Красные пещеры. А. А. Щепинский.

Симферополь, издательство «Таврия», 1987 год.

Книга, написанная ученым-историком и археологом, знакомит с известным в Крыму урочищем Красные пещеры, или Кизил-Коба, — самым протяженным на полуострове комплексом карстовых пещер, с Долгоруковской яйлой, на склоне которой урочище расположено. Приводятся описания важнейших достопримечательностей, интересных находок археологов, сведения о древних обитателях полуострова — племенах кизилкобинцев и тавров.

Адресованная туристам, книга является одновременно научно-популярным очерком и путеводителем по урочищу и яйле.

Вместо предисловия

Прежде чем совершить путешествие в Красные пещеры и по Долгоруковской яйле, познакомиться с их достопримечательностями и памятниками, природой и историей, проблемами изучения и охраны — несколько слов о Крымских горах в целом. Это поможет нам яснее представить значение описываемых объектов, а заодно их местоположение в горном Крыму.

Крымский полуостров площадью в 26 тыс. км² находится на юге европейской части СССР. На западе и на юге ограничен Черным морем, на севере — Сивашом, на востоке — Азовским морем. Северную, большую его часть, площадью более 20 тыс. км² занимает равнина, оживляемая на Тарханкутском и Керченском полуостровах холмисто-грядовым рельефом. В южной, меньшей части Крыма, на площади около 6 тыс. км² разместились горы и узкая полоска Южнобережья. Современный рельеф горной части полуострова — три дугообразно выгнутые к северу и параллельно расположенные гряды, отделяющие равнинную часть Крыма от его приморской — южнобережной. Горные гряды тянутся с юго-запада на северо-восток от мыса Фиолент у Севастополя до мыса Св. Ильи близ Феодосии. Общая их протяженность около 150 км, а ширина до 60 км.

Главная (или Первая) самая южная гряда имеет высоту до 1545 м над уровнем моря. Внутренняя (или Вторая) ниже — до 738 м, и, наконец, Внешняя (или Третья) горная гряда, самая низкая — до 344 м над уровнем моря. Между собой эти гряды разделены глубокими и широкими долиноподобными понижениями.

Верхнее плато Главной гряды представляет собой цепь отдельных слабо залесенных плоскогорий. В Крыму они обычно называются яйлами, или, реже, джайляу — тюркское слово, в переводе — «летнее горное пастбище, летовка». В направлении с юго-запада на северо-восток среди плоскогорий Крыма выделяется десять яйл. По своим климатическим и орографическим особенностям они подразделяются на две группы: западную и восточную. В западную группу входят Байдарская, Айпетринская, Ялтинская, Никитская, Гурзуфская и Бабуган, в восточную — Чатырдагская, Демерджи, Долгоруковская и Караби. Между собой все яйлы разделены верховьями сравнительно не широких, но труднопроходимых речных долин. Их борта ограничены скальными обрывами или крутыми склонами с густым лесом. Верхняя часть Главной гряды сложена в основном мощной толщей известняков. Это область классического карста, представленного многочисленными воронками, шахтами-колодцами и т. д.

Среди форм рельефа особо упомянем пещеры, изучением которых занимается специальная наука — спелеология (от греческого «спелеон» — пещера). Являясь составной частью карстоведения, она теснейшим образом связана с геологией, гидрогеологией, географией, биологическими науками, а также археологией.

Яйлы Крыма — край уникальных археологических и исторических памятников, важный в научном и хозяйственном отношении регион. Об одной из яйл, а именно Долгоруковской, расположенной в самом сердце Крымских гор, о ее природе, истории, народнохозяйственном значении и пойдет речь в настоящей книге.

Урочище Кизил-Коба

Главная достопримечательность плоскогорья — Кизил-Коба, или Красные пещеры. Рассказом о них мы и начнем знакомство с Долгоруковской яйлой.

На территории нашей страны известно не менее 5 тыс. пещер, из которых около 800 находятся в Крыму. В СССР среди пещер, образовавшихся в известняках, первое место по протяженности занимает Кизил-Коба.

Пещеры представляют не только большой научный, но и практический интерес. С ними связаны такие важные народнохозяйственные проблемы, как водоснабжение населенных пунктов, создание гидротехнических сооружений (плотин, тоннелей, водохранилищ), гражданское и промышленное строительство, освоение сельскохозяйственных районов, эксплуатация месторождений полезных ископаемых и т. д.

