Уважение к древности — есть признак истинного просвещения.
Фридрих Энгельс.
Вы взяли в руки книгу, которая обобщает материал по средневековой истории и археологии полуострова, накопленный за последние 50 лет.
Вместе с ее авторами — историками и археологами, работающими в Крыму. — вы пройдете дорогой тысячелетий и посетите замечательные памятники истории и культуры тех, кто жил на полуострове много веков назад. Вы увидите их жилища и могильники, орудия труда и войны, одежду и посуду и, возможно, представите себе заботы простого люда о хлебе насущном, о безопасности своего очага, его борьбу с иноземцами, его стремление к свободе.
Содержание
- Джалманское городище
- Золотое ярмо
- Альминская группа позднескифских городищ
- Бакла
- Проблема крымских готов
- Нашествие гуннов
- На заре средневековья
Город Херсон — «Корсунь-град» русских летописей
- Наследники Рима
- Херсон при хазарах
- Херсон — торговый город
- Корсунь и Русь
- Упадок Херсона
- Поздний Херсон
- Как угас город
Средневековая Таврика — Крымская «Готия»
- По Караби, Демерджи и Чатыр-Дагу
- Страна Дори
- От Алушты до Ласпи
- Таврика в период борьбы с хазарами
- Продолжение южнобережного маршрута
- Забегая немного вперед
- От Басмана до Бойки и Богатого ущелья
- Феодальная Таврика
- Каламита — Инкерманская крепость
- Челтер и Шулдан
- Эски-Кермен и Кыз-Куле
- Сюйренская крепость
- Качи-Кальон
- Кыз-Кермен и Тепе-Кермен
- Чуфут-Кале и Успенский монастырь
- Что такое «пещерные города»
- Между Византией и хазарами
- Между Русью и Византией
- Юго-западный Крым в период зрелого средневековья
Общины «Готии». Деревня средневекового Крыма
- Средневековые поселения Качи
- Поселения Байдарской долины
- Ласпи
- Хлебопашество
- Садоводство и сбор дикорастущих плодов
- Животноводство
- Подсобные промыслы и домашнее ремесло
- Архитектура жилищ и планировка поселений
- Характер землевладения и социальные отношения
Во владениях «господ Феодоро». История Мангупского княжества
От Боспорского царства до Тмутараканского княжества. Восточный Крым в V—XII вв.
Кафа. Солдайя. Чембало. Колонии итальянских торговых городов в средневековом Крыму
- Памятники Кафы
- Руины Солдайи
- Как возникли колонии генуэзцев в Крыму
- Под властью феодалов-иноземцев
- На последнем этапе
Под игом Золотой Орды. Татаро-монгольское нашествие и образование Крымского ханства. (XIII—XV вв.)
Литература о средневековом Крыме
От авторов
В 1918 г. Владимир Ильич Ленин подписал декрет об охране в нашей стране памятников искусства и старины. С тех пор забота о них стала делом государственной важности. Но все ли мы, граждане СССР, в том числе и некоторые руководители административных, общественных и хозяйственных организаций, свято выполняем ленинский завет беречь памятники культуры? Все ли помним об их научном, эстетическом и, прежде всего, воспитательном значении? Нам кажется, нет. Памятники отечественной истории и культуры, которыми так богат Советский Союз, еще плохо популяризуются, особенно среди молодежи.
Последовательно упрочать ленинские традиции уважения к искусству и старине, всесторонне использовать в целях коммунистического строительства богатейшее культурное наследие минувших времен неотложная задача. Вот почему в 1965 г. по решению ЦК КП Украины организовано Добровольное общество охраны памятников истории и культуры Украинской ССР.
В Крымской области очень много — больше, чем где бы то ни было в нашей стране, — разнообразнейших памятников древности и средневековья. Однако за последние годы не вышло в свет ни одной популярной книги о них. И это в то время, когда именно Крым ежегодно посещают миллионы людей, располагающих свободным временем, готовых посвятить часть своего отдыха увлекательным экскурсиям в далекое прошлое!
Авторский коллектив историков и археологов, работающих в Крыму, пытается, хотя бы частично, восполнить этот пробел данной книгой. В ней используются не только ранее изданные специальные статьи и капитальные научные труды, но и результаты новейших полевых исследований — археологических разведок и раскопок последних лет, а также изучения письменных источников, этнографических данных и топонимов.
Мы решили не умалчивать о некоторых спорных или недостаточно разработанных проблемах истории Крыма. Представим дело так, как оно есть. Пусть увидит читатель и те стороны исторического исследования, где еще не все ясно, где кипят споры, ведутся настойчивые поиски новых фактов. Нам пришлось вернуться и к таким проблемам, которые считались уже давно решенными. Например, мы снова рассмотрим вопрос о загадочной «стране Дори»; на основе недавних археологических раскопок уточним местоположение средневекового города Фуллы; по-иному, чем прежде, осветим характер и последствия похода киевского князя Владимира на Корсунь и т. д.
Думается, что это не обескуражит читателя, а, наоборот, вооружит его более ясным пониманием сложной работы, которую выполняют исследователи древнего и средневекового Крыма, чтобы восстановить историческую правду.
Пристальное внимание исторической науки к древним и средневековым памятникам Крыма не случайно. К востоку и западу от Крымского полуострова впадают в Черное море крупнейшие реки Восточной Европы — Дон, Днепр, Буг, Днестр. Эти древние водные пути (наряду с сухопутными — через Перекопский перешеек) во многом предопределили здесь развитие производительных сил в период средневековья. Они способствовали постоянному общению оседлых обитателей полуострова с племенами славянских областей. Для последних Крым являлся естественным выходом к морю. Водный черноморский путь открыл возможность торговых и культурных сношений юга Восточной Европы с Кавказом, Малой Азией, Средиземноморьем. Крым был одним из мостов между «варварским» миром, как его незаслуженно называли, и старыми средиземноморскими и азиатскими культурами. Именно тут столкнулись интересы двух великих держав — дряхлеющей Византии и молодого Русского государства. Территория Крыма служила ареной их упорной борьбы.
В течение столетий Крым испытывал опустошительные вторжения, начиная с нашествий готов и гуннов и кончая захватом его территории монголо-татарами и турками. Последнее затормозило, но не смогло остановить закономерное и неизбежное, предрешенное всем ходом истории, присоединение Крыма к России. Оно произошло в конце XVIII в. в итоге длительной борьбы русского и украинского народов с султанской Турцией за выход к Черному морю.
Заключительный этап крымского средневековья — XVI—XVIII вв., — представленный, в частности, рядом интереснейших памятников Бахчисарая, освещен в краеведческой литературе значительно полнее предшествующих, и поэтому мы ограничиваемся рассказом о V—XV вв.
Памятники этого периода изучены далеко не в одинаковой мере. Полнее других исследован средневековый Херсонес; более или менее изучены феодальные города и замки юго-западного предгорья (руины Эски-Кермена, Мангупа, Чуфут-Кале, Баклы и др.), а также некоторые из его средневековых селищ и могильников. Но вот другие районы Крыма известны исторической науке гораздо меньше.
Территория Крымского полуострова делится на зоны — степную, предгорную, горную и южнобережную. Природные особенности этих зон и различный этнический состав населения сыграли определенную роль в развитии материальной культуры, экономики, социального строя и политической истории Крыма.
При разработке экскурсий мы старались придерживаться территориальной группировки памятников и вместе с тем не игнорировать специфику предпосылок и исторических условий разных районов Крымского полуострова. В то же время ни один из экскурсионных маршрутов невозможно приурочить к какому-либо одному историческому периоду: ведь почти каждый памятник жил очень долго и сохранил следы не одного, а нескольких периодов.
Поэтому, чтобы избежать повторения в разных главах одних и тех же исторических положений, мы решили построить книгу так:
Краткий вступительный очерк «В эпоху великого переселения» (авторы Е.В. Веймарн и Т.Н. Высотская) рассматривает Крым в переходный период между поздней античностью и ранним средневековьем (конец III — начало V в. н. э.). В этот период он стал объектом вооруженных столкновений между старожилами полуострова — потомками скифов и тавров (сильно сарматизованными, смешавшимися с греками) и племенами-пришельцами, так называемыми готами, а затем гуннами. Краткое ознакомление с историческими событиями и материальной культурой этого периода необходимо для понимания местных особенностей средневековья в Крыму и генезиса его памятников.
Глава «Город Херсон — «Корсунь-град» русских летописей» (автор О.И. Домбровский) дает беглый обзор средневекового Херсонеса, форпоста Византии в Северном Причерноморье.
Далее идет ряд экскурсий по наиболее интересным средневековым памятникам юго-западного отрезка крымского предгорья, Главной горной гряды и южного побережья от Алушты до Ласпи. Историческое освещение памятников дается вслед за маршрутами в главах-очерках: «Средневековая Таврика и крымская «Готия» (О.И. Домбровский), «Рядом с византийским Херсоном» (Е.В. Веймарн), «Общины «Готии» (В.К. Гарагуля), «Во владениях господ Феодоро» (Е.В. Веймарн).
Следующие главы книги содержат несколько экскурсий по средневековым памятникам восточного Крыма: «От Боспорского царства до Тмутараканского княжества» (М.А. Фронжуло), «Кафа, Солдайя, Чембало» (С.А. Секиринский), «Под игом Золотой Орды» (М.Г. Кустова). Относительная краткость этих глав объясняется недостаточной изученностью выдающихся памятников восточного Крыма.
Несколько слов по поводу иллюстраций. Их автор Н.Г. Чайка попыталась воссоздать облик разноплеменного населения средневекового Крыма и показать его пестрый быт: изобразить людей и их одежду, жилища и домашнюю утварь, орудия труда и вооружение. В основу этой работы легли многочисленные археологические находки, а также этнографические данные, зафиксированные в фотографиях, хранящихся в Областном краеведческом музее (в частности, материалы из архива известного крымского историка и археолога А.Л. Бертье-Делагарда). Пригодились аналогичные данные по Кавказу и Балканам; многое почерпнуто в памятниках средневекового изобразительного искусства — фресках, иконах, книжных миниатюрах.
Восстановление крымского средневековья в живых зрительных образах в значительной мере опирается и на ряд отечественных и зарубежных трудов по истории материальной культуры, особенно одежды и оружия.
Насколько удалась книга, судить, конечно, не нам, но целесообразность самого направления подобной работы не вызывает сомнений. Мы хотим ее продолжить и будем благодарны читателю за критические замечания и советы.
В эпоху великого переселения
В первых веках нашей эры в Крыму существовали три рабовладельческих государства: Херсонесская республика на Гераклейском полуострове и западном побережье, Боспорское царство — на Керченском полуострове (в которое входила и Феодосия с ее ближайшими окрестностями), Скифское государство — в степях и предгорной части Крыма. В это же время Таврика — горные районы с южным и юго-восточным побережьями — была населена родственными между собой и, видимо, союзными племенами, еще не поднявшимися до классовых отношений.
Неустойчивое политическое равновесие между столь различными социальными организмами, то и дело нарушалось вооруженными столкновениями. Конец их вражде наступил в III—IV вв. н. э., когда в Крым хлынули готы и гунны, которые разрушили и сожгли многочисленные древние поселения. Остатки последних лучше всего сохранились в предгорьях Крыма.
Вблизи Херсонеса и особенно в горах, включая южнобережные склоны, вторжение пришельцев протекало менее кроваво и жестоко, чем в восточных районах и центральной части полуострова. Вероятно, сыграл свою роль римский военный заслон, который охранял подступы к Херсонесу со стороны степи и обеспечивал безопасность торговли между ним и Боспором. Быть может, об охране римлянами побережья свидетельствуют еще малоизученные остатки древних мощеных дорог в горах между римской крепостью Харакс (мыс Ай-Тодор на южном побережье) и Херсонесом. Кроме того, некоторые позднескифские городища юго-западного предгорья (Алма-Кермен и др.), судя по данным раскопок, использовались легионерами для долговременных стоянок. Сдерживать натиск кочевников могло и противодействие Скифской державы, пока она существовала.
Чтобы познакомиться с памятниками крымского предгорья, хранящими следы смутного периода III—IV столетий, можно посетить некоторые из скифских городищ, доживших до этого времени. Наиболее доступны и лучше других сохранились городища, расположенные неподалеку от Симферополя, в верховьях Большого и Малого Салгира и в бассейне реки Альмы.
Джалманское городище
На 12-м километре от Симферополя по Алуштинскому шоссе, возле с. Пионерское (б. Джалман), на правом берегу Салгира расположено одно из скифских укрепленных поселений. Путь к нему идет от моста возле троллейбусной остановки Пионерское 1, через село на правом берегу Салгира и по дороге, которая уходит к северо-востоку в узкую глубокую балку, врезавшуюся в высокий лесистый водораздел между Большим и Малым Салгиром. В верховье балки, где лесная дорога круто подымается в гору, нужно свернуть на правое ее ответвление, которое приведет к седловине между массивом водораздела и тем отрезанным от него балкой отрогом, по северному склону которого вы все время шли. Здесь сохранились остатки позднескифского поселения, укромно расположившегося под прикрытием высоких холмов. Повсюду черепки разбитой гончарной посуды, местами прослеживаются каменные фундаменты жилищ, в обнажениях грунта виден задернованный зольный слой.
Рядом с поселением — на холме — небольшое, овальное в плане. Джалманское укрепление. Несмотря на раскопки, внутри укрепления не найдено никаких следов постоянной жизни. А между тем оно было хорошо защищено и валом, и мощной стеной из крупных необработанных камней. Может быть, люди прятались здесь в моменты военной опасности? Но ведь рядом — горы, представлявшие более верную возможность спастись от врага. Надо думать, что эти примитивные укрепления сооружались для чего-то еще: иначе их невыгодно было бы строить. Скорее всего они служили для охраны скота — основного богатства обитателей поселений. Ведь без скота они лишились бы и важного источника пищи, и материала для одежды и обуви, и возможности заниматься земледелием, почти немыслимым без тягловой силы.
В обстановке бурь и невзгод не только пришельцы-кочевники, но и соплеменники могли зариться на чужое добро. Вечные вооруженные стычки соседей из-за полей, водных источников, пастбищ для скота являлись, вероятно, прообразом тех мелких феодальных войн, которые наполняли жизнь людей средневековой эпохи.
Золотое ярмо
Если выйти по левому ответвлению той же дороги на хребет водораздела, то через долину Малого Салгира будет виден западный край и ущелья Долгоруковского горного массива, плато которого (яйла) с древности служило пастбищем. Прямо перед нами — с. Дружное (б. Джафер-Берды), куда от шоссе ведет несколько полевых дорог. Село стоит возле большой дороги, которая вьется по крутому отрогу, поднимаясь на яйлу. Левее села темнеет глубокое лесистое ущелье, откуда вытекает Малый Салгир. Вокруг ущелья разбросаны курганы, а совсем рядом с ними — остатки скифского поселения, южнее которого открыт еще не изученный грунтовый могильник. Над современным селом на обрывистом скалистом мысу Золотое ярмо находятся остатки скифского укрепления, в былые времена охранявшего долину с ее пахотными землями, источниками питьевой воды и ближайшими нагорными пастбищами. В такого рода крепостях можно видеть прототипы раннесредневековых укреплений, позднее превратившихся в феодальные замки.
Альминская группа позднескифских городищ
Не менее интересна и другая группа мелких городищ, доживших до той же эпохи в бассейне реки Альмы: Усть-Альминское — над с. Песчаное (б. Алма-Тамак) на левом берегу реки, где сейчас можно осмотреть остатки оборонительного вала и некрополя, раскопки которого ведутся; Алма-Кермен — на западной окраине с. Заветное (б. Алма-Кермен), тоже на левом берегу Альмы, и другие.
Из левобережных альминских памятников первых веков нашей эры особенно интересно городище, близкое по своей структуре к Джалманскому. Это укрепление расположено на холме Карагач, возле Партизанского водохранилища. Культурные остатки внутри городища крайне незначительны, но к нему, как и к Джалманскому укреплению, примыкает большое, сильно разбросанное поселение.
Бакла
Между реками Альмой и Бодраком почти на равном расстоянии от сел Малиновка (б. Кабазы) и Скалистое (б. Тав-Бодрак) находится Бакла — укрепление, существовавшее в IV—ХШ вв.
На территории Альминского карьера (над с. Скалистое, в километре к западу от Баклы) в 1958—1960 гг. был раскопан могильник IV—IX вв. На самой Бакле ведутся археологические раскопки средневекового укрепления, стоявшего на краю обрывистой скалы над одной из широких долин междуречья. Когда-то здесь было большое поселение: видны остатки усадеб с оградами, террасы, фундаменты домов. Раскопки здесь только начаты, но полученные данные уже позволяют прийти к выводу, что укрепление и связанное с ним поселение появилось в конце IV в. н. э., а погибло во время татаро-монгольского вторжения в Крым.
На территории Баклы, кроме искусственных пещер хозяйственного и оборонительного назначения, имеются остатки давилен для винограда и множество бродильных и зерновых ям, высеченных в скале. В нависающем над поселением с северо-запада выступе скалы вырублена небольшая пещерная церковь. В долине под Баклой на недавно распаханных полях и нетронутых пастбищах также видны фундаменты оград и крепиды средневековых террас. Над верховьем оврага сохранились следы средневековой керамической печи.
Баклинский археологический комплекс (поселение, крепость, некрополь) дает представление о преемственности хозяйственных, культурных, строительных и прочих традиций позднеантичного времени, которые продолжали жить и в раннесредневековый период. Изучение подобных памятников открывает глаза на происхождение аналогичных средневековых поселений и укреплений; ознакомление же с породившей их исторической ситуацией помогает понять, как складывались некоторые специфические черты крымского средневековья.
Проблема крымских готов
В III в. в Европе началось интенсивное передвижение племен, названное историками Великим переселением народов.
Города и земледельческие поселения Крыма в значительной степени пострадали от нашествия так называемых готов — германских племен, сильно смешанных с многоэтничным населением Восточной Аланы — наиболее могущественное из ноздиесарматских племен.
Европы и ко второй половине III в. воспринявших культуру и обычаи последнего.
Чистота происхождения этих пришельцев по прямой линии от древних германцев более чем сомнительна, а сведения о них, дошедшие до нашего времени, разноречивы.
Название «готы» появилось еще в позднеантичных источниках IV в. н. э., причем авторы называют одни и те же варварские племена то готами, то гетами, то скифами, а позднее, в византийских источниках, появляется и термин «готфаланы».
Историк VI столетия Иордан, рассказывая о готах, использовал не дошедший до нас труд Кассиодора, государственного деятеля при дворе короля Теодориха (493—526 гг.). Его сведения о готах крайне путаны и противоречивы. И это понятно. Оба историка не столько придерживались истины, сколько стремились возвеличить своих правителей. В откровенно тенденциозном сочинении Иордана, наряду с фактами, много преувеличений и домыслов. Он, например, отождествляет, основываясь только на названии, «готов» Северного Причерноморья с готами (видимо, в большей степени германцами), которые действовали на территории Западной Европы. Впрочем, в те времена эта ошибка была достаточно распространенной.
Некоторые русские и зарубежные ученые — историки, археологи, искусствоведы — безраздельно приписывали готам, по их мнению, наиболее талантливым среди германских племен, создание так называемой «готской культуры», «готского стиля» в искусстве. Готы якобы дали толчок всему культурному развитию средневековой Европы. Поскольку действительно многие памятники материальной культуры эпохи переселения народов (в основном изделия художественного ремесла) в самых различных местах востока и запада Европы носят отпечаток одного и того же своеобразного стиля, все они были объявлены готскими. На подобной «основе» построена вся величавая, но нереальная картина мирового владычества готов-германцев. Неоспоримые факты начисто сметают подобные умозаключения.
Известно, что готы-германцы еще во II в. начали постепенно переселяться от берегов Балтийского моря к югу, а в III столетии какое-то их число достигло Северного Причерноморья и проникло в Крым. Однако в столь долгом продвижении к югу неизбежна была их этническая и особенно культурная ассимиляция, быть может, менее воинственными, но зато более многочисленными аборигенами. Ираноязычные племена — скифы, сарматы, аланы, начавшие к тому времени сливаться, обладали неизмеримо более высокой культурой, развившейся под сильным и длительным влиянием античной цивилизации. Вероятно, этим и объясняется, что несмотря на многочисленные изыскания отечественных и зарубежных ученых, ни в археологических памятниках, ни в антропологическом материале Северного Причерноморья пока не удалось найти хотя бы малейших вещественных следов готов-германцев. Это вызывает и противоречие между археологическими и некоторыми письменными данными: в то время как по византийским источникам и генуэзским документам юго-западные районы Крыма носили наименование «Готия» — «Готская епархия», в позднеантичных городищах и могильниках Крыма археологи находят только следы сильной сарматизации и аланизации местного тавро-скифского населения в первых веках нашей эры. Всестороннее исследование этого сложного вопроса является одной из актуальных задач советской науки.
В большинстве могильников того времени в Крыму встречаются и сарматская лепная посуда, и бронзовые зеркала с подвесками, и другие типично сарматские вещи. Погребения совершались тоже по-сарматски — со скрещенными ногами, в деревянных колодах.
О проникновении аланов в Скифию уже во II в. н. э. свидетельствуют археологические находки, например, погребение аланского военачальника и его коней в Неаполе скифском, открытое в 1956 г. Обнаружен характерный набор украшений конской сбруи: обтянутые листовым золотом бронзовые бляхи — от седла и чепрака, посеребренный и позолоченный железный налобник с изображением конских голов. Кроме того, в погребении найдены крупные халцедоновые бусы и золотая серьга с подвеской в виде палицы Геракла, инкрустированная цветным стеклом.
В III—IV вв. на Крымский полуостров нахлынули аланы. В погребениях этого времени на Керченском полуострове и в степном Крыму обнаружены многочисленные сармато-аланские вещи, в том числе и изделия так называемого полихромного звериного стиля, которые долго приписывали готам : золотые и серебряные застежки, детали поясов и конской сбруи, варварски пышно украшенные драгоценными камнями и цветным стеклом, разнообразно и сложно орнаментированные звериными и птичьими головами, лапами и т. п.
Большинство подобных псевдоготских вещей связано с богатыми погребениями сармато-аланских вождей. Племена, известные под этим собирательным именем, проникли в Крым с Северного Кавказа, где со II в. широко известны памятники их культуры.
Одним из центров производства таких вещей (задолго до появления здесь «готов») становится и античный Боспор. Полихромный стиль широко распространился в Причерноморье. Волна кочевников подхватила и понесла его в страны Западной Европы.
Так называемые готы на юге Восточной Европы представляли собой конгломерат этнически различных племен, в котором лишь поначалу главенствовали готы. Те племена, которые расселились к востоку от Днепра, объединились в большой союз, известный под названием остроготов или остготов — в отличие от готов западных, союз которых получил название везиготов или вестготов. Медленно продвигаясь на юго-восток, постепенно смешиваясь с аборигенами, остготы проникли в Нижнее Приднепровье и Крым, дошли до северных берегов Азовского моря, быть может, частично захватив и земли Северного Кавказа. Среди них преобладали племена, занимавшиеся земледелием, но известны и кочевники-скотоводы степных районов.
Стихийное наступление варваров на Римскую империю в III в. втянуло в борьбу племена Северного Причерноморья. Военные действия, охватившие восточный Крым, вызвали упадок заморской торговли Боспора. В 332 г. была прекращена чеканка боспорских монет. В конце III в. от натиска готских племен — боранов и герулов — погибли города Боспора, в том числе Илурат, Мирмекий, Киммерик.
О разложении родовых отношений и социальном неравенстве «готов» в IV в. косвенно свидетельствует довольно быстрое проникновение в их среду христианства, которое было воспринято прежде всего социальной верхушкой.
Наибольшего могущества остготы достигли к середине IV в. Однако противоречия внутри союза (борьба за главенство и власть между знатью отдельных племен) вскоре ослабили его. В 375 г. при первом же серьезном натиске новых пришельцев — гуннов он распался, а племена его были поглощены их мощным потоком.
Нашествие гуннов
Гунны — кочевой народ Центральной Азии (по китайским источникам — «хунну») — еще в III—II вв. до н. э. объединились на территории Монголии и Южного Прибайкалья.
В III в. нашей эры гунны проникли в приволжские и донецкие степи. Часть живших там аланов была покорена гуннами и вовлечена в их борьбу с готами. Раннесредневековый историк Аммиан Марцелин сообщает, что гунны двигались на запад и боролись с готами в одном строю с аланами.
Разбив готов в IV в., гунны заполнили степи и предгорья Крымского полуострова и подчинили себе часть аланских племен.
Письменные источники и археологические материалы IV в. говорят, что в среде гуннов происходила имущественная дифференциация, выделялась знать. Основой хозяйства гуннов являлось кочевое скотоводство и отчасти земледелие. Известную роль играла охота.
Около 450 г. гунны во главе со своим предводителем Аттилой вторглись в пределы восточноримских владений и в Центральную Европу, а в 451—452 гг. совершили опустошительные набеги на Галлию и Италию. В 453 г., после смерти Аттилы, их племенной союз распался, большинство входивших в него племен вернулось в причерноморские степи. В Крыму гунны окончательно разорили степные и предгорные поселения и опустошили плодородные речные долины. Местное население ушло в труднодоступные для кочевников гористые районы юго-западного Крыма, в верховья рек, где и возникли новые поселения, убежища и городища.
Гунны нанесли пошатнувшемуся Боспорскому царству в 70-х годах IV в. последний смертельный удар. К концу IV — началу V в. Пантикапей, некогда богатейшая столица Боспорского царства, превратился в небольшой городок Боспор, который жил уже не столько торговлей и ремеслом, сколько сельским хозяйством.
Не менее серьезно, чем Боспор, пострадало государство поздних скифов. Не зря (по археологическим данным) в III в. в Неаполе скифском, Алма-Кермене, Усть-Альминском, Красном и других городищах и поселениях предгорного Крыма бушевали пожары.
К этому времени этнический состав населения Крыма очень усложнился, в чем убеждают и антропологические данные. Степи и предгорья занимали скифы и сарматы; горы, юго-восточное побережье — тавры. В приморских городах жили главным образом греки, но имелась там и прослойка скифского, сарматского, аланского населения.
Гуннское нашествие прервало связи Крымского полуострова с племенами Юго-Восточной Европы. Степи Северного Причерноморья и Приазовья заняли экономически отсталые кочевые орды. Скифо-сармато-аланы были оттеснены в горы, где постепенно слились с потомками тавров. Это смешанное население и являлось в период раннего средневековья основным в горном Крыму.
Такова была в общих чертах экономическая и политическая обстановка, в которой находился Крым на рубеже античности и средневековья. Как же сложилась дальнейшая судьба населения разгромленного Боспорского царства и государства поздних скифов? Исследования археологических памятников того времени дают ответ на этот вопрос.
На заре средневековья
До бурных событий III—IV вв. местное население жило мирным трудом: выращивало хлеб, виноград, разводило скот, занималось ремеслами и торговлей. Об этом говорят находки — обугленные зерна ячменя, пшеницы и ржи, кости домашних животных, остатки тарапанов — виноградных давилен, древние корневища виноградных лоз и т. д. В могильниках этого времени среди погребального инвентаря почти нет оружия.
В более поздних могильниках (Озерновском II, Баклинском) уже встречаются мечи, кинжалы, ножи, копья, стрелы. Много оружия обнаружено в Инкерманском могильнике. Очевидно, он относился к поселению (III—IV вв. н. э.), в котором существовала хорошо вооруженная военная дружина. Кроме того, в некрополях поселений и городищ наряду с простыми грунтовыми могилами уже встречается иной тип погребальных сооружений — фамильные склепы, видимо, принадлежавшие знати. Их разнообразный инвентарь высокого качества. Это дает основание предполагать, что в это время усилилась имущественная дифференциация населения.
По археологической карте можно заметить, что скифские поселения в течение шестисот лет — с III в. до н. э. до III в. к. э. — располагались главным образом в нижнем и среднем течении Салгира, Альмы, Качи и Бельбека. Здесь на высоких холмах были их городища, укрепленные каменными стенами, и убежища, принадлежавшие сельским поселениям. В центре Крыма (на юго-восточной окраине современного Симферополя) находилась столица Скифского государства — Неаполь скифский. Все эти населенные пункты во время нашествия кочевников пришли в запустение, тогда как на отрогах Главной гряды Крымских гор и в верховьях рек именно в конце III и в первой половине IV в. появились мелкие поселения.
Несколько позже, в IV—V вв., в верховьях рек юго-западного Крыма и на южном берегу возникают новые поселения. В некоторых из сопутствующих им могильников — у высоты Сахарная головка, в Узенбаше, в Эски-Кермене и других — прослеживаются прочные культурные традиции, оставленные скифо-сармато-аланами. Но в то же время возникают и новые черты, свидетельствующие о сильном культурном влиянии Византии. В большинстве погребений найдены вещи, весьма близкие подобным вещам раннесредневекового некрополя Херсонеса, который уцелел после варварских нашествий. Его спасло не только выгодное географическое положение, мощные стены и башни, но и то, что он имел большое экономическое значение как для Рима и Византийской империи, так и для самих кочевников.
Итак, с V в. оседлая жизнь на Крымском полуострове в основном концентрируется в труднодоступных верховьях речных долин и в какой-то мере на узкой полосе южного и юго-восточного побережья, а также на востоке Керченского полуострова.
Город Херсон — «Корсунь-град» русских летописей
Историей средневекового Херсонеса, или Херсона, как он тогда назывался, ученые занимаются давно. И все-таки в ней еще много не до конца прочитанных страниц.
В ранний период своего существования Херсон долго сохранял черты позднеантичного римского города. О его внешнем виде можно судить по руинам восточных кварталов, раскопанным еще в дореволюционное время. Общую картину дополняют раскопки нашего времени, проводившиеся в северной части города и на берегу Карантинной бухты на территории бывшего порта. Сохранившиеся в виде невысоких руин постройки этого крупного для своего времени города относятся большей частью к X—XII вв. или даже к более позднему времени. Однако, как убеждают археологические раскопки, все они перекрывают фундаменты античных и раннесредневековых зданий или поставлены прямо на них.
Строители города придерживались в основном планировки, унаследованной от античного периода. На улицах не было тротуаров, но они имели хорошие мостовые; под большинством из них проходили канализационные желоба.
Главная улица, пролегавшая с востока на запад, являлась как бы продольной осью города. Она была застроена стоявшими вплотную двухэтажными домами. В нижних этажах большинства из них имелись лавки, широкие двери которых, открывавшиеся прямо на улицу, служили и для освещения. В каждой лавке узкая дверь вела, как правило, в просторное заднее помещение, должно быть, кладовую, а третья — на лестницу в верхний жилой этаж.
Под домами обычно устраивались подвалы для длительного хранения товаров. Мука, крупа, зерно, соленая рыба, вино, растительное масло хранились здесь в установленных тесными рядами пифосах — больших толстостенных глиняных сосудах. Выделывались они в Херсоне. Тарой для перевозок служили круглодонные амфоры. В розничной торговле и для домашних нужд использовались одноручные плоскодонные кувшины нескольких стандартных размеров.
Фасады жилых домов отделывались просто: обычный цоколь из хорошо отесанных плит, гладкие оштукатуренные стены из бутового камня на глине. Небольшие окна верхних этажей, выходившие на улицу, часто имели арочные перемычки и наличники (тоже из отесанного камня), которые иногда украшались примитив ной резьбой — линейно нанесенным орнаментом из малоазийской плетенки или незамысловатых по рисунку розеток. Только некоторые зажиточные дома украшались более затейливыми резными вставками или нарисованным на штукатурке орнаментом. В этот период наново отстраиваются обветшавшие базилики V—VI в.: Уварова (по фамилии исследователя), базилика 1889 г. и базилика 1935 г. (но годам раскопок). Насколько можно судить по новым археологическим данным, роскошный по тому времени «Загородный крестообразный храм», прежде относимый к V—VI вв., был сооружен не ранее X в. На месте бывшей агоры восстанавливается ряд старых развалившихся к тому времени базилик и возникает несколько новых крестообразных храмов. Снова получает распространение дорогая отделка стен общественных зданий — мраморная облицовка, роспись красками и т. д.
В восточной части города к X в. вырос крупный архитектурный комплекс вокруг самой большой из базилик Херсонеса — Уваровской. Сзади ее алтаря был расположен целый хозяйственный комплекс, связанный с храмом, а перед базиликой к южной стороне атриума (парадного двора) примыкало жилище настоятеля этого храма. Рядом стояло крестообразное, украшенное мрамором и мозаикой трехабсидное здание крещальни, впоследствии обросшее пристройками. То же самое происходило вокруг всех больших храмов Херсона — «Загородного крестообразного», «Храма с ковчегом», Западной базилики и других. За долгий период своего существования они обросли разнообразными жилыми, хозяйственными, производственными сооружениями, принадлежавшими церкви. Очевидно, Херсонская епархия имела свое хозяйство (в том числе и какие-то ремесленные мастерские), что наряду с приношениями прихожан давало ей значительные средства.
Соединение в одно целое храмов, жилищ, хозяйственных построек говорит об одной черте средневекового Херсона: в IX—X вв. в нем, как и в самой империи, сформировались элементы церковно-феодального уклада.
В X в. и позднее кое-где вокруг Херсона возникали земледельческие хозяйства хуторского или монастырского типа. К таким можно отнести небольшой монастырей на территории Гераклейского полуострова, руины которого еще до революции исследовал известный русский ученый, знаток истории и археологии Крыма А.Л. Бертье-Делагард. О существовании таких усадеб свидетельствует и ряд фамильных склепов, размещенных в отдалении от городских стен, как, например, известный склеп с росписью в пос. Туровка и др. Однако эти малочисленные хутора и мелкие монастыри вряд ли играли значительную роль для Херсона. Экономика города опиралась в основном на внешнюю и внутреннюю торговлю и ремесло.
Оживленная торговля с крымскими соседями, завязывание торговых отношений с Русью и печенегами, непрерывающиеся связи с Малой Азией, Закавказьем и Балканами — все вело к тому, что Херсон в рамках Черноморского бассейна приобрел значение международного порта.
Об этом говорят мощные портовые оборонительные сооружения — стены и башни. Хорошо просматриваются в тихую ясную погоду с берега Карантинной бухты заросшие водорослями фундаменты пирсов для причала торговых кораблей.
Экономический расцвет Херсона вызвал оживленное строительство. Упорядочивается линия обороны. Расширяется и территория города.
В росписи одного из загородных склепов, относящейся к X в., имеется интересный рисунок, на котором изображены мощные оборонительные стены, высокие ворота, башни, увенчанные коронами зубцов. Есть все основания предполагать, что это изображение Херсона.
При археологических раскопках западного участка Херсонесского городища, проведенных в 1957—1962 гг., изучена стена, расположенная значительно западнее старой границы города. Ее относили к VI в., но без достаточных оснований. Теперь, после раскопок, установлено, что стена построена в X в., т. е. именно тогда, когда Херсон достиг своего расцвета как крупный торговый центр.
Наследники Рима
По немногим эпиграфическим памятникам известно, что Херсон входил в состав Византийской империи с первых же дней ее существования. Значение Херсона для Византии, как и ранее для Рима, определялось его местоположением. Он был стратегически выгодным плацдармом в Черноморском бассейне и экономическим посредником в морской и сухопутной торговле с варварскими племенами северопричерноморских степей, являясь одновременно крупным ремесленным центром.
Одна из херсонесских строительных надписей времени царствования императора Феодосия (379—395 гг.) позволяет судить о взаимоотношениях между Византийской империей и Херсоном. Надпись рассказывает о важных строительных работах, проведенных в Херсоне под руководством представителя императорской власти — трибуна Флавия Вита. Из текста видно, что город признавал владычество императоров и в нем стоял византийский гарнизон.
В V в. роль византийской власти в Херсоне крепла по мере того, как возрастало могущество империи и развивались ее успехи в борьбе против варварских племен.
Стремления Херсона к политической самостоятельности и независимости в это время были притушены. Найденная в Херсонесе надпись, относящаяся к 487—488 гг., — эпиграфический памятник времени царствования императора Зенона — указывает на существование в городе императорской администрации, ведавшей военными и финансовыми делами. В начале VI в., к моменту воцарения императора Юстиниана I (527—565 гг.), южное и восточное побережья Крыма считались принадлежащими Византии. Об этом свидетельствует византийский писатель того времени Прокопий Кесарийский. Вместе с тем из его слов вытекает, что такое положение было не очень устойчивым. Если в Херсоне и на Боспоре власть византийской администрации была неограниченней, то на остальном побережье, в особенности в горных районах, она, по-видимому, никогда не была полной.
В горах Таврики, как тогда называли южную часть полуострова, не было собственно византийских укреплений. Для защиты же побережья во времена Юстиниана I были построены всего две крепости (на местах нынешних Алушты и Гурзуфа).
Правда, византийское правительство, по словам Прокопия, приняло меры по укреплению горных проходов, т. е. перевалов Главной горной гряды, для обороны от варваров — смешанных кочевых племен (гуннов и др.), которые захватили степные районы полуострова. Но, тем не менее, сепаратистские стремления Боспора, отдаленность Крыма от империи и непрестанный натиск кочевников неуклонно вели к ослаблению византийского влияния за пределами Херсона.
В одной из боспорских надписей времени царствования императора Маврикия (582—602 гг.) упоминается имя «стратилата Евпатерия, дука Херсона». Титул дука носили командующие войсками, расквартированными за пределами империи, а также военные начальники провинций и отдельных пограничных городов. По-видимому, Херсон, как резиденция дука, являлся опорной точкой империи в той экономической и политической борьбе за торговые рынки в Крыму, которую она непрестанно вела со сменявшими здесь друг друга варварскими племенами. Сложная, порою опасная роль посредника з торговле Византийской империи с варварами была для Херсона достаточно выгодной, хотя изрядная доля его торговых прибылей попадала в императорскую казну.
Являясь форпостом Византии, Херсон в то же время стремился к политической самостоятельности. Жители города упорно сопротивлялись введению христианства, проповедовавшего абсолютное подчинение императору. Дошло до того, что для водворения епископа Капитона понадобилось применение вооруженной силы.
К тому времени, как известно, христианство уже не являлось религией рабов и обездоленных. Оно вводилось руками властей с целью еще большего закабаления эксплуатируемого народа. Сторонником новой религии в Херсоне могла являться прежде всего привилегированная часть населения города. Ее же отношение к Византийской империи было двойственным. С одной стороны, она принимала и должна была ценить вооруженное покровительство Византии, с другой — предпочла бы платить за него подешевле. Отдавая императорским чиновникам долю своих барышей, торговцы и владельцы ремесленных мастерских сторицей возмещали отданное за счет зависимых от них ремесленников. Трудовое население Херсона, таким образом, терпело двойной гнет. Народ не мог не быть враждебным к империи и ее представителям в Херсоне. Следовательно, упорное его сопротивление введению христианства носило не только антивизантийский, но и классовый характер.
В таких условиях христианизация населения протекала долго и трудно. В раскопках некрополей позднеантичного Херсонеса почти отсутствуют следы христианства. Лишь к концу IV в. в погребальном инвентаре мстил изредка появляются металлические нательные кресты, а христианские надгробия в форме крестов встречаются еще реже. И хотя в V в. христианство в Херсоне уже давно являлось официальной религией, более или менее массовым оно становится только в VI в. Впрочем, по свидетельству сосланного в Херсон папы Мартина, в VII в. город еще оставался полуязыческим и даже в VIII—IX вв., говоря словами византийского писателя того времени Епифания, «херсаки туги на веру» и отнюдь не отличаются религиозностью.
Небезынтересно, что между Херсонской епархией, которая существовала уже с начала IV в., и Константинопольской патриархией в V в. завязалась борьба, в которой херсонская церковь добивалась автокефалии, т. е. административной самостоятельности. Эта борьба, должно быть, в какой-то мере совпадала с сепаратистскими настроениями Херсона.
В IV—V вв. в Херсоне было немного церквей. Зато VI век и более позднее время отличаются обилием и грандиозностью храмов.
Отношение Херсона к империи в VI в. имело противоречивый характер. Херсон тяготел к тесной экономической связи с Византией. Его торговая аристократия, сосредоточившая в своих руках всю внешнюю торговлю и политическое влияние, не могла открыто выступить против империи, чтобы не потерять основную часть своих доходов от транзитной торговли малоазийскими товарами. Играла свою роль и военно-строительная деятельность византийской администрации города, которая защищала его от гуннов (и других пришельцев-варваров). Немаловажное значение имели и этническое родство, и единство языка, и культурная общность. Вот почему, несмотря на строптивое отношение Херсона к Византии, никогда — ни в это время, ни позже — не ставился вопрос о его полном разрыве с Византией. Дело сводилось лишь к уменьшению налогов и торговых пошлин, являвшихся как бы платой за безопасность торговли Херсона с Малой Азией и защиту его от нашествия кочевых племен.
С середины VI в. Византия переживала экономический и политический кризис, который привел к усилению ее давления на беспощадно эксплуатируемые провинции. Торговля на Черном море резко сократилась. Херсон вступил в длительную полосу упадка, о чем ярче всего свидетельствует прекращение чеканки херсонской монеты в на чале VII в.
Одновременно с торговлей сократилось и рыболовство. Крупные рыбозасолочные цистерны исчезают, уступив место мелким домашним рыбохранилищам. В связи с упадком этого промысла и морской торговли, та же участь постигает и кораблестроение, игравшее заметную роль в экономике города.
Уменьшились масштабы городского ремесла, в частности производства орудий труда, находивших сбыт в предгорьях и степном Крыму. Ухудшилось экономическое положение ремесленников. Город на долгое время утратил свое былое значение ремесленного, торгового и культурного центра.
Однако он еще продолжал оставаться важным стратегическим и военно-административным пунктом Византийской империи.
Херсон при хазарах
В конце VII и в VIII в. полчища хазар, хлынувшие в Крым, вплотную окружили Херсон, на длительное время отрезав его от горных и степных районов, от сырьевых и продовольственных баз.
Из-за отсутствия письменных и недостатка археологических данных трудно сказать, имелись ли тогда в распоряжении Херсона сколько-нибудь значительные земельные угодья. Видимо, перед нашествием хазар в экономике торгового, еще наполовину рабовладельческого, города сельское хозяйство играло незначительную роль. По свидетельству того же папы Мартина, раннесредневековый Херсон пользовался хлебом, привозимым из-за моря. В городе не было крупного виноделия, о чем ярче всего говорит отсутствие вокруг него больших сельских хозяйств. Нет оснований предполагать возможность концентрации земель в руках аристократии и, стало быть, натурализации его экономики, свойственных феодальному укладу. Представление о некоей сельскохозяйственной округе раннесредневекового Херсона является весьма спорным.
Если пригородные хозяйства и были, то, вероятно, небольшие и немногочисленные. Они могли являться поставщиками птицы, овощей, фруктов, возможно, некоторых молочных продуктов и мелкого домашнего скота, преимущественно коз и свиней. Костные отходы раннесредневекового Херсона свидетельствуют о преобладании именно этих животных и птицы. Гораздо реже встречаются кости крупного рогатого скота, и то исключительно взрослых особей. Это говорит о том, что они доставлены были издалека. Попадаются также рога и кости различных диких животных, больше всего косуль и оленей.
Из рогов косуль и оленей вырабатывались разнообразные изделия художественного ремесла. Первично обработанные рога, равно как и вещи из них, — ручки ножей, накладные пластинки для орнаментации столярных изделий — археологи часто находят при вскрытии культурных отложений этого периода. Рога и кости диких животных свидетельствуют о том, что Херсон окружали довольно обширные невозделанные земли, на которых велся охотничий промысел (но. надо думать, он имел второстепенное значение).
В культурных отложениях Херсона периода его кризиса почти не встречается костных остатков крупного рогатого скота и крупной рыбы. Реже попадаются и птичьи кости, яичная скорлупа. Зато возрастает количество костей и чешуи мелкой рыбы (преимущественно хамсы), раковин съедобных улиток, устриц, мидий. На площадях, улицах и во дворах опустевших в то время кварталов, особенно в северо-западной части города, их появляются целые горы. Очевидно, в начале хазарского нашествия население испытывало сильные продовольственные затруднения, так как город был оторван от путей снабжения основными продуктами питания, а собственной продовольственной базы не имел. Однако спустя некоторое время хазарское нашествие и положительно сказалось на экономике города.
Мощное царство хазар, захватившее восточную и степную части Крыма, все же было не настолько сильно, чтобы полностью сокрушить византийское влияние в его западных районах. Со своей стороны и Византия, не оправившаяся от кризиса и непрерывно мучимая внутренними и внешними неурядицами, не смогла изгнать хазар и восстановить свою былую роль в Таврике. Обе стороны, несмотря на вооруженный настороженный мир и глухое соперничество, в котором использовался каждый промах противника, были заинтересованы в известном политическом равновесии. Создавшееся положение позволило Херсону балансировать между ними. Постепенно он превратился в необходимый обеим сторонам транзитный торговый пункт.
Однако узкая, хотя и традиционная, торгово-посредническая роль не могла надолго удовлетворить Херсон. Он вновь начал стремиться к. политической самостоятельности. Его активное вмешательство в сложную политическую игру двух сильных держав привело к весьма серьезным последствиям.
В 685 г. император Юстиниан II был свергнут с византийского престола и сослан в Херсон его преемником императором Леонтием.
Здесь он начал подготовку нового дворцового переворота. Херсониты решили выдать его императору Тиберию III, тем временем занявшему место Леонтия. Юстиниан бежит из Херсона и после долгой борьбы, изворотливо преодолев ряд препятствий, захватывает столицу и императорский трон.
Подоплекой подобных историй, обычных для Византии, являлись противоречия между императорским абсолютизмом, воплощенным в такой деспотической личности, как Юстиниан II, и свободолюбивыми стремлениями константинопольского дема — привилегированной византийской знати. Естественно, что херсонская торговая знать была тоже против Юстиниана и выступала на стороне других претендентов на престол, поддерживаемых демом.
