территории, плохо приспособленные для ведения кочевого хозяйства, например в северокавказском регионе, граничившем с племенами меотского круга, они обеспечивали свое существование не только путем грабительских набегов, но и за счет внедрения в состав этих сопредельных обществ в качестве союзных или наемных воинских дружин6.
Иная ситуация фиксируется к началу греческой колонизации для степной зоны Восточного Крыма. Появление здесь кочевых скифов связано с возвращением их из ближневосточных походов, после двадцативосьмилетнего господства в Передней Азии, которое приходится на 630–610-е до н.э.7 (Herodot. I. 104).
Говоря о специфике изменчивого, подвижного степного мира номадов Северного Причерноморья, следует учитывать и взаимовлияние культур различных племенных групп. Так, например, к концу VI в. до н.э. культурная традиция кочевых скифов вступила во взаимодействие с культурой «меотов», что привело к формированию на азиатской стороне пролива синкретической меото-скифской культуры8.
Даже этот краткий экскурс в историю формирования культурной среды варварских народов, с которой пришлось активно соприкоснуться эллинам, показывает ее сложность и многовариантность.
Ионийские греки принесли с собой на северное побережье Черного моря – Понта Эвксинского, в частности на Киммерийский Боспор, свою богатую, прошедшую значительный путь развития культурную традицию. Она включала не только навыки письменности, милетский календарь9, основы навигации и судостроения, строительное дело, в частности ордерную архитектуру, монументальную пластику, но и развитые технологические приемы обработки металлов, искусство торевтики, керамическое ремесло с гончарным кругом, коропластику10 – весь спектр достижений передовой древнегреческой цивилизации.
На протяжении столетий сохранялись тесные политические и экономические связи Боспора с полисами Средиземноморья. Они фиксировались специальными декретами-проксениями, подтверждавшими для их граждан такие права, как освобождение от налогов, приобретение недвижимости, свободный вход и выход из гавани в мирное и военное время, участие в религиозных и спортивных мероприятиях11. Ведущую роль в международных связях милетских апойкий играл культ Аполлона. Это наглядно демонстрирует, например, текст договора между Милетом и Ольвией, выставленный в центральном святилище Аполлона – Дельфинионе, в котором оговорены равноправные жертвоприношения Аполлону на алтарях священных участков этого божества как в Милете, так и в его северопонтийской апойкии12. Все свидетельствует о том, что боспорские эллины ощущали себя и реально были составной частью Греческого мира.
К сожалению, до наших дней дошла лишь небольшая часть некогда обширного наследия боспорского искусства, имеющего многовековую историю. Это – детали монументальных ордерных сооружений, фрагменты статуй и рельефы, ювелирные изделия и геммы, продукция коропластов. В коллекции ГМИИ хранится ряд уникальных памятников, полученных в ходе многолетних раскопок Музея в таких крупнейших центрах Боспорского царства, как Пантикапей, Фанагория, Гермонасса. Наиболее значимые из них представлены в нашем издании.
Акрополь Пантикапея начала III в. до н.э. Реконструкция (В.П. Толстиков)
Археологические и архитектурные исследования в Пантикапее позволили установить, что на рубеже VI–V вв. до н.э. на верхнем плато акрополя, на священном участке – теменосе, где располагались главные святилища и алтари полиса, был воздвигнут монументальный храм Аполлона – ионический периптер в самосском варианте этого ордера13 (рис. 43).
Одновременно на западном плато акрополя сформировался еще один крупный архитектурный ансамбль, композиционным и функциональным центром которого служил толос – круглая в плане постройка редкого для этого раннего периода типа. В одном из помещений здания, входившего в этот ансамбль, были обнаружены обломки уникальной ванны для священных омовений жрецов или магистратов, исполнявших свои функции в общественном центре Пантикапея (№ 139).