Кизилкобинское урочище расположено в верховьях Салгира, крупнейшей из крымских рек. Левый борт долины ограничивают здесь труднодоступные, заросшие густым лесом отроги Чатыр-Дага (800-1500 м над уровнем моря), правый, более пологий, — отроги Долгоруковской яйлы и Демерджи-яйлы (700-1300 м). Такова географическая обстановка вблизи урочища. Точное же его местоположение — склон Долгоруковской яйлы. За садом и остатками отжившей свой век небольшой деревушки Кизил-Коба — узкое, заросшее лесом ущелье, по дну которого протекает бурливая горная речка Су-Учхан («падающая вода»), она же Кизилкобинка, или Краснопещерная. Хорошо проторенная древняя тропа приводит в небольшое замкнутое ущелье, в тупиковой части которого Туфовая площадка и живописный водопад. Вокруг известняковые утесы, окрашенные окислами железа в красновато-коричневый, местами розовый цвет. Отсюда название этих утесов — Кизил-Кая, что значит в переводе «красная скала»; тот же цветовой признак в основе топонима Кизил-Коба — «Красная пещера». Склоны ущелья и скалы утопают в зелени деревьев и кустарников, которые поднимаются до верхней кромки Долгоруковского плато.

Удивительное ущелье! Богатое влагой и хорошо обогреваемое солнцем, оно надежно защищено горами от холодных северных ветров.

Здесь произрастают дуб, клен полевой, граб, верба, груша лохолистная и обыкновенная, ива, лещина, свидина, шиповник, терн, барбарис и другие деревья и кустарники. Весной рано начинает пылить орешник, зацветают кизил, подснежники, примулы, пролески, крокусы, фиалки, ландыши, горицвет, ярко-красные нарядные пионы. В отличие от рядом расположенных каменистых склонов яйлы, которые скоро выгорают под палящими солнечными лучами, в ущелье зеленый травяной покров сохраняется до глубокой осени.

Богат и животный мир ущелья. Куницы, зайцы, белки, ежи, ящерицы, кукушки, ласточки, вороны, сороки, мухоловки, дрозды, соловьи, синицы… Из насекомых часто встречаются разнообразные бабочки, жуки, травяные клопы, осы, шмели, муравьи и т. д.

Еще несколько десятилетий назад, в 20-40-х годах, в Красных пещерах нередки были колонии летучих мышей — обыкновенного длиннокрыла, занесенного ныне в Красную книгу СССР. Сейчас в Крыму эти животные неизвестны, в чем далеко не последнюю роль сыграло беспокойство со стороны туристов. По этой же причине здесь очень редок и другой вид летучих мышей — двухцветный кожан.

Недавними исследованиями установлено, что в эпоху древнекаменного века в Кизилкобинском урочище и его окрестностях жили пещерные медведи, благородные олени, сайга, дикие бараны, дикие кошки, лисицы, зайцы-беляки. На скалах гнездились альпийские галки.

В верховьях ущелья, где мраморовидные известняки Кизил-Кая образуют громадный естественный полуцирк, возвышается упомянутая Туфовая площадка. В ясный день отсюда в юго-западном направлении открывается живописный вид. Внизу — заросшее лесом ущелье, по дну которого струится Су-Учхан, далее плодородная долина верховьев Салгира. На горизонте вырисовывается вереница вершин Главной горной гряды — от Пахкал-Кая на юго-востоке до Чатыр-Дага на юге и горы Таз-Тау на юго-западе. Справа и слева при подъеме на площадку среди кустов в невысоких обнажениях известкового туфа заметны отверстия небольших пещер и гротов, в которых просматриваются сильно поврежденные «туристами» натечные образования. В тыльной части Туфовой площадки, там, где она ограничена рощей крупных деревьев, из-под навала каменных глыб, пробиваясь на свет, бурлят холодные, прозрачные источники горной реки. Среди них особо выделяются восходящие источники — грифоны.

Вырвавшись из кромешной тьмы подземного царства, река, огибая каменные глыбы, стремительно несется по площадке к обрыву, с которого и низвергается 25-метровым водопадом Су-Учхан.