Вновь захватив власть, Юстиниан качал мстить своим врагам. Херсон, ища защиты от императора, уходит под покровительство его политических противников — хазар. Юстиниан посылает в Крым карательную экспедицию. Однако решительные меры, принятые Херсоном и хазарами, побудили Юстиниана II прекратить репрессии. Он попытался поставить в Херсоне своего наместника. Но возмущенные действиями Юстиниана херсониты подняли в 711 г. восстание. Эту обстановку сумел использовать проживавший в городе политический ссыльный по имени Вардан, родом армянин. Он был провозглашен в Херсоне императором Византии под именем Филиппика.
При активной поддержке хазар и населения города Вардан-Филиппик утвердился на престоле. С этого времени для Херсона наступила эра благополучия.
Херсон — торговый город
Византийские императоры, вынужденные поддерживать дружественные отношения с хазарами, долго не трогают привилегии Херсона, полученные им от Вардана-Филиппика. Город постепенно снова становится выдающимся торгово-ремесленным и культурным центром Северного Причерноморья.
Во второй половине IX в. в Херсоне возобновляется чеканка собственной монеты. И хотя эта монета была медной, разменной и предназначалась для розничной торговли на внутреннем и ближайших к городу рынках, сам факт ее чеканки говорит о том, что Херсон вновь приобрел видное торгово-ремесленное значение среди других раннесредневековых городов юго-западного Крыма. О росте торговли, как внутренней, так и внешней, свидетельствуют остатки торговых рядов IX—X вв. на его главной улице.
Роль черноморской торговли и причерноморских сухопутных дорог в VIII в. начала возрастать, так как арабы закрыли водный путь через Красное море, связывавший ранее Византию с восточными рынками. Это обстоятельство побудило императорское правительство обратить более пристальное внимание на Херсон. Развитие его самостоятельности не могло, конечно, вызвать благожелательного отношения со стороны властей.
Если раньше в Херсоне постоянно сидели только представители императорской власти в лице трибунов, дуков и коммеркиариев, то теперь в нем учреждается стратегия — нечто вроде генерал-губернаторства. А неопределенных размеров зона, экономически и политически тяготевшая к городу, превратилась в фему — своего рода военно-административный округ. Это в конце концов привело к тому, что вскоре византийские стратеги Херсонской фемы свели на нет роль городского самоуправления. Несмотря на то, что титул протевонов (первенствующих) сохранялся в Херсонесе еще долго, все административное управление городом было, по-видимому, полностью подчинено стратегам.
Со второй половины IX в. благосостояние Херсона (Корсуня по русским летописям) заметно возросло. Это видно не только по расширению и упрочению его торговых и политических связей, но и по развитию ремесел и искусства, по размаху строительных работ и укреплению обороны города. Раскопки на берегу Карантинной бухты портовых сооружений, стен и башен, которые ведет Херсонесский музей, вносят много нового, интересного в представления о Херсоне того времени.
В конце X в. Херсон представлял собою торгово-аристократическую республику. Вокруг него нет заметных следов крупного землевладения. Подчинение же херсонскому стратегу ряда пунктов на побережье (Сугдеи и других) вовсе не означало принадлежности городу Херсону прилегавших к ним земель. Да и само это подчинение было в сущности номинальным. Вероятно, поэтому Константин Багрянородный, византийский автор X в., указывал, что Херсон не мог жить без хлеба, ввозимого из Южного Причерноморья. Ремесла и особенно посредническая торговля были, как и прежде, основой экономики Херсона.
Значительную роль в торговле города играл сбыт соленой и вяленой рыбы, ловлей которой издавна занимались херсонские рыбаки. Многочисленные цистерны и пифосы с остатками соленой рыбы, найденные при раскопках торговых помещений на главной улице и в других местах города, подтверждают данные письменных источников.
Не менее важной доходной статьей для Херсона была и перепродажа продуктов животноводства. Херсонские купцы покупали их в степных областях и вывозили в Малую Азию. Поставщиками этих продуктов являлись сначала печенеги, а позднее половцы.
Византийская военная администрация в Херсоне юридически продолжала существовать вплоть до XII в., но уже с начала X столетия сна стала утрачивать влияние на ход торговых дел. Чеканка Херсоном собственной монеты характеризует полноту его коммерческой самостоятельности.
Что касается ремесел, то они стали играть, по-видимому, второстепенную роль по сравнению с торговлей. Нет никаких данных того времени об интенсивном сбыте Херсоном своих ремесленных изделий. Исключение составляли только сельскохозяйственные орудия и, может быть, такие строительные материалы, как черепица и кирпич, а также торговая тара — амфоры. Однако распространение амфор за пределами Херсона было связано скорее всего с продажей товаров в них, а не со сбытом их самих как товара. Археологическими раскопками в ряде других мест Крыма открыты гончарные и керамические мастерские. Следовательно, это производство было развито не только в Херсоне. Кроме того, найденные в различных местах черепица и плинфа (плоский строительный кирпич) различны по составу керамической массы, по размеру и форме. Вряд ли все это вырабатывалось в Херсоне. И, наконец, недавно обнаруженные в нескольких пунктах горного Крыма остатки кузнечно-литейных мастерских VIII—IX вв. позволяют предполагать, что вряд ли Херсону принадлежала тогда исключительная роль в снабжении городов и поселений продуктами железоделательного производства. Зато в торговле привозными изделиями художественных ремесел, предметами роскоши и другими товарами, не производившимися в Крыму, он, видимо, занимал первое место.
Корсунь и Русь
С возникновением и развитием мощного древнерусского государства на Днепре возникают и расширяются торговые сношения Руси с Херсоном — Корсунем (как, впрочем, и с другими странами). Это сопровождалось неизбежным ростом военной силы Киевского государства и его влияния на международные дела. Ряд вооруженных столкновений Руси с Византией не мог пройти бесследно для Херсона. Оказавшись в качестве активного торгового посредника между Русью и Византией, он был в равной мере заинтересован в сохранении своих связей и с Византией и с Русью.
Население Херсона X—XI вв. становится многоэтничным. Это подтверждается как письменными источниками, так и антропологическими данными. Кроме греческих надгробий, в Херсоне найдены и древнееврейские (может быть, хазарские). Встречались и надписи на армянском языке.
Жили в Херсоне и славяне-русичи. Одна из корсуньских легенд рассказывает, что просветители славян и проповедники христианства IX в. Кирилл и Мефодий, прежде чем создать свою азбуку (так называемую кириллицу), избрали именно Херсон для изучения наречий и
обычаев славян, среди которых им предстояло вести проповедническую деятельность.
В X столетии политическое влияние Руси в Таврике и Херсоне упрочилось.
По мнению известного советского историка академика Б.Д. Грекова, это и определило исход важного по своим последствиям для Руси исторического события — похода киевского князя Владимира на Корсунь. Как известно, причиной похода явилось стремление Владимира поставить свою державу наравне с Византийской империей и принудить византийского императора выполнить нарушенные им обязательства. Среди них политически важным было обещание выдать замуж за русского князя византийскую царевну Анну.
Летописные версии этого события наряду с историческими фактами содержат много противоречий и легендарных подробностей. В обширной литературе, посвященной князю Владимиру, можно уловить две точки зрения на роль Корсуня. Одни исследователи, как например, А.Л. Якобсон, утверждают, что Корсунь будто бы был взят Владимиром «огнем и мечом» при жестоком сопротивлении граждан, потерпел непоправимый ущерб и начал быстро клониться к упадку. Вторая точка зрения, высказанная в свое время Б.Д. Грековым и разделяемая нами, усматривает в развитии событий две фазы.
На первом этапе активные военные действия Владимира, естественно, вызвали столь же активный отпор со стороны корсунян, о чем и говорится в летописи. Но если бы Владимир действительно ставил своей целью уничтожение Корсуня, то для него имело бы прямой смысл напрячь все силы, чтобы разрушить боевые стены, сломить сопротивление жителей и взять город в короткий срок. Однако уничтожение Корсуня не могло быть выгодным Владимиру, и он поступил иначе: прекратил активные (вероятно, демонстративные) военные действия и приступил к длительной и, видимо, довольно спокойной осаде.
В этой второй фазе корсуняне, сидевшие за мощными стенами, судя по летописи, были готовы к самому ожесточенному сопротивлению вооруженной силе. Но действия русского князя сделались пассивными…
Держать долгую осаду при недостаточно надежном и нерегулярном снабжении войск по морю можно было лишь при условии получения на месте, вблизи осажденного города, хотя бы продовольствия. Б.Д. Греков справедливо считает, что войско Владимира не смогло бы долго прожить за счет грабежа. Ведь известно, что в ближайших окрестностях Херсона сельское хозяйство не было развито, а грабеж отдаленных от Корсуня поселений распылил бы силы Владимира и, конечно, встретил бы сильный вооруженный отпор местных жителей. Остается предположить, что экономической и политической предпосылкой успешного исхода военного предприятия Владимира были те дружественные отношения, которые завязали его предшественники среди населения Крыма.
Оставляя в стороне нереальный характер некоторых подробностей летописи и «Жития», можно понять, что целью осады Владимир считал одно — склонить корсунян на свою сторону. Побряцав оружием у стен Корсуня, Владимир в конце концов одержал не столько военную, сколько дипломатическую победу над византийским императором. Различные домыслы о полном разорении Корсуня Владимиром нисколько не подтверждаются раскопками Херсонеса. Наоборот, археологи нередко находят в слоях этого периода русские вещи: кресты-энколпионы, наконечники ножен мечей, гривны (меновые единицы) в виде серебряных брусочков, встречается и славянская керамика. Все это — свидетельства тесного, постоянного и преимущественно мирного общения Руси с Корсунем.
Жители Корсуня могли видеть в лице Владимира врага не себе, а императору. Ко времени событий традиционная корсунская политика балансирования между враждующими сторонами с целью наживы от тех и других окончательно сформировалась. Культура, состав населения, всевозможные связи Корсуня приобрели международный характер. Несмотря на вековые узы, связывавшие город с империей, корсуняне вряд ли были довольны византийской администрацией, не оставлявшей своих поползновений на львиную долю их прибылей. В то же время Русь была для Херсона рынком, с которым следовало поддерживать самую тесную дружественную связь. По всей вероятности, именно эти обстоятельства, а не что-либо иное, открыли Владимиру ворота Корсуня. Это было не столько сдачей города победителю, сколько актом союза, хотя и замаскированного внешними признаками вражды.
В летописи и «Житии» указывается, что поводом к сдаче Херсона послужило разрушение Владимиром городского водопровода по указанию корсунянина Анастаса (который потом последовал за князем в Киев). Эта версия возникла, видимо, потому, что осажденным надо было как-то официально оправдать свои действия в глазах императора, придать им характер вынужденной уступки. В действительности же, как это ясно теперь из раскопок, в большинстве дворов (во всяком случае в каждом квартале города) были цистерны с дождевой и колодцы с грунтовой водой, хотя и несколько солоноватой, но вполне пригодной для питья. Кроме того, вода подавалась в город не по одной, а по нескольким скрытым в земле водопроводным трубам и к тому же из разных мест. Вряд ли мог Владимир все их обнаружить и разрушить.
Чисто фольклорный рассказ о сношениях Владимира с Анастасом посредством записки, привязанной к стреле, и в то же время историческая подлинность личности самого Анастаса являются подтверждением того, что город был сдан скорее всего после переговоров и соглашения, а не в результате кровавой победы русского князя.
Благодаря корсуньскому походу Владимир не только укрепил союз Руси с Византией, но и заключил выгодную связь с самим Корсунем.
После победы Владимира окончательно утвердился тот великий торговый путь «в греки», за обладание которым было пролито немало русской крови. По этому пути на Русь проникали византийские товары, достижения техники и культуры, в том числе архитектура и изобразительное искусство, которые оказали свое влияние на зодчество и живопись Киева и других русских городов. Христианская религия и византийские формы государственности воздействовали на формирование русского государства, его культуры и религии.
Итак, нет никаких оснований считать, что упадок Корсуня начался сразу после похода Владимира и, тем более, как непосредственный результат этого события. Такому предположению противоречат многочисленные факты. Археологические данные говорят, наоборот, о некотором подъеме ремесел Корсуня, изделия которого стали находить сбыт и на Руси. Оборонительные сооружения города в конце X и в XI в. не имеют следов больших военных разрушений и были тогда отнюдь не в запущенном состоянии. Трудно согласиться с утверждениями некоторых историков о том, что строительство и ремонт крепостных сооружений в портовой части города, о которых говорится в надписи 1059 г., были вызваны разрушениями, якобы причиненными Владимиром за 70 лет до того. Эта надпись, на наш взгляд, свидетельствует, что Корсунь и в это время продолжает иметь немалое значение для Византин. Недаром сановник Лев Алиат, заведывавший строительством и упомянутый в надписи, носил титул патрикия и именовался стратегом Херсона.
К середине XI в. в Таврике снова стали складываться обстоятельства, благоприятные для Византии и усилившие ее влияние в приморских городах южного и восточного побережий. Ослабление власти хазар в Крыму устранило одного из сильнейших ее соперников. Русско-византийские договоры о союзе нейтрализовали Русь, которая тем временем создавала на Черном море новую, более выгодную для себя базу — Тмутаракань.
Трудно сказать, как велика была власть византийского стратега за пределами Херсона. Пышный титул мог по-прежнему означать всего лишь номинальную власть. В это время население горного Крыма и городов побережья было, как уже говорилось, связано с Херсоном общностью культуры, языка и письменности. Однако военно-политические и торговые связи были, по-видимому, не так значительны. В археологических данных и письменных источниках нет никаких следов, указывающих на пребывание византийских гарнизонов за пределами Херсона; нет никаких сведений об императорских коммеркиариях в приморских городах. В это время в горах, на местах бывших родовых убежищ, уже возвышались стены и башни независимых от Херсона феодальных городищ и замков, к каждому из которых тяготела более или менее многочисленная группа поселений.
По-видимому, византийская фема в Крыму стала поминальной, а политические связи мелких горных княжеств и приморских городов с империей стали весьма неустойчивыми.
В самом Херсоне дело обстояло иначе. Здесь стратеги и коммеркиарии были сильны. Имена некоторых из них сохранились на печатях, найденных в Херсоне. Частая смена этих должностных лиц свидетельствует о той обстановке враждебности и глухого сопротивления, которыми, как и прежде, были окружены представители империи. Самоуправление в лице коллегии протевонов если и не было ликвидировано, то потеряло свое значение, что не могло не вызвать недовольства.
О напряженном состоянии внутренней жизни города под усилившимся давлением империи говорит драматический эпизод, который произошел в 1066 г. Византийский стратег, носивший звание котопана, отравил на пиру тмутараканского князя Ростислава. Херсонцы весьма энергично выразили свое возмущение поступком коварного византийца: «Сего же котопана побита каменьем корсунстии людье», — говорится в русской летописи.
Суть этого дела заключалась в следующем. Князь Ростислав враждовал с князем Святославом и его сыном Глебом, союзниками императора и торговыми конкурентами Херсона. Кроме того, он, вероятно, был и прямым противником Византии, которую тревожила военная экспансия Ростислава, угрожавшая ее черноморской торговле. Завоевательная политика тмутараканского князя несла Херсону возможность избавиться от убыточной для него опеки империи. Эти причины, видимо, и побудили корсунян поднять бунт против ставленника императорской власти, организовавшего убийство Ростислава.
Разросшееся восстание перешагнуло за пределы Херсона. По целому ряду дошедших до нас сведений, русские князья, союзники императора, собрались в поход против бунтовщиков. Над Херсоном нависла опасность. Но, к счастью для него, смерть императора Михаила и князя Святослава, инициатора похода, отвлекла внимание карателей от возмутившихся херсонцев.
В конце XI в. внешнее положение Херсона и внутренняя обстановка в нем улучшились. Мир между Русью и половцами, отрезавшими днепровские рынки от Херсона, вызвал оживление ремесел и торговли. Кроме того, город стал рынком для продажи рабов, которыми широко промышляли половцы. Византия в это время ослабила свой гнет, так как потеряла много сил в борьбе с предводителем норманнов Робертом Гвискаром.
Упадок Херсона
С помощью венецианцев Византийская империя победила норманнов, но за это ей пришлось уступить Венеции всю черноморскую торговлю. Наступила пора усиленного накопления тех исторических предпосылок, которые вскоре привели Херсон к упадку.
Черное море стало ареной торгового соперничества венецианцев и генуэзцев, их борьбы за крымское побережье.
В то же время в Крыму происходили непрерывные вооруженные столкновения местного населения с половцами. В этом кипящем котле формировались новые отношения и связи, в которых Корсунь, оставаясь в стороне, стал играть второстепенную роль. Росли и укреплялись, становились крупными торгово-ремесленными центрами новые города: Тмутаракань, Корчев, Сурож (Солдайя). Соперничество между ними способствовало их процветанию. Опасность разгрома кочевниками и в то же время крупные выгоды, которые давало обладание Солдайей, Кафой, Чембало и другими новыми приморскими городами, заставляли венецианцев, а затем генуэзцев всемерно укреплять эти города, усиливать свое влияние в Крыму.
Восточные земли полуострова все больше отрывались от Херсона. В горных районах юго-западного Крыма укреплялось и росло Мангупское княжество, которое вскоре подчинило себе всю территорию, бывшую продовольственной и сырьевой базой Херсона и единственным рынком сбыта его ремесленных изделий. Все же на протяжении XII в. и первой половины ХШ в. Херсон, по-видимому, оставался еще большим торговым портом и влиятельным культурным центром, однако теперь не единственным. А вскоре он уступил ведущую роль другим приморским городам.
Экономические связи Херсона с юго-западным Крымом еще некоторое время продолжались — ведь город являлся нейтральным безопасным портом и рынком сбыта сельскохозяйственных продуктов. Он еще оставался и крупным ремесленным центром, своего рода школой ремесла. О последнем свидетельствуют некоторые материалы раскопок Мангупа, а особенно Эски-Кермена. Их бытовой и хозяйственный инвентарь, керамика, в частности поливная посуда, носят на себе следы влияния херсонского ремесла. Многие предметы, найденные б Эски-Кермене, по-видимому, были выполнены в Херсоне.
В начале XIII в., когда торговля и политические связи Херсона с Константинополем оказались по сути прерванными, он попал под влияние маленькой, возникшей в 1204 г., Трапезундской империи. В одном из письменных источников говорится, что в 1223 г. Херсон наравне с другими городами юго-западного Крыма платил Трапезунду дань — «годовые взносы».
Со второй половины XIII в. всю торговлю на Черном море захватили итальянские купцы, обосновавшиеся в Кафе и Солдайе. Для Византии закрылись все морские торговые пути, в том числе и в Херсон. Таким образом, город окончательно остался в стороне от морской торговли, ранее обеспечивавшей его развитие и благосостояние. Правда, Херсон был избавлен от гнета Византии. Но, освобожденный от византийского гарнизона, он в то же время оказался почти беззащитным и мог сделаться легкой добычей любого захватчика.
И все-таки угасание Херсона длилось до тех пор, пока окончательно не отмерла его связь с соседними областями полуострова. Городское ремесло в Херсоне в XIII в. изменило свой характер. В мелких кузнечных мастерских Херсона продолжали изготовлять лишь земледельческие орудия: сошники, серпы, мотыги. Они находили
сбыт как среди окрестных жителей, так и в более отдаленных местах юго-западного Крыма, вплоть до районов нынешней Евпатории, где в то время развивалось зерновое хозяйство. Эта же зона была и потребителем продукции херсонских гончаров. Таким образом, к концу ХШ в. город из транзитного торгового центра превратился в торгово-ремесленный центр небольшой области.
Окидывая взглядом историю средневекового Херсона, можно убедиться, что при упадке торговли его экономика не смогла натурализоваться, ибо, как мы говорили, в распоряжении аристократии и обедневшей торговой знати почти не было земель. Вынужденный жить за счет скудного местного обмена своих ремесленных изделий на продовольствие и сырье, он был обречен. По соседству с ним, в княжествах и больших монастырях горного Крыма, судя по археологическим данным, росло свое ремесло. Оно успешно конкурировало с херсонским, поскольку развивалось в непосредственной близости к базам сырья и продовольствия и прочно входило в общую систему феодального хозяйства.
Возможно, что ремесленники Херсона начали переселяться в другие, более жизнеспособные города.
Поздний Херсон
В архитектурной планировке Херсона в XII—XIII вв. произошли существенные изменения. Город в целом, особенно его северо-восточная часть, до конца сохранил основу старой разбивки улиц, унаследованной от античности. Однако внутри кварталов все изменилось: маленькие жилые дома как бы опоясали небольшие внутренние площади, появились новые переулки, соединяющие их с улицами.
Каждая усадьба Херсона XII—XIII вв. состояла из крохотного двора, окруженного хозяйственными постройками или обнесенного высокой каменной стеной. Жилые здания, каменные, чаще двухэтажные, как правило, были обращены на улицу фасадом и нередко не имели в нижнем этаже ни окон, ни дверей.
Под жилые комнаты отводился второй этаж. В них со двора, реже — из нижнего помещения, вела каменная или деревянная лестница. В нижнем этаже были кладовые, причем входы в них делались чаще не со двора, а сверху — из жилых помещений. Стены домов обмазывались глиной и белились или покрывались штукатуркой, зачастую окрашенной в красный цвет. Крыши зданий, в большинстве случаев односкатные, покрывались плоской кровельной черепицей. Скаты направлялись преимущественно внутрь двора для сбора дождевой воды в глубокие цистерны. Одноэтажные помещения и нижние этажи двухэтажных построек, как правило, имели земляные полы, обмазанные глиной. Некоторые дома имели снаружи незатейливую архитектурную отделку. Входные проемы нередко завершались полукруглыми арками из гладкого, хорошо отесанного камня. Фасады украшались карнизами в форме выкружек. Над входами, а возможно, и над окнами верхних этажей в стены вставлялись камни с высеченными на них крестами или затейливым узором — «плетенкой». В отдельных случаях проемы и наличники украшались более или менее сложной орнаментальной росписью. На видных местах, чаще на перекрестках улиц, строились небольшие церкви или часовни. Обилие их было весьма характерным для городов этого периода.
Находки в жилых домах средневекового Херсона говорят и о его социальной топографии. Так, юго-восточная часть города, по-видимому, была более зажиточной. Здесь, помимо обычного бытового инвентаря и простой глиняной посуды — больших и малых пифосов, мисок, кувшинов, горшков, глиняных сит, — встречаются более дорогие предметы: поливная посуда (местного производства и привозная) а также медная и стеклянная, дорогие кресты-энколпионы, резная кость и т. п.
В северо-западной части города жила в основном беднота — мелкие ремесленники, рыбаки. Здесь при раскопках встречаются железные и медные крючки, наконечники гарпунов, факельницы для ночной ловли рыбы, драги для добычи раковин. Обнаружено также много костей и чешуи различной рыбы — хамсы, камбалы, кефали и др. Найден и мелкий земледельческий инвентарь — железные сошники, мотыги, серпы, заступы, конские путы и подковы, железные щетки для расчесывания льна и шерсти.
В ремесле средневекового Херсонеса важную роль играло гончарное производство, изделия которого для быта и хозяйства того времени имели первостепенное значение. Местные гончары занимались преимущественно изготовлением простой домашней красноглиняной посуды, торговой и складской тары.
Местная столовая посуда представлена разнообразными мисками, тарелками, блюдами, небольшими кувшинами. Встречается и дорогая, покрытая разноцветной свинцовой поливой и украшенная различными орнаментами и изображениями.
Пифосы были по-прежнему обязательной принадлежностью каждого жилого дома. Судя по следам содержимого этих сосудов, в них обычно хранились вино, растительное масло, соленая рыба, зерно и крупа. Пифосы однообразны по форме, они имеют шаровидные очертания с очень небольшим — до 10 см — плоским дном и сравнительно широкой горловиной. Венчик пифоса массивный, выступающий наружу. Высота сосудов колеблется от 0,9 до 1,2 м. Для устойчивости они обычно вкапывались наполовину в землю или обкладывались камнями.
Для перевозки жидкостей и сыпучих продуктов, как и в античное время, служили амфоры — сосуды меньших размеров, высотой от 35 до 55 см. Наиболее распространенной формой амфор в Херсоне была широкая грушевидная и круглодонная с низким узким горлом и двумя крутыми высокими ручками. Такие сосуды удобно переносить или перевозить на кораблях. В трюмы судов для балласта насыпали песок: в него-то и вкапывали амфоры. Широко использовались в обиходе, как и раньше, разнообразные по форме и величине плоскодонные одноручные кувшины. Небольшие кувшинчики, которые подавали к столу, покрыты цветной глазурью, украшены по плечикам и горлу врезанными горизонтальными и волнообразными линиями, реже налепами. Некоторые из этих сосудов имели на венчике носик. Делались и кувшины с фигурными горловинами — ойнохои.
Посуда, покрытая глазурью, составляла главную отрасль прикладного искусства позднесредневекового Херсона. В ней наряду с византийскими ярко проявляются местные традиции и сюжеты. В XIII в. в украшения херсонских гончарных изделий проникают мотивы искусства Закавказья и Ближнего Востока, как христианского, так и мусульманского.
Хорошо было налажено в Херсоне производство плоской кровельной черепицы (размером 40×42 и 34×36 см) с невысокими бортиками вдоль длинных ее сторон. При укладке на кровлю плоские черепицы — солены (иначе — керамиды) перекрывались в стыках полукруглыми удлиненными черепицами — калиптерами, равными по длине соленам. Ими же покрывался и конек крыши. Односкатные кровли часто одевались только плоскими черепицами без калиптеров. Тогда их стыки перекрывались такими же черепицами, перевернутыми лицевой стороной вниз.
Встречаются плоские черепицы со специальным прорезом для дымохода. Многие черепицы на лицевой стороне имеют выпуклые изогнутые к середине валики для направления стока дождевой воды. На некоторых имеются клейма в виде различных букв или изображений. Трудно сказать, чьи это знаки: цеховые или отдельных мастеров-ремесленников.
Херсонские гончары изготовляли также глиняные водопроводные трубы и плинфу. Кузнецы и литейщики, выделывали железные орудия для сельскохозяйственных работ, чеканщики и ювелиры — всевозможные медные и бронзовые вещи: сосуды, иконы, различные украшения. Были в Херсоне и косторезы, изготовлявшие пуговицы, костяные накладки на деревянные ларцы и другие изделия. При раскопках Херсона найдены наковальни, молотки, литейные формы и т. д.
Как угас город
На рубеже XIII—XIV вв. до юго-западного Крыма докатилась волна татарского нашествия. В 1299 г. Херсон был разгромлен ордами татарского хана Ногая. Арабские писатели того времени называют Херсон по-татарски Сары-Кермен — Желтая крепость. К началу XIV в. относятся найденные в Херсоне монеты золотоордынских ханов. Встречаются надгробия и камни с вырезанным на них орнаментом так называемого «сельджукского» стиля. Возможно, татары вели с Херсоном торговлю. Однако город уже не мог тягаться с такими мощными соперниками, как фактории генуэзцев, возникшие и разросшиеся на берегах Крыма.
Генуэзцы, по-видимому, оказывали значительное влияние на внутреннюю жизнь Херсона. Об этом свидетельствует учреждение в 1333 г. в городе католической кафедры.
Херсон постепенно приходил в запустение, жители покидали его. О бедности города в конце XIV в. рассказывают церковные документы, заполненные мелкими тяжбами херсонских митрополитов с другими епархиями из-за доходов от пограничных селений. В 1390 г. нищета епархии, вызванная упадком Херсона, дошла, видимо, до предела. Митрополит покинул город. Последующие херсонские митрополиты тоже предпочитали жить в соседних деревнях, принадлежавших генуэзцам.
В 1397 г., когда в юго-западный Крым вторглись полчища золотоордынского хана Едигея, разоренный ими Херсон как город почти перестал существовать. Об этом говорят следы огромного пожара в слое, перекрывающем его руины. Однако и после разгрома там еще какое-то время теплилась жизнь. В конце XV столетия возле величественных развалин некогда славного города ютилось рыбацкое поселение. Уцелевшие, но заброшенные постройки Херсона постепенно превращались в груды мертвых камней, над которыми долго возвышались остатки мощных башен и стен. Инструкция генуэзскому консулу в Кафе, датированная 1472 г., гласит: «…было бы полезно снести башни и стены одного необитаемого места, которое называется Херсон. И это в тех целях, чтобы турки не заняли его».
Средневековая Таврика — Крымская «Готия»
С IV в., после ухода римского флота от берегов Крыма и временного сокращения сухопутных войск империи, стоявших в Таврике, окружающая Херсонес территория осталась неохраняемой, но и свободной от военно-административного контроля. Торговое и культурное влияние на нее соседнего Херсонеса, ставшего византийским городом Херсоном, остается. Но так как в Таврике не существовало тогда какой бы то ни было централизованной государственной власти, в хорошо защищенных самой природой местах юго-западного Крыма в V в. возникает ряд независимых поселений, укрепленных боевыми стенами (Эски-Кермен, Мангуп, Сюйренское укрепление, Бакла и др.).
Жизнь этих городищ была в сильнейшей степени проникнута византийской культурой. И типы жилищ и городской характер планировки очень схожи с херсонскими. Здесь же обилие херсонских и вообще византийских предметов домашнего обихода; четко видны элементы византийской фортификации и строительные приемы. Однако в экономическом и политическом отношении эти укрепленные поселения, по-видимому, долго были предоставлены самим себе. Полуземледельческий, полувоенный характер таких городищ в дальнейшем определяется все яснее и яснее.
Иначе складывается в это время вся обстановка на южном побережье за Главной горной грядой. С тех пор, как последние римляне покинули Харакс — свою крепость на мысе Ай-Тодор — и до середины VI в., когда Византии пришлось приложить свои силы к укреплению побережья (об этом ниже), прошел значительный промежуток времени, памятники которого еще мало изучены. Археологическими исследованиями установлено, что здесь, кроме Харакса, ни у моря, ни выше на горных склонах не существовало других римских укреплений; имелись лишь убежища тавров, которые в лучшем случае представляли собой весьма примитивные каменные сооружения. Последние только дополняли и усиливали умело использованные естественные препятствия: горные кручи, скальные глыбы, обрывы, щели.
На южном берегу встречаются и открытые поселения тавров и их могильники — большие группы каменных ящиков-усыпальниц. Однако датировка (около рубежа н. э.) позднетаврских памятников еще недостаточно разработана, поэтому нет возможности периодизировать их четко и убедительно.
Вместе с тем невозможно представить этот край в первых веках нашей эры совершенно обезлюдевшим. Остается предположить, что его население в то время было малочисленным, переживало период крайнего застоя и долго оставалось весьма консервативным. Подобное положение могло определяться, с одной стороны, специфическими чертами самих тавров — источники свидетельствуют, что они были нетерпимы ко всему иноплеменному и способны стойко сопротивляться агрессии чужеземцев; с другой — такое положение могло быть результатом политики Рима, наследником и продолжателем которой в этих местах сделалась Византийская империя.
Существенные, но в данном случае узкие интересы Византии (как и Римской империи) здесь сводились к поддержанию безопасности плавания торговых судов вдоль берегов Крыма. При явном превосходстве византийского оружия над силами варваров не требовалось больших затрат на строительство и содержание фортов. Известная же изоляция своих гарнизонов от местного населения с чисто военной точки зрения являлась плюсом, а не минусом. Вероятно, на руку Византии была разобщенность населения побережья с более цивилизованными соседями на северной стороне гор.
В конце V в. в Крыму появилась вторая волна гуннов, отброшенных с запада Европы после распада державы Аттилы. За ними пришли другие кочевые племена, тюркского происхождения. Это изменило обстановку и заставило Византию использовать горы южной Таврики в качестве своего рода заградительной полосы, способной охранять побережье от агрессии кочевников.
Если взглянуть на карту средневекового Крыма, станет ясна сложившаяся тогда обстановка. Крепкие городища юго-западного предгорья могли противостоять любому врагу и облегчить оборону Херсона. Однако каждое из них возникло независимо от остальных, вне какого бы то ни было единого стратегического замысла. Каждое довлеет над территорией, имеющей естественные границы (реки, теснины, цепи скалистых холмов) вокруг открытых земледельческих поселений. Обитатели последних, вероятно, всегда были готовы взять в руки оружие и, спрятав за крепостной стеной жен, детей, стариков, имущество и скот, дать отпор врагу. Относительно труднодоступное местоположение таких укреплений — на скалистых обрывистых вершинах гор-останцев — давало им целый ряд оборонительных преимуществ. В то же время близость их к выходам из долин на степные просторы и караванные пути в мирное время открывала возможность торгового и культурного общения с Херсоном и степняками.
Между нагорьем и группой этих укреплений, стерегущих тучные, орошаемые реками долины, оставался как бы клин, направленный с северо-востока на юго-запад. Его узкий конец приходился на верховья Альмы и Качи, а широкое основание терялось в степях у Симферополя, Белогорска, Феодосии. Внутри клина после вторжения готов и первой волны нашествия гуннов оседлая земледельческая жизнь долгое время едва теплилась. По крайней мере до IX—X вв. мы не можем (несмотря на проведенные разведки) найти признаки ее возрождения в этих местах, ставших добычей кочевников. Под давлением последних коренные обитатели восточного и центрального предгорья все глубже уходят в неудобные для земледелия горы, а в хозяйственной их деятельности начинает преобладать отгонное скотоводство. Вероятно, это слабо организованное население иногда вступало в контакт с пришельцами и тогда могло представлять не меньшую опасность для побережья, чем сами кочевники.
В пределах указанного клина — ни на северных склонах Главной гряды, ни на всем пространстве нагорья от Байдарских ворот до Судакских гор — не возникло ни одной крепости, которая могла бы сдержать стремление хищных пришельцев к горным перевалам и побережью.
Тем не менее — как не трудно догадаться — и на северной стороне гор нередко вспыхивала борьба с кочевниками, нападавшими на поселения горцев. Следами ее могут являться примитивные каменные кладки, перегораживающие наподобие баррикад северные отроги горных массивов между обрывистыми ярами глубоких, заросших лесом оврагов, где рождаются бурлящие в скалах реки. Как правило, стены стоят двумя-тремя эшелонами, отступая в глубину гор и создавая несколько планов оборонительных рубежей. Остатки подобных стен на северных отрогах массива Караби были обследованы в 1963 г. Среди развалин найдены обломки раннесредневековой глиняной посуды (круглодонных амфор и пр.), поднято и несколько листовидных железных наконечников стрел, которые могут свидетельствовать о происходивших тут военных столкновениях. Вероятно, со временем при более пристальном изучении всех руин таких сооружений, а также остатков средневековых горных поселений (Молбай, Карасу-Баши, Баксан, Ени-Сала близ Симферополя и др.), они расскажут о той борьбе, которая протекала здесь в начале средневековья.
Этнический состав кочевнического населения степей, центрального предгорья и восточных районов полуострова в VI—VII вв. пока не поддается уточнению. Это могли быть и остатки гуннов, и авары, и первые хазары. Все эти более или менее родственные друг другу тюркоязычные племена (как и следовавшие за ними печенеги, половцы, татары), попадая в Крым, оставались тут и смешивались — частью с предшественниками и аборигенами, частью с новыми пришельцами. Все они представляли постоянную опасность для Херсона, для земледельческих поселений юго-западного предгорья, для южного побережья Крыма.
Почти все средневековые памятники, которые находятся на Главной горной гряде, были заброшены людьми уже в X в. Укрепления, поселения и могильники, возникшие одновременно с ними на южной стороне Крымских гор, как и те, что в VIII—X вв. появились на их северных отрогах и склонах, большей частью пережили все этапы средневековья и сохранили их отпечаток. В соответствии с этим средневековые древности горного и южнобережного Крыма как бы сами делятся на группы — нагорную, южнобережную и северную. По каждой из них можно предложить три экскурсионных маршрута, захватывающих, конечно, лишь наиболее сохранившиеся и доступные памятники.
По Караби, Демерджи и Чатыр-Дагу
Подъем на обширное нагорье Караби возможен с разных сторон. Но удобнее всего подниматься по его северным склонам — дорогами к метеостанции на яйле от с. Межгорье (б. Баксан) или из г. Белогорска.
Поднимаясь, вы несколько раз встретите упомянутые развалины древних стен, которые стоят поперек узких отрогов, между лесистыми и обрывистыми оврагами. Пройдя по Караби-яйле километра три на юго-восток от метеостанции, вы попадете на перевал Чигинитра (сюда же можно попасть от перевала Кокасан, что на дороге Белогорск — Приветное, по лесистому ущелью, где протекает речка Тунас). Восточный спуск Чигинитры ведет с яйлы в приморские села Приветное (б. Ускут) и Рыбачье (б. Туак). По западному спуску вьется тропа, проложенная пастухами мимо пещеры Фул (она же Туакская).
В ней найдены кости, керамика, орудия эпохи бронзы и времени раннего железа наряду со следами раннего средневековья. Оба спуска к морю перегорожены стенами (толщиной до 2,80 м) из дикарного камня, которые и сегодня выглядят внушительными. Длина стен Чигинитры — около 2 км.
За Чигинитрой к западу тянутся неприступные обрывы, под которыми от подножия скал к морю расстилается широкая полоса холмистой плодородной земли, изрезанной ручьями и речками, покрытой садами, виноградниками и возделанными полями, а местами низкорослым лесом.
Юго-западный отрог Караби венчают двуглавая гора Тай-Хоба и узкий гребень хребта Каратау. Последний разрезан узкой щелью, через которую проходит дорога Белогорск — метеостанция — с. Генеральское (б. Улу-Узень). Проходы между вершинами Тай-Хоба и Каратау перегорожены стенами, подобными чигинитринским. По гребню Каратау тянется от обрыва к обрыву такая же, только более длинная, стена. Западный конец ее спускается к верховью р. Суат и перевалу Таш-Хабах (Каменный замок). Пройдя над рекой, стена упирается в большой, похожий на башню, скалистый выступ. Отсюда просматривается верхнее течение Суата, виден восточный конец горы Долгой. Справа — хребет Орта-Сырт, гора Яманташ и другие возвышенности, покрытые густым лесом. За ними виднеется часть Долгоруковского нагорья, сзади которого прячется долина Салгира и выступает синий Чатыр-Даг. С этого же места, если поглядеть севернее, видны белые скалы над Баксанским ущельем; в них чернеют гроты, служившие людям жильем в период раннего средневековья, а в наши дни дававшие приют пастухам, охотникам и партизанам двух последних войн.
Еще первый исследователь древностей Крыма П. Кеппен в 30-х годах прошлого столетия писал, что стены на Караби и на других перевалах Главной горной гряды были созданы в период раннего средневековья обитателями побережья для обороны своей земли от врагов — хищных кочевников, захвативших степи предгорья. Оборонительный характер этих стен неожиданно подтвердился в период Великой Отечественной войны, когда их остатки были использованы партизанами. В нескольких местах среди развалин древней стены над Суатом можно увидеть современные стрелковые ячейки — кое-как пристроенные к уцелевшим кладкам каменные гнезда. Над ними на ветвях буковых деревьев археологи нашли висящие, точно плоды, заржавленные гранаты, а на земле — множество позеленевших гильз винтовочных патронов. Стена Таш-Хабах и в наши дни послужила своему прямому назначению — борьбе с иноземными захватчиками. Найденные возле стены и при зачистке ее кладок листовидные наконечники средневековых железных стрел подкрепляют мысль Кеппена о ее далеком прошлом.
Пройдя над истоком Суата до подъема на гору Тырке, свернем с дороги, уходящей вниз вправо, и пойдем по скалистой горной тропе северным склоном горы до большого благоустроенного родника с громадным деревянным чаном и корытом для водопоя скота. Оттуда мы подымемся на Тырке и пройдем по плоскогорью до перешейка между ней и горой Демерджи. Слева и справа — глубокие скалистые овраги : со стороны моря — Хапхал с каскадами Джур-Джур, давшими начало речке Улу-Узень, на которой стоит село Генеральское; со стороны Чатыр-Дага — Курлюк-Баш с речкой Курлюк, притоком Ангары, впадающим в нее в наиболее узком месте Ангарского ущелья (у остановки троллейбуса на шоссе Симферополь — Ялта).
По перемычке между оврагами проходит дорога с Долгоруковского нагорья, переваливающая через Тырке на Демерджи. На северной стороне Тырке, невдалеке от лесного кордона Букового и пересохшего озера Ханлы-Гель, возле горы Замана, она пересекает стену, подобную описанным выше. Вторую такую же стену мы встретим на той же дороге в ущелье между Северной и Южной Демерджи. На повороте к с. Лучистому (б. Демерджи) ниже стены откроется слева грандиозный обвал над местом, где находилась ранее деревня. Дорога раздвоится внизу подле развалин крепости и остатков поселения с могильником X—XV вв. Левое ответвление пойдет в сторону Лучистого, правое — к шоссе, спускающемуся в Алушту с Ангарского перевала.
Желая попасть более коротким путем к Чатыр-Дагу, мы найдем спуск с плато Северной Демерджи прямо на перевал — к нему ведет правое ответвление дороги (сразу же за оврагом Курлюк-Баш), которое спускается с яйлы к подножию крутого и высокого утеса Пахкал-Кая (он же Иван-лысый). На его вершине, куда можно подняться по тропе, огибающей эту высоту с северо-востока, расположено укрепление VIII—X вв. с остатками небольшой часовни и заросшими травой едва заметными основаниями оборонительных стен. Напротив утеса в скалах Северной Демерджи есть пещера, незаметная, но просторная. К ней от подножия утеса приводит узкая крутая тропинка. В этой пещере под руководством сотрудников Института археологии АН УССР алуштинские и симферопольские школьники, члены Малой академии наук (школьное научное общество), недавно провели археологические раскопки.
Пещера являлась одним из многочисленных в Крыму святилищ первобытного человека кизил-кобинской культуры (VII—VI вв. до н. э.). Видимо, для тех же целей она использовалась людьми начала нашей эры и раннего средневековья. Пещера МАН имеет два яруса, соединенных тридцатиметровой вертикальной шахтой. В нижнем зале — небольшой водоем, возле которого были найдены нетронутые костяки трех медведей, неизвестно как попавших в пещеру. Здесь же под отверстием колодца много разрозненных костей диких и домашних животных, черепки древней посуды. На стене слабо освещенного дневным светом верхнего зала высечен равноконечный крест; под ним до недавнего времени существовало вырубленное в мягком туфовом натеке примитивное рельефное изваяние — подобие уродливого человеческого лица; ниже возвышается нагромождение каменных глыб, на котором были обнаружены обломки древних лепных сосудов. Все вместе взятое можно рассматривать как жертвенное место — алтарь первобытного религиозного культа охотников и скотоводов. Пережитки этого культа сохранились в среде коренных обитателей Таврики и в период раннего средневековья, так как в пещере найдены обломки амфор VIII—X столетий и датируемый ими культурный слой.
От пещеры и утеса Пахкал-Кая дорога идет по узкому хребту между Демерджи и Чатыр-Дагом; на его середине — Ангарский перевал и шоссе.
За постройками пансионата «Перевал» начинается трудный подъем на Чатыр-Даг со стороны Ангар-Буруна.
Ангарский перевал в период раннего средневековья был, как и все остальные, защищен длинной стеной и являлся одним из наиболее труднодоступных. Древние колесные дороги на южный берег, к средневековой крепости Алустон (Алушта), шли не через него, а по плато Долгоруковского горного массива и плоскогорью Демерджи, а также западнее Чатыр-Дага — через Кебит-Богаз. Ангарский перевал тогда был пригоден лишь для вьючного транспорта.
У впадения Курлюка в Ангару П. Кеппен в 30-х годах XIX в. еще видел кусок стены, перегораживавшей ущелье между отрогами Долгоруковского массива и Чатыр-Дагом. Позднее, в конце столетия, местный краевед учитель симферопольской гимназии Дашков описал второй отрезок той же стены, примыкавшей к восточным обрывам. Теперь камень древней стены давно разобран на другие постройки, и лишь с трудом удается проследить ее ничтожные остатки.
Чатыр-Даг в археологическом отношении интересен своими первобытными стоянками, а также гротами в обрывах над с. Мраморное (б. Биюк-Янкой) и др., где наряду со следами кизил-кобинской культуры (VII—VI вв. до н. э.) найдены остатки раннесредневековых поселений. Замечательная карстовая пещера Бинь-Баш-Хоба (Тысячеголовая) дала пока случайные находки (пряжки, человеческие кости), которые наводят на предположение, что в ней находился средневековый могильник или было позднее святилище культа, связанного с человеческими жертвоприношениями. Однако чатырдагские гроты и пещера Тысячеголовая еще ожидают своих исследователей.
На западную сторону Чатыр-Дага можно попасть или прямо через его вершину Эклизи-Бурун, или по дороге вдоль западного склона (через Барсучью поляну и кордон Суат — Кринички), или, не подымаясь на плато, прямо с Ангарского перевала — по дороге вдоль южного склона Чатыр-Дага мимо так называемого Кутузовского водохранилища.
В урочище Ат-Чокрак под Эклизи-Буруном можно проследить остатки раннесредневекового поселения: здесь при вспашке земли под плантации лаванды (ниже родника) были найдены целые пифосы и обломки амфор VIII—X вв.
Севернее поляны и выше родника Ат-Чокрак дорога на кордон Суат пересекает остатки еще одной из длинных стен, известных П. Кеппену. Ее продолжение через перевал Кебит-Богаз по Коньку к скалам Бабугана разобрано до основания.
В 1947 г. стена под Эклизи подверглась археологическому обследованию; выявлена структура ее кладки, близкой по некоторым строительным особенностям к кладке ранних стен Эски-Кермена (V в.), а у проема в стене найдены обломки гончарной посуды (к сожалению, мало выразительные) времени около рубежа нашей эры. Остатки подобных же стен были обнаружены и на других перевалах Главной гряды Крымских гор.