Этот же период стал временем серьезных испытаний для полисов Боспора. Разрушения и пожары фиксируются раскопками во многих городах и селениях по обеим сторонам пролива. Между 490–480 до н.э. и Пантикапей подвергся нападениям скифов, о чем свидетельствуют слой разрушения и пожарища, а также спешно возведенные первые укрепления акрополя. Возможно, храм Аполлона также пострадал во время этих драматических событий. Но уже в 460-е до н.э. на акрополе начались восстановительные работы, в ходе которых мог быть сооружен новый храм, также выполненный в ионическом ордере (но в аттическом его варианте). Не исключено, что именно ему принадлежала крупная капитель – единственная и самая ранняя из известных к настоящему времени на Боспоре (№ 140).
Отличительной особенностью архитектуры Боспора является длительное преобладание ионического ордера, указывающее на сохранение традиции, характерной для Ионии – родины боспорских эллинов. Кроме того, фиксируется один очень любопытный феномен: консервация в течение достаточно длительного времени (как минимум до середины IV в. до н.э.) архаичных элементов ордера.
Ко второй половине IV в. до н.э. на Боспоре формируется местная скульптурная школа, в процессе становления которой большая роль могла принадлежать крупным мастерам, приглашаемым правителями Боспорского царства для выполнения особо важных заказов. К числу немногих дошедших до наших дней шедевров, созданных при непосредственном участии или под руководством этих мастеров, принадлежит голова богини, происходящая из главного здания басилеи боспорских Спартокидов на акрополе Пантикапея (№ 141).
К этому же времени относится и Таманская стела с двумя воинами, обнаруженная в ходе раскопок поселения Юбилейное I (№ 142). В этом памятнике великолепные, выполненные в высоком рельефе головы персонажей сочетаются с несколько схематичной, уплощенной трактовкой фигур, при точном и тщательном воспроизведении деталей вооружения и костюма.
Еще более показателен фрагмент монументального рельефного фриза с изображением сцены сражения варваров (амазономахия), также найденный на поселении Юбилейное I (№ 143). Это многоплановое батальное «полотно» в полной мере отразило своеобразие «боспорского стиля», который характеризуется особым подходом к объемно-пространственному решению изображения. Оно выполнено в низком рельефе, планы спрессованы настолько, что не остается незаполненного фигурами фона. Скульптор использует для драматического повествования «былинный» изобразительный язык, более архаичный, чем изобразительные средства того периода, к которому относится произведение.
Так называемая «Голова Синда» (№ 144) служит еще одним примером использования «эпического» языка, в данном случае в создании надгробного изваяния. Памятник представляет собой фрагмент статуи-полуфигуры, относящейся к особой, характерной только для боспорского искусства, группе монументальной пластики. Тип статуй, где фигуры представлены как бы по колени ушедшими в землю, сочетает в себе черты эллинистического искусства и переосмысленную боспорскими мастерами традицию, восходящую, вероятно, к скифским «каменным бабам» – мемориальным изображениям степных воинов-номадов.
Статуя, найденная при раскопках в Анапе, на территории бывшей древнегреческой колонии Горгиппии, относится к тому периоду, когда Боспорское царство было включено в орбиту влияния Римской империи. Это монументальная, в полный рост скульптура некоего официального лица (№ 153). Его высокий статус подчеркивает изображение гривны с головкой быка. Статуя, предназначенная для установки в нише, имеет ряд черт, позволяющих видеть в ней работу боспорского мастера, знакомого с малоазийской художественной традицией римского периода.
В.П. Толстиков
________________
1 Кошеленко, Кузнецов, 2010. С. 412–417; Кошеленко, Кузнецов, 1992.
2 Горончаровский, Иванчик, 2010. С. 219–220.
3 Лимберис, Марченко, 2010. С.187–189.
4 Там же. С. 189.
5 Алексеев, Рябкова, 2010. С. 246.
6 Там же.
7 Грантовский, 1994. С. 43.
8 Алексеев, Рябкова, 2010. С. 252.
9 Виноградов, Русяева, 1980. С. 36.
10 Кошеленко, Кузнецов, 2010. С. 421.
11 Граков, 1939. С. 61, № 21–24; Виноградов Ю.Г., Толстиков, Шелов-Коведяев, 2002. С. 58–75.
12 Пичикян, 1984. С. 147–148.
13 Блаватский, 1950. С. 35; Толстиков, 2010. С. 277–315.