Туфовая площадка — величественный памятник подземной реки. В течение многих тысячелетий река, вынося из глубин Долгоруковского массива растворенный бикарбонат кальция, откладывала его у входа в виде легкого известкового туфа.

За речкой и глыбовым навалом в обрывах скал скрыты черные глазницы входов трех пещер.

Ближе всех к площадке с водопадом большая арка нижнего этажа Красных пещер — Харанлых-Коба (рис. 1.1), или Темная пещера (17 м над Туфовой площадкой). Выше по склону (50 м над площадкой) расположен небольшой треугольный вход Иель-Кобы (Ветреной пещеры (рис. 2.1)). Еще выше (70 м над площадкой) и несколько в стороне — отверстие малозаметной пещеры, носящей необычное имя — Ромашка. Сейчас все три принято называть одним общим названием Кизил-Коба, или Красная пещера. Широко бытует и название в форме множественного числа — Красные пещеры.

Рис. 1. Кизилкобинское урочище.
1 — у входа в нижний этаж Красных пещер, Харанлых-Кобу; 2 — схематический план нижних этажей Красных пещер; 3 — схематический продольный разрез ближней части Красных пещер: А — вход в Харанлых-Кобу; Б — вход в Иель-Кобу (2, 3 — по В.Н. Дублянскому).

Интерес к Красным пещерам со стороны ученых и путешественников возник давно — на заре XIX столетия. По Крыму в те годы путешествует П. И. Сумароков, в 1803 г. выходит в свет его книга «Досуги крымского судьи, или Второе путешествие в Тавриду». В ней содержатся первые письменные сведения о Кизилкобинских пещерах на северном склоне Демерджи-яйлы, как в те годы называли Долгоруковскую яйлу. Отмечая трехъярусность пещеры, Сумароков весьма проницательно объясняет процесс ее образования: «Прокравшиеся потоки сильных дождей в ноздреватые скважины земли стремлением своим искали таковые пролазы, вливаясь туда, разрывали их более, составляя озерки».

18 июля 1825 г. в Симферополь приехал А. С. Грибоедов. Утром 24 июня, выехав «вверх по Салгиру верхом», он направился к пещерам Кизил-Коба и осмотрел их. В память об этом факте одна из галерей Кизил-Кобы названа Грибоедовской.

Академик П. И. Кеппен в статье, изданной в 1828 г., отметил, что Кизил-Коба имеет пять камер, простирающихся на 170 шагов ²¹ . Спустя пятнадцать лет, в 1843 г., научное описание пещер опубликовал швейцарский натуралист и археолог Ф. Дюбуа де Монпере, которому удалось обследовать Кизил-Кобу до подземного озера (рис. 2.1).

Археологическое обследование урочища и его окрестностей началось позднее — в 1879 г. и связано с именем археолога К. С. Мережковского, о котором речь впереди.

Любопытные сведения о Кизил-Кобе содержатся в «Путеводителе по Крыму» Г. Караулова и М. Сосногоровой ²⁰. Авторы путеводителя пишут, в частности, что пещера девятиэтажная и происхождением своим обязана подземной реке, что через подземное озеро приходится переходить по деревянной кладке. Следовательно, первые попытки благоустроить пещеру для туристских целей предпринимались уже более ста лет назад.

Рис. 2. Красные пещеры Кизилкобинского урочища.
1 — общий вид входа в Иель-Кобу; 2 — план Иель-Кобы по Дюбуа де Монпере (1843 г.); 3 — план Иель-Кобы по П. Петрову (1910 г.); 4 — план Иель-Кобы по В.Н. Дублянскому.

В конце XIX в. остро стал вопрос о водоснабжении Симферополя — проводятся изыскания, выдвигаются проекты. Привлекла внимание и Кизил-Коба. В 1892 г. газета «Крымский вестник» опубликовала две статьи инженера А. В. Конради, в которых содержится описание источника. По словам инженера, источник дает до 3300 ведер воды в час, однако в засушливое время года количество воды снижается, поэтому вопрос об его использовании для водоснабжения Симферополя был решен отрицательно.