Некоторые из этих стен были и прежде известны исследователям. Иногда они принимали самые примитивные из них за оборонительные сооружения первобытных обитателей горного Крыма. Однако более пристальное и широкое изучение открыло кое-где несомненные следы ранневизантийской строительной техники. Из этого следует, что длинные стены на перевалах, быть может, появившиеся на рубеже нашей эры, позже не утратили свое значение — они долго поддерживались раннесредневековыми обитателями южных склонов крымских гор. Есть, однако, основания предположить и другое: а не были ли они выстроены в период раннего средневековья с целью обороны побережья?
В первой половине VI в. нагнетание военной опасности со стороны кочевников степей и предгорья угрожало торговле Византии и ее стратегическим замыслам в Северном Причерноморье. Это заставило императора Юстиниана I принять серьезные меры для усиления позиций империи в Таврике, в результате чего и могли появиться укрепления горных перевалов.
Страна Дори
Прокопий Кесарийский, современник и придворный Юстиниана I, строитель его военных укреплений, оставил известие о том, что на побережье между Боспором и Херсоном были построены две крепости: Алустон (совр. Алушта) и «в Горзувитах» (Гурзуф). Юстиниан заключил и военный союз с обитателями некой «страны или области Дори», находившейся «тут же», между Херсоном и Боспором, и помог им воздвигнуть длинные стены, перегораживавшие проходы в эту страну. Лаконичное свидетельство Прокопия претерпело ряд толкований, настолько исказивших его понимание и запутавших весьма важный для истории средневекового Крыма вопрос о локализации Дори, что нам приходится остановиться на нем подробнее.
В 30-х годах прошлого столетия два автора — известный исследователь древностей Крыма Петр Кеппен и швейцарский путешественник Дюбуа де Монпере — независимо друг от друга выдвинули две разные гипотезы о местоположении страны Дори. Первый строго придерживался смысла слов Прокопия и подкреплял их фактом существования на перевалах горного Крыма остатков древних заградительных стен. Второй придавал тому же свидетельству весьма расширительный смысл и предположил (без достаточных оснований): не являются ли длинными стенами Прокопия те укрепления, в том числе и так называемые пещерные города, которые он осматривал в поездках по юго-западному предгорью между Бахчисараем и Севастополем? При этом и загадочная страна Дори, естественно, должна была попасть туда же.
Кроме стен на перевалах, Кеппен прослеживал еще две «линии» крепостей: одну в юго-западном предгорье (те самые городища, с которыми столкнулся Дюбуа де Монпере), вторую — на южном побережье. Кеппен не располагал данными, необходимыми для датировки этих укреплений. Лишь в результате современных археологических исследований стало ясно, что предгорная «линия» укреплений состоит из разновременных городищ, замков и монастырей, не связанных ни в какую систему и выросших независимо от Херсона и Византии. Южнобережная попросту не существует. В действительности здесь две группы укреплений; одни, в большинстве возникшие не ранее IX в., стоят у самого моря, а другие, более поздние, отступают от него к северу. Ко времени же Юстиниана I и Прокопия (середина VI в.) относятся лишь две из прибрежных крепостей — Алуштинская и Гурзуфская.
В конце XIX и первой половине XX в. в трудах целого ряда авторов рассматривался вопрос о местоположении страны Дори. Однако эти труды, к сожалению, носили кабинетный характер, без достаточного археологического исследования горных и южнобережных памятников, без учета топографии и географических условий полуострова. Юго-западное предгорье с отдельными горами-останцами, на которых расположены «пещерные города», постепенно из книги в книгу стало превращаться в сплошные горы, а Главная горная гряда с ее памятниками как бы перестала существовать; входы в широкие долины рек стали абстрактно восприниматься как «горные проходы». По отношению к местности восточнее Херсона — между современным Севастополем и Бахчисараем — стал неправильно применяться термин нагорье (ср.: Н.Н. Павлова. Физическая география Крыма. Л., 1964). Все это привело прежде всего к непониманию Кепиена — его три «линии» укреплений были смешаны в одну. Поскольку же между ним и Дюбуа де Монпере в свое время никакой полемики не разгорелось, теперь стало казаться, что ссылками на Кеппена можно подкрепить точку зрения Дюбуа. Подобное недоразумение повлекло за собой целый ряд неверных исторических построений, касающихся и более поздних периодов истории средневекового Крыма.
Именно таким путем, через переходившее из одного труда в другой отождествление длинных стен Прокопия с «пещерными городами» и превращение последних в мнимую византийскую заградительную линию вокруг Херсона А.Л. Якобсон (Средневековый Крым. М.—Л., 1964, стр. 11), повторяя ошибки своих предшественников, пришел к неправильной локализации страны Дори в районе Мангупа и Эски-Кермена.
Однако в той же книге, как и в некоторых своих статьях, он под давлением фактов, вскрытых многолетними полевыми исследованиями целый группы археологов, вынужден был, противореча самому себе (стр. 154), отказаться от основного для его концепции положения, что Сюйренская крепость, Мангуп, Эски-Кермен, Чуфут-Кале и пр. якобы являются длинными стенами Прокопия. Вопрос о том, где же эти стены находились и что собой представляли, А.Л. Якобсон оставил открытым. Но это, разумеется, не может спасти необоснованную локализацию страны Дори в юго-западном предгорье.
Точка зрения Кеппена, по которой страна Дори находилась на южных склонах Главной горной гряды, вполне согласуется со свидетельством византийского писателя и подкрепляется данными археологических разведок, проведенных за последние 10 лет. Природные условия местности, ее топография, характер археологических памятников без натяжек совпадают с описанием Прокопия. На всех перевалах Главной гряды к морю, как можно убедиться воочию, реально существуют остатки длинных стен. Это нечто вроде гигантских заборов поперек перевалов; их концы примыкают к непроходимым скалистым кручам и обрывам. Некоторые из таких искусственных преград, в зависимости от конфигурации перевалов, состояли из нескольких подобных сооружений.
Если учесть, что в средние века не было дорог, какие созданы теперь, то стены эти являлись серьезным препятствием и действительно могли представлять собой «систематическим образом устроенную оборону южного берега Крыма» (Кеппен).
Немногочисленные обломки керамики, найденные в развалинах длинных стен, позволяют датировать их лишь приблизительно временем не позже X в. Ведь возле стен на перевалах никто не жил, и поэтому с ними не связано никаких культурных отложений. Но, рассуждая логически, мы можем предположить, что сами стены относятся к VI в.: во-первых, они явно оборонительного характера; во-вторых, налицо следы ранневизантийской строительной техники; а в-третьих, и это главное, они появились при такой исторической ситуации, которая сложилась лишь в это время и более не повторялась.
Мы потому уделили место освещению полемики вокруг страны Дори, что этот вопрос является одним из краеугольных для истории всего крымского средневековья. Ведь по свидетельству того же Прокопия, Дори была населена так называемыми готами, а это несомненно перекликается с тем названием «Готия», под которым средневековая Таврика фигурирует в ряде других источников.
На прибрежной полосе между Судаком и Балаклавой в разное время археологи изучали средневековые могильники. Некоторые из них относятся к какому-либо одному времени, другие содержат захоронения нескольких исторических периодов; среди них выделяются погребения с вещами так называемого «готского стиля», о котором говорилось в первом очерке этой книги.
Если в других местах Крыма можно проследить ранние фазы развития этого стиля, то на южном берегу он предстает в зрелом виде, свойственном вещам V—VI столетий — в частности, золотым, серебряным (с позолотой) или бронзовым фибулам (застежкам) и пряжкам с изображениями хищных птиц, змей, которые, по верованиям того времени, оберегали от «нечистой силы». Эти вещи украшены разноцветными вставками из драгоценных камней, силикатной пасты или пластинками стекла. Интересно, что подобные находки сосредоточены не на восточном отрезке указанной береговой полосы, как можно было бы ожидать ввиду его большей близости к Боспору — одному из очагов формирования «готского стиля», а посреди южного побережья — между Симеизом и Аю-Дагом, в основном возле Гурзуфа (Суук-Су, Артек).
В юго-западном предгорье некоторые могильники (Бакла, Чуфут-Кале и другие) тоже дают ряд вещей, представляющих псевдоготский стиль опять-таки в зрелом виде.
Появление подобных вещей, как и некоторых погребальных обрядов (захоронения в колодах, обкладка могил плитами и т. п.) в юго-западном предгорье и на южном побережье нельзя не связать с появлением и частичным оседанием в Крыму так называемых готов. Под натиском гуннов могло произойти перемещение части этого нового населения предгорья на южное побережье. Художественный стиль и другие элементы культуры, занесенные сюда потоком пришельцев, стали тут преобладающими, укоренились и в дальнейшем оказались надолго (хотя и номинально) связанными с представлением о «готах», как о якобы основном элементе смешанного населения юго-западного предгорья, гор и южного берега Крыма. Не этим ли объясняется, что Прокопий в VI в. видит готов з обитателях южного побережья, дружественных Византин и враждебных ее недругам; не потому ли ко всей южной Таврике, включая юго-западное предгорье, на века пристает название «Готия»?
Свидетельство Прокопия, несмотря на всю его краткость, позволяет догадываться о многих сторонах жизни южного побережья в VI в. Перед нами встает картина родоплеменного строя, устойчивых патриархальных отношений, примитивного земледелия и полувоенного быта тех, кого Прокопий именует готами.
От Алушты до Ласпи
От поляны Ат-Чокрак можно спуститься в Алушту по дороге, проходящей через с. Изобильное (б. Корбеклы). Не доходя села, невдалеке от места слияния речек Софу-Узень и Улу-Узень, мы увидим под скалами Бабугана темный конус лесистой горы Чамны-Бурун. Ниже мелькнут острые скалы Ай-Иори — таврского убежища, позднее ставшего средневековым дозорным пунктом на пути с Кебит-Богаза к городищу на горе Сера ус. Она тоже видна издали левее (т. е. южнее) и ниже Чамны-Буруна на фоне хребта Урага, который тянется к морю и седлу горы Кастель, возвышающейся западнее Алушты над самым берегом.
В Алуште прежде всего заслуживают внимания остатки средневековой крепости Алустон, построенной при императоре Юстиниане I около середины VI в. Позднее ее использовали генуэзцы. Она существовала до прихода турок, т. е. одновременно с Демерджийской крепостью, охранявшей с XIII в. дорогу из Алустона в горы. В районе алуштинского рынка сохранилась одна из четырех башен, невдалеке от нее — остатки второй башни. Местами прослеживаются куски стен (как бы вмонтированные в современные ограды дворов) и крепиды террасированного склона горы, на которой расположена старинная часть города.
На горе Кастель сохранились остатки укрепления, овеянного легендой о царице Феодоре, якобы боровшейся здесь с генуэзцами. Легенда, являясь многослойным памятником устного народного творчества, в этом случае (как, впрочем, и во всех остальных) соединила в поэтическое целое отрывки разновременных сведений и исторических воспоминаний. Феодорой звалась византийская императрица, супруга Юстиниана, построившего Алустон. Много позднее генуэзцы, с трудом и немалой кровью захватив Судак, овладели и Алустоном.
Не исключено, что крепость Кастель, построенная, как полагают его исследователи, на развалинах позднетаврского укрепленного убежища, действительно была направлена против Алустона, ставшего генуэзским, и сдерживала агрессивные намерения или действия генуэзцев. Средневековые находки на горе Кастель близки именно к этому времени (XII—XV вв.). Одновременное существование почти рядом двух больших крепостей могло иметь отчасти то самое значение, какое им приписывает легенда.
За Кастелью, в сторону Ялты, у шоссе возле с. Малый Маяк (б. Биюк-Ламбат, что в переводе, однако, означает большой маяк) возвышается усеченный конус горы Ай-Тодор, на которой сохранились остатки небольшого замка — фундаменты двойного кольца оборонительных стен и церкви над обрывом. В низине, к юго-западу от укрепления, в 1957 г. были раскопаны остатки большой средневековой винодельческой усадьбы с огромными (около 2×1,5 м) орнаментированными красноглиняными пифосами. Усадьба была открыта при плантажных работах на современном винограднике между подножием горы и селом, которое, кстати сказать, до сих пор хранит отпечаток средневековья в планировке и архитектуре отдельных домов.
За замком Ай-Тодор к западу открывается вид на гору Аю-Даг. Ее средневековые памятники издавна привлекают внимание археологов. На выступающем в море мысу Аю-Дага есть остатки небольшой раннесредневековой часовни, которая, как это нередко бывало, могло служить маяком для плававших вдоль берега кораблей.
Значительно выше, на юго-восточной стороне Аю-Дага, у дороги, которая сюда ведет, имеются остатки целой группы больших, капитально выстроенных зданий. По преданию, тут находился монастырь. У подножия горы на месте нынешнего пос. Фрунзенское (б. Партенит) находятся остатки целой группы средневековых поселений и нескольких могильников. У дороги к селу на склоне горы стояла большая базилика с усыпальницами. Одна из них сохранила надпись X столетия, которая называет имя епископа готского Дамиана и свидетельствует о восстановлении в X в. храма и монастыря, основанных в VIII в. самим «святым» Иоанном (тоже епископом готским). Эти сооружения были разрушены во время охвативших всю Таврику вооруженных столкновений с хазарами.
Таврика в период борьбы с хазарами
В VIII—X вв. Византийская империя вела войну на два фронта. С одной стороны, никак не угасала борьба со славянскими племенами, с другой — саму империю раздирали внутренние политические и религиозные распри между правительством и феодалами, идеологом которых являлась церковь в лице крупных богатых храмов и монастырей. Борьба императорского абсолютизма с феодалами вылилась в идеологические разногласия (так называемое иконоборчество, отвергавшее почитание икон и церковных реликвий), за которыми следовали административные меры и вооруженные столкновения. Значительная часть гонимых иконопочитателей нашла приют в Таврике — прежде всего на побережье. Епископ Иоанн, ярый иконопочитатель, был, естественно, врагом византийского иконоборческого правительства и императора. А поскольку Византия в это время уже искала союза с недавним противником — хазарами, ловкий политик Иоанн, по-видимому, стремился вбить клин между хазарскими и византийскими властями в Крыму. Он воспользовался антихазарскими на строениями народа и в 717 г. разжег восстание, которому, по церковным источникам, он сумел придать антииконоборческую окраску. Таким образом, народно-освободительные мотивы восстания были по существу подменены: его содержанием стала идеологическая и вооруженная защита феодализма, которому служила церковь.
Однако достаточная веротерпимость хазар и, видимо, слабая в тот момент озабоченность Византии делами далекой Таврики — «Готии» привели к возможности сговора местной знати с хазарскими властями. Епископу дали возможность спастись бегством за море, а восстание было потоплено в крови его участников. Сквозь агиографическое оформление событий в «Житии Иоанна Готского» и обычную идеализацию образа «святого» отца церкви проглядывает и социальная подкладка восстания и мало симпатичные черты самого Иоанна, который обманул и предал народ, вставший на борьбу против поработителей.
Бесславный разгром восстания и бегство его вождя не только пошатнули в глазах населения горного Крыма престиж церкви (на это жалуются церковные деятели VIII в.), но и нанесли удар по ее стремлениям верховодить в мирских делах.
В горной Таврике не создалось церковно-феодального государства, подобного, например, Черногории, где в течение столетий духовный глава — митрополит одновременно выполнял функции светского правителя и военного вождя. Со времени разгрома восстания церковь заняла по отношению к местной военной знати подчиненное положение.
В VIII—IX вв. ослабление влияния Византии в Таврике — «Готии» привело к тому, что эта территория осталась на время предоставленной самой себе. Одни из городищ предгорья, лучше других укрепленные и стратегически выгоднее расположенные, то ли устояли, то ли были использованы хазарами (Мангуп); другие гибли (например, городище на высоте Пампук-Кая над Бельбеком), третьи утрачивали былое значение (Эски-Кермен). Разрушение длинных стен на перевалах, происшедшее, насколько можно судить, в тот же период, могло явиться результатом сражений повстанцев с хазарами и успеха последних.
Вместе с длинными стенами окончательно исчезает со страниц истории и страна Дори, замкнутый отсталый район, в котором под византийским протекторатом как бы консервировался застарелый родоплеменной строй.
В период раннего средневековья в этих местах задавали тон греки, занимавшиеся рыболовством, садоводством и виноградарством, ремеслами, корабельным делом, морской торговлей. Рост их поселений, появление приморских «торжищ» (по выражению одного из средневековых письменных источников) явились толчком извне, который ускорил разложение общинного строя коренных обитателей побережья и южных склонов гор.
Не случайно вышеназванные богатые могильники с варварскими драгоценными вещами псевдоготского стиля сосредоточены в этих же местах; видимо, к ним тяготела местная знать, быть может, состоявшая в основном из пришельцев — «готов». Хорошо вооруженные и более организованные в военном отношении, чем местные племена, «готы» могли на время подчинить аборигенов своей власти, прежде чем этнически и культурно раствориться среди них.
Продолжение южнобережного маршрута
У самого моря на западном склоне Аю-Дага — на территории Артека — в 1963 г. при деятельном участии пионеров были исследованы развалины большого поселения, которое возникло около времени Юстиниана I и просуществовало до XV в. Оно было оставлено людьми, по-видимому, после того, как огромный оползень сбросил в море более половины домов. Сохранившаяся часть поселения придавлена каменными глыбами, под которыми погибли многие жилые и хозяйственные постройки. При массовых зачистках удалось выявить очертания улиц, ограды дворов, стены зданий. Обнаружены две кузнечные мастерские, где изготовляли железные якоря и металлические детали корабельной оснастки. Найден и некрополь поселения с фундаментом небольшой церкви. Мощный (до 2 м толщины) слой культурных отложений перекрывает кладки нескольких строительных периодов, во время которых планировка поселения оставалась неизменной, несмотря на многочисленные перестройки жилых домов.
Дома были разных размеров (самые крупные 15×18 м), многие из них имели стены толщиной без малого около метра. Возможно, что эти дома имели вторые этажи. Террасы и улицы расходились радиально от центра поселения, где стояли наиболее крупные постройки. Дома и хозяйственные помещения были окружены дворами: усадьбы располагались не скученно, но и без разрывов между собой.
При раскопках собрано множество обломков посуды всех периодов средневековья от V—VI до XIV—XV вв., в том числе и поливной привозной, и амфор, и пифосов разных форм и размеров. Найдены также рыболовные грузила из просверленных галек и большое количество рыбьих костей. Выделяются кости крупных осетровых рыб и камбалы, раковины мидий и устриц, встречаются побывавшие в огне клешни и панцири крабов. Почти нет костей домашних животных.
Во дворах многих домов (и выше поселения) сквозь завалы камней и щебня пробились и растут старые инжирные и оливковые деревья, крупноплодная рябина, виноградные лозы. При обследовании их кафедрой садоводства и виноградарства Крымского сельхозинститута выяснилось, что это поросль от корней средневековых деревьев и лоз, в свое время придавленных обвалом и все-таки не погибших. На территории поселения (вообще сильно заросшей) много старых и одичалых кевовых деревьев. Из их плодов в свое время приготовляли масло, пригодное в пищу и для технических целей; смолу же их применяли в корабельном деле.
На самой вершине Аю-Дага к северу от заросшего лесом, а местами открытого, урочища с хорошим пастбищем и родником (когда-то постоянным, а теперь пересыхающим уже в начале лета) сохранились развалины большого укрепления, примитивно сложенного из необработанных камней. Оно имеет форму неправильного кольца, образованного стеной толщиной около 3 м и длиной более 250 м. С внутренней стороны стены — ряд прямоугольных пристроек, которые, судя по толщине их кладки (менее 1 м) и незначительному раскату камня, были невысокими. Никаких археологических находок укрепление не дало, хотя его обследовали неоднократно. Сооружение это пока остается загадкой: о его дате и назначении высказываются весьма различные суждения.
Наиболее распространенным и романтическим является предположение о принадлежности Аю-Дагского укрепления таврам. На эту мысль наводят и примитивность каменной кладки, и относительное соседство с таврским могильником и поселением III—II вв. до н. э. Однако примитивность сооружения не является датирующим признаком и ближе к укреплению находятся не таврские, а раннесредневековые постройки на самой горе.
Трудно сказать, к какому именно времени можно отнести предполагаемые убежища тавров южного побережья — и на Кастель-горе близ Алушты, и на скале Исар-Кая в Гаспре, и на горе Крестовой над Алупкой, и на горе Кошка у Симеиза… Однако именно на этих местах в IX—X вв. стояли мощные укрепления. По ряду внешних признаков можно понять, что замена едва усиленного примитивной кладкой естественного убежища замком или городищем со стенами и башнями в каждом случае происходила не сразу, а через несколько строительных периодов, вызванных не только военными разрушениями, но и развитием фортификационной мысли и строительного дела. Вместе с тем в средневековом каменном зодчестве Таврики очень долго сохраняются самые древние строительные традиции — кладка насухо, подбор камней вместо их обработки, использование естественных глыб и завалов, скругление углов вместо их вязки и прочее. Детальное исследование и периодизация подобных памятников в настоящее время только начаты.
В VI—VIII столетиях в стороне от Алустона и Горзувит мы еще не находим остатков каких-либо фундаментальных укреплений и поселений с долговременными каменными постройками. Поблизости же от этих византийских крепостей (особенно на хорошо защищенном берегу между ними) выросли поселения, многие из которых продолжают жить до наших дней. Таковы Горзувиты (Гурзуф), Артек, Партенит (Фрунзенское), Биюк-Ламбат (Малый Маяк) и другие.
Археологические раскопки 1959 г. на восточной окраине Гурзуфа открыли большую базилику VI в. и остатки жилых домов. На скалистой высоте, выступающей в море, под стенами генуэзско-турецкой крепости в 1963 г. обнаружены основания юстиниановского укрепления. Склон этой высоты от подножия крепости к бухте был в свое время укреплен террасами и тесно застроен жилыми домами, на остатках которых существуют постройки современного Гурзуфа. Курортный поселок кое-где даже сохранил средневековую планировку улиц, а черепки посуды, амфор, пифосов буквально усеивают береговые тропы, встречаются во многих дворах и на галечном пляже бухты.
Над Гурзуфом, рядом с приморской крепостью, на окраине с. Краснокаменка (б. Кизил-Таш) возвышается большая скала Кизил-Таш (Красный камень), известная также под названием Гелин-Кая. На ней — остатки небольшого замка, когда-то, по-видимому, охранявшего путь на перевал Гурзуфское седло. Сохранились основания оборонительных стен и каких-то построек внутри них; видны устои ворот, на подступах к которым отдельно стоит квадратная в плане башня.
Укрепление Гелин-Кая датируется временем не ранее XII—XIII вв. Непосредственная близость его к Гурзуфской крепости опять наводит на мысль о какой-то сложной и двойственной военно-исторической ситуации на южном побережье в период зрелого средневековья (вспомните Алустон, Кастель и Демерджи).
Такую же картину мы увидим и к юго-западу от Гурзуфа: укрепление на мысе Мартьян (Никитский ботанический сад), а над ним — восточнее Никиты (справа от шоссе, если ехать в Ялту) — возвышается более поздняя крепость Палеокастрон; такую же пару составляют укрепления Массандровское и Учан-Су-Исар близ Ялты; ниже Гаспры — остатки средневековой крепости на мысе Ай-Тодор (между Ласточкиным гнездом и санаторием Харакс, близ одноименной древнеримской крепости), а над Гаспрой, на месте карьера завода железобетонных изделий, — дозорное укрепление Исар-Кая, которое было, видимо, связано (так же, как Ай-Иори и Сераус) с большим городищем на горе Крестовой над Алупкой. Таким образом, укрепления, описанные Кеппеном, идут не одной, как казалось ему, а двумя линиями, расположенными одна над другой.
Укрепление Исар-Кая было в 1961 —1962 гг. исследовано полностью. На его труднодоступной вершине найдены следы таврского убежища — керамика, которую можно отнести ко времени поздней бронзы и раннего железа; тут же на краях обрыва были кучи морской гальки двух сортов : мелкие для пращи и более крупные для метания по приближавшемуся противнику. Верхние отложения грунта на утесе изобиловали керамикой двух периодов — VIII—X и XII—XIV вв. н. э.
Раскопки на Исар-Кая открыли остатки здания последнего периода. Оно состояло из четырех помещений — одного хозяйственного (кухня-кладовая) и трех жилых, из которых два были предназначены для целой группы людей (сохранились следы нар), а третье (с более благоустроенным очагом) служило жильем одному или двум лицам. К зданию примыкал открытый на юго-запад навес; за тремя его стенами находилась железоделательная мастерская. Открыто основание круглой горновой печи, найдены шлак, обломки печины, кричное железо, полуфабрикаты изделий и сами изделия — железные наконечники стрел, а также целый набор оселков. Видимо, небольшой гарнизон этого укрепления в мирные дни не сидел сложа руки, а готовил для себя оружие.
В глубокой и просторной щели, расколовшей надвое утес (возможно, в результате землетрясения), обнаружены стены двух жилых и хозяйственных помещений, пещерная кладовая с пифосами и следы еще двух более поздних горновых печей. С южной и восточной сторон к утесу примыкала площадка, укрепленная стенами (своего рода двор крепости) и снабженная большой цистерной для воды. Время устройства этих второстепенных сооружений устанавливается многочисленными находками, в том числе монетой XII столетия. В XIV в. укрепление было заброшено, а в XV в. снова некоторое время использовалось в качестве убежища и дозорного пункта.
На юго-западном склоне, непосредственно под утесом Исар-Кая, были открыты многочисленные сельскохозяйственные усадьбы того же времени, а ниже, рядом с Гаспрой, — остатки более раннего поселения VIII—X вв. Укрепление рядом с Хараксом у Ласточкина гнезда, «парное» с Исар-Кая, относится к X—XIV вв.
Своеобразная «спаренность» приморских и горных укреплений наблюдается и далее к юго-западу: у Симеиза (Панеа — на берегу и укрепление на горе Кошка), а также в районе Голубого залива (укрепление на мысу Кикенеиз и Биюк-Исар возле с. Оползневое). Такую же пару, по-видимому, представляли собой Кастропольская крепость у моря и Кучук-Исар у перевала Шайтаy-Мердвень над санаторием «Мелас».
Забегая немного вперед
Попытаемся объяснить причины, вызвавшие это явление. Прежде всего обратим внимание на два исключения из правила — укрепления западнее Фороса : в Ласпи и на мысе Айя.
Миниатюрное укрепленьице в Ласпи на скале Ильяс-Кая и неприступная крепость Кокия-Исар на мысе Айя стоят непосредствен но над скалистым берегом, и ни одно из них не имеет прибрежного «двойника». Между этими укреплениями раскинулась живописная котловина Ласпи, где обнаружены остатки шести средневековых поселений, могильник, три храма и следы целого ряда разбросанных по урочищу средневековых усадеб. Здесь же найдены остатки железоделательного производства и керамические печи, вырабатывавшие плинфу (плоский кирпич) и черепицу.
Северо-западнее Ласпи и береговых утесов мыса Айя лежит урочище Кокия с развалинами небольшого средневекового поселения. За хребтами к северу от Кокия, у дороги на Севастополь, расположен целый ряд современных сел: Гончарное (б. Варнаутка), Резервное (б. Кучук-Мускомья) и другие, основанные на остатках средневековых поселений. Далее к Херсонесу — снова два «парных» укрепления — приморское Чембало и горное Камара, значение которых вполне ясно: большая крепость у моря принадлежит генуэзцам, а ей противостоит дозорное укрепление, охраняющее дорогу в долину р. Черной и проход в Байдарскую долину с ее поселениями. Ту же роль играют и Чернореченский исар в районе Мангупа — Феодоро, Сарджик на реке Черной близ Алсу (совр. Морозовка) и крепость Каламита в устье этой же реки (ее описанием начинается глава «Рядом с византийским Херсоном»). Все четыре укрепления могли нести дозорную службу против генуэзцев, угнездившихся в Чембало и отсюда начинавших свою агрессию в юго-западные районы полуострова. Такая же роль могла принадлежать и всему «второму эшелону» крепостей южного побережья. Разумеется, подобная ситуация возникла не сразу, а сложилась в течение одного-полутора столетий.
От Басмана до Бойки и Богатого ущелья
Прежде чем покинуть южное побережье и перейти к ознакомлению со средневековыми памятниками на северной стороне Крымских гор, необходимо бросить взгляд на ту историческую картину, которая возникла здесь после того, как была стерта граница, в VI в. делившая Таврику на два почти чуждых друг другу района. Сопоставляя средневековые древности на обеих сторонах Главной горной гряды, видим, что с конца IX в. вся Таврика охвачена единым и синхронно протекающим во всех ее углах историческим процессом, ярко запечатленным в этих памятниках.
На южном побережье Крыма, на всем пространстве между морем и обрывами Главной горной гряды, с конца IX в. вырастают укрепления, во многом напоминающие феодальные замки Балкан и Кавказа. В то же время они отличаются стратегическими и строительными особенностями, выдающими их родство с примитивными древними убежищами, на местах которых они по всей вероятности выросли.
В IX—X вв. появляются два вида таких укреплений. Одни из них весьма велики и находятся в относительно безопасных местах, а иногда заключают в себе второе внутреннее укрепление — своего рода кремль (например, Кастель близ Алушты или городище на горе Крестовой над Алупкой). Другие — небольшие — стоят на отдельных утесах-отторженцах (например, Исар-Кая в Гаспре, Учан-Су-Исар близ Ялты, Ай-Тодор близ Алушты, Биюк-Исар у с. Оползневое и др.). Все они расположены на узлах проезжих дорог, при выходах из больших ущелий к морю пли вблизи основных горных перевалов (Пахкал-Кая, Сераус, Кучук-Исар и т. д.). Памятники эти одновременны, связь же между большими городищами (типа Алупкинского исара), открытыми поселениями, расположенными вокруг них и мелкими дозорными пунктами, как, например, Гаспринский исар, не вызывает сомнений. Последние охраняли подступы к большим урочищам, где группировались сельскохозяйственные поселения. Подобные группировки возникали, по-видимому, стихийно.
Район верховьев Качи и Бельбека изобилует аналогичными памятниками, характерными для Таврики переходного периода между ранним и зрелым средневековьем (VIII—XI вв.). Из них наиболее любопытен комплекс древностей Басмана, недавно исследованный археологическим отрядом Комплексной карстовой экспедиции АН УССР.
Басман — один из наиболее крупных отрогов Главной горной гряды — выступает на север от вершины Кемаль-Эгерек и разделяет два верхних притока реки Качи: с северо-востока Басман омывает Донга, а с юго-запада у его подножия простирается долина речки Каспаны. Эту долину как бы отгораживает от верховьев Бельбека длинный продолговатый водораздел, северный конец которого теряется в холмах предгорья, а южный, примыкающий к Главной горной гряде, увенчан большим каменным утесом Яманташ. Это огромный отторженец, высящейся над ним горы Оксек.
Узкое, глубокое и темное русло Донги густо заросло вековым лесом, а солнечная долина Каспаны полна благоухающих полуодичалых садов, но теперь безлюдна; современные села разместились ниже. Они стоят на остатках предшествовавших поселений, иногда весьма древних — таврских, а затем средневековых (но в большинстве не ранее X в.). В долине Каспаны также встречаются следы средневековых усадеб, которые стояли подобно небольшим хуторам на невысоких всхолмлениях. Все они, судя по археологическим находкам, относятся к XII—XIV вв.
В более ранний период средневековья были обжиты в основном не долины, а отроги Главной горной гряды, в том числе и Басман.
Попасть на Басман можно через заповедник, пройдя кордон «Олений» (на р. Япалах) и пос. Крымский, откуда можно автобусом, идущим на Бахчисарай, проехать к Донге и, не доезжая до с. Шелковичного (б. Коуш), сойти у ответвления дороги, которая, минуя огороды на левом берегу реки, ведет на Басман. Можно подъехать к этому месту и со стороны Шелковичного тем же рейсовым автобусом (Бахчисарай — пос. Крымский).
Дальше сбиться с пути трудно, так как хорошо промаркированная дорога ведет прямо к туристскому приюту у родника на поляне Кермен. Последняя получила свое название от находящейся рядом с ней средневековой крепости (X—XV вв.) на утесе Кермен-Кая, отделенном от поляны балкой и ручьем Хури, который впадает в Донгу.
На туристской поляне и вокруг нее в колючих зарослях кустарника можно уловить следы небольшого средневекового поселения: проглядывают фундаменты построек, угадываются заросшие остатки крепид, террасировавших склон. По археологическому материалу, полученному путем шурфовки, поселение можно отнести к тому же времени, что и крепость.
На территории укрепления Кермен-Кая при зачистке оснований оборонительных стен и башен, наряду с обломками разнообразной гончарной посуды (в том числе и херсонской), были найдены куски железного шлака, обломки кричного железа, пережженная печина и другие остатки средневекового кузнечно-литейного производства, подобного гаспринскому. Найдено тут и сырье — крупные тяжелые железистые конкреции, вымываемые водой из известняков и оседающие в верховьях рек.
В период раннего средневековья, т. е. до X в., поселение и крепость еще не существовали. В это время использовались для жилья пещеры на северо-восточных обрывах Басмана. Тропа к ним идет мимо памятника на могиле партизанского командира Кривошты, чей отряд стоял на Басмане в полуразрушенных теперь землянках (в лесу, у второго источника, при дороге на Кемаль-Эгерек). Пещеры снабжены номерами, нанесенными синей краской в период работ археологической экспедиции. Наиболее интересны из них пещеры № 7 и 5. Обе они лучше других сохранили следы приспосабливания под жилье. В этих сухих пещерах работы было немного: выравнивался пол, передняя часть площадки грота укреплялась подпорной стеной или барьером. Иногда широко открытая сторона грота закладывалась стеной (в которой, разумеется, имелись проемы), на нее опиралась кровля, расширявшая и дополнявшая естественный навес скалы. Гнезда для стропил над аркообразными отверстиями гротов являются следами устройств, увеличивавших полезную площадь. В пещере № 7 сохранились остатки очага, подле которого при раскопках были собраны обуглившиеся зерна пшеницы и других злаков.
В пещере № 5 найдены мелкие жернова и зернотерки. Тут же стояли пифосы и амфоры: их крупные куски (в том числе и днища in situ) зачищены при раскопках. Были найдены и разные мелкие вещи: костяные рукоятки ножей, сами железные ножи, оселки и пр. Костяной наконечник стрелы из пещеры № 5 — листовидной формы и тех же размеров, что и современные ему железные наконечники — говорит о высокой ценности металла в тот исторический период: люди по возможности стремились использовать и другие материалы.
В тех же пещерах был вскрыт слой культурных отложений с золой и углями, керамикой и невиданным в долинных поселениях множеством костей домашних животных.
Между пещерами на обрыве когда-то висели деревянные галереи и лестницы: видны следы выбитых в скалах гнезд для балок и косых подпорок. Система таких лестниц выводила наверх на край обрыва. Здесь, непосредственно над жилыми пещерами, возвышается мощная стена — Басманский исар, который был известен Кеппену. Концы этого подковообразного сооружения почти примыкают к обрыву. Стена толщиной в 160—180 см сложена из необработанного дикарного камня: укрепление очень напоминает по кладке и размерам (ок. 75×55 м) Джалманское, Карагачское и другие позднескифские и таврские укрепления первых веков нашей эры. Есть в ней и нечто сходное с теми исарами — на Аю-Даге и в других местах южного побережья, которые часто (не без некоторых оснований) связывают с таврами.
При неоднократных зачистках и шурфовках укрепление на Басмане не дало никакого археологического материала, как и многие позднескифские убежища в предгорьях Крыма. Однако, учитывая местоположение Басманского исара над комплексом жилых пещер, можно предположить, что это укрепление использовалось для их защиты. Ведь они были уязвимы только сверху. Возможность нападения на пещеры снизу — в лоб или с флангов — была исключена, так как у подножия обрыва под самой скалой проходила лишь узкая, местами подкрепленная кладкой тропа, на которой с трудом могут разойтись двое встречных; ниже тропы круто падает в русло Донги весьма длинный и поросший лесом склон.
Если такое соображение справедливо, то им, конечно, еще не исчерпывается вопрос о времени возникновения данного исара и других ему подобных. Пещерное поселение не докопано до конца: быть может, нижние его слои в пещере № 5 придавлены огромным глыбовым завалом, который там обнаружен. Если под завалом окажутся более ранние культурные отложения, то исар можно будет с таким же основанием относить и к периоду, предшествовавшему поселению VIII—X вв.
В сырой и, как считают карстологи, некогда обводненной пещере № 5 люди жили в каменной хижине, построенной в относительно светлой и сухой привходовой части пещеры. В X в., когда все поселение было оставлено людьми, перешедшими на юго-западный склон Басмана, на месте хижины была возведена часовня, а вокруг нее возник небольшой христианский некрополь. Его погребения полностью исследованы. Здесь было найдено надгробие XII—XIII вв. Другие находки говорят о том, что храм в пещере часто посещался и, по-видимому, являлся местной святыней. Разрушен он был землетрясением, потрясшим Крым в самом начале XV столетия (о землетрясениях не раз свидетельствовали археологические и письменные источники). Катастрофа принесла человеческие жертвы — в глубине пещеры, у воды, был обнаружен костяк человека, раздавленного рухнувшей на него глыбой.
Пещеры Басмана овеяны легендой о золотой колыбели, будто бы спрятанной в их глубине и охраняемой неумолимыми духами гор. По легенде, колыбель являлась родовой реликвией князей и священной эмблемой подчиненного им племени. Вероятно, и в этом случае, как всегда, легенда поэтизирует и соединяет с фантастическим вымыслом подлинные события (с этой стороны она заслуживает внимания историков).
Оборонительные преимущества Басмана и скрытность его местоположения привлекли раннесредневековых обитателей Таврики в тот период хазарского нашествия, который последовал за поражением восстания Иоанна Готского. Заметим, что они же были оценены и партизанами Великой Отечественной войны, которые не только стали хозяевами поляны Кермен и всего юго-западного склона хребта, но и использовали его пещеры. Кое-где и сейчас еще заметны следы партизанского быта: например, в пещере № 5, прохладной и наиболее укромной, были «забазированы» продовольствие и боеприпасы. Словом, тут как и на Таш-Хабахе Караби, сходная военная ситуация повлекла за собой и похожее использование природных условий.
Ощутимые следы современности на Басмане перекликаются с образами далекого прошлого. Легенда, археологические памятники, недавная быль — все делает более близкой и понятной жизнь древних людей, подобно нам оборонявшихся здесь от поработителей своей родины.
Разумеется, сказанное не следует понимать буквально. Неизмеримо далеки от исторической обстановки VIII—X вв. масштабы и социальная обусловленность современных нам событий. Тем не менее люди того времени были такими же людьми, как и мы. На Басмане это можно ощутить сильнее, чем где бы то ни было.
В шести километрах к юго-западу от Басмана на уже упоминавшемся утесе Яманташ в 1962 г. изучалось небольшое дозорное укрепление, похожее в своей основе на Гаспринское, но просуществовавшее дольше него и приобретшее черты феодального замка. Здесь тоже обнаружены обильные остатки интенсивного железоделательного производства. По найденной в шурфах керамике укрепление можно датировать X—XV вв. (как и Кермен-Кая). Стоит этот замок невдалеке от мощного источника на скрещении древней (на ней найдены обломки кремневых орудий) скотопрогонной тропы на яйлу с дорогой, которая идет из верховьев Бельбека в долину Каспаны.
За Яманташем темнеет пятиглавая Бойка. Пять ее вершин — Куш-Кая, Караул-Кая, Сотира, Богатырь и Курушлюк — сливаются в единый силуэт, напоминающий гигантскую хищную птицу, простершую крылья над истоками Бельбека и Коккозской долиной.
Со стороны Бельбека и Ялтинской яйлы на подступах к Бойке есть два до сих пор не изученных укрепления — замок на скале Кипиа над с. Счастливое (б. Биюк-Узенбаш) и маленькая сторожевая крепостца у дороги из с. Многоречье (б. Кучук-Узенбаш, затем Ключевое) к перевалу Лапата-Богаз. Оба села стоят на остатках средневековых поселений.
Бойка отделена от Главной гряды гигантской щелью Большого каньона. На Бойку ведут дороги и тропы от сел Многоречье, Счастливое, Богатырь. Можно попасть на нее и сверху, с яйлы, по дороге, идущей мимо горы Эндека по западному склону Куш-Кая. Между вершинами Бойки, на перевалах, имеются остатки заградительных стен, выстроенных в тех же традициях, что и длинные стены на Главной горной гряде. Кроме того, Бойка имела с западной стороны два небольших дозорных укрепления: «нижнее» — на одной из скал хребта Курушлюк и «верхнее» — на самом хребте.
В труднодоступном урочище, каким являлась Бойка, археологи открыли остатки шести средневековых поселений X—XV вв., жители которых занимались в основном земледелием. На седловине между Сотирой и хребтом Курушлюк, где проходит крутая тропа (а в древности серпантином вилась колесная дорога), были зачищены и частично раскопаны руины трехабсидного храма. Раскопки храма позволяют понять, почему большая гора, на седле которой он стоит, называется Сотира (по-гречески — Спаситель): вероятно, так назывался и этот храм. По тому времени он являлся одним из самых крупных в Крыму (около 18×27 м). Он был построен из тяжелых глыб дикарного камня. Его пол выстилали плиты разноцветного, как мозаика, местного конгломерата. Храм был перекрыт рухнувшими теперь арками и сводами из легкого известкового туфа, а для кровли вместо черепицы были применены гладкие песчаниковые плиты. Обнаружены и остатки окружавших храм жилых построек, а также следы оживленной хозяйственной деятельности их обитателей.
Богатство и значение храма Спаса на Бойке подчеркивают не только его величина, архитектура и местоположение в центре группы поселений, но и находки дорогой привозной посуды, видимо, херсонского и малоазийского происхождения, резные надгробия, большие орнаментированные пифосы и прочее.
Вероятно, храму Спаса принадлежала кузнечно-литейная мастерская, открытая рядом с ним у дороги на седле Сотиры. Не в связи ли с этим на Бойке наряду с сельским хозяйством был широко распространен угольный промысел, следами которого являются многочисленные углеобжигательные ямы, заросшие дубами, которым уже не одна сотня лет?
Так как на Бойке, замкнутой со всех сторон, отсутствуют признаки каких-либо внутренних сооружений типа замка или цитадели, можно сделать вывод, что хозяином Бойки являлся большой храм, настоятель которого, вероятно, управлял поселениями урочища, ведал их обороной и т. д.
Бойка как церковно-феодальный удел прожила долго, вплоть до прихода турок. Местная легенда повествует о трудной и долгой осаде ими Бойки, которая, по словам легенды, была «большим городом». Известный исследователь средневекового Крыма Н.И. Репников высказал предположение: не является ли название Бойка синонимом «почтенной Пойки», упомянутой в одной из надписей Мангупа (XIV в.)?
Неподалеку от Бойки, к западу, под утесом Сююрю-Кая, где сохранились остатки замка X—XIII вв. с четырехугольной башней-донжоном и двойным кольцом боевых стен, было расположено поселение с маленькой церковью того же времени. Среди ее развалин найден камень с надписью, упоминающей Феодоро, т. е. Мангуп. Связь данного района и его средневековых памятников с Мангупом не вызывает сомнений.
Утес и замок Сююрю-Кая с южной стороны огибает дорога на лесной кордон «Чайный домик». Оттуда — налево — дорога в урочище Ай-Димитрий, с остатками небольшого храма и поселения, направо — к известному туристам полуразрушенному бельведеру «Орлиный залет» (одна из скал массива Седам-Кая). Под «Орлиным залетом» в гроте Данильча-Коба обращают на себя внимание остатки какой-то постройки. Здесь, как и в пещерах Басмана, обнаружен культурный слой с костями животных и черепками средневековой керамики времени хазарского нашествия.
Из Урочища Ай-Димитрий можно попасть в Байдарскую долину или в Богатое ущелье, простирающееся с северо-западной стороны Седам-Кая. С юга ущелье как бы охраняет отдельно стоящий утес Сандык-Кая, под которым находится перевал дороги из урочища Ай-Димитрий в с. Поляна. На утесе сохранились руины стен, башен и других построек замка, подобного Сююрю-Кая. Внизу, на северных склонах Седам-Кая, у современного с. Поляна заметны остатки разбросанных на широком пространстве усадеб средневекового Марку-ра. Некоторые жители села используют в своем хозяйстве пифосы и кувшины X—XIII столетий, случайно выкопанные на огородах.
К северу и северо-западу от Богатого ущелья расположены еще два средневековых укрепления: Пампук-Кая над с. Голубинка (б. Фоти-Сала) и Керменчик — между с. Пещерное (б. Ашага-Керменчик) и с. Высокое (б. Юхары-Керменчик).
Чтобы полностью разобраться в памятниках, беглый обзор которых мы совершили, необходимо помнить, что все они многослойны. Поэтому отпечаток более поздних периодов способен заслонить в них менее свежие черты раннего средневековья. Между тем, в этих памятниках, как в зеркале, отражен тот процесс, в силу которого Таврика в X в. (и позднее) предстает как «Готия» — страна с более или менее определенными территориальными границами, феодальным строем и оригинальной, но отнюдь не готской культурой.
Феодальная Таврика
Победа хазар над повстанцами и агрессивный характер их владычества в Крыму вызвали, судя по археологическим данным, глубокий перелом в хозяйственной деятельности, быте и культуре значительной части населения предгорных районов и южного побережья Крыма. Речные долины в юго-западном предгорье заметно пустеют. С VIII до X вв. здесь почти не остается открытых земледельческих поселений, за исключением тех, которые были наиболее тесно связаны с уцелевшими укрепленными пунктами. Происходит еще одно массовое передвижение жителей долин глубже в горы. В Таврике VII—X вв. наблюдается временный упадок хлебопашества, замирают земледельческие поселения и усиленно развивается скотоводство на труднодоступных нагорьях (яйле). Одновременно возле скотопрогонных дорог на яйлу появляются новые поселения.
Основу отгонного скотоводства в горном Крыму заложили еще тавры, и оно здесь никогда не прекращалось. Когда же притеснения со стороны хазар принудили людей покинуть плодородные долины и поселиться в горах, скотоводство приобрело особенно большой размах. Снова возросло значение охоты и рыбной ловли. Люди сеют хлеб на небольших лесных полянах, собирают дикие плоды. Последнее, как видно, сопровождалось перенесением некоторых навыков садоводства в условия горных лесов: вокруг лесных плодовых деревьев вырубали и выкорчевывали другие деревья и подлесок, устанавливали известный уход за ними, а порой использовали и в качестве подвоя для прививки культурных сортов. Многие из лесных яблонь, груш и других деревьев в самой глубине горного Крыма хранят следы весьма давнего вмешательства человека в их судьбу. Возраст некоторых из них насчитывает не одно столетие. Ведь позднесредневековое садоводство в горах Крыма не могло возникнуть сразу в том совершенном виде, в каком его можно наблюдать в XV—XVIII и даже еще в XIX столетиях.
О мизерности зернового хозяйства в VIII—IX вв. говорят миниатюрные жернова ручных мельниц и мелкие зернотерки, найденные в целом ряде пещер и гротов Главной горной гряды, которые после многовекового перерыва снова используются под жилье. Такие поселения далеко не единичны. Комплексы средневековых пещер-жилищ с культурным слоем, говорящим о постоянном обитании в них человека, имеются на отрогах горного массива Караби (в частности, над рекой Суат). Есть они кое-где и по правому берегу Малого Салгира. Более многочисленные жилые пещеры обнаружены над истоками Большого Салгира и в районе его верхних притоков — чатырдагские пещеры и гроты над с. Мраморное, пещеры отрогов Долгоруковского массива, например, в урочище Ени-Сала близ с. Перевальное (б. Ангара). Та же картина наблюдается в ряде пещер и гротов Демерджи.
Но больше всего средневековых поселений в пещерах приходится на юго-западные районы Таврики — по обе стороны Главной горной гряды и ее отрогов. Над побережьем известны жилые пещеры: Иограф, Висячая, Ставрикайская, пещеры над Форосом и Шайтан-Мердвенем, гроты в скалах Ласпи и ряд других, где найдены следы использования их в VIII—X вв. в качестве жилищ. На северной стороне гор известны пещеры Сюндурлю-Коба в урочище Ай-Димитрий, а также в верховьях Узунджи и Баги (притоков р. Черной).
Внутри всех пещерных жилищ имелись очаги. Здесь же хранились посуда, скудные запасы зерна в амфорах и пифосах, примитивная домашняя утварь.
В описанном выше Басманском поселении (как и в других) над всеми находками преобладают кости мелкого и крупного рогатого скота. Это-то и говорит о том, что мясо было главным продуктом питания обитателей пещерных поселений, а скотоводство несомненно являлось их основным занятием. Скот составлял все богатство людей, живших во времена раннего средневековья в пещерах Таврики.
Не приходится сомневаться, что хорошее стадо, как и в более ранние времена, являлось предметом зависти соседей. Поэтому присвоение его могло быть целью грабительских налетов как соплеменников, так и пришлых врагов. Угрожали скоту и дикие звери — волки, медведи, которые, судя по их костным остаткам, водились тогда в лесах Крыма.
Обитатели пещер должны были изыскивать способы охраны стад в ночное время или зимой, когда прекращается выгон скота на нагорье, а также в минуты военной опасности. Возможно, этой цели и служила построенная над басманскими жилыми пещерами подковообразная каменная стена, концы которой почти примыкают к краям обрыва. Такой загон представлял собой примитивную, но почти неприступную крепость, вероятно, игравшую оборонительную роль и для самого поселения.
В горах и на побережье Крыма встречаются разнообразные варианты подобных укреплений — загонов и одновременно убежищ (Биюк-Исар над с. Оползневое, исар над перевалом Шайтан-Мердвень и др.). Примитивная фортификация, первобытный характер кладки из необработанных камней, вся дикая внешность и мощь этих сооружений долгое время заставляли археологов приписывать их таврам. Однако специальные обследования показали, что как раз те из укреплений, которые казались вероятнее всего таврскими, или не дают никаких археологических находок (Басман, Аю-Дагский исар), или дают незначительный и лишь средневековый материал (исар у Шайтан-Мердвеня). По аналогии с последними можно и первые отнести к средневековью, особенно если учесть их близость со средневековыми поселениями, замками, монастырями. Однако другие укрепления, чрезвычайно похожие на эти по строительным приемам (на горе Кошка, на Кастели), дают наряду со средневековым и таврский материал. По-видимому, в Таврике от глубокой древности до зрелого средневековья существовала непрерывная преемственность устойчивых хозяйственных, оборонительных и строительных традиций.
На северной стороне гор в труднодоступных местах — по р. Черной, в верховьях Бельбека, Качи и других рек — к концу IX в. появляются (как и на южном побережье) небольшие, но мощные замки. Словно орлиные гнезда на крутых скалистых высотах, они господствуют над ущельями и долинами — это Сандык над с. Поляна, Сююрю-Кая у подъема на Ай-Петри, Кермен-Кая на Басмане, Пахкал-Кая над Ангарским перевалом, Сарджик над р. Черной и другие.
В X в. экономическое и политическое положение всех районов раннесредневековой Таврики становится почти одинаковым. Оно характеризуется окончательной децентрализацией административного управления, относительной свободой сельских общин, организационно — хозяйственная роль которых, по-видимому, еще далеко не снижается. Появляются новые и восстанавливаются старые земледельческие поселения в речных долинах предгорья. Одновременно сохраняются и пастушеские поселения в достаточно обжитых горных районах. Все это сопровождается самым оживленным строительством храмов и монастырей. Постепенно некоторые из них превратятся в церковно-административные центры (тот же Партенитский монастырь) и подчинят себе целые группы сельскохозяйственных поселений.
Характерно, что многие из поселений того времени носят имена святых, во имя которых воздвигаются храмы — Ай-Тодор, Ай-Димитрий, Ай-Йори и прочие. Подобная популярность имен святых-воинов говорит об усилении военно-феодальных настроений и взглядов в тот период.
Группировка части сельских общин вокруг монастырей и больших храмов приводила к возникновению своеобразных феодально-церковных организаций, очень похожих на западноевропейские аббатства. Они сыграли немалую роль в жизни средневековой Таврики и, очевидно, явились основой возникавших тогда епископий. Возможно, что некоторые из них (например, Бойка) даже после поражения восстания Иоанна Готского держались наравне с теми группировками поселений, которые носили чисто светский характер. Но вооруженная сила (военно-дружинная прослойка) ковалась в последних. Именно этой силе суждено было вскоре возглавить феодальное государство в Крыму.
Подчинение местной церкви светским князьям Таврики оставляло ей полную свободу хозяйственной и церковно-административной деятельности. Знакомясь с немногими церковными документами, которые опубликованы и доступны всем, мы увидим, что не столько заботы о душах паствы, сколько чисто земные хлопоты о материальном благосостоянии и обогащении поглощают внимание епископов «Готии». Однако этим они, очевидно, немало способствовали собиранию сельских общин вокруг Мангупа, от которого полностью зависели. А вся духовная деятельность церкви сеяла в Таврике семена той феодальной идеологии, тех теократических идей, без которых не может обойтись феодальное государство.
В подобных обстоятельствах термин «Готия» не обрел реального политического содержания. Он не стал названием государства или страны, за ним остался лишь церковно-топографический смысл. Крымская «Готия» — это всего-навсего обозначение самой крупной в средневековом Крыму епархии, территориальные границы которой, подчеркнем, были весьма условными и не раз изменялись.
Владычество хазар в Крыму, а затем и распад хазарского государства во второй половине X в. (после разгрома Святославом их столицы Итиля в 969 г.) привели ко вторичному заселению речных долин и новому расцвету земледелия, особенно в юго-западных районах полуострова.
Однако затем угроза со стороны кочевников — печенегов, половцев, и наконец монголо-татар — вызывает усиление и рост военно-дружинной прослойки, укрепляется неограниченный авторитет ее предводителей. Последние, используя в своих выгодах предоставленную им вооруженную власть, довольно быстро превращаются в мелких князьков, властителей небольших уделов.
Этот процесс в XI—XIII вв. вызывает появление многочисленных новых замков, а ранее возникшие перестраиваются в соответствии с возросшими фортификационными требованиями. Расположенные удачнее других и лучше укрепленные городища (например, Мангуп, Чуфут-Кале, Солхат, Сугдея, о которых говорится в других главах) в это время расширяются и обрастают дополнительными поясами стен и башен. Они превращаются в феодальные города.
Жилища же горных феодалов приобретают замкнутый характер и все более и более отчуждаются от поселений земледельческих общин. Они становятся родовыми гнездами княжеских семейств и местопребыванием подчиненных князьям дружин. Об этом говорят малые размеры укрепленных усадеб, наличие собственных кузниц оружия, обособленных храмов-молелен, фамильных усыпальниц. Эти детали бросаются в глаза при обследовании таких укреплений, как Сандык-Кая, Кермен-Кая, Биюк-Исар, Демерджийская крепость и ряд других.
От этого смутного времени почти не дошло письменных источников, и нам не известны столкновения, несомненно происходившие между феодалами. Мы не знаем, как в борьбе друг с другом слабые становились вассалами сильных, как возникла централизованная система феодальной зависимости, складывался аппарат единого управления Таврикой. Однако есть основания думать, что перед лицом всегда близкой и активной угрозы общего для всех врага — хищных кочевых племен — феодалы Таврики держались достаточно сплоченно.
Кроме того, в обстановке непрерывной опасности, когда воином становился каждый боеспособный член сельской общины, а внимание властелина было приковано к чисто военным делам, старейшины общин играли далеко не последнюю роль (см. очерк «Общины «Готии»), а поэтому и феодальные отношения в Таврике долго сохраняли полупатриархальную окраску. Этому способствовало и ослабление влияния Херсона, вызванное смещением в сторону от Таврики торгового пути «в греки» (теперь он шел через восточный Крым на Тмутаракань). Крайнее ограничение размаха торговли Таврики поневоле привязывало к земле все слои ее населения. Это долго мешало накоплению больших богатств и полному социальному отрыву знати от простых земледельцев. Вот почему в феодальных гнездах горного Крыма мы не увидим особой роскоши и той помпезности архитектуры, какая характеризует замки Западной Европы.
Обзор дальнейшей истории средневековой Таврики — «Готии» входит в другую главу. Добавим лишь еще один штрих к общей картине экономического и политического положения в горах и на южном побережье. Когда древнерусское государство оказалось блокированным монголо-татарскими ордами, а русское Тмутараканское княжество, охранявшее Великий торговый путь, прекратило свое существование, для средневекового Крыма наступил период временного и неустойчивого равновесия, в котором взаимодействуют три основных силы. С одной стороны — «Готия», превратившаяся в княжество Феодоро, с феодальной системой управления, организованной военной силой и дружественными связями с Херсоном и Трапезундской империей. С другой стороны — ее злейший враг — смешанные тюркоязычные и монголо-татарские орды, переходившие к оседлой жизни в степи, восточном и центральном предгорье, на Керченском полуострове.
Третьей силой являлись итальянцы (венецианцы, а затем генуэзцы), обосновавшиеся в районе Сугдеи и Кафы, а затем все время расширявшие территорию своих колоний. Как мы увидим в последующих очерках, в результате одновременных, а порой и совместных агрессивных действий кочевников и итальянских торгашей от «Готии» отпадают восточные районы Таврики. Алушта и район Чатыр-Дага становятся восточным флангом владений Феодоро, а весь район предгорья по Салгиру, Альме и вокруг Чуфут-Кале на время делается спорной территорией. Возникшее, по-видимому, здесь самостоятельное княжество вокруг укрепления Кырк-Ер (или Кырк-Ор — Чуфут-Кале) оказалось недолговечным.
На южном побережье интересы Феодоро сталкиваются с притязаниями Генуи. Итальянцы то и дело захватывают приморские укрепления. В некоторых из них (Алуштинском, Гурзуфском и др.) они обосновываются на длительное время, в Чембало (Балаклаве) остаются до 1475 г. и превращают бухту, крепость и ближайшую сельскохозяйственную территорию в свой западный форпост на побережье.
По-видимому, именно тогда, когда генуэзцы создали свое специальное военно-административное учреждение — «капитанство Готию», целью которого было обеспечить безопасность их каботажного плавания в Черном море и торговли на южных берегах Крыма, князья Феодоро («господа Готии» — по итальянскому источнику), противодействуя им, построили свои укрепления по соседству с береговыми крепостями, переходившими из рук в руки. Видимо, таким путем они стремились не пускать итальянцев в глубь горного Крыма. Ничем другим нельзя объяснить появление именно в этот период целого ряда как бы «спаренных» крепостей, о которых говорилось выше. Напомним их: Чембало и Камара, верхняя и нижняя Ореандские крепости; Панеа и крепость на Кошке; Гурзуфская крепость и Гелин-Кая у Краснокаменки; укрепление на мысе Мартьян и Палеокастронус. Никита; Алуштинская и Демерджийская крепости и др. Это явление, характерное, подчеркнем, лишь для южного побережья Таврики (от Алушты до Балаклавы), отражает, вероятно, двоевластие, которое на нем царило и борьбу между Генуей и князьями Феодоро, считавшими себя, как свидетельствует их титул, законными «владетелями Поморья».
Рядом с Византийским Херсоном
Как уже говорилось, большинство коренных обитателей Крыма — смешанных скифских и сармато-аланских племен, входивших в позднескифское государство, — к концу V в. ушло в малодоступные места юго-западного предгорья и постепенно слилось с таврскими племенами. В дальнейшем этот этнический сплав и составил основу местного средневекового населения. Позднее в него влились менее значительные группы проникавших сюда народов — вначале греки, много позднее хазары и другие тюркоязычные племена. Это подтверждают данные раскопок раннесредневековых могильников Крыма.
Многочисленные остатки селищ, развалины крепостей и городов свидетельствуют о былой активной экономической, политической и культурной деятельности обитателей юго-западного предгорья. Особенно яркими памятниками этого времени являются так называемые пещерные города. Посещение последних принадлежит к числу наиболее интересных путешествий по средневековому Крыму.
Каламита — Инкерманская крепость
Стены и башни этой крепости хорошо видны от инкерманской пристани Северной бухты Севастополя. Судя по археологическим данным, она возникла в VI в., но сведений о ней в письменных источниках того времени нет. В XIV—XV вв. Каламита была обозначена на генуэзских морских картах. В 1427 г. она была перестроена мангупским князем Алексеем и стала охранять торговый порт феодоритов в устье р. Черной. В 1433 г. Каламита послужила опорным пунктом при захвате мангупским князем генуэзской крепости Чембало. В следующем году она была разорена генуэзцами, но вскоре вновь отстроена. В 1475 г. Каламиту взяли турки, назвавшие ее Инкерманом. Они владели крепостью до XVIII в.
Археологически Каламита изучалась мало. До Великой Отечественной войны на ее территории были раскопаны остатки христианского храма, а в 1950 г. обнаружены ранние ворота крепости (датируемые VI в.), к которым подводит вырубленный в скале ров, игравший роль перибола. Большинство сохранившихся стен и башен крепости построено князем Алексеем. Пристройки и переделки турецкого времени ясно видны (в частности, построенная перед рвом круглая башня с воротами).
В Каламите много искусственных пещер. Верхние, наиболее старые пещеры были связаны с обороной (казематы), а нижние, появившиеся позднее, имели чисто хозяйственное назначение. Центральные пещеры (особенно в западном обрыве скалы) представляли собой небольшой монастырек. Он был связан лестницами и переходами как с окружающим Каламиту поселением, так и с территорией самой крепости.
В соседней (с юга) скале — так называемой Загайтанской — сохранились остатки более трехсот искусственных пещер, расположенных девятью ярусами. Здесь имеется несколько пещерных церквей. Под обрывом и на склоне — следы большого поселения.
Напротив Каламиты, на левом берегу р. Черной, у Каменоломного оврага имеются остатки еще одного пещерного монастыря.
Челтер и Шулдан
Над деревней Терновка (б. Шулю), в обрыве второй горной гряды, издали (с дороги Красный Мак — Терновка) видны четыре яруса искусственных пещер. Это пещерный монастырь Челтер, возникший в конце VIII или начале IX в. и просуществовавший, по-видимому, до татаро-монгольского нашествия. Здесь более пятидесяти разнообразных крипт. Наиболее интересна пещера во втором ярусе, где имеются церковь и (в другой стороне того же помещения) винодельня, высеченный в скале тарапан — давильня для винограда. Заросли древнего одичалого винограда вокруг монастыря (как и во многих других местах) привлекают пристальное внимание специалистов. Кафедра виноградарства и виноделия Крымского сельскохозяйственного института ведет исследования по использованию этих растений в качестве селекционного материала для создания новых местных сортов винограда.
Пройдя от Челтера вдоль скалы около полутора километров на восток по направлению к Мангупу, можно осмотреть остатки еще одного небольшого пещерного монастыря — Шулдан. Большинство его пещер разрушено; однако хорошо сохранился просторный и высокий пещерный храм со следами фресок и епископским креслом в алтаре, что указывает на особое значение этого маленького монастыря, удобно расположенного невдалеке от Мангупа и Эски-Кермена.
Чрезвычайно интересно сопоставление этих двух памятников. Челтер представляет собой образец небольшого монастыря, обитатели которого были заняты преимущественно хозяйственной деятельностью. Шулдан, судя по характеру большого храма и окружающих его помещений, играл иную роль. Возможно, он служил резиденцией епископа. Челтер же, расположенный близко от Шулдана, мог являться его подворьем или чем-то вроде подсобного хозяйства, обслуживавшего двор епископа.
Эски-Кермен и Кыз-Куле
Эски-Кермен — длинная столовая гора, на которой стоят развалины средневекового городища, — находится около с. Крепкое (б. Черкес-Кермен) Бахчисарайского района. Постройки Эски-Кермена относятся к двум периодам: VI—VIII вв., когда функционировали оборонительные сооружения городища, и IX—XV вв., когда Эски-Кермен представлял собой большое, почти не защищенное поселение. К главным воротам города ведет по трем высеченным в скале маршам дорога. У поворота с первого на второй марш (справа) и у третьего верхнего марша высечены в скале храмы и могилы. Дорога приводит к главным городским воротам — широкому коридору, прорубленному в скале, который был перекрыт надвратной башней-часовней. Справа от ворот — большой пещерный храм, сооруженный одновременно с крепостью.
Наверху с обеих сторон ворот — следы оборонительной стены. На западных обрывах Эски-Кермена находится большой пещерный каземат — боевое сооружение, характерное для средневековых городищ юго-западного Крыма. К западу от каземата расположен комплекс зерновых ям, относящихся к раннему периоду существования города. Над казематом — следы часовни X—XIII вв.
На восточном краю городища почти на каждом выступе скалы устроены такие же оборонительные казематы, откуда метали стрелы, сбрасывали камни, лили смолу или кипящую воду. В систему оборонительных сооружений включен небольшой храм «Успения» (назван по сохранившейся в ней фреске). Подле него уцелели остатки раскопанной в 1928 г. оборонительной стены, которая примыкала к пещерному каземату. В 200 м далее по обрыву — «восточная» калитка и целый ряд защищавших ее сооружений. Калитка вела к большому городскому кладбищу, расположенному на юго-восточных склонах горы. Здесь раскопаны погребения от V—VI до XIII вв. На территории кладбища в отдельной глыбе известняка высечена церковь, в которой сохранились остатки фрески, изображающей трех юношей-всадников (Георгия Победоносца и двух других неизвестных святых). Фреска относится к XII или началу XIII в.
Выше «восточной» калитки — на плато — остатки открытых раскопками городских усадеб XII—XIII вв. Они погибли от пожара при разгроме Эски-Кермена ордами Ногая в 1299 г.
Однако и после этого Эски-Кермен еще продолжал оставаться значительным, хотя почти неукрепленным поселением. Его усадьбы были невелики и типичны для юго-западного Крыма XII—XIII вв. Каждая из них занимала 150—200 кв. м. Их жилые постройки походили на дома Херсона: как правило, они были двухэтажными и выходили фасадом на улицу. Как и в Херсоне, нижний этаж отводился для хозяйственных или ремесленно-производственных нужд, а верхний — под жилье. Все здания строились из камня, скрепленного глиняным раствором, пологие крыши покрывались плоской черепицей.
К северу за раскопанными усадьбами в густых зарослях скрыты руины широко известной эски-керменской базилики. Она построена в VI в., но позднее перестраивалась. После разрушения в конце VIII или начале IX в. ее территория превращается в кладбище, а в юго-западной части основного помещения строится небольшая часовня, просуществовавшая до последних дней Эски-Кермена.
Невдалеке от базилики, на восточном краю обрыва, находится так называемый «осадный колодец» с входом в виде большого прямоугольного люка. Шестимаршевая лестница в скале ведет в каптажную галерею, где накапливалась вода. Емкость каптажа до 70 куб. м. При верхнем марше лестницы (слева) находится пещерный каземат, который защищал наружные подступы к колодцу. По-видимому, когда хазары покорили крепость, они сохранили это важное для обитателей Эски-Кермена сооружение, но пробили большое отверстие у нижнего марша лестницы, сделав колодец доступным снизу.
За осадным колодцем на плато — остатки ограды, которая отделяла жилые кварталы от пустыря. На нем, как полагают, была торговая площадь, а в момент опасности здесь могли найти укрытие жители окружающих Эски-Кермен селений со своим скотом и движимым имуществом.
Пустырь заканчивается на севере острым мыском и благоустроенным спуском вниз. Здесь была «северная» калитка крепости. Спустившись по лестнице на небольшую площадку и перешагнув через расселину, попадем на высеченную в скале дорожку. Не спускаясь вниз, в долину, нужно подойти вплотную к возвышающейся с севера скале и найти здесь замаскированный выступом ход в дозорное укрепление — род коридора с небольшим пещерным казематом и площадкой на скале, куда ведет лестница. Отсюда хорошо был виден неприятель, если он шел с севера.
На западном краю плато Эски-Кермен раскопками открыты остатки оборонительных стен, башен, казематов и «западная» калитка.
На северо-запад от Эски-Кермена, на соседней скале, стоит башня с воротами. Это Кыз-Куле — небольшой замок XI—XIV вв. К нему ведет тропа из с. Крепкое. Замок почти не изучен. С восточной стороны башенных ворот открыта небольшая христианская часовня с погребениями.
Само с. Крепкое носит следы глубокой старины. В ущелье, где оно расположено, имеется много естественных и искусственных пещер. Всюду на территории села встречаются обломки средневековой глиняной посуды.
В верховье ущелья, за деревней, на выступающем мысу высечена в скале небольшая церковь с остатками фресковой живописи XII—XIV вв. Для того чтобы попасть в церковь, надо взойти на мысок, обогнув его по тропе справа. Церковь эта известна в литературе под именем «Храма Донаторов» (Донатор — лицо, на средства которого была построена церковь; в данном случае — княжеская семья, изображенная на стене храма слева при входе). По-видимому, деревня вместе с храмом принадлежала замку Кыз-Куле, а склеп рядом с входом в храм мог являться родовой усыпальницей хозяев замка.
Сюйренская крепость
Сюйренская крепость стоит на высоком скалистом и узком мысу над с. Мало-Садовое (б. Кучук-Сюйрен) на левом берегу р. Бельбек (близ шоссе Бахчисарай — Ялта). Идти к укреплению надо по балке с западной стороны мыса. По пути можно осмотреть небольшой пещерный монастырь Челтер-Коба, находящийся в западном ответвлении балки. Его пещеры высечены в обрыве, напротив которого у подножия скалы находятся остатки винодельни — 13 полуразрушенных давилен для винограда.
В верховьях ущелья следует свернуть налево. Вскоре покажутся развалины невысокой и довольно узкой ограды, сложенной из бута насухо. За ней, по-видимому, находятся остатки небольшого поселения, а затем идет крепостная стена, в центре которой стоит круглая башня, построенная не позднее VIII в. Подняться на нее можно по каменной лестнице. С западной стороны башни — вылазная калитка. Ворота крепости и восточная сторона башни рухнули (в 1949 г. она была подкреплена контрфорсом). Хорошо сохранился ее купол. Во втором этаже башни, видимо, в более позднее время, была устроена часовня, о чем свидетельствуют остатки средневековой фресковой живописи.
Качи-Кальон
В долине р. Качи, на ее правом берегу, близ с. Баштановки (б. Пички) у самой дороги из Бахчисарая в поселок Крымский находится пещерный монастырь Качи-Кальон. Огромный нависающий обрыв и крупные каменные глыбы на крутых склонах иссечены множеством искусственных пещер. На повороте скалы к югу открывается Большой грот с двумя ярусами вырубленных в нем жилых помещений. Обширный выступ скалы перед ним был занят в IX—XIII вв. монастырем (как и весь грот с источником, который считался целебным и священным). На склонах вокруг монастыря располагалось средневековое поселение. На его территории и в некоторых нижних пещерах до сих пор сохранились большие винодельни — их более семидесяти.
Напротив монастыря, на левом берегу Качи, на скалистом мысу Бурун-Кая находятся остатки мощной стены из дикарного камня, отсекающей конец мыса. Укрепление окружено развалинами жилых построек и сильно разросшимся лесом. В раскатах камня попадаются обломки глиняной посуды X—XIII вв.
Вся эта группа памятников представляет собой целостную и яркую страницу истории средневекового Крыма.
Кыз-Кермен и Тепе-Кермен
В самом бахчисарайском ущелье и к юго-востоку от Бахчисарая находится целая группа средневековых памятников V—XV вв. От ворот Бахчисарайского дворца-музея нужно свернуть направо, пройти мимо почты, выйти за город на плато, господствующее над ним с юго-востока, и пересечь его по направлению к горе Беших-Тау (Колыбель-гора), силуэт которой издали напоминает Чатыр-Даг в миниатюре. К северо-западу от Беших-Тау видна третья горная гряда. Вдоль нее по широкой долине, с северо-востока на юго-запад, шла в древности (как и теперь) дорога к Херсонесу.
У восточного края горы откроется вид на верховье реки Качи и Главную гряду Крымских гор, за которой укрыт южный берег.
От плато восточнее Беших-Тау выступает к югу длинный скалистый мыс, на нем находятся развалины укрепления Кыз-Кермен (Девичья крепость; вероятно, первоначально Коз-Кермен, т. е. дозорная крепость — от татарского коз — глаз). Левее вздымается, как остров, каменная круча Тепе-Кермен, на плоской вершине которой — остатки средневекового замка. Еще левее, к северо-востоку, виднеются развалины городища Чуфут-Кале.
Раннесредневековое городище Кыз-Кермен, где недавно проведены небольшие археологические раскопки, просуществовало до конца IX в. н. э. Оно было защищено стеной, сложенной из крупных камней. В настоящее время почти весь камень расхищен, и стена выглядит, как высокий каменный вал. В черте города видны следы нескольких улиц.
Застроенная часть городища занимала всего около одной трети его площади. Вся южная его часть, теперь заросшая лесом, в средние века, как обычно, использовалась для стоянок торговых караванов в мирное время и для укрытия жителей окрестных поселений в случае нападения неприятеля. В западном углу городища, недалеко от примыкающего к обрыву конца оборонительной стены, был потайной спуск в ущелье : видны остатки лестницы, вырубленной в скале.
Дорога вдоль восточного края плато ведет к северу от Беших-Тау. А к югу от нее отходит тропа, которая через расселину в обрыве и глубокую балку приводит к седловине у северной подошвы Тепе-Кермена. Когда-то отсюда подымались на вершину горы три марша дороги. По-видимому, на Тепе-Кермене сначала было небольшое раннесредневековое убежище, позднее превратившееся в феодальный замок. Раскопки здесь еще не производились, зачищена только большая пещерная церковь на северо-восточной стороне обрыва. Пещеры на западной и южной его стороне напоминают казематы Мангупа и Эски-Кермена. На Тепе-Кермене (особенно в центре плато) проступают еще не раскрытые археологами кладки каких-то построек.
Пещеры Тепе-Кермена (их около 300) расположены преимущественно у подошвы обрыва; непосредственного доступа к ним из крепости не было. Почти все они служили загонами для скота, который, вероятно, составлял главное богатство обитателей этого укрепления. Под обрывом на южной стороне горы видны остатки церкви с могилами, высеченными в скале. Когда-то мимо них подымалась на Тепе-Кермен дорога из долины р. Качи.
Чуфут-Кале и Успенский монастырь
Чтобы пройти от Тепе-Кермена к Чуфут-Кале, нужно вернуться на дорогу у северных склонов Беших-Тау и выбрать среднее из ее трех ответвлений. Сделав несколько петель, полевая дорога приводит к древней дороге на Чуфут-Кале, проходящей по южному краю Иосафатовой долины. Дорогу легко распознать: на скале хорошо видны глубокие вековые колеи. С дороги просматриваются руины жилых построек Чуфут-Кале и примыкающие к обрыву оборонительные стены города. Из них левая, более ранняя стена, отмечает границу его старой части, возникшей в конце X—XI вв. н. э. Правая стена защищала более позднюю, «новую», часть города, построенную на рубеже XIV—XV вв.
Старая стена и главные городские ворота сложены из крупных каменных блоков. Перед стеной был вырублен в скале крепостной ров глубиною до двух и шириною до четырех метров. Обнаружены остатки гончарного водопровода. Среди отдельных находок значительный интерес представляют три крупные раннесредневековые капители, уже не один раз использованные и неизвестно откуда и как сюда попавшие.
У западного подножия горы, на которой стоит крепость, велись исследования могильника VI—VIII вв. с захоронениями в земляных склепах. Многие погребения дали интересный материал: сосуды, поясные пряжки, женские украшения и т. п. Но этот могильник никакого отношения к городищу не имел. Он принадлежал более раннему поселению, расположенному ниже по балке.
Старый город возник, как полагают, после гибели Кыз-Кермена. Он стоит на развилке дороги из степей: к Херсонесу и к перевалу Кебит-Богаз, через который шел путь на южный берег.
Миновав ворота старого караимского кладбища, мы подойдем к «новой» (т. е. не ранее XIII в.) оборонительной стене Чуфут-Кале с воротами, перекрытыми аркой, на которой стояла башня. На широком ровном пространстве возле стены и ворот находилась рыночная площадь.
Если ворота заперты, можно спуститься в долину и по тропе пройти к всегда открытой железной калитке, устроенной в щели между скалами. В средние века здесь проходили пешеходы с вьючными животными.
На территории «старого» города сохранились развалины домов, хорошо видны улицы, переулки, площади. Если следовать главной улицей, можно осмотреть по пути две караимских кенасы (молитвенные дома); одна из них XIV—XV вв., другая — XVIII в. Неподалеку от кенас, слева, — развалины мечети XIV в. Еще дальше — мавзолей. Он был построен в память Ненекеджан-ханым (по одной версии — дочери хана Тохтамыша, по другой — матери хана Хаджи-Девлет-Гирея). За мавзолеем открываются старые городские ворота и оборонительная стена X—XI вв., за которой лежит «новый» город.
До появления второй оборонительной стены около первоначальной сохранялось пустое пространство. Здесь был вырублен в скале глубокий ров, который заполнялся водой и усиливал оборону города. После того, как была построена вторая стена, жилые здания нового города подошли вплотную к старой. В XVI в. к ней был пристроен монетный двор; его остатки хорошо видны.
С юго-западной стороны в первоначальной стене Чуфут-Кале заметен большой пролом, позднее заложенный. Это место выделяется кладкой иного характера. Вероятно, стена была пробита при штурме города татарами в 1299 г.
Северо-восточный фланг старой оборонительной стены изучен лучше. Здесь обнаружена вылазная калитка, перед ней — малый ров и прямоугольная выступающая вперед башня. Под башней, от которой осталась только площадка, была широкая искусственная пещера с подпорным столбом посредине.
Позднее, когда вся эта оборонительная система утратила свое значение, большой ров сначала был использован в качестве стойла для скота (в его восточной стене вырублены ясли), а затем был засыпан и застроен жилыми домами. В это время малый ров был превращен в подвальное помещение дома, построенного над ним; раскопками обнаружены остатки хлебной печи, жома для приготовления сыра, врубленный в скалу камин. Лестница в восточном конце рва ведет в большие пещеры XVII в., которые являлись продолжением хозяйственных подвалов здания, выстроенного над малым рвом.
На территории «нового» города интересны хорошо сохранившиеся караимские дома (часть их относится к XVIII в.), которые использовались вплоть до наших дней.
Чтобы вернуться в Бахчисарай, надо покинуть Чуфут-Кале через ту же калитку с железной дверью и идти по дороге мимо фонтана Газы-Мансур, через тенистую ореховую рощу, что на левом берегу пересыхающего летом ручья.
Дорога идет вниз по балке Майрум-Дере (овраг Марии). На ее противоположной стороне заметны следы раскопок. Здесь находится упомянутый выше могильник VI—VIII вв., принадлежавший большой средневековой деревне, которая занимала всю нижнюю часть балки перед бахчисарайским ущельем (на территории нынешнего дома инвалидов). От поселения, носившего имя Майрум, остались многочисленные искусственные пещеры в скалах и отдельных глыбах на склонах балки.
За воротами историко-археологического заповедника дорога повернет влево к пещерному Успенскому монастырю, основанному в конце VIII — начале IX в. и просуществовавшему около тысячи лет. В конце XVIII в. духовенство этого монастыря и митрополит, резиденцией которого он являлся, сыграли главную роль в идеологической подготовке и осуществлении переселения православного населения Крымского ханства на пустовавшие земли Новороссии — так назывался тогда юг Украины с Причерноморьем и Приазовьем. Цель мероприятия состояла в том, чтобы экономически ослабить Крымское ханство, так как христианами были почти все его земледельцы и ремесленники. Выходцами из Майрум-Дере был основан город Мариуполь (совр. Жданов). Переселенные из Крыма жители других поселений основали на новых местах около Мариуполя села, носящие до сих пор свои старые имена — Ялта, Керменчик, Ласпи и др. Изучение языка, топонимии и этнографии населения этих сел дает ряд сведений, необходимых для понимания истории средневекового Крыма.
Что такое «пещерные города»
До недавнего времени «пещерные города» считались однородными и одновременными памятниками. Это порождало целый ряд недоразумений и неверных исторических выводов, о которых было сказано выше. Несмотря на то, что эти разновременные памятники изучены далеко не достаточно, их уже можно разделить на три совершенно различные группы.
Первую группу составляют остатки довольно больших укрепленных населенных пунктов на отдельных высотах или на скалистых мысах второй горной гряды. Они были защищены естественными преградами — обрывами и мощными крепостными сооружениями. Каждый из них занимал несколько десятков гектаров. Внутренняя территория этих укреплений делилась, как правило, на две части. На одной из них (обычно у ворот) было само поселение. Здесь и сейчас местами видны следы улиц, переулков, площадей, жилых домов и общественных зданий. Другая часть, лежащая в глубине, не имеет следов жилья. Здесь на достаточно обширной площади могли располагаться приходившие под защиту крепости караваны (тут же, вероятно, происходил и торг), а в военное время находили убежище жители окрестных селений с их стадами, припасами и имуществом.
Помимо многочисленных наземных построек — жилых, хозяйственных, церковных и оборонительных, — в мягких известняковых скалах, на которых стоит большинство этих населенных пунктов, вырубались многочисленные вспомогательные пещерные сооружения. Большинство жилых усадеб имело также подвалы и кладовые для хранения продовольственных запасов. В скалах высекались и целые комплексы культовых сооружений: церкви, часовни, усыпальницы, склепы.
Оборонительные наземные сооружения усиливались на обрывах пещерными казематами. Здесь же были казармы для дежурств и отдыха воинов, для хранения военного имущества и т. д. Многие из казематов в мирные дни становились хозяйственными складами.
Сейчас наземные постройки разрушены, заросли лесом. Пещерные же сооружения, особенно те, что находились на обрывах скал, сохранились. Это создало впечатление, будто бы населенные пункты состояли из одних пещер, что и дало повод путешественникам XVIII—XIX вв. назвать их пещерными городами.
«Пещерных городов» первой группы в юго-западном Крыму известно четыре — все в районе Бахчисарая : Эски-Кермен, близ с. Крепкое (б. Черкес-Кермен), Мангуп у с. Залесного (б. Юхары-Каралез), Кыз-Кермен около с. Кудрино (б. Шюрю) и Чуфут-Кале. Почти все они возникли в период раннего средневековья.
Лучше других изучено городище Эски-Кермен. Письменные источники о нем не упоминают, но археологические раскопки, проведенные в 1928—1937 гг., в значительной мере раскрыли его историю, кратко изложенную выше.
Мангуп — самое крупное средневековое городище горного Крыма — изучен меньше. Здесь найдены остатки так называемого дворца, т. е. весьма богатого дома, и большого храма, даты которых еще не вполне ясны. Обнаружен также ряд бесспорно раннесредневековых памятников, расположенных главным образом в восточной части городища, на мысе Тешкли-Бурун. Могильник Мангупа (земляные склепы) находился у восточной подошвы горы.
Городище Чуфут-Кале исследовано еще меньше. Существует мнение (которое после раскопок 1956—1959 гг. оспаривается), что тут находились раннесредневековые Фуллы.
На Кыз-Кермене небольшие раскопки провел в 1961—1962 гг. А.Л. Якобсон. Остатки оборонительной стены, местами сохранившей следы крупноблочной кладки, а также археологические находки дают возможность говорить, что этот памятник относится к раннему средневековью и существовал до X в. Вероятно, судя по дате и местоположению, это и есть Фуллы.
Все эти городища возникли неподалеку от основного древнего пути из Херсонеса в степи или у дорог, идущих через горы на южное побережье. Благодаря такому выгодному расположению они в дальнейшем превращаются в торгово-ремесленные города.
Вторую группу «пещерных городов» составляют небольшие (площадью 1,5—2 гектара) укрепления, расположенные на мелких высотах второй гряды. Не все они находились близ главных торговых путей, но каждое, как уже говорилось, господствовало над какой-нибудь долиной и контролировало основные пути из этих долин в степи. Например, на правом берегу устья р. Черной, господствуя над Инкерманской долиной, стояла крепость Каламита. В глубине Бельбекской долины высятся руины так называемой Сюйренской крепости. В среднем течении р. Качи на горе Тепе-Кермен — развалины одноименной крепости. На водоразделе Бодрак и Альма находятся остатки небольшой крепости, известной под названием Бакла. В Мангушской котловине, к востоку от Бахчисарая, у с. Прохладное (б. Мангуш) имеется еще одно неизученное, но, по-видимому, раннесредневековое укрепление. В каждой горной долине или достаточно изолированном урочище имелось свое укрепление.
В этих малых крепостях обнаружены остатки мощных оборонительных сооружений, жилых домов и небольших храмов. Торговых площадей, мест для стоянок торговых караванов или для укрытия значительного числа людей в них нет. Большинство таких крепостей тоже имело искусственные пещеры, поэтому их и отнесли к «пещерным городам». По существу же они являлись ничем иным, как феодальными замками.
К третьей группе «пещерных городов» относятся остатки более поздних христианских монастырей, состоявших главным образом из многочисленных искусственных пещер, расположенных, как правило, в несколько ярусов на обрывах скал второй гряды. Наряду с пещерными хозяйственными и культовыми сооружениями — церквями, часовнями, усыпальницами и т. п. — тут было много вырубленных в скале келий. Подобные монастыри очень похожи на пещерные монастыри Кавказа (например, монастырь Вардзия в Грузии), Малой Азии (Каппадокия) и Сицилии.
Никаких специально оборонительных сооружений, наземных или пещерных, эти монастыри, как правило, не имели. Возникли они не ранее IX—X вв. и располагались вблизи городов и замков. Одни из них, по нашему мнению, были как бы их придатками, другие существовали самостоятельно.
«Пещерные города» не дают никаких оснований видеть в них стройную оборонительную систему — воплощение какого-то военно-стратегического замысла Византии. Они возникли в разное время и независимо от Византийской империи, в силу социально-экономических и политических условий, складывавшихся в юго-западном Крыму в течение длительного времени.
Было бы неправильно, конечно, отрицать роль византийского экономического, политического и культурного влияния на юго-западный Крым. В частности, не исключена возможность того, что херсонские строители в той или иной мере участвовали в сооружении этих крепостей, вероятно, игравших роль в общей борьбе Херсона и местного оседлого населения против кочевников. Однако общность интересов, о которой можно лишь догадываться, не приводила к прямому подчинению этих крепостей стратегам херсонской фемы.
Между Византией и хазарами
Культурное влияние Византии (преимущественно через Херсон) на оседлое население юго-западного Крыма было далеко не везде одинаково сильно. Если вблизи от Херсона оно хорошо прослеживается в строительной технике, ювелирном искусстве, ремеслах и погребальных обрядах, то в речных долинах юго-западного Крыма это влияние чувствуется гораздо меньше. Например, некоторые строительные приемы Эски-Керменской крепости (перекрытие панцирей кладки крупными плитами и т. п.) и сама ее структура характерны для местной традиции. Другой пример: вне Херсона в погребальном инвентаре могильников до VIII в. совсем нет светильников (глиняных лампочек), а в херсонских могильниках того же времени они есть. Число подобных примеров можно увеличить.
В стороне от Херсона, на территории юго-западной Таврики, очень медленно прививалось христианство — в этом тоже проявилась устойчивость местных традиций. Если в Херсоне оно становится официальной религией в IV в., а в VI в. уже завоевывает все население города (это видно по многочисленным храмам и погребальным обрядам того времени), то в предгорных районах известно всего три церкви, относящихся к VI—VII вв. — в Эски-Кермене, Пампук-Кая и Мангупе (при этом не все исследователи считают, что они были сооружены именно в этот период: мангупскую базилику, например, некоторые относят к X в.). Вполне вероятно также, что храмы эти строились не по инициативе населения, а греческими церковниками в интересах и от имени византийских императоров. Это в некоей мере подтверждается тем, что в руинах мангупской базилики найден обломок камня с частью большой надписи, в которой упоминается имя императора Юстиниана I (впрочем, здесь этот камень был вторично использован как строительный материал, а где он находился первоначально — пока установить не удалось).
Интересную картину можно воссоздать по раскопкам большого сельского могильника, что около с. Скалистого Бахчисарайского района (предполагаемый некрополь Баклы). Захоронения в нем производились с конца IV и до начала IX в. Христианская символика в украшениях обнаруженных здесь мелких вещей появляется с VI в., но языческий обряд захоронений остается даже и в VIII в. Предполагают, что этот могильник был оставлен в начале IX в., ибо только тогда в Крыму окончательно победило христианство.
О трудностях введения христианства в юго-западном Крыму свидетельствуют письма сосланного в Херсон папы Мартина V (середина VII в.) и сообщение византийского писателя Епифания (конец VIII — начало IX в.).
Во второй половине VI в. перед Византией встает ряд серьезных препятствий, не позволяющих ей распространить и закрепить свое влияние на берегах Северного Причерноморья и на Крымском полуострове. Мешала этому, с одной стороны, политическая обстановка, сложившаяся в Северном Причерноморье, а с другой — события внутри самой империи. В этот же период в Придонье и Приазовье появились кочевые племена хазар. В 576 г. они захватили Боспор, з вскоре им подчиняется и Сугдейя. В 581 г. войска хазар стоят уже у стен Херсона. В то же время южные границы Византии серьезно тревожат арабы, а внутри нее происходят многочисленные крестьянские восстания против крупных землевладельцев. Империя не могла защитить свои владения в Крыму.
Хазарский каганат, существовавший главным образом за счет таможенных пошлин с захваченных торговых городов и сбора дани с порабощенных областей, жестоко эксплуатировал земледельцев. Непосильный гнет, по-видимому, привел к упадку земледелия, являвшегося основой всей экономики юго-западного Крыма. Папа Мартин V в своих письмах сообщал о страшном недостатке в Херсоне хлеба, который ему приходилось покупать по очень дорогой цене не у крымских жителей, а у заморских купцов с берегов Малой Азии.
Это не могло не вызывать возмущения народных масс. Одним из его проявлений, очевидно, и явилось антихазарское восстание (о нем рассказывалось в предыдущем очерке).
Как вам уже известно, беглые византийские монахи, поддержанные местными единоверцами-иконопочитателями, сыграли активную роль в основании в юго-западной части Крыма (сначала на побережье, а затем и в глубине полуострова) ряда монастырей. Некоторые из них, как и на территории Византийской империи, вскоре превращаются в крупных феодалов, становятся хозяевами поселений, где работали не только рядовые монахи, но и подневольные крестьяне. Известный проповедник и ярый защитник византийских монастырей Федор Студит в своих письмах вынужден был признать, что монастыри жестоко эксплуатировали крестьян. Он указывает на нечеловеческие условия труда, отмечает, что некоторые монахи имели даже собственных рабов и вели далеко не праведную жизнь. Вероятно, нечто подобное процветало и в монастырях средневекового Крыма.
В результате разложения рабовладельческого строя в IX в. в юго-западном Крыму развертывается процесс становления феодализма. Появляются новые, все более мелкие феодальные укрепления — прямое следствие раздробления земельных владений и политической власти. Если в начале средневековья (в V—VIII вв.) в каждой более или менее крупной долине появилось по одной малой крепости, то в IX—X вв. возникают как бы дочерние укрепления, господствующие над мелкими ответвлениями или отдельными участками больших долин. Так, в глубине Инкерманской долины у нынешних сел Чернореченское (б. Чоргуна) и Морозовка (б. Алсу) были построены две новые крепости. В это время вокруг больших и малых крепостей (назовем их так для удобства) в плодородных долинах юго-западного предгорья начинают вырастать многочисленные сельские поселения. Вокруг Каламиты и прилегавших к ней монастырей были поселения, по-видимому, связанные с ними. В Каралезской и Шульской долинах, по которым после разрушения хазарами Эски-Кермена проходила главная дорога на Мангуп и далее в степи, возникают еще два больших монастыря — Челтер и Шулдан. Около них и Мангупа также обнаружены остатки средневековых деревень, которые пришли в запустение в период хазарского нашествия.