Описание пещер в 1894 г. опубликовал В. Н. Дмитриев, при этом Харанлых-Кобу он называет Карани-Хобой («нижняя пещера»). Первые сведения о подземной фауне пещер дал в 1900 г. Я. Лебединский, который установил наличие здесь животных типа простейших, кишечнополостных, червей, членистоногих, моллюсков, хордовых. Этими и последующими исследованиями было установлено, что в состав подземной фауны Кизилкобинских пещер входят бокоплавы, мокрицы, ложные скорпионы, веслоногие, ракообразные, пауки, некоторые виды бабочек, жуков, мух и т. д.

Поскольку туф хороший строительный материал, в 1905-1907 гг. велась его разработка. Следы этой операции, инициатором которой выступил князь Долгоруков, до сих пор видны на площадке у входа в Харанлых-Кобу. Еще через год, в 1908 г., на той же площадке геолог профессор А. М. Зайцев обнаружил вход в новую туфовую пещеру. Она имеет несколько ярусов, коридоры и проходы со сталактитами, сталагмитами, колоннами. В последующем, 1909 г. урочище посетил географ П. Петров, оставивший описание и план предвходовой части (рис. 2.3) пещеры ³⁵. Кроме того, исследователь обратил внимание на связь подземной реки с рекой Суботхан на яйле. Два года спустя Н. Соколовский открыл около деревни Кизил-Кобы новую пещеру Кой-Хобу. О связи пещер с водным режимом яйлы на примере Харанлых-Кобы в 1914 г. писал Н. Н. Клепинин. В том же году краевед и археолог С. И. Забнин произвел археологические раскопки в Харанлых-Кобе и выделил особый тип древней керамики ¹⁸. Следующий, 1915 год ознаменовался выходом в свет монографии А. А. Крубера «Карстовая область горного Крыма», в которой подводились итоги карстоведческих исследований, в частности Кизилкобинского урочища. Длина Иель-Кобы, по А. А. Круберу, 156 м, а Харанлых-Кобы, состоящей из двух горизонтов, — 70 и 200 м. Кроме того, ученый обследовал множество боковых ответвлений, которые составляют одну сложную систему ходов, проложенных некогда рекой Суботхан ²⁵.

На несколько лет исследования были прерваны войной. Лишь в 1918 г. небольшие раскопки в пещере осуществил археолог А. С. Моисеев.

С установлением в Крыму Советской власти приказом № 450 Крымревкома от 11 августа 1921 г. «пещера Кизил-Коба со всем районом туфовых отложений» была объявлена собственностью Республики. Археологическое изучение этого комплекса началось с разведок и раскопок 1920, 1921 и 1924 гг., предпринятых Г. А. Бонч-Осмоловским, Н. Л. Эрнстом и С. И. Забниным ⁵.

Затем последовал длительный перерыв. Изучение памятников Кизилкобинского урочища возобновилось лишь в 1958 г., когда была создана Комплексная карстовая экспедиция Академии наук УССР и Министерства геологии УССР. Экспедицию возглавил ученый-геолог Борис Николаевич Иванов, ныне один из видных карстоведов страны, куратор Министерства геологии УССР по карсту и селям. В состав экспедиции входили шахтный, геофизический, гидрогеологический, зоологический и археологический отряды, большая группа спортсменов-спелеологов.

Археологический отряд провел тщательную разведку местности и небольшие раскопки как в пещерах Кизилкобинского урочища — Харанлых-Кобе и Иель-Кобе, так и в прилегающих к урочищу пещерах Ени-Сала I и II. В последние 10 лет археологическим обследованием этого района занимались члены совета народного Музея археологии Крыма. Работа археологов оказалась исключительно плодотворной: в Кизилкобинском урочище и его ближайших окрестностях было зафиксировано значительное количество самых разнообразных памятников.

Здесь хорошо представлены находки, характеризующие культуры времени неолита (две стоянки), энеолита и бронзы (два памятника), эпохи раннего железа (два крупных кизилкобинских и два таврских поселения). В июле 1983 г. на левом берегу речки Краснопещерной, ниже бывшей деревни Кизил-Коба, выявлен древний грунтовый могильник из небольших каменных ящиков. Неподалеку на возвышенности — позднесредневековый могильник и заросшие кустарником руины большой деревни Кучук-Янкой (Янголак) и хутора Ени-Сала.