Когда неподалеку от Эски-Кермена был сооружен замок Кыз-Куле, его окружили земледельческие поселения.
Подобный процесс происходит и в Бельбекской долине (вспомните Сюйренскую крепость и монастырь Челтер-Коба, замки Сандык-Кая и Сююрю-Кая) и в Качинской (Тепе-Кермен, Бурун-Кая, Качи-Кальон).
На подступах к Чуфут-Кале, сменившему Кыз-Кермен, возникает монастырь (известный под названием Успенского), а рядом с ним продолжает развиваться большое поселение, на месте которого находилось с. Староселье (б. Салачик), слившееся несколько лет тому назад с Бахчисараем. На горе Долгой у с. Прохладного известны развалины замка, окруженные остатками многочисленных средневековых поселений. На второй гряде между реками Альмой и Бодраком в IX—X вв. возвышается замок Бакла, около которого вырастает большой поселок и появляется пещерный монастырек.
Остатки подобных укреплений и поселений имеются также в Байдарской и Балаклавской долинах, но они еще мало изучены.
Между Русью и Византией
С конца VIII и в IX в., судя по сообщениям византийских писателей, в Северном Причерноморье активной силой выступают славянские дружины. Напор славян был настолько велик, что Византия, отвлеченная тяжелой борьбой с арабскими и критскими пиратами в Эгейском море, принуждена была пойти на союз с хазарами и выступить с ними против Руси. Но, как известно, этот союз не смог оградить ни хазар, ни византийцев от исторически неизбежного стремления древнерусского государства к берегам Черного моря. В 860 г. русские дружины осаждали Константинополь. Некоторые советские историки, ссылаясь на договор киевского князя Игоря с Византией, заключенный в 942 г., предполагают, что русские князья уже к началу X в. успели укрепить свое влияние в какой-то части Крыма. В это время создались благоприятные условия для включения Крымского полуострова в состав древнерусского государства.
Однако наплыв в южно-русские степи в первой половине X в. печенегов снова перерезал славянские коммуникации в Северном Причерноморье : Крым, как и весь юг России, был опять наводнен кочевниками. В середине X в. византийский историк Константин Багрянородный писал: «Печенегия занимает всю страну России и Боспора от Херсона до Серета, Прута…»
Византийская империя, всецело занятая борьбой с болгарами и арабами, не смогла отстоять свои интересы на северных берегах Черного моря. Пользуясь создавшейся обстановкой, хазары вновь начинают громить крымские города, в том числе и в юго-западных районах полуострова. Один из письменных источников X в., известный в исторической литературе под названием «Записки греческого топарха» и, по-видимому, относящийся к Крыму, рассказывает о посольстве, отправленном к русскому князю Святославу с целью просить у него защиты от общего врага — хазар. Как видно, в это время не было другой силы, кроме Руси, которая могла бы противостоять завоевателям в Северном Причерноморье.
Мощь русского государства показал и поход киевского князя Владимира на Корсунь. Рассматривая русско-византийские отношения в X в., Карл Маркс отмечал, что Крым при князе Владимире если не юридически, то фактически входил в состав Киевского государства. Несмотря на господство печенегов в южно-русских степях, положение Руси на северных берегах Черного моря все более и более укреплялось.
В истории Северного Причерноморья большую роль сыграли в XI—XII вв. половцы (они же кипчаки или команы). В русской летописи первое упоминание о них относится к 1055 г., а впервые напали они на южно-русские земли в 1061 г. К XII в. большинство крымских городов и земледельческих поселений попадает под власть половцев и платит им дань (это отмечают и фламандский путешественник XIII в. Вильям Рубруквис, и арабский географ XII в. Идриси).
Деятельность половцев в Северном Причерноморье длилась вплоть до нашествия на Восточную Европу монголо-татар и вначале сопровождалась такими же сильными разрушениями, как и во время вторжения предшествующих кочевников. Позднее, заняв степные пространства Крыма и обложив данью сельское население и торговые города, половцы сохранили за последними их самоуправление. Однако связь Крыма с земледельческими районами Приднепровья была почти прервана.
Половецких памятников в юго-западном Крыму известно пока немного. Два половецких кургана изучены в Бахчисарайском районе — около с. Долинного (б. Топчикой) и на территории цементного завода. В обоих под небольшой насыпью в земляной могиле обнаружены мужские скелеты, лежащие на спине головой на восток. Около каждого похороненного — несколько железных наконечников, стрел, нож, кривая сабля и кувшин грубой гончарной работы. Рядом с могилой человека захоронение его коня.
К половецким памятникам относят и большие каменные мужские (реже — женские) изваяния, так называемые «каменные бабы». Они встречаются в Бахчисарайском, Сакском, Красноперекопском и Кировском районах. Это в большинстве случаев изображения воинов с монгольским типом лица и в монгольской одежде. На голове — конусообразная шапка или шлем, на шее иногда ожерелье, на плечах — оплечья. Руки сложены на животе и держат небольшой сосуд. Грузное туловище заканчивается внизу очень маленькими ногами в сапожках. И мужские и женские фигуры — в расшитых кафтанах и штанах. Величина их различна, но в основном равна человеческому росту.
Следов жилищ и других сооружений половцев пока но обнаружено. Видимо, они так и не перешли к оседлому образу жизни.
С конца X — начала XI в. (после похода Владимира на Корсунь) во взаимоотношениях между Русью и Византией наступил мирный этап, основанный на взаимоуважении и политическом равноправии. Документы и памятники свидетельствуют, что Киевское государстве не раз прибегало к культурным заимствованиям у Византии — самой передовой страны того времени.
В 1014 г. Византия при помощи Руси одержала окончательную победу в длительной войне с Болгарией. В борьбе с хазарами Византийская империя также стремится объединить свои силы с русскими — примером служит русско-византийский поход в Хазарию в 1016 г. Совместные военные действия Руси и Византии избавили Крым от господства хазар.
О связях юго-западного Крыма с Новгородом в начале XI в. мы узнаем из «Жития Антония Римлянина». В нем говорится: «…и прииде во град и обрете человека греческие земли, гостьбу деюща, купецкий чин имуща, иже умеяше римским и греческим и русским языком». В «Житии» этот купец из греческой земли называется «гречанином-готфином». Видный советский историк М.В. Левченко считал, что это был выходец из Таврики (точнее из юго-западного района «Готии»).
О торговых сношениях Руси с юго-западным Крымом говорят и находки на Мангупе — бронзовый крест-энколпион киевской работы второй половины XII в., трубчатые замки киевского типа, бронзовая подвеска XI—XII вв. в виде миниатюрного кинжала и другие вещи.
Юго-западный Крым в период зрелого средневековья
После захвата крестоносцами Константинополя и образования в 1204 г. латинского государства единая и некогда могучая Византийская империя распалась на ряд крупных феодальных владений. Это привело к появлению на юго-восточном побережье Черного моря Трапезундской империи, с которой в период зрелого средневековья был тесно связан Херсон и весь юго-западный Крым.
С XI в., со времени нашествия на Армению сельджуков, в Крым переселяется много армян. Переселение их продолжалось и позже, особенно в XIII—XIV вв. Армяне обосновались прежде всего в торговых городах восточного Крыма — Кафе, Солдайе и Солхате, но со временем часть их проникла и в западные районы полуострова. Появление в Крыму армян — народа, имевшего высокую по тому времени культуру, — способствовало развитию здесь торговли и ремесел, а также подъему земледелия, особенно садоводства и огородничества.
В XIII в. в Крыму происходит своего рода «собирательство» ранее раздробленных земельных владений (благодаря ослаблению Херсона и снижению политической и военной роли Византии — следствие временного распада империи) и возникает значительное по размерам княжество Феодоро с центром (предположительно того же названия) на горе Мангуп. По-видимому, ему были подчинены села, монастыри и замки, расположенные в бассейнах рек Черной и Бельбека. Тогда же сформировалось и другое феодальное княжество с центром в Чуфут-Кале (в источниках XIV в. — Кырк-Ер, или Кырк-Ор). Территориальные владения этого княжества, как можно предполагать, охватывали долины рек Качи, Бодрака и Альмы.
Итак, в юго-западном Крыму ко времени появления на юге Восточной Европы монголо-татар сложились два более или менее значительных феодальных государства, поглотивших целый ряд мелких владений. Все замки и города этого времени были хорошо укреплены В тех из них, которые возникли еще до X в., ремонтировались, достраивались или перестраивались заново, согласно новейшим требованиям военного дела, крепостные сооружения. По строительным приемам оборонительные башни и стены этого времени значительно отличаются от укреплений раннего средневековья. Например, стены клались уже не из квадров, то есть крупных, со всех сторон обработанных блоков, а из сравнительно небольших камней, обработанных лишь с лицевой стороны. Только проемы ворот, бойниц и углы прямоугольных башен возводились из камня, отесанного со всех сторон.
Питьевая вода ко многим городам и замкам подавалась из горных источников по гончарным трубам. В городах было много церквей и часовен. Жилые кварталы, как и раньше, располагались ближе к главным воротам, а в глубине размещались ремесленные мастерские.
В жизни всего средневекового Крыма большую роль играла христианская церковь. Территория полуострова была поделена на епархии, которые в свою очередь разделялись на приходы. Приходами управляли священники, подчиненные епископу, настоятелю епархии, а весь церковный аппарат подчинялся константинопольскому патриарху.
Первые две епархии — Херсонская и Боспорская — были образованы в Крыму в конце IV в. В VIII столетии в горной части полуострова к ним прибавились Готская и Сугдейская, а в середине IX в. — пятая — Фуллская. В конце XIII в. Сугдейская и Фуллская епархии, очевидно, объединяются в одну. С конца XV в., после захвата Крыма Оттоманской империей, на весь Крым остается одна епархия — Готская с епископской кафедрой в Майрум-Дере, рядом со столицей Крымского ханства Бахчисараем.
Средневековая церковь обладала широкими правами, большими экономическими и политическими привилегиями. Ей принадлежала монополия в области культуры, искусства и образования. Духовенство решало все дела, связанные с браками, наследованием имущества, ему принадлежало исключительное право суда преступлений против нравственности.
Церковь имела сложную иерархию, причем высшие церковники были прочно связаны с господствующим классом феодалов. Монастыри и крупные храмы владели большими хозяйствами, земельными угодьями, скотом, ремесленными мастерскими и пр.
Средневековая церковь была не только сильнейшим орудием идеологического воздействия феодальной знати на народные массы, не и сама являлась крупным феодалом — эксплуататором трудящихся.
Общины «Готии». Деревня средневекового Крыма
Изучение феодализма в Крыму в настоящее время только выходит из стадии постановки проблемы. Это вызвано крайней скудостью письменных источников, относящихся к средневековому Крыму, и недостаточной изученностью его памятников. Большая часть уже накопленных археологических материалов еще не вполне систематизирована и не опубликована. Это затрудняет изучение истории поселений и сельского хозяйства.
Мнения ряда исследователей сходятся в том, что становление феодальных отношений в Крыму надо относить к IX—X вв., расцвет же их падает на XII—XV вв.
Письменные источники, в которых можно найти интересующие нас данные, в основном относятся к более позднему времени (начиная с XV в.) и в свою очередь нуждаются в ретроспективном анализе. Так, например, важные сведения о деревне средневекового Крыма имеются в «Уставе Кафы» (1449 г.). Он касается в основном восточного Крыма, но констатирует и ряд фактов, имеющих отношение к горным, в том числе юго-западным, его районам. Так, из «Устава» мы узнаем о существовании там в первой половине XV в. свободных «общин Готии».
«Устав» дает характеристику отдельных сельскохозяйственных территорий (поля, луга, пастбища, сады, виноградники), приводит перечень зерновых, технических, садовых и огородных культур, говорит о виноградарстве и виноделии, сообщает сроки уборки урожая, называет домашних животных, орудия труда. «Устав» содержит и целый ряд практических рекомендаций по ведению хозяйства.
Краткие, но важные сведения об аграрных отношениях в XV в. в деревнях, принадлежавших феодалам-генуэзцам, известны из документов архива Банка святого Георгия, который управлял генуэзскими колониями в Крыму.
Перечень средневековых поселений, подчиненных непосредственно туркам, приводится в «Повелительном листе» крымского хана Шагин-Гирея, изданном в 1780 г., но повторявшем, по-видимому, лишь то, что было узаконено на три столетия раньше (турки подчинили себе Крым в 1475 г.).
Этим почти ограничивается круг известных письменных источников, так или иначе упоминающих о деревне средневекового Крыма. Поэтому приходится обращаться главным образом к археологическим памятникам. Из них первостепенное значение имеют городища, замки, монастыри и поселения, которые были расположены недалеко от крупного торгово-ремесленного города Херсона, в бассейнах рек Альмы, Качи, Бельбека, Черной с их притоками, а также на южном побережье Крыма. Эти места, удобные для оседлой жизни и земледелия, обжиты с глубокой древности, а так как они были относительно защищены от кочевников, то жизнь здесь никогда не прерывалась надолго.
В предшествующих главах затронуты некоторые стороны жизни деревни средневекового Крыма в ее относительно ранний период (X—XII вв.); были названы или описаны отдельные памятники (Аю-Дагское, Басманское поселения и др.). Предлагаемые ниже дополнительные экскурсии по некоторым из наиболее сохранившихся остатков средневековых поселений могут быть совершены попутно с посещением тех замков и городищ, маршруты по которым даны выше.
Средневековые поселения Качи
Южнее Качи-Кальона (вверх по Каче и ее притокам) подле каждого из современных сел — Баштановки, Пещерного, Высокого, Верхоречья, Охотничьего и др. — находятся остатки средневековых поселении и могильников. Особенно интересно кладбище близ с. Кудрине с развалинами церкви — одной из тех, которым во времена Крымского ханства оказывали поддержку московские князья, искавшие тесных связей с православным населением Крыма.
В с. Верхоречье, на холме, что напротив современного кладбища, уцелел средневековый могильник. Некоторые его надгробия с изображениями орудий труда дали ценный материал для изучения деревни средневекового Крыма. На современном же кладбище стоят развалины церкви с фресками XIV и XVI вв. Греческая надпись, найденная в ней и рассказывающая о ее восстановлении в дни турецкого владычества, позволяет понять роль, которую играли духовенство и местная феодальная знать при татарах и турках. Последние поступили в завоеванном Крыму так же, как некогда на Балканах, на территории разрушенной ими Византийской империи: они сохранили, подчинив себе, почти весь аппарат местного феодального и церковного управления, предоставив титулы и материальные блага знати и попам. Те, продавшись завоевателям, стали служить им, не забывая собственных нужд и по-прежнему выжимая все соки из своих соплеменников. Позднесредневековые документы говорят и о таких фактах, когда православное духовенство Крыма прибегало к помощи турецких и татарских властей для взимания с населения церковных сборов.
На территории нынешнего с. Баштановка, под мысом Бурун-Кая, видимо, тоже было раннесредневековое поселение: в глинище на восточной окраине села обнаружены склепы с захоронениями VI—VIII вв.; в таком же глинище с северо-западной его стороны и на вспаханном поле обнаружены затянутые землей остатки жилищ, разоренные очаги, зерновые ямы.
Сам Качи-Кальон — большой пещерный монастырь — предстает во всей его хозяйственной деятельности. Он окружен мелкими усадьбами крестьян, живших в монастырских владениях на удобных для виноградарства склонах Качи-Кальона.
На уровне Большого грота с его кельями и «святым» родником, с храмом и могильником на площадке перед гротом, за пределами монастырской ограды тянутся к северо-западу хозяйственные сооружения и давильни для винограда, устроенные в пещерах. Последние идут в два, местами и в три яруса над тропой, проходящей вдоль всего обрыва, где до сих пор сохранились остатки крепид, вымосток, барьеров.
Между пещерами — лесенки, вырубленные в скале. Ниже пещер на крутом склоне и искусственно созданных площадках сохранились каменные кладки наземных жилищ, пещеры хозяйственного назначения. Улавливается целый ряд мелких усадеб — каждая со своим тарапаном и подсобными помещениями; прослеживаются улицы и проулки между усадьбами.
К юго-востоку от монастыря картина несколько иная. Тут к нему прилегает поселение из более обширных усадеб, разбросанных по склону поодаль одна от другой — тоже с тарапанами и подвалами, высеченными в скалах. По-видимому, виноградари и виноделы, расселившиеся на этих склонах, находились в несколько иной зависимости от монастыря, чем обитатели близкого к монастырю северо-западного участка, вероятно лишенные земельных наделов.
Такую же картину мы увидим и на удобных для хлебопашества землях средневекового поселения к северу от монастыря (через ущелье) на плато Фицкин-Кая-Баш. Пройдя по мелколесью между балками, по которым струится родниковая вода, мы увидим многочисленные следы и развалины широко разбросанных средневековых усадеб. Проступают фундаменты построек, видны ограды больших земельных участков; местами вода вымывает из обнажений грунта черепки разнообразной гончарной посуды X—XIII вв. То же мы найдем и на заросшем густым лесом плато над самим Качи-Кальоном.
Напротив Качи-Кальона, на другом берегу реки, как бы противопоставляя себя монастырю, стоит на мысу Бурун-Кая небольшое укрепление. Вокруг него — многочисленные постройки средневекового поселения. Быть может, перед нами сельская община, не связанная с монастырем, захватившим лучшие земли, и вынужденная поселиться на каменистой земле, мало пригодной для пахоты. Обитатели хижин, разместившихся подле убежища, скорее всего занимались пастушеским скотоводством. Вероятно, этим определялась и роль укрепления Бурун-Кая, внутри которого нет ни культурного слоя, ни признаков каких-либо строений. Укрепление могло служить убежищем для людей и скота на случай военной опасности. По своему облику этот исар чрезвычайно близок и к Басманскому исару и к позднескифским укреплениям типа Джалманского, Карагачского, и к такому древнему, неоспоримо таврскому, укреплению, как Таш-Джарганское близ Симферополя (у с. Чистенькое).
Связь рассматриваемого укрепления с обступившими его каменными хижинами ясна, а их развалины дают обломки средневековых круглодонных реберчатых амфор, плоскодонных кувшинов с «ременными» ручками, посуды с волнистым резным орнаментом или росписью белым ангобом, т. е. тот же материал (не ранее IX—X вв.), что и Качи-Кальон.
Однако небольшие шурфы на территории поселения дали и таврский материал. Это наводит на предположение о глубокой древности поселения, а может быть, и связанного с ним убежища. Раскопки на Бурун-Кая были бы чрезвычайно важны для выяснения проблемы непрерывной преемственности хозяйственных и строительных традиций в Таврике.
Поселения Байдарской долины
В Байдарской долине в ущелье речки Узун-Узень (притока р. Черной), которое открывается в долину с востока, а также в западных ответвлениях той же долины, имеется тринадцать современных сел. Они стоят на остатках средневековых поселений или в непосредственной близости от них. Поселения эти интересны прежде всего тем, что жизнь на них никогда надолго не прерывалась. Их раскопки дают археологический материал от V—VI вв. до позднего средневековья включительно. Все эти поселения окружали долину, разместившись как бы на краях огромной чаши, которую наполняет влагой р. Черная с ее притоками.
Нынешнего Байдарского водохранилища тогда не существовало, но тем не менее плодоносная земля долины хорошо орошалась. Расселение обрабатывавших ее средневековых земледельцев не в самой долине, а на каменистых склонах гор или на глинистых холмах у ее краев, по-видимому, объясняется стремлением не занимать землю, предназначенную для полей и садов. Это было выгодно и с точки зрения обороны поселений от врагов, которые всегда могли найтись в то неспокойное время, полное раздора и вооруженных стычек с пришельцами или друг с другом. Нигде поблизости (если не считать Ласпи и Кокия, изолированных от Байдарской долины горными хребтами) не было замка или крепости, которые бы охраняли эти поселения.
Предоставленные самим себе, они жили скученно: усадьбы их были невелики, небольшие постройки с маленькими двориками строились вплотную одна к другой на искусственных ступенчатых террасах крутых склонов или холмов. Каждое поселение напоминало улей, обитатели которого, вероятно, были связаны различными степенями родства. Картину подобной же планировки вскрыли еще не законченные раскопки средневековой Баги (возле с. Ново-Бобровское).
Рядом с поселением в ущелье р. Баги (притока р. Черной) есть пещеры с признаками культурного слоя и остатками каменных сооружений. На лесистой горе над пещерами и поселением — остатки примитивных стен небольшого убежища того же типа, что Аю-Дагское, Мердвенское, Басманское и др. По-видимому, как и там, здесь был укрепленный загон для животных, который можно сравнить и с позднескифскими убежищами-загонами, и с африканскими краалями. В нем, в случае нужды, могли прятаться и люди.
На высотах над Багой простираются пастбища, местами покрытые зарослями редкого колючего кустарника и можжевеловых деревьев. К востоку, в 4 км от Баги, на том же хребте возле урочища Ай-Димитрий расположена уже названная в этой книге пещера Сюндурлю-Коба, которая использовалась средневековыми пастухами.
В глубине пещеры, теперь сильно заплывшей, когда-то была вода. Тут собраны обломки различной посуды VI—XV вв. Пещера изобилует костями домашних животных — преимущественно овец и коз. Наряду с целыми костями и черепами попадается много дробленых и обожженных — это пищевые отбросы. Найдены и человеческие кости. Дальнейшие раскопки несомненно откроют картину длительного использования пещеры людьми.
Ласпи
На ласпинской скале Ильяс-Кая, как уже говорилось, сохранились остатки храма X—XV вв. и небольшого средневекового укрепления. К нему примыкали постройки, громоздившиеся одна над другой по весьма крутому склону к седловине между Ильяс-Кая и хребтом Мачук, отделяющим Ласпи от Байдарской долины. На самом седле среди одичалых грушевых деревьев заметны фундаменты более поздних построек (ХП—XIV вв.). Некоторые из этих усадеб примыкали к Острым скалам на южном склоне от седла к Сарычу. Такие же постройки обступали скалу Ильяс-Кая и с севера.
Поселение на седле носило название Ласпи, оно осталось и за всем урочищем, так как внутри котловины, ниже седла и развалин ХП—XIV вв., долго существовала одноименная позднесредневековая деревня (XV—XVIII вв.), которая перестала существовать в конце XVIII в. после выселения ее жителей в приазовские степи.
На скале Ильяс-Кая с западной стороны есть большая труднодоступная терраса — уступ, подобный висячему балкону. На него открываются гроты, где обнаружен раннесредневековый культурный слой с костями овец и коз, обломками керамики VIII—X столетий. По-видимому, гроты временами использовались в качестве убежищ для людей и скота.
Группа построек на склоне под северными обрывами скалы представляла собой второе средневековое поселение (X—XV вв.), носившее название Хаспио — оно отмечено на некоторых старых картах. Третье поселение того же времени, следы которого теперь еле видны, находилось у источника возле лесного кордона у самой дороги к морю, око называлось Шабурла; четвертое — на северо-западной стороне урочища, на участке между скалами Кале-Кая и Куш-Кая — теперь едва заметно и не сохранило своего названия, как и два приморских поселения. В районе пионерских лагерей и строящегося шоссе во многих местах встречаются среди леса остатки отдельных усадеб XII—XV вв. Они были разрушены в тот период, когда урочище принадлежало частным лицам, которые разобрали для своих нужд почти весь камень средневековых зданий и оград. Такая же судьба постигла и средневековый могильник Ласпи, малоисследованный, но известный в науке своими надгробиями с изображениями орудий труда.
Несмотря на сильную разрушенность памятников Ласпи, все они ясно видны. Говоря о планировке и характере жилищ, отметим существенное различие между широко разбросанными средневековыми поселениями Ласпи и синхронными им ульеобразными поселениями Байдарской долины.
Еще более разителен современный контраст: сейчас Ласпи — это глухое лесное урочище, а Байдарская долина с обширным водохранилищем, возделанными полями, асфальтированным шоссе, многолюдными современными селами — шумна и суетлива. Это подчеркивает присущее только Ласпи особое очарование покоя и задумчивости.
Пройдите не спеша по урочищу в той последовательности, в какой здесь описаны его средневековые памятники. Вы не раз остановитесь в лесу у обомшелых развалин, здесь поднимите кусок черепицы, иногда с клеймом в виде греческой буквы или примитивного изображения птицы, зверя, там — обломок огромного пифоса, амфоры, плоскодонного кувшина, на котором сохранился отпечаток пальцев слепившего его гончара. Глубокое раздумье невольно овладеет вами. Сравнивая одни памятники с другими, вы, словно перелистывая страницу за страницей, проследите, как жили тут люди на всех этапах средневековья.
Но чтобы лучше понять это, необходимо окинуть взглядом всю картину жизни деревни средневекового Крыма. Многоотраслевое сельское хозяйство явится как бы первым планом этого полотна.
Хлебопашество
Одной из основных отраслей сельского хозяйства было выращивание злаков. Так, в пещерном поселении на Басмане были найдены обуглившиеся зерна пшеницы, в Эски-Кермене в пифосах, датируемых XIII в., оказалось просо. Рубленая пшеничная и ячменная солома обнаружена в штукатурках средневековых построек того же Эски-Кермена и других поселений. Отпечатки стеблей, колосьев различных злаков остались на средневековых саманных кирпичах.
Для пахоты употреблялся плуг (его изображение было найдено на средневековом надгробном памятнике в Ласпи). Даже в конце XVIII в. в Крыму еще употреблялось это примитивное орудие пахоты. В него впрягали от двух до четырех пар волов.
Поля унаваживали раз в 3—4 года. В первый год на одном и том же участке сеяли просо, во второй — пшеницу, в третий — ячмень. Затем землю оставляли отдыхать. Семена при посеве разбрасывались вручную. Их заволакивали бороной, чаще всего сделанной из длинных колючих ветвей, сбитых между собой поперечинами. Сверху для тяжести накладывали камни.
Зерновые убирали серпами (их не раз находили при археологических раскопках). Убранный хлеб обмолачивали лошадьми. Для этого на высоком и открытом месте очищали довольно широкий круг, выравнивали, утрамбовывали его, поливая водой и вдавливая в размокшую землю мелкую солому. В середине круга вкапывали столб. Как только земля немного просыхала, площадку окончательно утаптывали лошадьми. Затем укладывали развязанные снопы и начинали гонять лошадей вокруг столба на длинной веревке то в одну, то в другую сторону, пока зерно не вымолачивалось. Солому, почти порубленную, давали на корм скоту зимой, использовали в строительстве и для других целей. На току для просушки зерна и отвеивания мякины применяли деревянные лопаты. Просеивали зерно через кожаные решета, а хранили его в ямах, вырубленных в скале или вырытых в грунте, обмазанных глиной и обожженных. Этот способ хранения зерна, как и молотьба, находит прямую аналогию в античности.
Для хранения зерна применялись также пифосы, которые обычно вкапывали в землю, а сверху накрывали каменными или керамическими крышками. Иногда эти сосуды достигали весьма крупных размеров: под горой Ай-Тодор близ Алушты при раскопках были найдены пифосы высотой около двух метров.
Зерно мололи на ручных мельницах из двух каменных жерновов. Пшеничная крупа и пшено приготовлялись в каменных и деревянных ступах. Просеивали муку через сито, сплетенное из сухожилий или конского волоса. В «Уставе Кафы» говорится, что один из сортов хлеба выпекался из смеси пшеничной и овсяной муки с ячменными отрубями.
Из технических культур сеяли только лен.
Садоводство и сбор дикорастущих плодов
Природные условия Крыма способствовали развитию садоводства и огородничества. Сады тянулись вдоль горных речек и ручьев. Плодовые деревья и овощи регулярно поливали при помощи целой системы канав.
Везде, где водоносные слои находились близко от поверхности, рыли колодцы. В горные селения вода доставлялась по водопроводам из керамических труб или каменных плит. Интересен водопровод из гончарных, хорошо обожженных труб с перепадным колодцем в с. Предущельном (б. Кош-Дегермен) Бахчисарайского района. Его трубы залегали на глубине 0,5 м от поверхности. Длина такой трубы — 0,45 м, наименьший диаметр — 8 см. Стыки их скреплялись известковым раствором, смешанным с толченым кирпичом. Для ответвления водопроводов и очистки воды служили высеченные из камня резервуары. Иногда их делали из каменных плит, щели между которыми промазывали таким же раствором.
Средневековые водопроводы обнаружены в Биюк-Сюйрене, Юрт-луке, Нижней Фоти-Сала, в поселении к северу от Каламиты, в Майруме и многих других местах Крыма.
Террасирование горных склонов получило в период средневековья большое распространение. Подпорные стены террас не только создавали более благоприятные условия для обработки почвы, но и удерживали ее от сползания и смыва.
Многие плодовые деревья росли в чаирах — на больших лесных вырубках, используемых под поля и огороды. Нередко чаиры представляли собой своеобразные сады, привитые на дикорастущих подвоях. Здесь же иногда пасли и скот. Остатки больших чаиров и следы поселений археологи находят в ныне заросших лесом верховьях рек Качи, Бельбека, Черной и других.
Сады и поля огораживали каменными заборами, сложенными из бута насухо или колючими живыми изгородями из терновника и ажины. В горном Крыму были распространены разнообразные сорта груш, яблок и слив. В садах росли также вишня, айва, персик, абрикос, миндаль, желтая и красная черешня, крупноплодная рябина, кизил, шелковица белого и черного сортов, грецкий орех, культурный орешник-фундук. Немало было мушмулы, ее прививали на айвовых деревьях, чтобы получать более крупные плоды. Повсюду в лесах горного Крыма можно встретить одичалое потомство этих некогда культурных растений. Эти деревья служат верным признаком того, что где-то рядом есть остатки средневековых поселений.
В хозяйстве средневекового Крыма виноградарство и виноделие.
унаследованные от античности, играли огромную роль. Их следы мы находим в долинах всех крымских рек, на побережье и южных склонах гор, обращенных к морю.
Закладку виноградника производили следующим образом. Плугом проводили глубокие борозды. В них делали углубления кольями из очень крепкого дерева или железными ломами. В углубления сажали чубуки с пятью-шестью глазками, оставляя над землей два глазка, засыпали их хорошей землей и заливали водой. Смотря по погоде, черенки поливались каждые три-четыре недели с осени, пока они не приживались. На следующий год землю на винограднике перекапывали и проводили канавки для полива. Разводили виноград и при помощи отводков.
В виноградарстве широко применялась прививка — она позволяла быстро размножать лучшие сорта и улучшать плохие.
После сбора винограда большая часть урожая поступала в давильни — тарапаны. В горах многие давильни вырубались в материковой скале или в больших камнях, отделившихся от скального массива. Как правило, такая давильня состояла из четырехугольной площадки для раздавливания ягод и резервуара для слива сока. Виноградный сок выдавливали сначала ногами, а затем под прессом — при помощи рычага с грузом. Возможно, что эти же давильни применялись и для получения фруктовых соков.
На вино шел не весь виноград. Часть его вялили на солнце и сушили в печах. Кроме того, из виноградного сока варили сироп, подобный античному «дефрутуму».
Виноградное сусло сливали в пифосы или вырубленные в скале ямы, обмазанные цемянковой штукатуркой. Выжимки помещали бродить в хорошо закрытые сосуды или в обмазанные глиной ямы. Вино бродило, а иногда и хранилось в пифосах, затем разливалось в просмоленные амфоры. Для домашнего хранения вина и его перевозки применяли двуручные круглодонные амфоры; для более мелкого разлива служили одноручные плоскодонные кувшины. Обломки тех и других в изобилии встречаются на всех средневековых поселениях Крыма. Подобные кувшины, как и амфоры, часто изнутри покрывали смолой — прием, находящий многочисленные аналогии в античном виноделии.
Тарапаны во многих случаях имели явно промышленные масштабы, что говорит о большом экономическом значении виноградарства и виноделия в жизни средневекового Крыма. В настоящее время в юго-западном предгорье известно 13 местонахождений тарапанов.
Живыми памятниками средневекового садоводства являются тысячелетние ореховые деревья у с. Улу-Узень (ныне с Генеральское), вековые деревья на Басмане и в других местах. Они хранят следы неоднократных прививок на стволах и ветвях. Кроме того, в лесах Крыма найдены и виноградные лозы, возраст которых насчитывает столетия. На тех местах, где они произрастают, археологи, как правило, обнаруживают развалины раннесредневековых поселений и следы виноделия.
Из огородных культур в средневековом Крыму выращивались огурцы, капуста, лук, чеснок, различная зелень. «Устав Кафы» сообщает их перечень.
Пчеловодство зародилось в Крыму еще в античное время и продолжалось в средние века. Известно, что венецианские купцы в 1237 г. выменивали на различные товары воск. «Устав Кафы» тоже свидетельствует, что население средневекового Крыма занималось пчеловодством. Крымский воск высоко ценили генуэзцы, вывозившие его в Италию.
Роль примитивных ульев играли выдолбленные изнутри обрубки древесных стволов и конусовидные корзины, сплетенные из тонких прутьев и обмазанные глиной. Для того чтобы взять мед, пчел окуривали дымом, и они погибали. Подобное «пчеловодство» немногим отличалось от бортничества — грабежа диких пчел, гнездившихся в дуплах деревьев или в естественных отверстиях скал.
Наряду с чаирным садоводством и бортничеством в средневековой деревне процветали и другие лесные промыслы: сбор дикорастущего хмеля, плодов шиповника, барбариса, ежевики, клубники, кизила, черешни, терна, дикой груши, яблони-кислицы, крупноплодной рябины. Отвар кизила считался наилучшим средством от всех болезней. Лечебное свойство приписывалось и рябине. Из диких плодов варили густой фруктовый сироп и делали различные напитки.
Основную массу плодов, как диких, так и культурных, вялили под специальными навесами или на скалах и кровлях жилищ. Груши и сливы подвергали копчению, для этого в чаирах или просто на лесных полянах устраивали специальные печи — коптильни. На Бойке сохранились развалины подобных печей, прямо на них выросли деревья, насчитывающие не одну сотню лет. Неподалеку имеются остатки средневековых полуземлянок с культурным слоем. По-видимому, население окрестных деревень в сезон созревания плодов временно переселялось в чаиры — к местам их сбора и сенокосов. О том же свидетельствуют и генуэзские документы. По находкам средневековой посуды эти временные поселения датируются XII—XV вв.
Животноводство
Письменных сведений о средневековом животноводстве в Крыму очень мало, а обильный остеологический материал, обнаруженный при раскопках, до сих пор не полностью обработан.
В 1237 г. венецианские купцы обменивали свои товары на кожи. «Устав Кафы» упоминает волов, коз, баранов, лошадей, свиней.
Быки были обычным рабочим скотом, тягловой силой, применявшейся на пахоте, при перевозках сельскохозяйственных грузов, дров, строевого леса и пр. Для перевозок употреблялись двухколесные повозки — арбы (особенно целесообразные в условиях горного Крыма) и четырехколесные мажары.
При изготовлении колесных осей и спиц использовались ясень, вяз и молодая древесина дуба и граба. О запряжках волов сообщает одна из средневековых надписей Мангупа.
Коровы местных пород (судя по найденным археологами костям) отличались малым ростом; их еще недавно существовавшее в горном Крыму потомство славилось высокой жирностью молока. Крупный скот пасся на лесных полянах, а овцы и козы в летнее время выгонялись на нагорные пастбища. Там же строились пастушьи хижины и загоны.
Осенью стада пригонялись на зимовье в долины или на южные склоны гор, где они паслись до самой весны.
Главную роль в средневековом животноводстве горного Крыма играли овцы и козы. Из их молока изготовляли различные сыры и другие продукты. В обиходе преобладали домотканые шерстяные ткани и вязанье. Типы шерстяных тканей, их окраска, узоры, а также связанные из шерстяной пряжи вещи были весьма разнообразны и отражали многоэтничность культуры местного населения.
О методах обработки продуктов животноводства в средневековом Крыму известно мало. Мясо, по-видимому, заготовляли двумя способами — засолкой и вялением. То и другое делалось не только для своих нужд, но и на сбыт городскому населению. Для хранения съестных припасов служили холодные пещеры или глубокие гроты. В подобных естественных погребах хранились и молочные продукты.
Подсобные промыслы и домашнее ремесло
Ремесла средневекового Крыма изучены мало. При раскопках раннесредневековых могильников юго-западного предгорья обнаружено много византийских вещей, попавших сюда и через Херсон, и из ремесленных мастерских самого Херсона. Однако многие изделия производились и на местах.
Кожевенное ремесло, вероятно, было развито скорее в городах, например, в Феодоро (Мангуп), где известна мастерская с каменными чанами для дубления кож — в овраге Табана-Дере (кожевенный овраг). В горах собирался желтинник для дубления сафьяна. По-видимому, деревня поставляла городским ремесленникам, а также местным и иноземным купцам первично обработанные шкуры. Дальнейшая обработка их требовала сложной технологии и осуществлялась в торгово-ремесленных центрах. Об этом можно судить по немногочисленным археологическим находкам кожаных вещей (например, по остаткам кожаной обуви из раскопок Баклинского могильника). В Кизил-Кобе найден кусок обивки кожаного седла. На хорошо выдубленной коже был орнамент, рисунок которого сохранился благодаря мелким игольным проколам от исчезнувшего шитья. Этот узор находит близкие аналогии в юго-западном Крыму, например, в отделке сбруи, седел, чепраков и щитов, нарисованных на фреске Трех всадников в одноименном храме Эски-Кермена (XII—XIII вв.).
Кожаные вещи (пояса, обувь и т. п.) того же типа, что и в Крыму, найдены на Северном Кавказе, в частности, при раскопках Змеевского могильника (XII в.).
Значительным подспорьем в хозяйстве средневековой деревни была ловля рыбы в горных реках (где до недавнего времени изобиловала форель). Рыболовные крючки обнаружены в Эски-Кермене и в пещерном поселении на Басмане.
В «Уставе Кафы» приводятся сведения о том, что население крымского побережья ловило устриц, бычков, камбалу, смаридию, скарпену, голею, скумбрию. Мелкие породы рыб ловили неводами, кефаль — сетью. Промышляли и дельфинов. Эти данные подтверждаются такими археологическими находками, как чешуя и кости рыб, раковины, грузила для сетей, рыболовные крючки и остроги.
Население деревень, прилегавших к лесным районам, охотилось на косуль, оленей, зайцев, лис. Кости этих животных встречаются при раскопках многих средневековых городищ и поселений (Гаспра, Ени-Сала и др.).
В хозяйстве деревни играл существенную роль лесной углеобжигательный промысел. Древесный уголь был предметом торговли с городом, применялся в кузнечном деле. Кузнечные инструменты нередко встречаются при археологических раскопках, а на одном из средневековых надгробий имеется изображение наковальни.
Сильно задернованные следы углеобжигания в виде больших ям, заполненных мелким углем, а затем заплывших, часто встречаются в крымских лесах. При археологических разведках на Бойке было обнаружено, что некоторые из угольных ям заросли могучими дубами, которым более 500 лет. Тут же, на Бойке, возле большого храма и поселения близ дороги открыты следы кузнечно-литейной мастерской — остатки горна, слитки железа, уголь, шлак. Подобные находки известны и в других местах.
Среди деревенских ремесел выделялось плотничество. Основными орудиями труда были топоры — двулезвийный и однолезвийный, изображения их встречаются на надгробиях.
В самой примитивной форме керамическое производство практиковалось и в домашних условиях. Им занимались преимущественно женщины. При раскопках средневековых поселений найдены разнообразные лепные сосуды, весьма примитивно сделанные и плохо обожженные (вероятно, в той же печи, в какой выпекали хлеб и варили пищу). При некоторых поселениях (например, Ласпи) имелись настоящие горновые печи, обжигавшие гончарную посуду, черепицу и плоский кирпич — плинфу для нужд своей деревни, быть может, и на продажу.
Обнаружены археологические следы прядения, вязания и ткачества. Известно множество глиняных пряслиц, примитивные веретена в виде волчка, чесалки и гребни для шерсти, простейшие домашние ткацкие станки, на одном из надгробий из д. Шурю имеется условное изображение детали ткацкого станка, а на надгробии из д. Бия-Сала изображены ножницы и линейка. Все это свидетельствует о деревенском портняжном ремесле.
Архитектура жилищ и планировка поселений
В Крыму до сих пор не раскопана целиком ни одна средневековая сельскохозяйственная усадьба. Исследованию подвергались главным образом храмы, отдельные жилые дома, в нескольких случаях хозяйственные постройки. Имеется лишь единственный пример, когда на основании материала археологических раскопок на Эски-Кермене был реконструирован средневековый дом XII—XIII вв., с двором и хозяйственными помещениями. Он был возведен на цоколе, сложенном на глиняном растворе. Стены — каркасные с сырцовым или глинобитным заполнением. Крыша, как и в домах Херсона, покрывалась плоской и желобчатой черепицей. На втором этаже была крытая веранда, характерная для сельских жилищ и в последующее время.
Около таких домов устраивались под открытым небом сводчатые печи для выпечки хлеба и варки пищи преимущественно в теплое время года.
Для построек употребляли местный дикарный камень и различные породы дерева: два вида дуба, граб и бук. Из сосны изготовляли доски. Легкие изгороди сооружали из держидерева, для кольев шел орешник. Часто устраивались живые изгороди из колючих и вьющихся растений.
На архитектуру поселений проливает свет изучение различных типов сельских усадеб, существовавших в деревнях горного Крыма вплоть до Великой Отечественной войны. Это, главным образом, одноэтажные строения из одного или двух помещений с односкатной, часто очень плоской кровлей на наклонных стропилах. В большинстве случаев такие дома были покрыты хворостом, соломой и глиной.
Имелись также одно- или двухэтажные здания с четырехскатной черепичной кровлей по дощатой опалубке с широким выносом концов стропил, обтянутых резными подборами и закрытых снизу дощатой подшивкой. Такие крыши в жаркое время года давали широкую тень на стены и окна.
Как правило, нижний этаж предназначался для хозяйственных нужд, нередко для содержания домашних животных, верхний служил жильем. Одна или несколько комнат такого дома имели двери и окна на галерею. Очень редко окна выходили на улицу.
В отношении хозяйственной планировки средневековые усадьбы делятся на два основных вида. Одни стоят непосредственно среди полей и виноградников (например, поселение на склонах горы Исар-Кая близ Гаспры). Другие комплексы жилых и хозяйственных построек удалены от возделываемых земель; они встречаются в горном Крыму так же часто, как и первые. К ним относятся усадьбы таких средневековых поселений, как Бага, Скеля, Ламбат, Артек и т. п.
Первые представляют собой отдельные, как бы разрозненные хозяйства, напоминающие миниатюрные хутора. Поселения, состоящие из таких усадеб, отличаются нерегулярностью, разбросанностью планировки.
Усадьбы второго типа образуют скученные поселения, спланированные наподобие пчелиных сот на террасированных каменистых холмах или крутых горных склонах. Одни из них (чаще приморские) имеют правильную, радиальную или прямоугольную планировку узких улиц и кварталов, а другие — более поздние — запутанную, словно лабиринт.
Для обоих видов поселений скученного типа характерно тесное размещение усадеб с максимальной экономией земли под постройками. Поля, сады и виноградники находятся в стороне — в долине или на хорошо орошаемых склонах. Многие черты оросительных систем, дорог, а в особенности большие террасы, укрепленные каменными подпорными стенами и барьерами, свидетельствуют о коллективном труде и, возможно, совместном общинном использовании отдельных земельных участков.
Характер землевладения и социальные отношения
Исследование аграрных отношений в средневековом Крыму крайне затрудняется скудостью письменных источников. Однако на основании археологических памятников, освещенных выше, можно сделать некоторые выводы.
При анализе археологических данных следует не выпускать из виду основные закономерности возникновения и развития феодализма — единого исторического процесса, охватившего всю Восточную Европу. Но это, конечно, не исключает и местного своеобразия феодальных отношений, возникавших в конкретных условиях каждой страны, в том числе и в Крыму.
В результате разложения семейной общины и дробления ее земель идет разорение и отрыв от общины ее обнищавших членов. Они вынуждены поселяться на землях феодалов и постепенно попадают в зависимость от них. Одновременно расширяются права феодала на землю и личность крестьянина, увеличиваются размеры феодальных вотчин.
Однако сохранилось и какое-то число относительно свободных общин, находившихся в косвенной зависимости от феодалов. Балканы и Кавказ дают яркие примеры такой двойственности. Она существовала и в средневековом Крыму. В частности, все поселения скученного типа можно отнести к числу земледельческих общин свободных крестьян, живших большими коллективами.
Из письменных источников известно, что в XIV—XV вв. во главе каждой греческой деревни, принадлежавшей генуэзцам, стоял протос — сельский староста. В частности, в деревнях, подведомственных Солдайе, староста избирался большинством голосов местных жителей, а затем утверждался консулом. Избирался также письмоводитель деревни.
Весьма важные сведения можно почерпнуть из преданий мариупольских или, как именуют они себя, «крымских греков». Ведь они — потомки тех выселенных из Крыма в 1778 г. коренных жителей, которые по указу царского правительства обживали пустовавшие земли Приазовья. Они основали г. Мариуполь и более 20 деревень (нынешний г. Жданов с окрестностями).
В период средневековья, когда предки их жили в Крыму, большинство земледельческих поселений Крыма подчинялось тимариотам — мелким феодалам, власть которых была, по-видимому, довольно относительной.
Некоторые общины оставались в той или иной мере свободными в течение всего средневековья. Они управлялись демогеронтами — старейшинами из народа (избиралось ежегодно 12 старейшин). Последние выбирали из своей среды председательствующего — своего рода деревенского старосту. Демогеронтов избирали из числа наиболее зажиточных и родовитых членов общины — архонтов. Совет старейшин распределял различные подати, в том числе и плату церкви за венчание, похороны, водоосвящение и другие требы; он же решал мелкие споры, руководствуясь обычаями; наблюдал за санитарным состоянием территории общины; опекал сирот и т. д.
Сохранение значительной прослойки свободных крестьян говорит о незавершенности процесса феодализации. В Крыму, как и на Кавказе, в непрерывной борьбе с кочевниками, взаимоотношения феодалов и крестьян могли долго сохранять в той или иной мере патриархальный характер, обусловленный необходимостью совместной борьбы против общего врага. Однако и в этих условиях происходило разложение независимой общины, ее разорение, отрыв от нее неимущих крестьян, которые расселялись на землях феодалов и попадали в крепостную зависимость.
Поселения разбросанного типа, как правило, примыкали к замкам или монастырям, т. е. крупным феодальным хозяйствам. По-видимому, в таких поселениях жили зависимые крестьяне.
Мы рассказали почти все, что известно о деревне средневекового Крыма. Пока нет прямых данных о собственности светских и церковных феодалов на землю, об их юридической и фактической власти над крестьянами, о формах феодальной ренты, о зарождении товарно-денежных отношений. Некоторый свет проливает на эту проблему «Устав Кафы». Согласно его статьям, на привозимые в Чембало продукты генуэзская администрация налагала пошлины. Вероятно денег, вырученных за продажу продуктов, иногда не хватало для коллективной покупки тех или иных вещей, нужных общине, и крестьяне вынуждены были искать кредита у генуэзских властей, что и нашло отражение в «Уставе». Весьма знаменательно, что в нем имеется специальный пункт: «О том, чтобы не давать взаймы общинам Готии». Речь идет о деревне первой половины XV в.
Ясно, что «общины Готии» не входили в генуэзские владения, так как в этом случае генуэзцы, используя свою власть, могли бы принудительно взыскать с них долги. Из самого термина «Готия» явствует, что общины находились на территории Таврики, в то время подчиненной княжеству Феодоро. Ясно также, что они были расположены сравнительно близко от генуэзских владений. Подобное соседство могло иметь место, например, в окрестностях Чембало, где как раз и преобладали (в стороне от замков и монастырей Феодоро) средневековые поселения скученного типа. Таким образом, на основании даже немногих свидетельств можно заключить, что в Крыму в первой половине XV в. свободные деревенские общины постепенно вступали на путь развития товарно-денежных отношений.
В заключение можно сказать, что многоотраслевое сельское хозяйство средневекового Крыма с применяемыми в нем орудиями труда и техникой земледелия стояло на том же уровне, что и в других византийских провинциях. Аграрные отношения в средневековом Крыму развивались так же, как и в других странах, подвластных Византии или испытывавших ее сильное воздействие. Влияние генуэзцев, соприкосновение с другими более развитыми странами Европы лишь ускоряло процесс феодализации средневекового Крыма и обостряло социальное расслоение его населения.
Во владениях «господ Феодоро». История Мангупского княжества
Один из скалистых останцев юго-западного Крыма между реками Бельбеком и Черной, где цепи предгорных холмов повышаются и незаметно сливаются с отрогами Главной горной гряды, носит название Мангуп. На плато Мангупа находятся руины большого (еще мало изученного) средневекового города. Некоторые историки полагают (впрочем, без твердых оснований), что в VI—VIII вв. н. э. он носил имя Дорос. Судя по письменным источникам и строительным надписям, в XIII—XV вв. этот город именовался Феодоро. Величина и относительное архитектурное великолепие его построек говорят о том, что он действительно мог быть столицей одноименного феодального княжества. С XV в. ряд русских, восточных и западноевропейских источников называет это место, как и в наши дни, Мангупом. Правители княжества именовались в генуэзских документах «господами Феодоро», а в русских — мангупскими князьями (в последних и само княжество тоже зовется Мангупским). Напомним, что территорию, которую оно занимало, средневековые источники часто называют «Готией». Мы будем придерживаться в основном русских источников.
Город Феодоро
Мангуп был не только крупным городским центром, но и первоклассной крепостью. Природные условия делали плато скалистой горы труднодоступным. С севера, где на плато можно подняться по трем крутым оврагам, город был защищен высокими стенами, усиленными многочисленными башнями. Часть этих сооружений хорошо сохранилась до настоящего времени.
Путь на Мангуп идет по цветущей Каралезской долине через сады и села Красный Мак (б. Биюк-Каралез) и Залесное. К югу, в километре от с. Залесного, открывается ущелье Джин-Дере. Мангуп выступает над ним четырьмя величественными скалистыми отрогами. Высота горы над уровнем моря более 500 м, а над окружающими долинами — около 200; высота скалистых обрывов достигает 40 м.
Одна из дорог на плато в свое время шла от подножия отрога Гелли-Бурун и выходила по балке Табана-Дере на плоскогорье. Ныне эта дорога местами размыта или заросла лесом.
Тропа, по которой можно подняться пешком, идет по оврагу Гамам-Дере. Этой тропой чаще всего пользуются туристы, тогда как другой, более длинный, путь по южным склонам Мангупа служит для подъема на автомашинах или лошадях.
Наиболее интересна и живописна древняя дорога с восточной стороны горы. Чтобы попасть на нее, нужно свернуть с шоссе в ущелье Джин-Дере и обойти Мангуп, оставив его справа. Дорога пойдет на юг до перевала, где нужно резко свернуть на правое ее ответвление. Вскоре откроется широкий вид на долину и горы к северу и востоку от Мангупа. Впереди постепенно вырастут восточные обрывы мыса Тешкли-Бурун с пещерами. На его краю видны уцелевшие постройки крепости. От Тешкли-Буруна до разрушенных ворот Мангупа средневековая дорога сохранила на всем протяжении крепиду из крупных камней.
Возле остатков ворот мы найдем наиболее раннюю кладку оборонительной стены, сложенной из хорошо отесанных квадров — крупных прямоугольных каменных блоков. Выше ворот можно взойти полевой тропе на плато.
На Мангупе были найдены монеты и обломки гончарной посуды первых веков нашей эры. Возможно, что это следы одного из убежищ того земледельческого населения позднескифского государства, которое под ударами готов и гуннов вынуждено было покинуть степи и долины в поисках места, менее доступного для кочевников. В конце V—VI вв. н. э. на мысе Тешкли-Бурун, по-видимому, было небольшое укрепление. После гибели в VIII—IX вв. оборонительных сооружений Эски-Кермена, являвшегося главным центром юго-западного предгорья, ту же роль стал играть Мангуп. Поэтому около небольшого зам ка постепенно возникает укрепленный город, растут оборонительные стены и башни. Они и теперь возвышаются к западу от главных ворот, образуя кольцо, запиравшее северные и западные подступы к Мангупу по балкам Капу-Дере (овраг, в котором ворота), Гамам-Дере и Табана-Дере. С юга город защищали вертикальные обрывы, где в немногих труднодоступных местах также были построены стены и башни.
Осматривать Мангуп надо с изрезанного искусственными пещерами восточного мыса Тешкли-Бурун (Дырявый мыс), где хорошо сохранилась оборонительная стена цитадели с воротами и руинами большого двухэтажного здания. Эти постройки отгораживают мыс от остальной части города. Они возведены не ранее X в. Об этом говорят оставшиеся на скале следы большой одноабсидной церкви возле самой оборонительной стены у обрыва. Церковь скорее всего располагалась внутри первоначального укрепления, а если учесть обнаруженные южнее в 40 м от нее раннесредневековые склепы (кладбище, как всегда, находилось вне населенного пункта), станет ясно, что ранняя, уничтоженная при перестройке, стена могла стоять где-то впереди той. которая дошла до наших дней.
На восточном мысу находилась цитадель Мангупа, построенная раньше города — в V—VI вв. В X в. она была перестроена, а в конце XV или в XVI в. использована турками, внесшими ряд изменений и усовершенствований. К X в. относятся оборонительная стена цитадели с воротами и большая башня — донжон. Ее верхний этаж служил жильем, а нижний мог являться арсеналом и складом. Она недостаточно изучена, и ее строительная периодизация пока не ясна.
Разителен контраст между внешней и внутренней сторонами башни. Наружный фасад (нижний этаж его лишен окон) наверху имеет узкие смотровые окна-бойницы, придающие зданию вид неприступного укрепления, каковым оно и являлось. Приветливый внутренний фасад на обоих этажах имеет широкие окна, украшенные роскошными резными наличниками, и парадный вход посредине. С этой стороны постройка носит ярко выраженный дворцовый характер. По местоположению, по роскоши наружной отделки и комфортабельности помещений это здание может претендовать на роль княжеской резиденции с большим правом, чем так называемый дворец (описанный ниже богатый дом) в одном из городских кварталов. Вероятно, цитадель Мангупа, которая сначала могла быть родовым укреплением местного князька, со временем получила значение городского кремля. Именно здесь с наибольшей вероятностью нужно искать жилище правителей Мангупского княжества.
Пройдя через ворота цитадели в самый конец мыса, мы увидим целый комплекс искусственных пещер, а перед ним — остатки большого помещения, наполовину вырубленного в скале. Это — казарма, а под нею в толще известняковой скалы — тюрьма с одиночными камерами, комнатой для стражи, местом допросов и пыток. Над тюрьмой, на каменной площадке мыса, стояла дозорная башня, следы которой ясно видны.
Возвращаясь обратно вдоль восточного края Тешкли-Буруна, можно осмотреть многочисленные искусственные пещеры, связанные между собой. Это остатки пещерных казематов, которые защищали восточные и южные подступы к Мангупу. Посреди комплекса казематов имеется вырубленная в скале церковь.
Неподалеку от ворот, посреди цитадели, видны остатки октагона — небольшой восьмигранной церкви с алтарем, по-видимому, княжеской капеллы. От октагона сохранились крупные хорошо обработанные камни нижнего ряда кладки. Ясно обозначается план всего здания с вырубленным в скале основанием. Этот памятник датируется временем около VIII в.
С самой высокой точки плато мы увидим остатки большой давильни для винограда. С бугра открывается вид чуть ли не на все Мангупское княжество. На юге — панорама Главной гряды Крымских гор. Слева видны все пять вершин массива Бойки — «почтенной Пойки», как гласит одна из мангупских надписей. Правее — Седам-Кая со скалистыми отрогами Сююрю-Кая и Сандык-Кая, на которых, как и на Бойке, есть остатки феодальных укреплений, подчинявшихся мангупскому князю. Левее Бойки вырисовывается силуэт Басмана с замком Кермен-Кая, а между ним и Бойкой, под горой Оксек, в районе сел Счастливое и Многоречье, — два дозорных укрепления на скалах Яманташ и Кипиа. К западу от Мангупа сверкает море возле Каламиты и устья р. Черной, левее виден силуэт большой башни генуэзской крепости Чембало. Ближе к Мангупу выглядывает из-за холмов Эски-Кермен. К северу тянутся холмы предгорья, а за ними в дымке горизонта тонут степи. Среди холмов справа выступают скалы у р. Качи с поселениями Тепе-Кермен, Качи-Кальон, Бурун-Кая. Видны Кырк-Ер (Чуфут-Кале) и другие укрепления. На востоке Чатыр-Даг и Демерджи отмечают отдаленные земли, которые были предметом вечных раздоров феодоритов с генуэзцами. За горами у моря лежат невидимые отсюда Алустон, Партенит, Горзувиты, Панеа…
На пути к среднему оврагу — Гамам-Дере — заметны заросшие кустарником развалины домов, ограды дворов, улицы. Это центральная часть средневекового города, для своего времени довольно значительного. Площадь его, замкнутая оборонительными стенами, равнялась 15—16 га. В заросших лесом развалинах хорошо прослеживается планировка города. Во многих местах заметны очертания площадей, улиц и переулков, расходящихся в разных направлениях от двух въездов в город с севера по оврагам Капу-Дере и Табана-Дере. Во многих кварталах можно различить очертания усадеб с их дворами, жилыми домами и хозяйственными постройками. На северных склонах городища, особенно в верховьях названного выше оврага, где находится источник хорошей питьевой воды, городские усадьбы были расположены террасами.
В районе оврага Гамам-Дере (Банный овраг), действительно, могла находиться городская баня. Город был хорошо обеспечен водой — на его территории и сейчас имеются два родника.
На западном краю густо застроенного района видны частично раскопанные остатки большого здания, так называемого дворца. Это каменное двухэтажное здание занимало площадь не менее 120 кв. м и было построено, вероятно, в XIV в. В конце этого же века или в начале следующего оно было разрушено пожаром. В 1425 г. его вновь отстроили. Здание существовало непрерывно, вероятно, до 1475 г., когда было разрушено окончательно.
Широкая каменная лестница этого дома вела на небольшую террасу, откуда можно было попасть в парадный зал, стены которого были украшены фресками, а наличники входов отделаны мрамором. Внизу находились служебные и хозяйственные помещения. С северной стороны терраса переходила в длинную галерею, поддерживаемую двумя рядами колонн. Галерея приводила к башне на северной стороне постройки. Большая часть обитателей Мангупа, как и всего населения княжества, была христианами. Тут имелось много храмов. Большинство из них построено из камня и стояло на площадях, но были и вырубленные в скале пещерные церкви. Наиболее крупная из каменных церквей, предполагаемая базилика Константина и Елены, считалась, наверное, главной. Она находилась неподалеку от описанного выше дома к северо-западу от него. Этот храм несколько раз горел и восстанавливался. Последнее его восстановление относят к концу XIV — началу XV в. Датировка этого здания до сих пор вызывает споры среди археологов. Одни считают, что она построена в VI в., другие полагают, что она возведена гораздо позднее.
Вероятно, в Мангупе, как и в других средневековых городах, были ремесленные кварталы. На эту мысль наводит, например, название оврага Табана-Дере (Кожевенный овраг). В его верховьях и сейчас видны высеченные в скале глубокие чаны для обработки кожи.
В верховьях Табана-Дере находились вторые городские ворота Мангупа, а недалеко от них с юго-западной стороны была караимская кенаса и кладбище. В низовьях оврага есть еще одна оборонительная стена, как полагают, XVI—XVII вв. Построена она была, по-видимому, караимами, вероятными потомками хазар.
Наиболее интересная из сохранившихся пещерных церквей находится в большом монастыре, расположенном на юго-восточном обрыве Мангупа, недалеко от главной дороги к городу. В ней сохранились остатки фресок XIV—XV вв.
Чтобы осмотреть монастырь, надо разыскать в юго-восточной части плато крутую тропу. Спустившись под южный обрыв скалы, следует свернуть вправо и пройти вдоль подошвы скал около 100 м. В одной из естественных пещер вырублена в скале лестница, которая ведет в широко открытый к югу верхний грот (тоже естественный), из него можно попасть в церковь, вырубленную в скале. Напротив нее расположены высеченные в толще обрыва кельи и хозяйственные помещения. От монастыря можно спуститься по узкой тропе на дорогу, которая обходит Мангуп с западной стороны и приводит в села Залесное и Красный Мак. Можно вернуться обратно на ту дорогу, по которой был сделан подъем на Мангуп, или спуститься туристской тропой по оврагу Гамам-Дере. В его верховье (внутри города) есть источник питьевой воды.
Феодоро — княжество
Феодальные города юго-западного Крыма, где сосредоточивались ремесленное производство и торговля, являлись в то же время церковными центрами. Есть основания считать, что в Мангуп был перенесен из Партенита центр так называемой Готской епархии. Сведения о ней сохранились в церковных документах, дошедших от средневековья, и по ним мы можем судить о территории княжества. Его границы не были стабильными. В течение рассматриваемого нами времени они колебались по мере того, как видоизменялась экономическая и политическая зависимость княжества от тех или иных соседних и даже отдаленных государств.
В XIII и начале XIV в. владения княжества, по-видимому, охватывали все северные склоны западной части Крымских гор до левого берега р. Качи на севере. С востока в его границы входили верховья Качи и Альмы. Здесь, как уже говорилось, некоторое время соседом Мангупа было княжество Кырк-Ер. На юге Мангупу принадлежало (более или менее прочно) все побережье от Алушты до Балаклавы, попавшей в руки генуэзцев. На западе, где княжество граничило с предполагаемыми землями Херсона, находились полузависимые от Мангупа «общины Готии», расположенные вокруг Балаклавы и в Байдарской долине. Со второй половины XIV в. и эта территория, видимо, каким-то образом вошла в состав Мангупского княжества, о чем косвенно свидетельствует булла папы Иоанна XXII (1333 г.), передающая церковную власть над нею митрополиту «Готии».
После захвата татарами Чуфут-Кале северо-восточной границей княжества становится левый берег Качи. К концу XIV в. оно теряет часть земель на южном побережье, номинально в него входивших, но «уступленных» хозяевами положения — татарами — генуэзцам по договору 1380—1381 гг. В середине же XV в., судя по генуэзским письменным источникам, Алушта подчиняется мангупским феодалам и западнее нее весь южный берег, кроме Балаклавы, принадлежит Феодоро. В то же время целый ряд прибрежных крепостей остается в руках генуэзцев.
Вопрос о времени возникновения Мангупского княжества и этапах его формирования еще не вполне выяснен. Надо полагать, что оно уже существовало до татарского нашествия. О существовании княжества в XIII в. свидетельствуют надписи, связанные со строительством крепостных стен на Мангупе. К концу XIV в. относится упоминание о мангупском князе Дмитрии, воевавшем против литовцев на стороне татар вместе с соседним князем «Киркельским» (видимо, главой княжества Кырк-Ер с центром в Чуфут-Кале). Это известие позволяет предполагать, что Мангупское княжество в годы татарских нашествий сумело сохранить свою внутреннюю целостность и, быть может, ограничиться признанием власти ханов над соседней территорией и уплатой им дани.
XV век — до момента гибели княжества в 1475 г. — является временем его наибольшего политического и экономического подъема. Этот период освещен некоторыми письменными источниками.
Территория Мангупского княжества была заселена сравнительно густо. Об этническом составе его населения данных мало, однако, как уже было сказано, можно признать, что оно было многоэтничным и в основном состояло из огре́ченных сарматов и аланов, ранее смешанных с потомками тавров, скифов, а потом и прочих народностей, попадавших на территорию полуострова. Больше всего тут жило греков, за ними по численности шли караимы, армяне и принявшие православие татары.
На Мангупе развивались городские ремесла, в основном гончарное. О его высоком уровне можно судить по найденным обломкам поливной посуды, среди которых особенно интересны фрагменты двух чашек с вырезанным на их доньях именем Исаака, возможно, мангупского князя (1471—1474 гг.), известного по письменным источникам.. Керамическое производство было достаточно развито на всей территории княжества. Об этом говорят многочисленные обломки и целые экземпляры разнообразной красноглиняной посуды и огромных пифосов, найденные не только на самом Мангупе, но и собранные на остатках соседних поселений XIV—XV вв. Они не могли быть привезены из Херсона, так как он в то время уже перестал представлять собой ремесленный и торговый центр. В большинстве случаев это изделия местных гончаров.
Раскопки дают разнообразные железные вещи — наконечники стрел, поясные пряжки, ножи, крючки, гвозди. Все это также изделия местных кузнецов. Найдены на Мангупе бронзовое литье и кованые вещи из меди, а также ряд предметов из кости — украшения ларцев, коробочки, пуговицы, резные накладки на ручки ножей и т. д.
Значительное развитие строительного и камнерезного дела отражено в крепостных сооружениях XIV—XV вв., жилых домах и надгробных памятниках, которые украшались особенно сложной орнаментальной резьбой.
Экономический подъем княжества в XIV—XV вв. вызвал рост его внутренней и внешней торговли. Оттесненное от южнобережных портов генуэзцами, стремившимися подчинить себе всю торговлю на Черном море, оно находит силу создать собственный порт в устье р. Черной. Для защиты его в 1427 г. перестраивается крепость Каламита (Инкерман). Археологические раскопки слободы около крепости (1950 г.) дают представление о значительности торговых операций Каламитского порта. На территории слободы обнаружено много зерновых ям, большое количество обломков разнообразной посуды, привезенной из Малой Азии, Закавказья, с Кавказа и из других мест. О том же говорят и раскопки на Мангупе.
Известно, что через Каламиту вывозилось значительное количество татарской кочевнической продукции (скот, кожи, шерсть и др.). Не гнушались в Каламите торговать и невольниками, захваченными татарами во время набегов на Украину, Русь, Польшу, Литву. С XV в. невольников сбывали главным образом в Турцию. Каламита обозначена на морских картах XV в.
После угасания Херсонеса Каламита стала главным портом для предгорных районов юго-западной части Крыма. Старый торговый путь из степей в Херсонес теперь заканчивался возле нее. Внутренние торговые пути Мангупского княжества проходили к ней по речным долинам. В то же время горные перевалы из Байдарской долины в Ласпи, перевал Кебит-Богаз, приводивший в район Алушты, и другие соединяли северную часть княжества с южным побережьем.
На Мангупе найдены надписи, высеченные на камне. Большинство из них относится к XIV—XV вв. Они говорят о военных столкновениях обитателей города с нападавшими на них кочевниками, о крепостном строительстве. Надписи сделаны на греческом языке, в то время преобладавшем в юго-западном Крыму и на побережье полуострова.
История мангупского княжеского дома еще далеко не изучена. Ф.А. Брун полагал, что владетелями Мангупа были выходцы из Трапезунда — представители знатного армянского рода Гаврасов, находившихся в Крыму с XII в. в качестве византийских топархов — наместников. В дальнейшем они основали в юго-западном районе полуострова самостоятельное феодальное княжество. Можно предположить и другое: князья Мангупа могли быть потомками местных феодалов, принявших христианство.
Первое имя, твердо связанное с Мангупом, дошло до нас в надписи, найденной в базилике при раскопках в 1913 г.: «…построена эта башня верхнего города почтенной Пойки — помощью божией и святого Димитрия и попечением всечестнейшего нашего Хуйтани сотника [достойного] всякой чести и [совершено] восстановление Феодоро, вместе с Пойкой построены в 6870 году» (то есть в 1361 1362 гг.).
Исходя из этой надписи, можно сделать вывод, что Хуйтани правил княжеством в 60-х годах XIV в. Далее, по-видимому, правил Василий, а затем сын его Стефан, который в конце XIV или начале XV в. вместе со своим сыном Григорием выехал в Москву, где положил начало роду князей Ховриных-Головиных. Дочь Стефана Мария в 1426 г. вышла замуж за трапезундского правителя Давида Комнина, а второй сын Алексей сделался князем Мангупским и правил до 1434 г., видимо, до дня своей смерти.
Его сын, тоже Алексей, княжил в 1434—1456 гг. Он отмечен источниками в связи с отнятием у генуэзцев в 1433 г. Мангупским княжеством крепости Чембало, когда он (еще княжичем) попал в плен, но вскоре был освобожден и стал править в Мангупе.
За ним следует известный но письменным источникам князь, носивший татарское имя Олубей или Улубей (1456—1471 гг.). Некоторые историки приписывают ему и христианское имя Иоанн. Надо полагать, что он был братом Алексея (Алексеевича). Дочь Олубея Иоанна стала женой Стефана, господари Валахского.
С 1471 г. по апрель 1475 г. княжеством управлял Исаак (в русских источниках XV в. Исайко), брат Алексея и Олубея. В апреле — мае 1475 г. незаконно правил один из сыновей Олубея, имя которого неизвестно. Наконец, последним мангупским князем был старший сын Олубея Александр. Он сверг своего брата и находился у власти до последних дней существования самого княжества.
Интересны политические связи, которые мангупский княжеский дом имел или предполагал иметь с правителями соседних стран. Эти связи, особенно родственные, отражают политическое значение княжества в Северном Причерноморье в конце XIV—XV вв. Мангупские князья подчеркивали свое родство с византийскими императорами. Гербы, высеченные на камнях вместе с надписями, сообщавшими пышные титулы князей, украшались сложными монограммами, крестами и изображениями двухглавых византийских орлов.
Но как внешне блестяще ни выглядел в этих надписях Мангуп, фактически княжество постоянно испытывало зависимость от более сильных соседей и вступало с кем-либо в открытую борьбу только тогда, когда чувствовало за собой чью-то сильную поддержку. Есть данные о том, что в середине XII в. феодалы юго-западного Крыма вместе с Херсоном тяготели к Византийской империи. Затем с начала XIII в. они подчинились Трапезунду и ежегодно отправляли его императорам подати.
Начавшиеся с 1223 г. набеги татарских орд на крымские города и селения первоначально не достигали пределов Мангупского княжества. Но в середине XIII в. (1242 г.) итальянский писатель Марино Санудо Торселло отмечает опустошительный набег на владения Мангупа. Особенно страшным был разгром юго-западного Крыма ордами Ногая в 1299 г. Тогда был уничтожен Эски-Кермен, захвачены и разграблены Чуфут-Кале и Херсон. Возможно, от этого набега пострадал и сам Мангуп. Следствием набегов татар, а затем и их оседания в XIV в. в районе нынешнего Бахчисарая явилась зависимость княжества от татар.
Развернувшаяся в XV в. борьба Мангупа с генуэзцами происходила с молчаливого согласия татар, извлекавших политические выгоды из этой распри. Имело значение и то, что оседлое земледельческое население давало татарам необходимые им продукты сельского хозяйства и ремесленные изделия. Через порт Каламиту татары вели обширную торговлю. Православная церковь княжества, как и его правители, по-видимому, не чинила этой торговле ни малейших препятствий и несомненно извлекала из этого существенную пользу. В свою очередь татары, как позднее и турки, проявляли по отношению к христианскому духовенству в Крыму крайнюю терпимость.
В некоторых случаях поддержка Мангупа татарами была вполне реальной. Во время вооруженной (подстрекавшейся татарами) борьбы феодоритов с генуэзцами за Чембало на стороне первых появились татарские войска, что оказало решающее влияние на исход этого столкновения.
Всегда сложными и в основном враждебными были отношения княжества с генуэзцами. Старый морской путь из крымских торговых городов в Средиземноморье уже с первой половины XIII в. перешел к итальянцам. В 1350 г. генуэзцы запретили даже византийским торговым судам плавать по Черному и Азовскому морям, заходить в Дон и появляться в Херсоне.
В то же время договором 1380—1381 гг., заключенным генуэзцами с татарами, все южнобережные земли княжества стали считаться генуэзскими. А это бесспорно расценивалось мангупскими князьями, как захват их исконных владений. В свою очередь генуэзцы полагали, что к ним на основании этого договора могут перейти земли всей «Готии» и расценивали мангупских князей как незаконных владетелей чуть ли не самого Мангупа.
Особенно острая борьба Мангупа с генуэзцами развертывается в первой четверти XV в. Она отразилась в генуэзской инструкции по управлению ее черноморскими колониями (1458 г.), где говорится о князе Теодоро (Феодоро) и его братьях, что они «не должным образом занимают Готию, принадлежащую народу Кафы; вопреки праву и привилегиям Кафы они открыто сооружают гавань в Каламите и там же грузят и разгружают суда к тяжкому ущербу податей Кафы».
Блестящими для княжества были годы правления Алексея старшего. Он называл себя пышным титулом «владетеля Феодоро и Поморья». Быть может, именно Алексей и восстановил великолепный дом и базилику на Мангупе, крепость Каламиту и большой храм в Партените. Этот период заканчивается вооруженным столкновением с генуэзцами.
Поздней осенью 1433 г. при поддержке восставшего против колонистов населения Чембало Алексей выгоняет генуэзцев из этого укрепления. Овладеть им вновь Генуе удалось лишь через год. Для этого пришлось послать флот из 21 судна и армию в 6 тыс. человек. Летом 1434 г. генуэзцы вернули себе Чембало, а Каламиту сожгли. Но она вскоре была возвращена княжеству.
После взятия турками Константинополя (1453 г.) верховные власти Генуи поняли, какая опасность нависла над их колониями на Черном море. Это заставило их стремиться к смягчению обострившихся отношений с Мангупом. Генуэзские документы середины XV в., характеризующие по-прежнему агрессивные настроения генуэзцев по отношению к княжеству, говорят и о дальновидных дипломатических маневрах властей Кафы. Приведем один из таких примеров. 6 сентября 1455 г. кафинский военный инженер Джиованни Пиччинино писал протекторам Банка св. Георгия, которому с середины XV в. принадлежала Кафа и все итальянские колонии в Крыму : «Много раз предстоял я перед господами консулом и массариями, предлагая, что с небольшим отрядом возьму крепость Феодоро, но они оставались глухи к моему предложению. Поэтому я вас прошу дать распоряжение вышеназванным консулу и массариям, чтобы они мне дали хотя бы сто человек, которые вместе с кораблем отправились бы со мной в Чембало. Без сомнения с моим искусством я возьму названную крепость; если мне будет дано сто человек, то я не сомневаюсь, что вся Готия будет под Вашей властью».
Подобный авантюризм никак не соответствовал политике генуэзских властей. В 1456 г. протекторы Банка св. Георгия писали в Кафу: «Мы полагаем, что будет иметь в высшей степени важнее значение, если светлейший властелин Феодоро будет сочувствовать нашим планам. Ему мы пишем письмо, экземпляр которого вы найдете в пакете. Мы убеждаем вас, чтобы вы это письмо или доставили властителю Феодоро или придержали его, в зависимости от создавшихся условий, если это будет полезнее. Мы все убеждены, чтобы вы старались с этим властителем иметь дружеские и мирные отношения, так как по мнению всех опытных людей Кафы, его дружба в это время для города в высшей степени полезна».
Наконец, в 70-х годах XV в. сложились довольно дружественные отношения между княжеством и генуэзцами. Мангупский князь Исаак посетил Кафу и, по-видимому, заключил с генуэзцами какое-то мирное соглашение. Однако нависшая над Крымом реальная опасность турецкой агрессии заставила генуэзских торгашей раболепно и вероломно подчиниться надвигающемуся врагу. Они поспешили отправить султану добровольную дань, настаивая на том, чтобы подобное же приношение сделал и мангупский князь, который от этого отказался.
Из русских документов XV в. известно, что о Мангупском княжестве хорошо знала Москва. Великий князь Московский Иван III собирался породниться с мангупскими князьями — женить своего сына на дочери Исаака. После предварительных переговоров побывавшего в Мангупе в 1474 г. русского посла Беклемишева боярин Алексей Старков, направленный в 1475 г. Иваном III в качестве посла к крымскому хану Менгли-Гирею, должен был посетить Мангуп, передать Исааку и его княгине подарки и поклон, сделать особый «поминок» дочери Исаака и начать переговоры о сватовстве. Но Старкову не удалось выполнить это поручение, так как к моменту прибытия его в Крым Мангуп был уже в руках турок.
В течение почти 30 лет назревал захват турками берегов Северного Причерноморья. Первое нападение их флота на берега Крыма произошло в 1447 г. Вскоре последовал повторный визит в 1454 г. Под нажимом военно-морских сил турок консул Кафы согласился платить ежегодную дань, а турецкий флот, получив нужный ему провиант, на обратном пути в Константинополь опустошил беззащитные поселения южного берега Крыма.
В 1475 г. Мангупское княжество одиноко стояло лицом к лицу с сильнейшим из своих врагов.
К тому времени, в самом начале 1475 г., умер князь Исаак. Узнав о смерти отца, Александр, старший сын и наследник, гостивший у своего шурина — Валахского (Молдавского) господаря Стефана, поспешил в Крым. Высадившись, как предполагают, в Ласпи и умертвив захватившего престол брата, он на третий день при помощи трехсотенного отряда валахов, прибывших с ним, вступил во владение отцовским наследством. Это произошло накануне осады Кафы.
В июле 1475 г. турецкая армия подошла к Мангупу, но встретила отчаянное сопротивление его защитников. Выдержав пять штурмов, Мангуп пал только в декабре. Его защитники, изнуренные голодом, сложили оружие. Город был разграблен. Многие из уцелевших жителей были уведены вместе со всей княжеской семьей в рабство.
Однако жизнь на Мангупе угасла не сразу: он сделался на долгое время главной цитаделью турок, резиденцией кади, ведавшего большим кадылыком (округом), оставленным турками за собой. В старом замке, капитально перестроенном, стоял до XVIII в. турецкий гарнизон. Затем крепостью недолгое время владели татары, а после присоединения Крыма к России Мангуп за ненадобностью окончательно пустеет.
От Боспорского царства до Тмутараканского княжества. Восточный Крым в V—XII вв.
Раннесредневековая история восточного Крыма изучена еще недостаточно. Письменных источников уцелело мало, а археологические работы только начаты.
Основным памятником раннего средневековья для Керченского полуострова, оказавшегося в первых веках нашей эры едва ли не главной на Крымском полуострове ареной бурных исторических событий, является бывший Пантикапей, на месте которого стоит современная Керчь.
Как известно, Боспорское царство в конце IV в. было разгромлено гуннами. Однако жизнь на его территории не прекратилась. Столица царства — Пантикапей — подверглась сильному разрушению, но быстро ожила и под названием Боспор в V—VI вв. стала довольно значительным торгово-ремесленным городом, центром Боспорской епархии. Необходимо отметить, что христианство распространилось на Боспоре, по-видимому, с IV в., но главным образом среди социальных верхов. К этому времени относится большинство из наиболее ранних найденных здесь христианских надгробий и склепов с росписью, включающей христианскую религиозную символику — кресты, монограммы Христа, изображения голубей, павлинов, виноградных лоз и чаш.
Раннесредневековый Боспор
После гуннского нашествия город занимает лишь прибрежную часть античного Пантикапея. Прежний центр — акрополь Пантикапея на горе Митридат — становится христианским могильником. Уцелевшее сармато-аланское и греческое население бывшего Боспорского царства расселяется в близлежащих от города старых поселениях. Поселения эти благодаря торговле с кочевниками и, вероятно, со славянскими племенами Приднепровья начинают вновь развиваться как ремесленные и торговые пункты. Через Боспор в Константинополь идут дорогие меха и другие товары, искони поступавшие с севера и северо-востока по древним караванным путям.
Господство гуннов тяжело отразилось на земледельческом населении Керченского полуострова. Многие поселения, покинутые жителями, были разграблены и разрушены.
Византия, для которой Боспор представлял интерес как важный стратегический и торговый пункт, стремилась подчинить город своему влиянию, и в начале VI в. Боспор признал политическую зависимость от Византийской империи. «Боспоритяне в давности были автономны, но недавно подчинились царю Юстину», — указывает Прокопий Кесарийский.
Сперва Византия пыталась осуществить свои планы через гуннских правителей. Но это оказалось ненадежным. Так, при императоре Юстиниане I один гуннский царевич из племени, кочевавшего около Боспора, принял в Константинополе христианство и стал служить византийцам. Когда этот ставленник империи начал переплавлять на монету золотых и серебряных идолов, возмущенные соплеменники убили его, перебили византийский гарнизон и захватили Боспор.
Для овладения Боспором Юстиниану I пришлось снарядить военную экспедицию. Город был взят и включен в состав Византийской империи, на жителей Боспора, занимавшихся главным образом мореходством, была наложена натуральная морская повинность. Они должны были поставлять Византии суда, их оснастку и другое морское снаряжение.
Боспор был превращен Юстинианом в сильную крепость.
В окрестностях Керчи — на окраине поселка Аршинцево, где ведутся раскопки античной Тиритаки, — можно осмотреть остатки средневекового поселения и базилики V—VI вв. Поселения VIII—IX вв. оставили свои следы на местах ряда античных городов и поселений Керченского полуострова: например, возле с. Ивановки (20 км к западу от Керчи), где находился древний Илурат; близ с. Героевского (на мысу Эльтиген); у с. Мысовое на берегу Азовского моря.
С целью закрепления своего политического и идеологического господства Византия упорно насаждает среди покоренных язычников христианство. Языческая религия, требуя в основном формального соблюдения внешних обрядов, оставляла известный простор для мысли, тогда как христианство духовно закабаляло человека — требовало безоговорочного признания религиозных догм, слепой веры в божественность императорской власти и беспрекословного выполнения воли императора. В городах Боспора — Тиритаке и других менее значительных местах — строятся базилики. Своей монументальностью и роскошью, своим «благолепием» они должны были укреплять веру новообращенных христиан и воздействовать на сознание тех, которые еще не приняли новую веру.
Архитектурные детали для украшения храмов — мраморные колонны, капители и т. д. — в готовом виде привозились из-за моря. Например, мраморные капители и колонны трехнефной базилики в Тиритаке были доставлены сюда из каменоломен острова Проконнеса.
Еще в IV в. ремесленники Боспора изготовляли многочисленные украшения (в основном из серебра и бронзы), своеобразные по стилю и богато отделанные позолотой, вставными полудрагоценными камнями или цветными стеклами: фибулы (застежки для плащей), пряжки и т. д. После гуннского разгрома ремесла Боспора пришли в упадок, но производство ювелирных изделий — более упрощенных, без драгоценных инкрустаций, главным образом литых пальчатых бронзовых фибул — продолжалось в других местах восточной Таврики. В VI—VII вв. эти украшения были широко распространены среди славянских племен Приднепровья, что свидетельствует о тесных и разнообразных связях южной Руси с восточным Крымом уже в то время.
В середине VI в. в районе Алтайских гор и в степях Семиречья образовался союз кочевых племен, говоривших на тюркских языках — Тюркский каганат, который вскоре распался на две части — западную и восточную. Западные тюрки вторглись в Среднюю Азию, и, продвигаясь на запад, распространили свою власть до Северного Кавказа и степей Северного Причерноморья. В 576 г. они перешли Керченский пролив, осадили и взяли Боспор, но через некоторое время отступили из-за внутренних раздоров.
В 590 г. Византия восстанавливает свою власть в Боспоре.
Еще раз о хазарах
В VII в. новый удар по городам и поселениям восточного Крыма, ожившим было после гуннского опустошения, нанесло хазарское нашествие. Очень пострадал, но все же уцелел Боспор. Почти прекратились прежде оживленные сношения городов Таврики с районами Приднепровья и Приазовья. Все это сильно сократило ремесленное производство и торговлю и привело к экономическому упадку восточного Крыма.
На рубеже VII—VIII вв., при императоре Юстиниане И, Хазарский каганат, как известно, вел борьбу с Византией за Крым. Но вскоре между хазарами и Византией устанавливается союз: они объединяются против арабов. Поэтому Византия, несмотря на захват хазарами ее владений в Крыму, установила и поддерживала с ними в VIII—IX вв. мирные отношения. Для того, чтобы подчинить их своим интересам, Византийская империя и арабский халифат пытались навязать хазарам свои религии — христианство и мусульманство. Но хазарская правящая знать, стремясь к независимости, предпочла иудейство, переняв его от евреев, появившихся в это время в восточном Крыму и на Кавказе. Однако основная масса хазар-кочевников по-прежнему исповедовала идолопоклонство, а среди оседлого хазарского населения городов появилось немало христиан и мусульман.
Коренное христианское население в подвластных хазарам городах восточного Крыма пользовалось самоуправлением, поддерживая независимые торговые и церковные связи с Византийской империей. Именно в это время Сурож, сильно укрепленный и богатый город, приобретает значение важного религиозного центра. Так, в VIII в. епископ Стефан Сурожский возглавил на востоке Крыма движение против иконоборчества. Сурож, как и другие города Таврики, служил убежищем для иконопочитателей, преследуемых в византийских владениях. Это может рассматриваться как свидетельство его политической независимости от Византии.
Вторжение мадьяр на территорию западных областей Хазарии на рубеже VIII—IX вв. и угроза со стороны древнерусского государства принуждает хазар укреплять свою оборону. В 834 г. они с помощью Византии, заинтересованной в их борьбе против Руси, строят на Дону, на своей северной границе (в районе нынешнего Цимлянского водохранилища), крепость Саркел. В это время власть хазар в Крыму носит уже номинальный характер. Византия, занятая тяжелой борьбой с арабами и болгарами, также утрачивает здесь свое влияние. В Северном Причерноморье до конца IX в. наступает затишье.
Поселения VIII—IX вв.
Благоприятная обстановка VIII—IX вв. способствовала оживлению экономической и культурной жизни в прибрежной полосе восточного Крыма. Поблизости от Боспора, на развалинах античных городов Тиритаки, Илурата, Мирмекия, Киммерика вновь возникают поселения, изучение которых в последние годы развертывается все шире и шире. Все эти памятники раннесредневековой истории восточного Крыма имеют важное научное значение и представляют несомненный интерес для туристов.
На побережье юго-восточного Крыма открыты такие средневековые поселения и укрепления, многие из которых выросли на местах античных селищ и городищ. Поселения VIII—IX вв. — около с. Мелового на р. Зуе, а также на берегах Салгира — свидетельствуют о том, что оживление затронуло центральные и предгорные районы полуострова.
Между Алуштой и Судаком вдоль шоссе и на всем берегу можно встретить следы, а иногда и остатки построек целого ряда поселений указанного времени. Одно из них находится в устье р. Ворон близ с. Морское (б. Капсихор), где при плантажной вспашке грунта под новые виноградники были открыты пифосы, в которых хранилось вино. Многочисленные обломки гончарной посуды, золистый грунт, местами обломки печины и обожженные до красноты камни свидетельствуют о том, что на месте современного села находилось средневековое приморское поселение, обитатели которого занимались рыболовством и виноделием. Об этом говорят находки, добытые в земле или поднятые со дна моря современными рыбаками: средневековые амфоры, рыболовные крючки и грузила, обломки железных якорей.
Другое поселение того же времени находилось у подножия Чобан-Куле, большого укрепления, впоследствии превращенного генуэзскими сеньорами Гуаско в свое феодальное гнездо. По берегам ручья, впадающего здесь в море, археологи раскопали три гончарные печи (а всего их более 20), в которых обжигались глиняные амфоры. Печи хорошо сохранились.
Подобные же поселения были открыты и в других местах побережья — на холмах выше с. Приветное, у дороги на Белогорск, в Канакской балке (ближе к Алуште).
Посещение подобных памятников придает особую привлекательность путешествию по этим местам, где современное оживленное шоссе и виноградники, здравницы и дома отдыха, утопающие в зелени среди голых скал и выжженных зноем рыжих холмов, так удачно сочетаются с древностью.
Все раннесредневековые прибрежные поселения восточного Крыма были связаны между собой общностью материальной культуры. В частности, одинаковы их жилые дома, глиняная посуда и другая утварь; погребение мертвых совершалось здесь по одному христианскому обряду.
Прямоугольные, обычно двухкомнатные жилые дома занимали по 30—40 кв. м и сооружались на каменных основаниях. Стены, часто сложенные «в елку», были каменными или сырцовыми. Помещения отапливались большими печами, похожими по своему устройству на печи в домах Боспора позднеантичного времени. Дома часто покрывались плоской черепицей, реже — глиной, смешанной с соломой. Полы были глинобитные. К жилым зданиям примыкали хозяйственные постройки. В них при раскопках неоднократно встречались вкопанные в землю пифосы разной величины.
Население занималось ремеслом, торговлей, земледелием, побочно разводило крупный и мелкий рогатый скот. Свиней и лошадей было немного.
Трудно сказать, какими культурами засевались поля, так как раскопки поселений восточного Крыма почти не производились. Однако обнаруженные почти в каждом исследованном доме каменные жернова указывают на преобладание зерновых культур.
Среди поселений восточного Крыма VIII — первой половины X в. выделяется, как по размерам, так и по выгодному географическому местоположению приморское поселение на холме Тепсень в пос. Планерском (б. Коктебель). Занимало оно 20 га, но крепостных стен, по-видимому, не имело. Это по существу был город; в его порту подводными исследованиями обнаружены остатки мола, защищавшего гавань от штормов и сложенного из больших андезитовых камней. В поселении было пять христианских храмов, среди них один из самых крупных средневековых храмов Крыма (размером 37,5 на 21 м). По-видимому, в VIII—X вв. здесь находился один из религиозных центров восточного Крыма.
Поселение в пос. Планерском получило широкую известность в археологической литературе. Здесь на ул. Айвазовского оставлены незасыпанными (для экскурсионного осмотра) остатки двух больших домов VIII—IX вв., а также могилы, обложенные каменными плитами, и надгробные памятники.
К югу от пос. Планерского, на мысе Мальчин, тоже есть остатки средневекового поселения. Прослеживаются основания жилищ, встречаются многочисленные обломки гончарной посуды того же времени, что и на Тепсене. Вокруг Тепсеня обнаружен и целый ряд других мелких поселений.
Города и поселения восточного Крыма испытывали большую потребность в торговой и домашней таре и различной посуде. Это вызвало рост, а иногда и специализацию гончарного дела. Так, в мастерских, обнаруженных у с. Мелового, было широко поставлено производство амфор. Здесь открыто несколько больших печей, только в одной из них можно было одновременно обжигать более полутораста таких сосудов. С товарами они попадали на Дон и Донец, в земли, занятые славянами; расходились они и по берегам Крыма.
Большое количество местных гончарных изделий — пифосов, круглодонных амфор, плоскодонных высокогорлых кувшинов с плоской ручкой, вьючных фляг — обнаружено на Тепсене и в окружающих его поселениях. Столовая посуда представлена здесь небольшими горшками и одноручными кувшинами типа ойнохой с фигурно изогнутым венчиком, а кухонная — широкими плоскодонными горшками. Каждый сосуд обычно украшался гребенчатым волнистым орнаментом. Лепные сосуды встречаются редко. Найдены обломки стеклянных тонкостенных бокалов на круглых ножках. Эти бокалы по своей форме близки к позднеантичным стеклянным бокалам Пантикапея.
По всей вероятности, стекло вырабатывали здесь (обнаружено большое количество стекольного шлака). Существовало тут и ювелирное производство. В большом поселении на холме Тепсень найдены литейные формы для отливки различных бронзовых вещей: поясных блях, серег и украшений конской сбруи.
Вопрос о культуре и этническом составе населения восточного Крыма VIII—X вв. пока остается открытым. Некоторые исследователи, сопоставляя формы отдельных видов посуды, главным образом кухонных горшков и глазурованных сосудов, относят поселения восточного Крыма к так называемой салтовской культуре, широко распространенной в VII—IX вв. на Дону, Донце и в Приазовье. Действительно, элементы этой культуры в восточном Крыму встречаются. Однако в могильниках восточнокрымских поселений нет характерных салтовских погребений — сводчатых подземных камер и узких грунтовых ям с характерным для этой культуры инвентарем. Не встречено в Крыму и салтовских прямоугольных домов-полуземлянок со столбовой конструкцией кровли или круглых временных юртообразных жилищ. Другие исследователи всю найденную в восточном Крыму посуду с линейным и волнистым орнаментом относят к славянской керамике, хотя и в этом случае типологическое сходство лишь одного вида керамики не доказывает культурного, а тем более этнического тождества.