Результаты работы ученых получили отражение в научных и научно-популярных книгах и статьях. В 1977 г. в Ленинграде издана монография «Карстовые пещеры и шахты горного Крыма». Ее автор — доктор геолого-минералогических наук профессор Виктор Николаевич Дублинский — более 30 лет занимается изучением карста Крыма. Немалое место в его работах уделено и Красным пещерам. Из упомянутой книги почерпнуты некоторые результаты изучения этой уникальной карстовой системы ¹¹.

После краткого рассказа об исследовании Кизил-Кобы подведем итог: что установлено учеными, каковы наши представления о памятнике.

Итак, пещеры Харанлых-Коба, Иель-Коба и Ромашка, расположенные в недрах Долгоруковской яйлы, — одна большая карстовая полость Кизил-Коба, или Красная пещера. Пещера состоит не из 3, 9, 13 этажей, как в разное время предполагали различные авторы, а из шести. Относительное превышение одного этажа над другим колеблется в пределах от 4 до 10 м. Общая протяженность изученной части пещеры составляет 13,1 км, глубина — 135 м (рис. 3). На территории СССР по своей длине она занимает первое место среди пещер, заложенных в известняках, и четвертое место среди полостей подобных в целом. Наличие в пещере реки дает основание отнести этот памятник природы к типу пещер-источников, которые входят в класс коррозионно-эрозионных. Что касается климатических особенностей Кизил-Кобы, то тут картина довольно сложная; определяющим фактором является, прежде всего, воздушная циркуляция, которая охватывает все этажи пещеры. В теплое время года атмосферный воздух, поступающий через верхний вход, постепенно охлаждается от 18,2 до 9,2 °С, а его влажность возрастает с 8,2 до 10,0 мм. рт. ст. В зимнее время воздух, поступая через нижний вход, заметно прогревается (с 6,0° до 12,0°С) и становится более влажным (с 6,0 до 9,8 мм рт. ст.).

Рис. 3. Схематический план (А) и продольный разрез (Б) всех пройденных исследователями карстовых полостей Красной пещеры (по В.Н. Дублянскому).
1 — вход в нижнюю пещеру Харанлых-Кобу; 2 — зал топографов; 3 — четвертый Обвальный зал.

Нижняя пещера — Харанлых-Коба — трехэтажная (рис. 1, 2, 3). В конце первого этажа, представляющего собой просторный коридор длиной около 200 м, протекает подземная река. Средняя пещера, Иель-Коба, состоит из двух этажей в виде узких и очень запутанных, слабо наклоненных ходов, которые соединены пятиметровой глубины колодцами. Верхняя пещера — Ромашка — составляет шестой этаж. Внутри все пещеры и этажи соединяются между собой отдельными ходами и колодцами. В этих многократно обследованных частях Кизил-Кобы имеются хорошо выраженные залы (Органный, Сухорукова) и галереи (Грибоедовская), в которых сохранились еще местами натечные образования, колонны, драпировки, сталактиты и сталагмиты 10-13. К сожалению, все они сильно повреждены хулиганствующими посетителями.

Как отмечает профессор В. Н. Дублинский, «2500 м ближайшей части пещеры — это прелюдия к настоящей каменной симфонии Кизил-Кобы. В ее лабиринтах есть залы, не уступающие по красоте многим известным пещерам Европы» ¹⁰. В этой недоступной для посещения части пещеры (приходится, увы, добавлять: и слава богу!) протекает мощная подземная река, преграждают путь сифоны и каскады воды высотой до 30 м (рис. 4.). Грандиозны обвальные залы, потолки которых теряются на высоте до 30-40 м, колонны высотой до 12-18 м при диаметре 5-6 м, образовавшиеся от срастания сталактитов и сталагмитов. Не менее удивительны натёчные (субтерральные) отложения в виде драпировок, бахромы, занавесей, рождением своим обязанные просачиванию воды из длинных трещин или ее стеканию по уступам скал. Разнообразие форм просто поразительно: сталактиты-трубочки длиной до 1 м и диаметром 4-5 мм, сталактиты конусовидных очертаний 6-8-метровой длины при диаметре 0,6- 0,7 м и более, геликтиты — сложные, эксцентричные образования, имеющие тонкий питающий капилляр, и т. д.