Если рассматривать материальную культуру поселении восточного Крыма не в отдельных вещах, а в комплексе, можно прийти к выводу, что она была создана скорее всего местным сарматизованным населением, которое осталось после гибели Боспорского царства. В IV в. (во время нашествия гуннов) жизнь большинства поселений восточного Крыма временно прекратилась. Уцелевшее население, как и всюду, бежало в горы, главным образом на юго-восточное побережье между Феодосией и Алуштой. Здесь, по-видимому, и продолжалось дальнейшее развитие материальной культуры позднеантичного населения Боспора.
В конце VII в., когда натиск кочевников прекратился и в степях наступило затишье, это население, вынужденное длительное время тесниться на ограниченной территории, снова расселилось вдоль приморской полосы восточного Крыма. Вот почему в материальной культуре поселений этого времени можно проследить строительные традиции поздней античности. В отличие от жилищ так называемого салтово-маяцкого типа раннесредневековые жилые дома восточного Крыма по своей планировке и строительным приемам близки к жилым домам античных городов. Как и в античное время входные двери делались на фасадах, обращенных к югу или востоку. Продолжает существовать обычай несколько углублять полы в землю (он появился на Керченском полуострове в VI—V вв. до н. э.) Кроме того, сооружаются и прямоугольные дома на низких каменных основаниях с сырцовыми или каменными стенами, сложенными «в елку», с соломенными или глиняными крышами и печами позднеантичного типа. Такие жилища обнаружены на степных территориях бывших античных колоний Боспора и поблизости от них. Об античных ремесленных традициях свидетельствует развитое гончарное производство и сама керамика — пифосы, амфоры, кувшины типа ойнохой. Их продолжает и ювелирное производство, с давних пор процветавшее на Боспоре.
Таким образом, в Крыму в VIII—IX вв. перед нами предстает не салтовская культура в собственном смысле слова, а лишь свидетельство теснейших связей населения восточного Крыма с носителями салтовской культуры.
В прибрежных поселениях восточного Крыма во время раскопок обнаружены христианские плиточные погребения без инвентаря. Поэтому трудно определить этнический состав населения, так как плиточные могилы имеются не только в Крыму, но и на Кавказе и в других местах. А до принятия христианства на территориях, где были распространены плиточные погребения, жили разные племена.
По арабским письменным источникам, в VIII—IX вв., у славян складываются крупные политические объединения: Куявия (Киевская земля), Славия (Новгородская земля) и Артания (по-видимому, в Причерноморье и Приазовье). С этого времени начинаются походы славян-русов на юг, главным образом, через Крым. Возможно, в связи с этим представление о русах в IX в. как у византийцев, так и у арабов тесно связывалось с представлением о Крыме. Основываясь на литературных данных, в частности на греческой литературе («Житие Стефана Сурожского», «Житие Георгия Амастридского»), советский историк А.Н. Насонов предполагает, что уже в первой половине IX в., и может быть ранее, существовали русы, осевшие в Крыму. Об этом свидетельствует отраженный в летописи крымский поход новгородского князя Бравлина, захватившего на рубеже VIII—IX вв. все побережье от Корсуня до Корчева, на котором расположены упомянутые выше поселения. О том же говорят и походы Руси в конце второй половины IX в. на малоазийское побережье Черного моря — от Пропонтиды до Синопа.
На рубеже IX—X вв. усилилась мощь Русского государства. На исторической сцене появились печенеги. Под их давлением Хазария ослабла.
Приутихло в это время и арабское наступление на Византию. Воспользовавшись этим обстоятельством, она в первой половине X в. начинает борьбу с Хазарией за Крым. Русские же дружины, продвигаясь по Днепру и Дону на юг, к берегам Черного моря, сталкиваются с Византией и в течение всего X в. — при Игоре, Святославе и Владимире — ведут с ней борьбу.
Для того, чтобы прочно осесть на берегах Черного моря, древнерусскому государству нужно было освоить и закрепить за собой южные степи, искони являвшиеся ареной вторжения кочевых орд из Азии. Славяне заселяли их с большим трудом. Кочевники во время своих набегов разоряли города и села, убивали жителей, уводили их в плен и продавали в рабство. По словам византийского писателя Феофилакта Болгарского, «их набег — удар молнии, их отступление тяжело от множества добычи, легко от быстроты бега. Нападая, они всегда опережают молву, а отступая, не дают преследующим возможности о них услышать».
В конце IX и начале X в. обширные степные пространства — от Дона до Дуная, в том числе и степи Крыма, — захватили печенеги. Продвигаясь на запад, они уничтожали многочисленные салтово-маяцкие поселения на Дону и Донце. Не избегли этой участи и поселения восточного Крыма. Жизнь в них опять прекратилась.
Однако в 944 г., во время похода князя Игоря на Константинополь, печенеги стали союзниками русских. Грозная опасность побудила Византию заключить с Игорем мирный договор, один из пунктов которого обязывал русского князя не пускать подвластных хазарам «черных болгар» воевать «корсунскую страну» («черные болгары» жили между Доном и устьем Кубани).
Можно предполагать, что в начале 60-х годов X в. хазары пытались восстановить свою власть в Крыму. Пользуясь тем, что Византия была занята тяжелой войной на Востоке, они снова вторглись в Крым. По-видимому, во время этого вторжения жизнь во многих поселениях восточного Крыма опять замерла, а жители их ушли в горы или через пролив на Таманский полуостров, где несколько позднее возникло Тмутараканское княжество. Через это княжество проходил теперь русский торговый путь в «греки»; оно являлось важным форпостом древнерусского государства.
«Родина русских»
Византиец Лев Диакон в рассказе об отступлении князя Игоря после его неудачного похода на Византию в 941 г. говорит о Боспоре Киммерийском как о «родине русских». Он же пишет также, что византийский император принимал меры, чтобы не дать войскам Святослава уйти «в свое отечество — Боспор Киммерийский».
Таким образом, письменный источник подтверждает, что в X в. в Тмутаракани имелось русское население, управляемое русскими князьями. Границы Тмутараканского княжества точно не определены, но ясно, что оно занимало Таманский полуостров и часть Керченского. Столицей княжества был город Тмутаракань, или Матарха (так назывался он в византийских источниках).
В «Повести временных лет» упоминается, что Тмутараканское княжество в 988 г. было политически самостоятельным государством. Еще Святослав, понимая значение этого края для связи удобными водными путями с Востоком, разгромил хазарскую крепость Саркел, укрепленный пункт Тамань и открыл этим путь русской торговле. Окончательно закрепил за русскими Тмутараканское княжество князь Владимир. Населяли его в основном касоги, ясы и другие народности. Часть их служила в дружинах русских князей.
В 1061—1067 и в 1073—1074 гг. в Тмутаракани проживал летописец Никон. Он рассказывает о политических событиях, происходивших как в самом княжестве, так и в Северном Причерноморье.
После взятия Херсона — Корсуня в 988 г. князь Владимир включил Тмутараканское княжество в состав Киевского государства и посадил на его престол своего сына Мстислава, известного под именем Мстислава Храброго.
В 1024 г. князь Мстислав стал владетелем черниговских земель, чем было положено начало тесной связи Тмутараканского княжества с Черниговом. С 1054 г. (после смерти князя Ярослава) вследствие развития на Руси феодальных отношений и стремления князей к политической обособленности, Тмутаракань переходила из рук в руки. Сепаратистские стремления князей были на руку Византии, которая видела в Тмутараканском княжестве опасного конкурента на Черном море и умело пользовалась княжеской междоусобицей.
Иногда Византия искала помощи у Руси и для подавления непокорных ей крымских городов. Так, в 1073—1074 гг. обитатели Херсона и Сугдеи, не добившись требуемых ими от императора привилегий в торговле, восстали против власти представителей Константинополя. Византийский император сумел договориться с русскими князьями Владимиром и Глебом, и они во главе своих дружин выступили против этих городов. По-видимому, постоянное вмешательство Руси в крымские дела являлось в те времена вполне обычным и было обусловлено важными экономическими и политическими обстоятельствами. Если главным военно-политическим оплотом Византии в Северном Причерноморье в XI в. оставался Херсон, то восточная часть полуострова уже вошла в состав русского Тмутараканского княжества, расположенного по обоим берегам Керченского пролива — на большом торговом пути из Европы на Восток.
Русские купцы вели тогда значительную торговлю с крымскими городами, особенно с богатой Сугдеей, куда они сбывали свои товары (главным образом пушнину) и где могли покупать заморские изделия и предметы роскоши. Некоторые советские ученые, основываясь на ряде арабских исторических источников, высказывают мнение, что в то время в городах восточного Крыма — Солхате, Сугдейе и других, а также во владениях Тмутараканского княжества проживало значительное число «русичей». А крымские купцы — греки, итальянцы, армяне — возили свои товары на Русь.
Вещественных памятников, относящихся к Тмутараканскому княжеству, пока известно мало. Среди них особый интерес представляет так называемый тмутараканский камень — плита с надписью, в которой упоминается русский князь Глеб; надпись эта гласит: «В лето 6576 индикта 6 [т. е. в 1068 г.] Глеб князь мерил море по льду от Тмутороканя до Корчева — 14 000 сажен».
Дошли до нас и пять русских свинцовых печатей примерно 1079—1081 гг. с именем Ратибора Киевского, исполнявшего до 1081 г. в Тмутаракани должность посадника. Одна из печатей была найдена в Киеве, две в Крыму — в Ени-Кале близ Керчи и около Севастополя, две — на Таманском полуострове. Ратибор был послан в Тмутаракань киевским князем Владимиром Ярославичем.
Арабский географ Идриси в своих записках, датированных 1159 г., называет Керченский пролив «устьем русской реки». Он упоминает также неизвестный теперь город Руска в Керченском проливе. Этот город, наряду с Матархой, фигурирует и в договорах византийских императоров с генуэзцами, заключенных в 1169 и 1192 гг.
Среди остатков Таманского городища найдены в разное время три серебряных монеты, на одной стороне которых — изображение архангела Михаила, а на другой — славянская надпись: «Господи, помози Михаилу». Монеты эти были выпущены, по-видимому, между 1084—1094 гг. при Олеге (в православном крещении Михаиле), сыне черниговского князя Святослава Ярославича, о котором в «Слове о полку Игореве» говорится, что он «мечом крамолу коваше и стрелы по земле сеяши».
Кроме того, в 1912 г. была найдена свинцовая печать Олега-Михаила и свинцовая печать его жены, знатной гречанки Феофании, «архонтесы Руси», на которой он женился, будучи в Византии.
В 1870 г. около Лысой горы в районе Таманского городища был открыт могильник XI—ХП вв. Здесь обнаружены медные и золотые височные кольца киевского типа и другие вещи, более или менее характерные для славянских погребений. Предполагают, что это русский могильник Тмутараканского княжества.
Раскопки, проведенные в наше время на территории Таманского городища, расширяют сведения о Тмутараканском княжестве и его столице. К сожалению, материалы о них до сих пор почти не опубликованы. То, что известно по отдельным докладам, сообщениям и статьям, позволяет сделать вывод, что здесь был крупный город средневековой Руси.
В Корчеве, одном из городов Тмутаракани, была (и есть сейчас) церковь Иоанна Предтечи. Теперь — в современной Керчи — она находится на площади Л. Толстого. Рядом с ней, со стороны алтаря, ведутся раскопки средневековых зданий древнего Корчева. Строительные остатки разных периодов средневековья перекрывают друг друга, но все они имеют общую планировку: улицы города на этом участке были с самого начала ориентированы в соответствии с храмом и вели к нему. Храм — крестовокупольное здание; купол — на высоком барабане, который поддерживают паруса и арки на четырех столбах, опирающихся на стройные мраморные колонны с византийскими капителями. Как показали раскопки недавних лет, эта церковь была воздвигнута на фундаменте более раннего храма, имевшего форму базилики. Для новой постройки, по-видимому, были использованы колонны и капители от старого здания — надпись на одной из них датируется VIII в. Внутри церкви (по времени близкой знаменитому «тмутараканскому камню» князя Глеба) на столбах предалтарной арки под штукатуркой середины XIX в. открыты фрески, стиль которых приближается к ранним произведениям великого художника XIV в. Феофана Грека, работавшего в Константинополе, Кафе, Суроже, Новгороде.
В результате раскопок исследователи склоняются к мнению, что храм был построен, если не считать предшествовавшей ему базилики, в период расцвета Тмутараканского княжества (X—XI вв.); роспись же, фрагменты которой мы видим, могла быть исполнена позднее, когда на месте Корчева появилась генуэзская крепость Воспоро (искаженное от Боспора).
Тмутараканское княжество, вероятно, дожило до начала XIII в. — до вторжения в русские степи татаро-монгольских орд. Точнее установить время его гибели трудно. Последнее упоминание о нем в летописи относится к 1094 г. — к той поре, когда в степях появляются половцы. Однако тмутараканские города Корчев и Матарха упоминаются и в конце XII в. (в 1169 и 1192 гг.), и позже — в договорах византийских императоров с генуэзцами.
В XII в. половцы, захватив почти весь Крым, начали вести на Черном море широкую торговлю, центром которой стал Судак. В этой торговле деятельное участие принимали и русские купцы, среди которых, возможно, были тмутараканцы.
Археологические раскопки 1964—1965 гг. в Судаке открыли остатки приморской торговой слободы Сурожа. Ниже портовой башни Астагвера обнаружены основания жилых домов XIII в. В одном из них найден на полу бронзовый крест художественной работы — рельефное распятие с фигурами ангелов и святых и надписью на древнерусском языке. Эта вещь, отлитая по одной форме с известным русским крестом из Корсуня, проливает свет на целый ряд близких ей находок в разных местах полуострова. Все они свидетельствуют о существовании русских церквей и приходов, о том, что Русь обживала восточный Крым прочно и на длительное время.
По всей вероятности, Тмутаракань перестала существовать как самостоятельное государственное образование из-за княжеских распрей, значительно ослабивших как само княжество, так и Киевское государство. На существование Тмутаракани не могли не оказать сильного влияния и постоянные столкновения с врагами. Об этом сообщает русская летопись. Она рассказывает, например, что в 1079 г. тмутараканский князь Роман был убит половцами, а князь Олег схвачен хазарами и выдан Византии. В другом месте летопись повествует уже о взаимоотношениях между самими князьями: в 1094 г. Олег выступил совместно с половцами против киевского князя Владимира Мономаха.
Есть основания предполагать, что Тмутараканское княжество погибло в начале XIII в., когда на Северное Причерноморье обрушился новый враг — монголо-татарские орды. Оторванное от Руси княжество исчезло со страниц истории, точно мираж, а его земли в восточном Крыму сделались легкой добычей генуэзцев.
Кафа. Солдайя. Чембало. Колонии итальянских торговых городов в средневековом Крыму
На побережье восточного Крыма между Феодосией и Алуштой сохранился целый ряд историко-археологических и архитектурных памятников, связанных с генуэзцами. Например, развалины храма Ай-Андрий возле с. Генеральского носят отпечаток романского стиля XII—XIII вв. Ниже храма на продолговатом и плоском вспаханном холме имеются остатки поселения, где найдено много осколков итальянской фаянсовой посуды того же времени и привозной с далекого Востока (китайского селадона, иранской керамики). Все это предметы торговли Кафы в XIII—XV вв.
Архитектура генуэзских построек в Крыму переносит посетителя этих мест в эпоху итальянского Возрождения. Башни и замки, ворота, мосты и рвы, зубчатые стены с бойницами, резные плиты с гербами и надписями живо напоминают север средневековой Италии и другие места Западной Европы. Остатки фресок на стенах генуэзских построек, многие каменные рельефы, архитектурные детали носят ярко выраженный отпечаток ренессанса, оказавшего немалое влияние на изобразительное искусство и зодчество всего средневекового Крыма. Так, его следы можно заметить в архитектуре и сохранившихся фресках XV в. на Мангупе.
Вместе с тем архитектурные и художественные памятники этого периода, в том числе постройки, принадлежавшие генуэзцам, сохраняют и такие черты, которые ведут свое происхождение из Византии и Малой Азии. Греки и армяне, жившие здесь одновременно с генуэзцами, оставили немало сооружений — храмов, мостов, укреплений, фонтанов, усыпальниц и т. п., в которых восточно-византийские и армяно-малоазийские художественные традиции оригинально слились с веяниями, проникавшими сюда с запада Европы.
Памятники Кафы
В Феодосии над бывшей Карантинной слободкой расположены развалины цитадели генуэзской крепости. Ее самым крупным и хорошо сохранившимся сооружением является башня Климента, названная в честь папы Климента VI. Она была построена в 1348 г. и представляет собой прямоугольную трехэтажную постройку, увенчанную зубцами. Башня охраняла ворота цитадели.
В центре Феодосии, в городском саду, недалеко от железнодорожного вокзала расположена башня св. Константина. В этой двухэтажной башне с навесными бойницами помещался арсенал. Она являлась узлом обороны Кафы.
Высота оборонительных стен, опоясывавших город, достигала 12 м, а толщина — до 2,5 м. Они были укреплены 26-ю мощными башнями. Остатки стен и башен встречаются почти на всей территории нынешней Феодосии.
В районе б. Карантина находятся средневековые христианские храмы, возведенные во времена господства генуэзцев: церковь Стефана с хорошо сохранившимися фресками XIV в., Георгия и Иоанна Богослова. Особого внимания заслуживает армянская церковь Иоанна Предтечи, построенная в середине XIV в. Она известна своими рельефами с изображениями евангельских персонажей. Портал церкви украшен мастерской резьбой по камню.
В старой части города, которая сохранила средневековую планировку улиц, разбросано несколько культовых зданий времен генуэзцев. Это греческие церкви: Введения во храм (на углу ул. Чапаевской и Красноармейской), Николая (на пересечении ул. Вити Коробкова и Циолковского), а также армянские: Сергия (на углу ул. Тимирязева и Айвазовского), Архангелов Михаила и Гавриила (на ул. Тимирязева). Церковь Сергия отличается интересной резьбой по камню и орнаментальными вставками на лицевом и боковых фасадах. Недавно при реставрационных работах на ее сводах открыты под штукатуркой XIX в. три слоя средневековой росписи. Рядом с ней (неподалеку от могилы Айвазовского) отдельно стоит средневековая колокольня, построенная в стиле армяно-малоазийской архитектуры и покрытая сложным и красивым резным орнаментом. Церковь Архангелов интересна своими простыми и мощными архитектурными формами, которые умело сочетаются с изящными резными деталями. Она представляет собой выдающееся произведение средневековой архитектуры.
Руины Солдайи
У пос. Уютное — предместья Судака, южнее генуэзской башни Астагвера (см. ниже), на самом берегу моря, где был торговый порт генуэзцев, ведутся раскопки догенуэзского поселения и укреплений X—XII вв. Раскопан неподалеку и могильник того же времени. Именно здесь и был найден тот бронзовый крест (см. предыдущую главу), который, наряду с другими подобными находками, говорит о реальном существовании средневековой русской колонии в восточном Крыму.
В период реставрационных работ в Судакской крепости под генуэзскими стенами и башнями также обнаружены основания предшествовавших крепостных построек предположительно X в.
Всемирно известная Судакская крепость стоит на высокой конусообразной горе между Судаком и пос. Уютное. Архитектурный ансамбль ее построек гармонически связан с окружающей эту крепость дикой и суровой природой. Не случайно еще в середине XIX в. Дюбуа де Монпере, побывавший почти во всех странах Европы, писал: «Нельзя себе представить руин более прекрасных, величественных и вместе с тем меланхолических, нежели руины Судакской крепости». Русский историк М.П. Погодин заявлял, что во всей Европе «нет развалин живописнее этих, никакие рейнские замки не сравнятся с ними».
Территория крепости делится на два яруса: нижний, ограниченный рвом и наружными стенами с боевыми башнями, и верхний — цитадель. Вход в крепость — через единственные ворота, северные. Хорошо сохранились пазы, по которым поднималась решетка, и следы устройства для подъемного моста через ров. Ворота крепости прикрываются двумя полубашнями. Западная носит имя консула Якобо Торселло; восточная называется башней Бернабо ди Франки ди Пагано. Башни поставлены под углом друг к другу, чтобы можно было вести перекрестный обстрел на всем внутреннем пространстве предмостного укрепления.
Стены крепости и башни сложены из местного серого известняка и песчаника. Высота стен здесь несколько меньше, чем в Кафе — 6—8 м. Почти все башни трехстенные, открытые изнутри. Они были теснее связаны с системой обороны города, чем замкнутые четырехстенные.
Из целого ряда памятников в пределах крепости привлекают внимание две «цистерны» — подвальные помещения, перекрытые коробовым сводом. В стенах цистерн заметны круглые отверстия — это выходы гончарных водопроводных труб. Назначение этих сооружений до сих пор не выяснено. Неясно, резервуары ли это для хранения запаса воды на случай осады крепости или складские помещения. Некоторые исследователи предполагают, что это подвалы, в которых держали предназначенных на продажу рабов, а гончарные трубы служили для затопления их вместе с людьми в случае бунта или военной опасности.
Другое, не менее интересное, сооружение находится с восточной стороны цитадели, у ее подножия. К нему ведет широкая дорога от ворот. Это здание, перекрытое низким куполом, иногда называют мечетью, иногда капеллой. В его стенах прослеживаются местами четыре разновременных кладки — следы ремонтов и перестроек. На первоначальной штукатурке внутри здания открыта недавно фреска, изображающая святого Николая, покровителя моряков. Нарисованный тут же герб с изображением крепостных башен почти совпадает с одним из двух гербов на мраморном внутреннем портале южного входа, скромного снаружи и украшенного пышной резьбой изнутри. Позднее он был застроен михрабом (молитвенной нишей) турецкой мечети. На портале — надпись на латинском языке с гербами более выпуклыми, чем рельефный орнамент, что говорит об одновременности портала с его резьбой и надписи, которая указывает время возведения этого сооружения и имя консула, его строителя. Отсюда есть основания предполагать, что первоначальное назначение постройки не культовое. Судя по всему, она могла служить консульской залой — присутственным местом, подобным Грановитой палате московского Кремля или Синьории в Генуе. После генуэзцев здание не раз переделывалось и служило то христианской церковью, то мусульманской мечетью.
Цитадель, или Консульский замок, — резиденция консула Солдайи — обнесена мощными стенами с двумя большими прямоугольными башнями. На самой вершине стоит дозорная башня Кыз-Куле. В ясную погоду отсюда видны силуэты Аю-Дага, Ай-Петри.
Крепость в Судаке, выдающийся памятник итальянской средневековой архитектуры, сохранилась лучше всех генуэзских сооружений Крыма. Генуэзцы воздвигли ее на огромном стапятидесятиметровом утесе, который круто обрывается с южной стороны прямо в море и относительно полого опускается к северу. Об этапах строительства крепости можно судить по высеченным на оборонительных башнях витиеватым латинским надписям, сообщающим, в каком году, в правление какого «достопочтенного консула и коменданта Солдайи» была построена та или иная башня.
Самая ранняя из обнаруженных надписей относится к 1371 г., а наиболее поздняя — к 1469 г. Но ряд письменных источников и упомянутые выше археологические открытия говорят о том, что генуэзцы в Солдайе вели крепостное строительство отнюдь не на голом месте и что оборонительные сооружения существовали здесь задолго до появления генуэзцев.
Как возникли колонии генуэзцев в Крыму
В середине XIII в. произошли существенные изменения в международной торговле. До этого важнейшие торговые пути, связывавшие страны Западной Европы с Востоком, проходили через портовые города Сирии и Палестины (где еще с конца XI в. в результате крестовых походов утвердились западноевропейские рыцари) и через гавани Египта. Во второй половине XIII в. крестоносцы потеряли свои владения в восточной части Средиземного моря. Торговые пути частично переместились к берегам Азовского и Черного морей. Вот тогда-то и появились в Крыму венецианские и генуэзские колонии.
В сочинении флорентийца Пеголотти (первая половина XIV в.) подробно описывается сухопутный путь от устья Дона до Китая. Он шел из Таны (Азова) через Астрахань, Сарай на Волге и далее в Среднюю Азию и Китай. К. Маркс в «Хронологических выписках» указывает, что «около 1340 г. в Италии знали точно все путевые станции от Азова до Китая».
В крымских портах разгружались суда с товарами из Передней Азии, Египта, Византии, стран Западной Европы и караваны из Золотой Орды, Средней Азии и Китая. Одновременно Крым являлся связующим звеном в экономических и политических отношениях Византии и славянских государств Балкан с русскими землями. Поэтому не случайно Крымский полуостров становится объектом агрессивных устремлений не только монголо-татар, но и двух конкурентов — Венеции и Генуи, крупнейших итальянских торговых республик, которые на протяжении многих лет с переменным успехом вели непримиримую борьбу с Византией за черноморские торговые пути и рынки.
Первое время перевес имели венецианцы. Четвертый крестовый поход (1202—1204 гг.), в организации которого огромную роль сыграло богатое купечество Республики св. Марка (так называлась Венеция в средние века), привел к разгрому Византии и захвату крестоносцами Константинополя. Значительная часть столицы империи и ее предместья, лежавшие на путях из Средиземного в Черное море, оказались в руках венецианцев. Их корабли получили возможность свободно плавать по Черному морю.
Итальянские источники говорят о торговле венецианцев в Крыму (в Солдайе — Судаке) уже в первые годы после четвертого крестового похода (1206 г.). Из сочинения знаменитого путешественника Марко Поло (вторая половина XIII в.) видно, что Солдайя была хорошо знакома венецианцам и часто посещалась ими.
Но если Венеция сумела извлечь для себя большие выгоды из четвертого крестового похода, то главный ее враг и торговый соперник — Генуя — понес от разгрома Византии большой урон: венецианцы добились изгнания генуэзских купцов из всех захваченных крестоносцами земель. Поэтому Генуя пошла на сближение с врагом Венеции — Никейской империей (греческим государством в Малой Азии), ставшей центром сопротивления византийцев крестоносцам.
В марте 1261 г. между никейским императором Михаилом Палеологом и генуэзцами был заключен договор, по которому провозглашался вечный мир между Византией и Генуей. В случае возвращения Константинополя под власть греков генуэзцам представлялось исключительное право плавания и торговли на Черном море. В июле 1261 г. войска Михаила Палеолога овладели Константинополем. Это событие явилось тяжелым ударом для Венеции. Венецианский квартал в столице Византии был сожжен, а территория его передана генуэзцам. С этого момента и начинается генуэзская колонизация Северного Причерноморья.
В распоряжении исследователей истории генуэзских колоний в Причерноморье имеется ряд письменных источников. Прежде всего следует назвать уставы генуэзских колоний на Черном море, составленные в Генуе в 1290, 1316, 1449 гг., а также архив Банка св. Георгия, который содержит богатейшие, до сих пор еще полностью не изученные документы, освещающие жизнь генуэзских колоний в последний период их существования.
Важным источником по ранней истории генуэзских колоний Причерноморья являются нотариальные акты, составленные в Кафе, Солдайе и Константинополе в конце XIII в. Интересные сведения по истории генуэзских колоний в Крыму можно почерпнуть из описаний арабских, персидских и западноевропейских путешественников, побывавших в Кафе и Солдайе в XIII—XV вв. Много ценных сведений дают византийские и русские источники. Известный интерес для историка представляют эпиграфические материалы — надписи, высеченные на каменных плитах в стенах башен генуэзских крепостей, и сами остатки этих крепостей, сохранившиеся в Феодосии, Судаке Балаклаве и других местах.
История генуэзских колоний в Черноморье уже давно привлекала внимание как русских (Н. Мурзакевич, В. Юргевич, Ф. Брун, М. Ковалевский, Л. Колли, А. Бертье-Делагард), так и иностранных историков (Одерико, Серра, Канале, Примоде, Гейд, Братиану и др.). Дореволюционная наука накопила большой фактический материал, выяснила вопросы, связанные с пребыванием генуэзцев в Крыму, в частности взаимоотношения их с крымскими татарами и т. д. Однако буржуазная историография, как правило, преувеличивала роль и место генуэзцев в истории Крыма, часто изображая полуостров до появления на нем генуэзцев, как дикий край, где бродили лишь орды кочевников, и якобы только генуэзцы создали тут цветущие торговые города и поселения.
Многие буржуазные историки непомерно идеализировали генуэзцев, рисуя их созидателями высокой культуры, носителями справедливости, неподкупными защитниками права и т. д. Внимание сосредоточивалось на внешнеполитической истории генуэзских колоний и истории их административного устройства. Социальные же отношения, господствовавшие в колониях, оставались чаще всего вне поля зрения.
Советские историки (Е.Ч. Скржинская, Е.С. Зевакин, Ю.А. Пенчко, М.К. Старокадомская, И.А. Гольдшмидт, А.В. Чиперис и др.), руководствуясь марксистско-ленинской методологией, подвергли научной критике концепции буржуазных историков. Тщательно изучены, по-новому поставлены и разрешены многие вопросы, связанные с историей итальянских колоний в Крыму. Наряду с изучением письменных источников, советские ученые провели известную работу по исследованию археологических памятников того периода. В частности, много сделала для изучения и публикации латинских надписей на стенах генуэзских башен Е.Ч. Скржинская.
Немаловажный вклад в разработку истории генуэзских колоний в Северном Причерноморье вносят историки стран социалистического содружества. Интересным исследованием, освещающим международные отношения в Причерноморье во второй половине XV в., является труд польского ученого Мариана Маловиста.
Точно установить время основания в Крыму генуэзских колоний пока не удалось. Не сохранилось ни одного документа, указывающего, как и когда генуэзцы овладели Кафой.
Первое известие о генуэзской колонии в Кафе относится к 1289 г. К этому времени принадлежат дошедшие до нас нотариальные акты Кафы. В 1290 г. был принят первый Устав Кафы. Это говорит о том, что к концу XIII в. генуэзцы сделали Кафу своим главным опорным пунктом в Крыму. Они не могли получить ее без содействия со стороны татар, к тому времени ставших уже хозяевами большей части полуострова. Возможность сбывать захваченных во время войн пленников и обменивать продукты скотоводства на заморские товары, а также большие выгоды, которые можно было извлечь из таможенных пошлин с иностранцев, — таковы мотивы, побудившие татарских правителей дать разрешение генуэзцам на основание своей колонии.
Однако генуэзцам не сразу удалось стать монополистами в морской торговле Крыма. В 1265 г. Византия заключила мир с Венецианской республикой, и венецианцы снова получили доступ в Черное море. Опорным пунктом венецианцев в Крыму на время стала Солдайя. В 1287 г. здесь даже сидел венецианский консул. В 1296 г. венецианский флот вторгся в Черное море. Ряд генуэзских кораблей был захвачен. Венецианцы осадили и после продолжительного сопротивления взяли Кафу.
Но их торжество было временным. После ухода из Черного моря венецианского флота генуэзцы вернулись в Кафу. Однако венецианцы еще сравнительно долго оставались в Крыму, имея в Солдайе свою факторию. Кроме того, в первой половине XIV в. им удалось приобрести квартал в важнейшем торговом пункте в устье Дона, в Тане (нынешний Азов), где обосновались в это время и генуэзские купцы.
Борьба генуэзцев с венецианцами переплеталась с борьбой представителей обеих итальянских республик с татарами. Хотя торговля с Генуей и Венецией приносила татарской феодальной знати немалые выгоды, взаимоотношения между татарами и итальянцами отнюдь не всегда отличались мирным характером. Богатства приморских городов Крыма привлекали жадные взоры кочевников. В XIV в. Кафа несколько раз подвергалась нападению со стороны татарского войска. Татары осаждали Кафу в 1308, 1344—1347 гг.
Во время одного из таких нападений генуэзцы вынуждены были покинуть город и вернулись в него лишь несколько лет спустя.
Во второй половине XIV в., воспользовавшись раздорами в Золотой Орде, генуэзцы значительно расширяют свои владения в Крыму. В 1357 г. они захватили Чембало (совр. Балаклава), а в 1365 г. овладели Солдайей (она же — Сурож), крупным торговым городом Крыма, который поддерживал тесные связи с русскими землями, в частности с великим княжеством Московским. Вместе с Солдайей генуэзцы захватили и большой сельский округ, в состав которого входило 18 деревень. Эта территория составила Солдайское консульство. В административном отношении оно подчинялось Кафе. Несколько позже, в 1381 г., генуэзцы по договору с татарами, заключенному после разгрома русскими татарских полчищ Мамая на Куликовом поле (что значительно ослабило Золотую Орду и заставило ее правителей быть более уступчивыми по отношению к генуэзцам), окончательно закрепили за собой 18 деревень Солдайского консульства на юго-восточном берегу Крыма. Кроме того, они учредили еще так называемое «капитанство Готию» на южном берегу, о котором говорилось в предыдущих главах.
Таким образом, во второй половине XIV в. генуэзцы утвердились на большом пространстве Крыма — от Чембало до Кафы. Впоследствии они распространили свою власть и до Керченского пролива (Боспора).
Главным торговым и политическим центром генуэзцев на Черном море была Кафа. Через Кафу шла транзитная торговля товарами Востока и товарами, которые доставлялись в Крым из русских земель. Большую роль играла торговля сырьем и продуктами самого полуострова и прилегающих к нему территорий. Основными предметами генуэзского вывоза из Крыма были рыба, соль, невыделанные шкуры, воск, а также икра и хлеб из Прикубанья. Генуэзская торговля с Крымом носила, как правило, неэквивалентный характер. Генуэзцы устанавливали максимально низкие цены на местные продукты и сырье, а привозимые ими товары — ткани и предметы роскоши — старались сбывать втридорога.
Важной статьей генуэзского вывоза из Крыма были рабы. Известно, что в средние века рабский труд довольно широко применялся в домашнем хозяйстве феодалов и купцов и частично в ремесле и сельском хозяйстве. Поставщиками рабов были крымские татары. Развивая работорговлю и превращая Кафу в крупнейший невольничий рынок на Черном море, генуэзцы стимулировали разбойничьи походы татар на украинские, русские и польские земли, на Кавказ и таким образом содействовали опустошению этих областей кочевниками.
Анализ нотариальных актов Кафы свидетельствует о том, что уже с конца XIII в. Кафа являлась не только крупным торговым городом, но и ремесленным центром Крыма. Ведущее место в ремесле занимало судостроение, которое в средние века объединяло целый ряд ремесел. Здесь работали кузнецы, плотники, конопатчики, ткачи, лудильщики, батифолии (ремесленники, изготовлявшие металлические части кораблей).
В Кафе можно было встретить скорняков, выделывавших меха на экспорт, кожевников, гончаров, мясников, булочников, сапожников, которые обслуживали горожан и окрестное население.
Генуэзские власти жестоко эксплуатировали ремесленное население: они облагали высокими налогами мастерские и захватывали в свои руки сбыт изделий. В отдельных ремеслах (например, в судостроении) были признаки цеховой организации.
Среди ремесленников Кафы происходил процесс социального расслоения. Документы отмечают наличие хозяев мастерских и их наемных работников.
Этнический состав населения генуэзских колоний в Крыму отличался большой пестротой. Здесь проживали армяне, греки, татары, сарацины (арабы), сирийцы, венгры, евреи, болгары, румыны. Генуэзские источники, относящиеся к 1316 г., упоминают русские церкви в Кафе. Следовательно, и русские люди составляли часть постоянного населения города.
Интересно отметить, что знаменитый русский путешественник Афанасий Никитин в 1472 г. возвращался из Индии на родину через Кафу.
Пребывание русских «гостей» (купцов) в генуэзских колониях, в частности в Кафе и Солдайе, прослеживается вплоть до захвата Крыма турками. Однако в неспокойной обстановке того времени жизнь и имущество торговых «гостей» подвергались большой опасности. Известно, например, что в наставлении московскому послу, направлявшемуся в Крым в марте 1474 г., содержалось предписание вступиться за русских купцов в Кафе, имущество которых было конфисковано генуэзскими властями в качестве возмещения за нападение казаков на генуэзских купцов где-то по дороге в русские земли.
Спустя год, в марте 1475 г., посол вынужден был поднять перед генуэзской администрацией вопрос об ограблении и убийстве русских купцов.
Под властью феодалов-иноземцев
Выходцы из Генуи были лишь тонкой прослойкой среди многонационального населения крымских городов. В 1475 г. в Кафе на 70 тысяч жителей насчитывалось только около тысячи генуэзцев. Еще меньше их было в Солдайе и Чембало.
Термин «генуэзец» со временем приобрел не только этнический, но и определенный социальный смысл. Сначала все лица, принадлежавшие к правящей верхушке города, были генуэзцами. Являясь ничтожным меньшинством среди жителей крымских средневековых городов, они составляли наиболее привилегированную часть населения и освобождались от уплаты налогов и сборов. В руках иноземцев находилась вся политическая власть, и только граждане Генуи могли занимать высшие административные должности в Кафе, Солдайе и других генуэзских колониях. Однако это правило не распространялось на наемных солдат, матросов и слуг итальянского происхождения, место которых на нижних ступенях общественной лестницы было определено раз и навсегда.
Все коренное население генуэзских колоний Крыма в свою очередь разделялось на две основные социальные категории: «граждан» (средний зажиточный слой городского населения) и так называемых «жителей». Последние составляли в населении Кафы и Солдайи наиболее бедный и эксплуатируемый плебейский элемент; первые же сосредоточили в своих руках значительную часть ремесла и торговли. Их собственность охранялась генуэзскими законами.
В начале XIV в. «граждане» получают доступ в местные административные органы, а в конце его они занимают уже половину мест в различных городских советах и комитетах Кафы. В XV в. наиболее состоятельные «жители» поднимаются до уровня «граждан» и сливаются с ними в единый эксплуататорский класс. Буржуазная историография нередко рисует социальные отношения в генуэзских колониях в самых радужных красках, обходя молчанием факты тяжелого гнета и эксплуатации неимущего и бесправного большинства населения иноземными феодалами и администрацией колоний.
Генуэзские источники говорят о напряженной классовой борьбе в приморских городах и селах Крыма. В 1433 г. вспыхнуло восстание против генуэзских властей в Чембало, которое было подавлено силой шеститысячной армии, прибывшей из Генуи.
Значительные народные движения имели место в Кафе в 1454, 1456, 1463, 1471, 1472, 1475 гг. Наиболее крупным из них было восстание 1454 г., которое проходило под лозунгом «Да здравствует народ, смерть знатным!» Основную массу восставших составляли городские низы, «маленькие люди без имени». К ним присоединились солдаты с генуэзского корабля, прибывшего в порт. Восстание носило стихийный, неорганизованный характер и было сурово подавлено генуэзскими властями. В многочисленных инструкциях, присылаемых из Генуи в Кафу, неоднократно говорилось о необходимости изымать «крикунов и сеятелей раздоров» и принимать суровые меры против «опасных людей».
В конце 1470 г. вспыхнуло народное восстание в Солдайе, о котором мы узнаем из распоряжения центральных генуэзских властей консулу Кафы. В нем говорится: «Мы одобряем, что вы подавили беспорядки в Солдайе. Желаем, чтобы сохранили там спокойствие и старались впредь, поскольку это зависит от Вас, не допускать возникновения подобного рода беспорядков». В восстаниях городского плебса часто активное участие принимали моряки и наемные солдаты — соции и стипендиарии.
Классовая и национальная борьба в генуэзских колониях нередко, как это бывало в средние века, облекалась в религиозные формы. Генуэзцы и часть поддерживающих их эксплуататорских элементов из числа местного населения исповедовали католическую религию, а подавляющая масса местных жителей придерживалась православия. Католическая церковь при поддержке генуэзцев пыталась распространить на православное население Крыма действие Флорентийской унии (заключена в 1439 г.), по которой православная церковь лишалась своей самостоятельности и ставилась под власть римского папы. Местное население энергично сопротивлялось подобной политике.
Острые социальные конфликты происходили не только в городах Крыма, находившихся в руках генуэзцев. Хорошо известно, что, кроме городов, генуэзцы в конце XIV в. овладели в Крыму большим числом поселений вдоль морского побережья от Чембало до Кафы. Во второй половине XV в. генуэзские феодалы братья Гуаско захватили значительные земельные владения в пределах Солдайского консульства и прочно утвердились в деревнях Тасили и Скути (позднее — Ускут, ныне Приветное). Гуаско обложили крестьян захваченных ими деревень барщиной, взыскивали с них оброк и различные денежные налоги. Гуаско присвоили себе право высшей юрисдикции, в знак чего «установили от имени своего… виселицы в деревне Скути и позорные столбы в Тасили» и создали на подвластной им территории собственные вооруженные отряды. Следовательно, Гуаско приобрели в Крыму такие права, которые были присущи только крупным феодальным синьорам Европы.
Самовольные действия Гуаско вызвали тревогу у солдайского консула, опасавшегося, что если дело пойдет так дальше, то он лишится власти над всеми деревнями консульства. Однако попытка обуздать зарвавшихся феодалов ни к чему не привела. Конные стражники консула, посланные в Скути для того, чтобы срубить и сжечь виселицы и позорные столбы, встретили вооруженное сопротивление со стороны Гуаско и вынуждены были ни с чем вернуться в Солдайю.
«Дело братьев Гуаско» свидетельствует, что генуэзцы в Крыму выступали не только в роли купцов и промышленников; они принесли сюда более изощренные и жестокие, чем сложившиеся здесь до них, феодальные методы эксплуатации местного населения.
Важно отметить, что Гуаско были не единственными феодалами-иноземцами, действовавшими в Северном Причерноморье. Известно, что в XV в. в Крыму и на Таманском полуострове существовал ряд самостоятельных феодальных владений, лишь номинально зависимых от Генуи (Гримальди, Гризольди и др.).
Наиболее подробные сведения о политическом строе генуэзских колоний в Причерноморье дает «Устав» 1449 г. Он закрепил господствующее положение Кафы среди других черноморских владений Генуи. Консул Кафы именуется главою и начальником всего Черного моря. Он назначался только из генуэзских граждан правительством Генуи сроком на один год и по истечении срока своих полномочий обязан был вернуться в Геную и дать отчет о своей деятельности. При консуле Кафы состоял ряд учреждений и должностных лиц, с помощью которых консул и осуществлял свою власть над колониями Генуи в Черном море.
В буржуазной историографии распространено мнение, что управление генуэзскими колониями на Черном море было построено якобы на сугубо демократических принципах (выборность чиновников, краткосрочность их полномочий, коллегиальность управления и т. д.). Более глубокое рассмотрение системы управления говорит о другом. Во-первых, высшие администраторы и военачальники в генуэзских колониях (консулы, коменданты) никем не избирались, а назначались генуэзским правительством. Во-вторых, члены разнообразных советов и комитетов при консуле «избирались» при непосредственном участии консула очень узким кругом лиц, состоявших из тех же чиновников. Таким образом, никаких выборов должностных лиц в колониях, собственно говоря, и не производилось. Просто одна группа чиновников, срок полномочий которых истекал, назначала идущую ей на смену. Что же касается краткосрочности полномочий администраторов, коллегиальности в управлении, строгой отчетности и денежной ответственности чиновников за свои упущения, то наличие этих принципов в «Уставе» было вызвано отнюдь не демократическими побуждениями генуэзской купеческой олигархии, а недоверием ее к собственным администраторам, которые, надо сказать, это недоверие вполне заслуживали.
По образцу Кафы строилось административное устройство и других генуэзских колоний в Крыму. Только здесь, конечно, было меньше советов и комитетов и генуэзские чиновники в соответствии с масштабом своей деятельности получали меньшее жалованье.
Важнейшей задачей генуэзских властей было выкачивание налогов и различных сборов. В середине XV в. в генуэзских колониях в Крыму существовали следующие прямые налоги: поземельный, подоходный, подушная подать, налог со строений и проч. Сбор их сопровождался жестокими репрессиями против недоимщиков. Кроме прямых налогов, большое место в бюджете генуэзских колоний занимали косвенные, в частности, налоги на съестные припасы, лес, траву, зелень, уголь и т. д.
Сначала сбор налогов осуществлялся самими генуэзскими чиновниками. Со второй половины XIV в. все это перешло в руки откупщиков, которые, разумеется, старались с лихвой возместить суммы, затраченные при получении права на взыскание соответствующих налогов. Все это усиливало разорение населения. Кроме того, содержание всех генуэзских должностных лиц и строительство оборонительных сооружений было также возложено на местное население.
В период своего господства на побережье Крыма генуэзцы воздвигли в ряде пунктов полуострова крупные крепости. Остатки их можно увидеть в Феодосии, Судаке, Балаклаве и других местах. Обычно генуэзцы обносили свои фактории двумя кольцами стен: наружным, за которым находились жилые постройки, мастерские, лавки, и внутренним, образовывавшим цитадель, где располагались жилище консула, административные здания, склады особо ценных товаров и, может быть, дома наиболее богатых и знатных граждан. Цитадель служила не столько укрытием от внешнего врага (если бы ему удалось прорвать первую цепь укреплений), сколько опорным пунктом, предназначенным для удержания господства генуэзцев над местным населением.
О роли генуэзских городов как морских портов свидетельствуют остатки генуэзского мола в Керчи или хорошо сохранившаяся башня Астагвера, расположенная вне пределов Солдайской крепости и прикрывавшая дорогу к порту, а также большие строения из бутового камня на восточном склоне горы Болван, где очевидно были жилища для матросов, таверны и т. д. С 1964 г. здесь ведутся археологические раскопки.
Гарнизоны генуэзских крепостей были небольшими и состояли из наемных солдат, среди которых не должно было быть «греков и других местных уроженцев». Из «Устава» 1449 г. видно, что гарнизоны Кафы, Солдайи и других колоний должны были всегда находиться в состоянии боевой готовности. Например, солдаты гарнизона, как правило, могли отлучаться из крепости только в дневное время, да и то лишь по очереди. После захода солнца все ворота городов запирались. Ночью они могли быть открыты только в исключительных случаях. По городу ходили патрули, которые задерживали всякого, кто появлялся далее, чем за три дома от места своего жительства.
В 50-х годах XV в. положение генуэзских колоний в Крыму резко ухудшилось. В мае 1453 г. турки захватили столицу Византии — Константинополь. Падение его нанесло черноморским колониям Генуи сильнейший удар: главная дорога, связывавшая их с метрополией, оказалась под контролем турок.
На последнем этапе
Генуэзская республика, занятая другими делами, не могла оказать существенной помощи своим владениям на Черном море и поэтому поспешила продать их Банку св. Георгия. Этот банк был одним из крупнейших финансовых учреждений Италии и главным кредитором Генуэзской республики.
В XV в. в руках Банка св. Георгия сосредоточился контроль над большей частью доходов Генуэзской республики. Естественно, банк был заинтересован в судьбе черноморских колоний. Для него сделка с правительством Генуи была чрезвычайно выгодной. За сравнительно небольшую сумму хозяева банка приобрели право бессрочного и бесконтрольного распоряжения всеми генуэзскими колониями в бассейне Черного моря.
Ко времени передачи колоний Банку св. Георгия там царило тревожное настроение. Со дня на день можно было ожидать нападения турок. «Даже нам самим неведомо, — писал дож Генуи в 1453 г., — каким образом, не имея ни войска, ни денег, защитить от турецких войск города Кафу, Чембало…».
Регулярная связь с Генуей была прервана. Оборонительные сооружения Кафы и Солдайи находились в явно неудовлетворительном состоянии. Гарнизоны крепостей были крайне незначительными. Оружия не хватало. Многие жители Кафы стали покидать город.
В июле 1454 г. у берегов Кафы появилась турецкая эскадра. Турки установили контакт с крымским ханом Хаджи-Гиреем и ограбили несколько пунктов на побережье Крыма и Кавказа. Перепуганные генуэзские власти согласились уплачивать султану ежегодную дань.
Из сложившейся ситуации извлек для себя пользу и другой хищник — крымский хан, который добился получения дополнительной ежегодной дани от генуэзцев. Протекторы Банка св. Георгия вынуждены были предпринять кое-какие меры для упорядочения обороны и управления своими колониями. Они объявили широкую амнистию всем лицам, которые по тем или иным причинам были изгнаны из генуэзских колоний, местным жителям было разрешено избрать из своей среды «комитет четырех», который получил право контроля над деятельностью генуэзских чиновников. Были отпущены средства для укрепления оборонительных сооружений, посланы дополнительные партии солдат в генуэзские крепости.
Но все меры, которые принимал Банк св. Георгия для усиления обороноспособности колоний, нельзя назвать иначе, как паллиативными. Поражает скупость протекторов банка, которые, невзирая на грозную опасность, нависшую над колониями, отпускали мизерные суммы на содержание солдат, пытались экономить на запасах продовольствия и даже оружия. Однако турки не торопились с расправой. После падения Константинополя они перенесли центр тяжести своей политики на запад, сосредоточив усилия на войне с Албанией, Венгрией и Венецией.
Генуэзцы, надеясь снискать расположение султана и отвести от себя удар со стороны турок, всячески раболепствовали перед ним, снабжали турецкую армию оружием и другими товарами. Турецкий султан Мехмед II перестал чинить препятствия проходу генуэзских кораблей через проливы. Морские связи между Генуей и Крымом восстановились. Администрация колоний в своих донесениях протекторам Банка св. Георгия отмечала даже улучшение их экономического положения.
Полученную передышку генуэзцы пытались использовать для установления более тесных связей со своими соседями: крымским ханом и местным феодальным государством — княжеством Феодоро, с которым в 1471 г. заключили союз.
Генуэзцы ловко использовали и борьбу татарского хана Менгли-Гирея со своими братьями за ханский престол. Они захватили в плен братьев хана, получив, таким образом, очень важное средство постоянного давления на Менгли-Гирея.
Одновременно с попытками сблизиться со своими соседями в Крыму генуэзцы искали союзников и за его пределами, в частности в Польше и Молдавии. Но польский король Казимир IV, занятый в то время борьбой с Тевтонским орденом, а затем делами в Чехии и Венгрии, не имел ни сил, ни средств для оказания какой-либо помощи генуэзцам. Более плодотворными были переговоры с Молдавией, в результате которых был заключен союз. Однако вторжение турок в Молдавию сделало этот союз неэффективным для Генуи.
Внутреннее положение генуэзских колоний в 50—60-х годах XV в. характеризовалось крайним обострением классовых и национальных противоречий. С особой силой разгоралась борьба между эксплуататорами и эксплуатируемыми, имущими и неимущими слоями населения Кафы, Солдайи и других городов. Резко обострились противоречия между «генуэзскими гражданами» и «местными жителями».
В последние годы существования генуэзских колоний неимоверно увеличились злоупотребления и насилия со стороны генуэзских чиновников. Доносами друг на друга, взаимными обвинениями во взяточничестве и насилии заполнены письма должностных лиц Кафы к протекторам Банка св. Георгия. В 70-х годах с новой силой вспыхнула борьба между генуэзцами и татарами. Влиятельная часть татарской феодальной знати подняла мятеж против хана Менгли-Гирея, находившегося в дружественных отношениях с генуэзцами. Хан вынужден был искать убежища в Кафе. Мятежные татарские феодалы обратились за помощью к турецкому султану.
В апреле 1475 г. турки заключили перемирие с Венецией. Это дало им возможность высвободить значительные силы для нанесения решающего удара по генуэзским колониям в Черном море. 31 мая 1475 г. недалеко от Кафы высадился крупный турецкий десант. Турок поддержали татары. 1 июня началась осада Кафы, а 6 июня генуэзцы капитулировали, понадеявшись на обещание турок сохранить жизнь и имущество всем жителям Кафы. Однако турки своего обещания не выполнили. 7 июня они обезоружили все население. В течение 8 и 9 июня были схвачены и ограблены иностранцы. Часть их убили. Пострадали и русские купцы. «Того же лета 6983 [т. е. 1475 г.], — говорится в русской летописи, — туркове взяша Кафу, гостей московских много побиша, а иных поимаша, а иных, пограбив, на окуп даваша».
9 и 10 июня была проведена перепись населения Кафы и взято на учет все имущество. 12 и 13 июня турки отняли у жителей значительное число детей в возрасте от семи лет и старше. 17 июня всем итальянцам было приказано передать турецким властям половину своего имущества, а еще через некоторое время турки погрузили генуэзских граждан на корабли и отправили их в рабство в Константинополь. Вслед за Кафой пали Солдайя, Чембало и другие крепости генуэзцев в Крыму.
В результате турецкой агрессии произошло значительное перемещение торговых путей, связывавших страны Востока с Западной Европой. К концу XV в. основной поток восточных товаров в Европу и европейских в Азию пошел через Египет. Черное море надолго потеряло свое прежнее значение важного района международной торговли.
Переходя к общей оценке роли генуэзских колоний в Крыму, необходимо отметить, что это сложный и еще недостаточно изученный вопрос. Бесспорно, Генуя в XIII—XV вв. стояла на сравнительно высокой ступени социально-экономического и культурного развития. Не надо забывать, что в XIV—XV вв. Италия переживала большой подъем духовной культуры. Несомненно также, что генуэзцы, создавая торговые центры на берегах Черного моря, способствовали развитию торговли между странами Востока и Западной Европы. Но тем не менее генуэзская колонизация Крыма носила хищнический характер.
Под игом Золотой Орды. Татаро-монгольское нашествие и образование Крымского ханства. (XIII—XV вв.)
В конце первой четверти XIII в. в южнорусские степи, ранее занятые половцами, вторглись полчища новых кочевников — татаро-монголов. Русские города и княжества не сдержали их натиск, так как феодальная раздробленность ослабила военную мощь Руси.
В первую очередь от татарских орд пострадали степняки-половцы. Они были разбиты и бежали к Днепру.
В 1223 г. ранней весной в город Галич к русскому князю Мстиславу Удалому спешно приехал его свояк половецкий хан Котян со своей дружиной. Он сообщил князю о нападении неизвестных врагов, которые перебили несметное число людей, ограбили кочевья. Пришельцы победили яссов и касогов. Хан Котян склонял русского князя к совместной битве против нового, сильного врага.
Под этим годом (1223 г.) в Никоновской летописи записано: «Том же лете, по грехом нашим придоша языци незнаеми, их же добре никто не весть, кто суть, отколе изыдоша и что язык их, и которого племени суть, и что вера их. А зовутся татары».
Узнав о поражении половцев, русские князья решили выступить в поход. 31 мая 1223 г. произошла «сеча зла» русских с татарами. Но взаимная вражда князей помешала русским войскам одержать победу над пришельцами.
Впрочем, этот наскок татар был лишь широкой разведкой, этапом подготовки развернутого наступления на Восточную Европу. После тщательного выяснения дорог, пастбищ, источников питьевой воды для многочисленной конницы полчища монголо-татар двинулись на захват новых земель и в первую очередь в степи Южной Руси и в Крым.
Через своих лазутчиков они узнали о богатом городе Сугдее (ныне Судак) в Крыму и свой удар направили сюда, не встретив сколько-нибудь серьезного сопротивления. Сугдея — первый из горо дов Восточной Европы, подвергшийся их нашествию. Захватив добычу и пленников, наведя ужас своими зверствами на население полуострова, татары ушли в степи Причерноморья, чтобы потом снова и снова возвращаться с целью грабежа и разорения.
Татары ходили разбоем на Сугдею пять раз в XIII в. и одиннадцать раз в XIV в. В XV в. они нападали на нее в 1407 и 1475 гг.
В 1237 г., после нашествия Батыя на Русь, семь монгольских улусов (родов) во главе с беями, ведущих свое происхождение от Чингис-хана, отделились от главных монгольских полчищ. Они ушли от берегов захваченной ими Волги и направились в степи Крыма, по пути окончательно разорив половцев.
Татары-кочевники не сразу осели в Крыму. Сперва они приходили в благодатный край лишь на зимовку, а весной их кочевья снова переселялись на север.
Постепенно семь улус-беев распределили между собой земли Крыма, и, возвращаясь на зимовку, строго придерживались своих «границ». Со временем они основали на этих землях бейлики — своего рода княжества. Известны имена беев — Ширин, Мансур, Барын, Аргин, Кипчак, Сиджеут.
Позднее из бейликов сложился Крымский Юрт, расширивший владения за счет новых земель, захваченных у местного оседлого населения. С покоренных жителей полуострова — греков, армян и других — татары брали дань деньгами, продуктами сельского хозяйства, скотом, ремесленными изделиями. Неимущих обращали в рабов.
В восточной части полуострова, на границе степи и предгорья, среди холмов стоял хорошо защищенный стенами и башнями город Солхат (ныне Старый Крым), построенный задолго до прихода татар и ставший убежищем переселенцев-армян, бежавших в Крым из Армении от набегов турок-сельджуков, персов и туркмен.
Сурб-Хач
В 4 км к юго-западу от Старого Крыма в заросшем лесом ущелье расположен у истоков горной реки средневековый армянский монастырь Сурб-Хач (Святой крест). Он стоит у дороги, которая ведет к одному из ныне заброшенных перевалов на южный берег — к Судаку. Монастырь был основан в начале XIV в., но настолько хорошо сохранился, что в нем и сегодня находят надежный приют от непогоды пастухи, охотники, туристы.
По средневековым источникам, Сурб-Хач находился возле большого, но ныне не существующего населенного пункта Казарат. Монастырь стоял на бойком месте у проезжей торговой дороги и владел большим хозяйством. На склонах ниже монастыря заметны садовые террасы с крепидами и лестницами, разрушенный водопровод из гончарных труб, два красивых фонтана и колодец с родниковой водой.
Сам монастырь невелик. Его монахи ютились в тесных и темноватых клетках-кельях П-образного здания, окаймляющего небольшой дворик с северной стороны храма. С другой стороны к нему примыкала большая постройка, остатки которой незначительны. Перед храмом находится парадный двор, на противоположной стороне которого стоит большое здание, появившееся гораздо позднее храма (храм был построен в 1338 г.) и пережившее ряд перестроек, разрушений и ремонтов. Большая его часть с тремя окнами на запад служила трапезной. В ней есть камин и большая печь для выпечки хлеба с отделением для копчения мяса, рыбы и сушки фруктов. Коптильное отделение по временам, судя по его устройству, вероятно, служило и паровой баней. Второе помещение, дверь которого расположена рядом со входом во двор, имело хозяйственное назначение. Оно сообщалось с трапезной небольшой (ныне заложенной) дверью. Крутая каменная лестница связывала его с глубоким погребом.
Между внешним и внутренним входами во двор имеется узкий коридор, глухая стена которого принадлежит упомянутому зданию с кельями. Вторая имеет дверь в небольшую постройку в два невысоких этажа, где нижний служил для хозяйственных целей, а в верхнем располагались привратник и монастырская стража. Башня над притвором и входом в храм служила одновременно и колокольней, и дозорным пунктом.
Постройки монастыря разно-временны. В их архитектурном облике заметны следы разных строительных периодов, смешение стилей: можно проследить некоторое вытеснение армяно-малоазийских черт такими элементами позднероманского зодчества, как стрельчатые арки, своды на нервюрах и т. п.
В монастыре сох ранилась средневековая роспись XIV—XV вв. : над входом в храм — изображение богоматери с младенцем в окружении ангелов и святых, а в конце алтарной ниши — Деисус, изображение Христа в виде царственного владыки, восседающего на троне между богоматерью и апостолом Петром в окружении символически изображенных четырех евангелистов — мифических учеников Христа, якобы авторов евангелий.
Вся композиция Деисуса выражает идею вечного владычества «церкви небесной» во главе с Христом. Изображения евангелистов в виде ангела, орла, льва и быка интересны тем, что в них нашли свое отражение (не единственное в христианской иконографии) религиозные представления, корни которых уходят в первобытные культы, связанные с обожествлением животных.
Сурб-Хач, в свое время широко известный за пределами полуострова, дает представление о высоком уровне культуры армянской колонии восточного Крыма. Эта колония нашла себе прочное место между мусульманами — татарами и католиками — генуэзцами. Она сумела стать необходимой тем и другим, оказала сильнейшее влияние на быт и культуру всего населения полуострова. Она уцелела среди бурных событий средневековья и просуществовала вплоть до конца XVIII в.
Солхат
В этом многоязычном восточном городе шла обширная торговля со странами Малой Азии, Северной Африки и многими другими. Через Солхат в XIII в. проходил караванный путь от Перекопа в генуэзский порт Кафу.
Из русских земель купцы везли в Солхат и Кафу драгоценные меха, воск, сало, лен и льняные ткани, изделия из кожи и прочее. Сюда шли караваны с товарами далекого Востока — тюками шелка, драгоценностями, фарфоровой посудой, благовониями, пряностями.
Богатства Солхата и Кафы привлекали внимание татарских беев, возбуждали их алчность. Однако, понимая значение этих городов как постоянного источника наживы, они проявляли известную осторожность, заключая и соблюдая выгодные для себя договоры с генуэзцами. Последние платили татарам большие пошлины с товаров и торговли.
Захватив степи Крыма и часть предгорья, татары вскоре заняли все земли вокруг Солхата; бейлики Ширинский, Аргинский, Барынский еще более расширились и разбогатели.
Наконец пробил час и самого Солхата. Он был захвачен и почти разрушен татарами. Однако вслед за тем новые хозяева руками невольников заново сложили его стены и башни, построили крепкие ворота. Перед стенами был выкопан широкий и глубокий ров. Внутри города восстанавливались старые и строились новые здания. В 1253 г. по приказу хана Батыя в Солхате для него был построен дворец, а в 1265 г. сюда переселились из Добруджи турки — камнерезы и строители, привлеченные возможностью хороших заработков. С 1284 г. в городе чеканилась монета золотоордынских ханов. В 1287 г. египетский султан Эль-Мелик Эль-Мансу, желая продвинуть ислам в гущу татар-язычников, построил в Солхате мечеть.
Солхат становится средоточием восточной культуры на Крымском полуострове, важным политическим и религиозным центром. Его могущество и богатство было основано на взимании дани со всех покоренных жителей Крыма, с контролируемых татарами торговых сделок, в которых основную роль играла торговля рабами в Кафе.
На окраине города (со стороны Феодосии) до сих пор видны остатки каменной стены и глубокого рва, которыми был опоясан город.
Неподалеку от центра Старого Крыма (на ул. Халтурина) стоят величавые развалины большого медресе (мусульманского духовного училища), примыкающие к мечети, построенной ханом Узбеком в 1314 г. В те времена здесь находился главный рассадник магометанства среди крымских татар. Воспринятое прежде всего знатью как официальная религия Золотой Орды, оно скоро распространилось и в Крымском Юрте. В пределах последнего муллы (священники) и дервиши (странствующие проповедники ислама) так же, как греческое духовенство в Таврике, а итальянское и армянское в восточном Крыму, распространяли феодально-теократические взгляды. Они рьяно служили крупным и мелким феодалам — ханам, беям, мурзам.
Ханы не скупились на строительство и украшение мечетей, прекрасно понимая, что пропаганда веры в аллаха является идеологической основой их политического могущества, сильным средством нравственного закабаления верующего народа.
Мечеть Узбека — характерный памятник культовой архитектуры Крыма и Востока. Хорошо сохранился ее резной портал с пышным растительным орнаментом, не менее богато украшен михраб (своего рода алтарь — ниша, обращенная на юг, в сторону священного города мусульман — Мекки). Легкие и изящные, словно невесомые, аркады делят внутреннее пространство мечети, как и в христианской базилике, на три отделения.
Неподалеку от мечети Узбека находился монетный двор, где впервые начали чеканить монету в 1284 г., при золотоордынском хане Менгу-Тимуре.
На ул. Красноармейской находятся руины мечети XIII в., построенной султаном Египта Бейбарсом, уроженцем Крыма. В древности стены ее были отделаны мраморными плитами, а верхняя часть — порфиром.
На перекрестке улиц Ленина и Дачной видны развалины мечети Куршун-Джами. Время возведения мечети — конец XIV в.
В южной части города, на углу улиц Партизанской и Речной, имеются руины караван-сарая XIV в. Именно здесь столетием позже останавливался Афанасий Никитин по пути на родину.
Часть фонтанов в городе до сих пор питается средневековыми водопроводами.
На ул. Почтовой можно увидеть остатки стен и часть алтарного полукружия небольшой христианской церкви — памятника дотатарского Солхата.
Верховная власть над Крымским Юртом долго принадлежала золотоордынским наместникам. Но уже в конце XIII в. беи стали проявлять неповиновение. Золотая Орда посылала в Крым карательные отряды. Однако в конце XIII — начале XIV в. она уже не была столь могущественна. В Орде началось разложение. В главной ее ставке — столице Сарай Бату — шла борьба за власть, ханы менялись часто.
Этим и воспользовался племянник золотоордынского хана Менгу-Тимур, став основателем политически почти независимого от Золотой Орды Крымского Юрта.
Татары в юго-западном Крыму
В середине ХIII в. крымские беи главное внимание обращали на более доступную для кочевников восточную часть полуострова с ее богатыми городами, расположенными на основных торговых путях. С начала XIV в. татары стали постепенно захватывать земли и юго-западной части Крыма.
Свое первое поселение в юго-западном Крыму они основали у входа в современную Бахчисарайскую долину. О том, как они его называли, сведений пет. Позднее оно было известно под названием Эски-Юрт (Старое селище), в отличие от нового поселения, выросшего в самой долине уже в конце XV в.
Через Эски-Юрт проходил торговый караванный путь с севера на юг, от Перекопского перешейка и далее по всему Крыму к древнему городу Херсону.
Взимание пошлин, грабеж купцов, торговля невольниками — все это обогащало поселившихся здесь беев. О том, что Эски-Юрт являлся в XIV в. крупным поселением татар, свидетельствуют обширное кладбище и пышные мавзолеи знати, часть которых сохранилась до наших дней. На каменных изголовьях наиболее старых надгробных памятников можно видеть изображения войлочной шапки кочевника. На них еще отсутствует высеченная из камня чалма. Она изображается позже, когда ислам проник в массы язычников-татар и стал их религией.
Сельское население этих районов занималось хлебопашеством, садоводством, виноградарством, огородничеством и отгонным скотоводством. Городища юго-западного Крыма вели торговлю ремесленными изделиями и продуктами сельского хозяйства, укрепляли свою оборону. По издавна сложившимся традициям, во время татарских набегов сельское население уходило под защиту крепостей, неприступных не только благодаря боевым стенам, но и по своему умело выбранному местоположению. Скалы с крутыми обрывами, трудно проходимые ущелья, густые леса — все это являлось препятствием для конных татарских отрядов. С ходу взять эти замки и города им не удавалось.
Золотая Орда зорко следила за событиями в Крыму, считая его собственностью, а крымских беев — своими вассалами.
Постепенно у Орды созрело намерение полностью подчинить себе полуостров. Все больше и больше татар расселялось в центральной части Крыма и в юго-западных районах предгорья.
В конце XIII — начале XIV в. Золотой Ордой правил хан Токты (1290—1312 гг.). Его приближенным и доверенным лицом был темник Ногай, сорок лет державший в своих руках все нити политической жизни Орды. В 1298 г. Ногай отправил своего внука в Крым для сбора податей, наложенных на местное население и жителей Кафы. Посланец Орды прибыл в богатый город. Генуэзцы приняли знатного татарина с почестями, а потом вероломно умертвили.
Когда это известие дошло до Ногая, он отправил в Крым карателей. Разгрому подверглась не только его восточная часть с провинившейся Кафой, но и ни в чем не повинные города юго-западного Крыма.
В 1299 г. посланцы Ногая разгромили Эски-Кермен и уничтожили значительную часть его населения. При археологических раскопках одного из домов под завалом стен были обнаружены костяки в неестественных позах, со следами сабельных ударов на черепах.
В этом же году, видимо, был взят татарами и город Кырк-Ер (Чуфут-Кале). Первые строители этого города-крепости хорошо продумали систему его обороны. В южном обрыве скал имеются потайные ворота для внезапных вылазок в тыл наступающему врагу. С восточной стороны от обрыва к обрыву город огражден оборонительной стеной и рвом, вырубленным в скале. В южном конце этой стены с помощью стенобитных машин была пробита брешь, через которую враги и ворвались в город.
Крупное княжество Мангуп, столица которого находилась в трудно доступной части юго-западного предгорья, осталось непокоренным.
В восточных районах Крыма и в генуэзской Кафе тоже стало расти татарское население. В Кафе была построена мечеть и специальный рынок для торга невольниками — квадратный двор с высокими стенами и крепкими воротами. В конце XIV в. Крымский Юрт фактически отделился от Золотой Орды, переживавшей период распада, и превратился в отдельное государство.
Крымское ханство
Несмотря на вассальную зависимость Крымского Юрта от Золотой Орды, а затем Крымского ханства от Турецкой империи, это государство оказалось достаточно живучим и просуществовало в течение почти четырех столетий. Ошибкой было бы думать, что оно жило исключительно одним разбоем и торговлей невольниками, что, кстати сказать, составляло видную статью дохода не только монголо-татар, но и европейцев — генуэзцев. Накопление внешних причин, которые привели к превращению одного из уделов Орды в самостоятельное ханство, совпадало с внутренними предпосылками.
На первых порах татарские беи богатели в основном за счет торговых пошлин, дани и увеличения своих стад (они захватывали огромное количество скота во время набегов на Киевщину, Подолию, Волынь).
Один из современников писал о татарах, что они, помимо ухода за скотом, «делают войлок и прикрывают [им] дома [кибитки]. Мужчины делают луки и стрелы, приготовляют стремена и уздечки, делают седла, строят дома [кибитки] и повозки, караулят лошадей, доят кобылиц, трясут самый кумыс… делают мешки и т. д.». Женщины, тогда еще свободные от мусульманского затворничества, принимали самое деятельное участие в повседневных работах. Женщина «правит повозками, ставит в них жилища, снимает их, доит коров, делает масло, приготовляет шкуры, сшивает их ниткой из жил, шьет сандалии и башмаки и другое платье».
Из этого перечня занятий видно, что земледелие сначала имело сравнительно небольшой удельный вес в хозяйстве татар. Сеяли они только просо, из которого получали питательный напиток «бузу», из просяной муки пекли лепешки. Засеянные участки не надолго привязывали к себе кочевников. Собрав урожай, они уходили дальше в степь со своими стадами и войлочными домами-кибитками.
Скотоводство давало кочевнику его основную пищу — мясо, жир, молоко, масло, сыр, а также одежду и все предметы несложного кочевнического быта. Шерсть перерабатывалась в ткань и войлок, из кож делали обувь, из овчин — шубы и шапки. Из тонко выделанных шкур шили безрукавки. Рога шли на различные поделки. Из жил вили веревки, путы для лошадей. Сыромятными ремнями скрепляли жерди войлочных юрт. Из толстых шерстяных ниток плели торбы (кормушки для лошадей), дорожные сумки, пояса, ткали ковры и т. д.
С конца XIII — начала XIV в. кочевники-татары начинают постепенно оседать и заимствовать у коренного населения навыки земледелия. Площади пахотных земель непрерывно увеличиваются. И знатных, и простых татар уже не удовлетворяло кочевье. Не только скот, но и сама земля, посевная площадь, становится завидной собственностью. Каждый бей стремился захватить как можно больше плодородных земель. Татары все сильнее тяготели к удобствам оседлой жизни, к домам вместо юрт и кибиток.
Беи и знать — мурзаки — стремились к городской жизни. Со временем из среды самих кочевников выделяются купцы, которые строят лавки, склады, городские дома. Не имея традиций своего градостроительства, татарская знать копировала местные постройки, используя (например, при восстановлении Солхата) мастеров из покоренных ими жителей Крыма.
Денежный доход солхатских беев рос за счет многочисленных пошлин, взимаемых с проходящих и своих купцов. Тут и весовая пошлина, и сборы за торговое место, за въезд и выезд из города, за построенную купцом лавку, за место для постройки дома и т. д. С христианского населения города взимались большие налоги за место, где стояла церковь, за службу в церкви, за землю, отведенную под кладбище. Каждый платил налог за воду.
Крупными богачами становились ростовщики-менялы. Как и всюду в торговых городах, в их руках находился обмен монет (ведь в Солхат приезжали купцы из разных стран). Однако не только торговая и феодальная знать приобщалась к той, более высокой культуре, которой обладало коренное многоэтническое население Крыма. Этот процесс охватывал самые широкие массы вчерашних кочевников.
Взаимоотношения между татарами и коренными жителями Крыма постепенно приобретают нормальный (для своего времени) характер. На землях, где стали хозяевами феодалы-татары, иноязычное и иноверческое население — греки, армяне и другие, в основном земледельцы и ремесленники, — стало органически необходимым элементом. По отношению к нему проявлялась широчайшая веротерпимость.
Взаимоотношения татар и жителей непокоренных ими земель Мангупского княжества стали обычными соседскими отношениями двух феодальных государств, всегда готовых напасть друг на друга, поживиться за счет слабого соседа, но склонных и поторговать в период мирных отношений, возникавших при равновесии сил. Простые же люди, несмотря на то, что феодальная знать и духовенство обеих сторон всячески поддерживали и разжигали религиозную и национальную вражду, как видно, тяготели к более мирному взаимному общению.
Непреодолимо (хотя и подспудно), с одной стороны, шла ассимиляция той части бывших врагов — кочевников, которая плотнее соприкасалась с христианским населением предгорного Крыма, с другой — происходило отатаривание христианского населения, оказавшегося внутри будущего Крымского ханства.
В золотоордынский период татары Крымского Юрта были язычниками: поклонялись солнцу, луне, огню, воде, земле и божкам, сделанным из войлока. Во второй половине XIII в. в Крым проникает ислам. Источником пропаганды ислама была сельджукская Кония. Вначале эта религия, подобно в свое время христианству в Крыму, распространяется лишь среди знати, а позже проникает и в широкие массы кочевников-скотоводов. На шею простого кочевника был надет еще один хомут: кроме власти бея, духовная власть муллы.
Кочевникам, требовавшим себе участок завоеванной земли, Коран говорил: «Не присваивайте имуществ, которыми бог отличил вас одних перед другим». Этим изречением корана пользовались и беи, и мусульманское духовенство. Беднота оставалась в кабальной зависимости у них.
Крымский Юрт, отделившись от Золотой Орды, долго сохранял в себе черты монгольского государства. Это особенно сказалось на структуре его «армии». В основном она состояла из конницы. Каждый воин по зову бея должен был явиться на место сбора, полностью снаряженным за свой счет. У воина должны были быть 1—3 лошади (одна под всадником, остальные вьючные), запас продовольствия на три месяца (у монголов на один год), запас стрел в колчане, лук, молоток-клевало, которым в битве пробивались металлические шлемы врагов, железный крючок на палке, чтобы стягивать противника с седла, а также серп для заготовок сена для лошадей, сыромятные ремни для связывания пленников, путы для лошадей. Кроме того, воин возил с собой котел для варки пищи и баклагу с водой.
Войско делилось на десятки, сотни, тысячи. Несколько тысяч носило неопределенное название «тьма». Отсюда и пошло название «темник», т. е. предводитель большого войска. Дисциплина была очень строгая, всякое нарушение ее каралось смертной казнью.
Одежда татарского воина состояла из куртки, шаровар с поясом, меховой шапки, безрукавки из простеганного войлока (защита от стрел), шерстяных чулок и постолов из сыромятной кожи.
У беев, возглавлявших набег, имелись дорогостоящие металлические шлемы с золотой насечкой, кольчуги, защищавшие от сабельных ударов и стрел, сабли, ятаганы, кинжалы. Отряды каждого бея имели свой особый родовой знак. На деревянную палку или железную трубку прикреплялось металлическое изображение головы быка, коровы, лошади. Желая показать, что отряд такого-то бея прибыл, этот знак высоко поднимали над головой.
В степи татарская конница определенного построения не придерживалась. Выйдя из Крыма, большая нестройная масса всадников вскоре распадалась на мелкие отряды, следовавшие далеко один от другого. Приближаясь к чьим-либо владениям, все войско стягивалось, вперед выдвигалась особая ударная группа, которая осторожно, скрытно подбиралась к обреченному селу или городу. Затем всадники с гиканьем врывались в поселение, убивали всех, кто встречался на пути, и мчались дальше, не трогая имущества жителей. Уже по их следу налетал основной отряд.
Перепуганные первыми головорезами, жители теряли голову и вместо общей защиты прятались каждый в своем жилище. Тогда и начинался грабеж. Уходя, хищники поджигали дома, а оставшихся в живых людей уводили в плен. Они связывали руки пленников одним длинным сыромятным ремнем. За каждой лошадью шла одна или несколько верениц.
В бою воины оберегали друг друга, раненых сажали на запасных лошадей, убитых, если была возможность, увозили домой. В Крым возвращались, выслав вперед разведку, а сзади держа охранение из всадников, не обремененных никаким грузом. Назад шли другими дорогами, чтобы не попасть в засаду, которую могли организовать соседи пострадавших.
Старая родовая знать — беи владели правом суда, взимания податей, предводительства на войне, «считая себя происшедшими от белой кости, и только одну войну признавали совместимой с их высоким достоинством».
Некоторые беи сами начинали войну и сами заключали мир, не советуясь и не объединяясь с другими. Наиболее сильным во всех отношениях был бей Ширинский. Он имел свое войско и знамя, на котором была изображена его родовая тамга.
Владея обширными землями, огромным количеством скота, опираясь на свое войско и родовитость, род Ширинских в Крымском Юрте в XIII и в XIV вв. стремился играть первую роль, подчинить своему влиянию остальных беев. Между ними шла борьба, политическое соперничество.
В конце первой четверти XV в. в Золотой Орде три правителя оспаривали власть друг у друга. Один из них, потерпев неудачу, откочевал со своей ордой в Крым. Это был Даулет-Берды из рода Чингизидов. С приходом Даулет-Берды борьба за Крымский Юрт обострилась.
Из Золотой Орды вторгся в Крым Улуг-Мухаммед, желая отнять Юрт у Даулет-Берды, но не получил поддержки у крымских беев и власть не захватил.
В Литве при дворе короля Витовта жил бежавший от золотоордынских интриг внук Тохтамыш-хана Хаджи-Девлет. Король Витовт, у которого были свои интересы в крымских делах, поддерживал стремление Хаджи-Девлета захватить власть. Собрав значительное войско и заручившись поддержкой беев Крымского Юрта, Хаджи-Девлет двинулся на полуостров и разбил Улуг-Мухаммеда. В 1428 г. Хаджи-Девлет мог уже считать себя счастливым обладателем совершенно независимого крымского престола. Укрепившись в Солхате, он задумал было овладеть юго-западным Крымом и южноукраинскими степями. Однако ему пришлось позаботиться прежде всего об укреплении своей ханской власти. Своенравные и сильные беи могли сломить его, поддержав притязания на власть одного из его многочисленных взрослых сыновей.
Учтя это, Хаджи-Девлет решил покинуть недостаточно дружелюбный Солхат, столицу бывшего Юрта. Прежде всего, желая выжить генуэзцев из Крыма, лукавый и честолюбивый хан затеял тонкую и хитрую интригу. Мангупскому князю Алексею он обещал всяческую поддержку с тем, чтобы тот присоединил к своим владениям генуэзский порт Чембало (Балаклаву). В 1433 г. порт был взят Алексеем. Генуэзцы бежали в Кафу. Консулы Кафы вызвали войска и под командованием Карла Ломеллино армия генуэзцев одержала победу, вернув Чембало. Консулы Кафы, узнав об интриге Хаджи-Девлет-Гирея, решили его наказать. Но хан разбил генуэзские войска под Солхатом, «набрав много возов добычи». После этого удара генуэзцы решили переменить тактику и стали одаривать хана.
В юго-западной части Крыма Девлет-Гирей облюбовал место для своей новой резиденции — город-крепость Кырк-Ер (позже Чуфут-Кале). Здесь он, правоверный мусульманин, построил мечеть и ряд красивых каменных зданий, укрепил стены, башни. Широко известен овеянный легендой мавзолей «Джанике-Ханум», датированный 1437 г. Однако, история этого памятника была, видимо, более прозаичной. Если Хадяш-Девлет — внук Тохтамыш-хана, то дочь последнего Джанике-Ханум, похороненная в Чуфут-Кале в 1437 г., могла быть матерью Хаджи-Девлета.
История правления первого крымского хана из династии Гиреев была богата событиями. Ее пополняли интриги против местного населения Крыма и против генуэзцев, обратные интриги беев против хана, заговоры сыновей хана против своего отца, дворцовые трагедии.
Исследователи называют разные даты прихода к полной власти Хаджи-Девлет-Гирея — 1427, 1428, 1449 гг. Наиболее же вероятной датой можно считать 1434 г. Именно в этот год хан показал свою силу, разбив восьмитысячную армию генуэзцев под Солхатом. Столь громкая победа принесла честолюбивому хану полную власть над беями.
Династия Гиреев просуществовала почти 350 лет. Несомненно, этому помогла вассальная зависимость Крымского ханства от мощной Турецкой империи, с которой долго не смогли совладать никакие силы Европы. Лишь в конце XVIII в. русские войска сокрушили крымский форпост «Блистательной Порты» и ликвидировали этот постоянный очаг агрессии на юге России и Украины.
Литература о средневековом Крыме
Читателю, желающему узнать больше, чем сказано в этой книге, мы рекомендуем прочесть перечисленные ниже труды по истории и археологии средневекового Крыма. Разумеется, наш перечень охватывает только небольшую часть того, что написано по этому вопросу, но мы в него включили те книга и статьи, которые, по нашему мнению, дадут разностороннее представление о проблемах крымского средневековья. Но поскольку освещение этого материала в разных трудах не одно и то же, мы расположили их в порядке выхода в свет. Это даст читателю возможность проследить эволюцию научных взглядов на крымское средневековье.
Исторические труды по средневековью Восточной Европы, в которых затрагивается история средневекового Крыма
Ф.И. Успенский. История Византийской империи. Т. I. Москва, 1912. М.В. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. Москва 1956.
В.В. Мавродин. Начало мореходства на Руси. Ленинград, 1949. Г.Г. Литаврин. Болгария и Византия в XI—XII вв. Москва, 1960. М.И. Артамонов. История хазар. Ленинград, 1962.
Обзорные труды по истории средневекового Крыма
П.И. Кеппен. Крымский сборник. С.-Петербург, 1837.
В.Х. Кондораки. В память столетия Крыма. Москва, 1883.
А.Л. Бертье-Делагард. Керменчик. Крымская глушь. Одесса, 1899.
Ю.А. Кулаковский. Прошлое Тавриды. Киев, 1914.
А.Л. Бертье-Делагард. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде. Известия Таврической ученой архивной комиссии, № 57. Симферополь, 1920.
Н.И. Репников. Археологические памятники (Археологическая карта южного берега Крыма). Археологические работы ГАИМК на новостройках 1932—33 гг. Москва — Ленинград, 1935.
О.Н. Бадер. Материалы к археологической карте восточной части горного Крыма. Труды Института краеведческой и музейной работы НКП РСФСР. Т. 1. Москва, 1940.
Є.В. Веймарн. Крим у середні віки. Нариси стародавньої історії Української РСР. Київ, 1957.
История и археология средневекового Крыма. Сб., Москва, 1958.
Д.Л. Тали с. Некоторые проблемы истории раннесредневековой Таврики и литература последних лет. Византийский временник, XIX. Москва, 1961.
Стародавні пам’ятки Інкерманської долини. Археологічні пам’ятки УРСР. Київ. 1963.
А.Л. Якобсон. Средневековый Крым. Москва — Ленинград, 1964.
Работы, освещающие период Великого переселения народов и историю раннесредневековой Таврики
Ф. Брун. Черноморские готы и следы долгого их пребывания в Южной России. Сб. «Черноморье», II. Одесса, 1879.
Ф.А. Браун. О крымских готах. С.-Петербург, 1890.
Н.И. Репников. Некоторые могильники области крымских готов, ч. I. Известия архивной комиссии, вып. 19, С.-Петербург, 1906; ч. II, Записки Одесского общества истории и древностей, XXVII, Одесса, 1907.
В.Г. Васильевский. Житие Иоанна Готского. Труды, т. 2, вып. 2. С.-Петербург, 1912.
А.А. Васильев. Готы в Крыму, ч. I, III—VI вв. Известия Российской Академии истории материальной культуры, т. 1, Ленинград, 1921; ч. ІІ, VI—XI вв. Известия Государственной Академии истории материальной культуры, т. V, Ленинград, 1927.
В.П. Бабенчиков. Из истории Крымской Готии. Известия Государственной Академии истории материальной культуры, вып. 117. Ленинград, 1935.
В.В. Кропоткин. Могильник Суук-Су и его историко-археологическое значение. «Советская археология» № 1, Москва, 1959.
О. I. Домбровський. Стародавні стіни на перевалах головного пасма Кримських гір. «Археологія», XII, Київ, 1961.
О средневековом Херсонесе
Б.Д. Греков. Повесть временных лет о походе Владимира на Корсунь. Известия Таврического общества истории, археологии и этнографии, т. III. Симферополь, 1929.
А.Л. Якобсон. Раннесредневековый Херсонес. Материалы и исследования по археологии СССР, № 63. Москва — Ленинград, 1959; Средневековый Херсонес (XII—XIV вв.). Материалы и исследования по археологии СССР, № 17. Москва — Ленинград, 1950.
Херсонес Таврический. Симферополь, 1962.
О «пещерных городах», княжестве Феодоро и деревне средневекового Крыма
А.Л. Бертье-Делагард. Остатки древних сооружений в окрестностях Севастополя и пещерные города Крыма. Записки Одесского общества истории и древностей. Т. XIV, Одесса, 1886.
С.М. Шапшал. Караимы и Чуфут-Кале в Крыму. С.-Петербург, 1896.
А.Л. Бертье-Делагард. Каламита и Феодоро. Известия Таврической ученой археологической комиссии, № 55. Симферополь, 1918.
П.В. Никольский. Бахчисарай и его окрестности. Симферополь, 1927.
Н.Л. Эрнст. Эски-Кермен и пещерные города Крыма. Известия Таврического общества истории, археологии н этнографии. Т. III, Симферополь, 1929.
Н.И. Репников. Раскопки Эски-Керменского могильника в 1928—1929 гг. Известия Государственной Академии истории материальной культуры, XII, вып. 1—8. Ленинград, 1932.
Ф.И. Шмит. Эски-Керменская базилика. Там же.
Н.В. Малицкий. Заметки по эпиграфике Мангупа. Известия Государственной Академии истории материальной культуры, вып. 71. Ленинград, 1933.
В.П. Бабенчиков. Пещерный комплекс Шулдан. Известия Государственной Академии истории материальной культуры, вып. 117. Ленинград, 1933.
И.И. Репников. Городище Качи-Кальен. Там же.
Е.В. Веймарн, Н.И. Репников. Сюйреньское укрепление. Там же.
С.Н. Бибиков. Средневековое укрепление Исар близ села Чоргунь (Крым). Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР, П. Москва — Ленинград, 1939.
М.А. Тиханова. Дорос-Феодоро в истории средневекового Крыма. Материалы и исследования по археологии СССР, № 34. Москва — Ленинград, 1953.
Е.В. Веймарн. Разведки оборонительных стен и некрополя (Мангуп). Там же.
Е.В. Веймарн. Оборонительные сооружения Эски-Кермена (опыт реконструкции). Сб. «История и археология средневекового Крыма». Москва, 1958.
Е.В. Веймарн. О времени возникновения средневековой крепости Каламита. Там же.
В.В. Кропоткин. Из истории средневекового Крыма (Чуфут-Кале и вопрос о локализации города Фуллы), «Советская археология», XXVIII, М., 1958.
Е.Ч. Скржинская. Новые эпиграфические памятники средневекового Крыма. Сб. «История и археология средневекового Крыма». Москва, 1958.
А.Л. Якобсон. К вопросу о локализации средневекового города Фуллы. «Советская археология», XXIX—XXX, Москва, 1959.
Е.В. Веймарн. О виноградарстве и виноделии в древнем и средневековом Крыму. Краткие сообщения Института археологии АН УССР, № 10. Киев, 1960.
А.Л. Якобсон. Средневековые сельские поселения юго-западного Крыма. Византийский временник, XXI, Москва — Ленинград, 1962.
Н.А. Богданова, И.И. Лобода. Бахчисарайский историко-археологический музей. «Пещерный город» Чуфут-Кале, Симферополь, 1965.
О владычестве генуэзцев в Кафе и Солдайе, и о Золотой Орде
Заметки XII—XV вв., относящиеся к крымскому городу Сугдее (Судак), приписанные к греческому синаксарю. Записки Одесского общества истории и древностей. Т. V, Одесса, 1863.
Устав Каффы 1449 г. Там же.
В.Г. Тизенгаузен. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из сочинений арабских, т. 1. Санкт-Петербург, 1884; Извлечения из персидских сочинений, т. 2. Москва — Ленинград, 1941.
В.Г. Васильевский. Житие Стефана Сурожского. Труды, т. 3. Петроград, 1915.
А.Н. Насонов. Тмутаракань в истории Восточной Европы. Исторические записки, № 6, Москва, 1940.
Е.С. Зевакин, Н.А. Пенчко. Из истории социальных отношений в генуэзских колониях Северного Причерноморья в XV в. Исторические записки, № 7, Москва, 1940.
Б.Д. Греков, А.Ю. Якубовский. Золотая Орда и ее падение. Москва — Ленинград, 1950.
И.А. Гольдшмидт. Кафа — генуэзская колония в Крыму в конце XIII — первой половине XV в. Москва, 1952.
С.А. Секиринский. Очерки истории Сурож а IX—XV веков. Симферополь, 1955.
М.К. Старокадомская. Русское торговое население генуэзской Каффы. Сб. «История и археология средневекового Крыма». Москва, 1958.
М.А. Фронжуло. Розкопки жилих комплексів на середньовічному поселенні поблизу с. Планерське (1954—1955 pp.). Археологія, XII. Київ, 1961.
А.И. Полканов. Судак. Симферополь, 1964.
В.А. Микаелян. История армянской колонии в Крыму. Ереван, 1964 (на армянском языке, резюме — на русском).
Об архитектуре и изобразительном искусстве средневекового Крыма
Ю.С. Асеев, Г.А. Лебедев. Архитектура Крыма. Киев, 1961.
О.И. Домбровский. Фрески средневекового Крыма. Киев, 1965.
В большинстве книг этого перечня почерпнут обильный материал для работы над иллюстрациями к нашей книге. Но, кроме них, были использованы и другие издания, в частности:
Ф. Готтенрот. История внешней культуры. Т. I—II, С.-Петербург, 1900.
В.Н. Лазарев. История византийской живописи. Т. 1, Москва. 1947; т. II, Москва, 1948.
Народы мира. Народы Западной Европы. Т. I, Москва, 1964.
Литература на иностранных языках
W. Тоmaschek, Die Goten in Taurien. Wien, 1881.
Actes des notaires génois de Péra et de Caffa de la fin du XIII siécle, Bucarest 1927.
E. Skrzinska, Inscriptions Iatines des colonies génoises en Crimée, Genova 1928.
G. Bratianu, Recherches sur le commerce génois dans la Mer Noire au XIII siécle, Paris, 1929.
A. Vasillev, The Goths in the Crimea, Cambridge. 1936.
Mal’owist Marian, Kaffa w drugiej polowie XV-ego wiku. Warszawa, 1939.
Morozzo della Rocca, A. Lоmberdo, Documenti del commercio veneziano nei socoli XI—XIII, Torino, 1940.
Mal’owist Marian, Kaffa — kolonia genuenska na Krymie і problem wschodni w latach 1453—1475, Warszawa, 1947.
J. Kmieciński, Zagadnienie tzw. kultury gocko-gepidzkiej na Pomorzu Wschodnim w okresie wczesnorzyskim, Lódz, 1962.