Но и это далеко не все. Столь же разнообразны кальцитовые (субаквальные) отложения в виде пленки, заберегов (обрамления), натечных плотин (гуров). На протяжении 340 м в Кизил-Кобе насчитано 36 плотин длиной от 3,0 до 3,8 м и даже 13 м. Иногда они образуют своего рода мосты, перегораживающие галереи на высоте от 0,2-0,5 до 2 м над современной поверхностью реки.

Среди поверхностных отложений Кизил-Кобы особое место занимают упоминавшиеся нами известковые туфы у истоков реки Су-Учхан. В Крыму это самое мощное отложение карстовых источников: объем массива определяется внушительной цифрой — 400 тыс. м³.

Исследования послевоенных лет проясняют и другой вопрос — о внутреннем строении Краснопещерной карстовой системы. В нижнем ее этаже насчитывается несколько сотен проточных озер разной глубины, разделенных высокими (до 20 м) уступами в коренных известняках и натечными плотинами. В паводок уровень воды в озерах поднимается в среднем на 1,5-2,5 м, а на отдельных участках возрастает катастрофически — на 6-7 м.

Рис. 4. А — план (вверху) и разрез пятого Обвального зала Красной пещеры (для масштаба показаны фигурки людей). По В.Н. Дублянскому и В.В. Илюхину. Б — схема развития этажей Красной пещеры (1-6) и террас реки Салгир (I-VI).
1 — левый борт долины реки Салгир; 2 — дно долины реки Салгир; 3 — Долгоруковская яйла; 4 — шахта-понор Аверкиева; 5 — Красная пещера; 6 — шахта-понор Провал (по В.Н. Дублянскому).

Что можно сказать о размерах Краснопещерного комплекса? Обратимся к данным топографической съемки. Если говорить об исследованном участке первого этажа пещеры, то его характеризуют две цифры: длина 6,9 км, площадь — 34 тыс. м². Непройденная часть полости между пещерой-понором, носящей имя Провал, и пятым Обвальным залом — это еще примерно 3,6 км. По мнению профессора В. Н. Дублинского ¹⁹, общая площадь первого этажа — не менее 50 тыс. м² 10.

Областью питания подземной реки Су-Учхан (Краснопещерной) является Долгоруковская яйла. По В. Н. Дублянскому, Красная пещера, «начинаясь у контакта слабо и хорошо карстующихся пород шахтой-понором Провал» ¹¹, собирает под землей стоки с площади 10,4 км² (рис. 5.1, 5.2). Всего на поверхности Долгоруковской яйлы обнаружено 18 карстовых полостей так называемого нивально-коррозионного и коррозионно-эрозионного происхождения. Многие карстовые полости Долгоруковской яйлы достигают в глубину 120-140 м и связаны с Красной пещерой и рекой Краснопещерной. Для реки характерно обилие паводков, которых в холодное время года в среднем 9, а в теплый сезон — 3. Продолжительность прохождения пика паводков обычно не превышает 2-3 часа, а сохранение максимальных расходов достигает нескольких дней. Оставляя в стороне иные цифровые выкладки как сугубо специальные (величина питания реки, скорость движения воды и пр.), отметим лишь, что температура воды в подземной реке в зависимости от сезона меняется от 8,8 до 10,1 °С. В теплый период года в Кизил-Кобе вниз по потоку происходит плавное нарастание температуры от 7° в пещере-поноре Провал до 10,2°С в источниках у входа.

В заключение несколько слов о возрасте Кизилкобинских пещер. Из упомянутой работы профессора В. Н. Дублинского следует, что в среднем и позднем плиоцене, т. е. до 15 млн. лет назад, на Долгоруковской яйле стала образовываться шахта-понор — та, что носит ныне имя спелеолога Аверкиева (рис. 5.3). Об этом свидетельствуют обнаруженные здесь кости позвоночных позднеплиоценового возраста. Что же касается Красной пещеры, то ее формирование приходится преимущественно на четвертичный период, древность которого исчисляется примерно 1 млн. лет 11-13 (рис. 4.).

Рис. 5. В мире карста.
1, 2 — условия залегания подземных вод Долгоруковской яйлы по Е.А. Зубровой (1957 г.) и В.Н. Дублянскому (1966 г.): ¹ закарстованное плато; ² склоны, лишенные поверхностных карстовых форм; ³ главные водоразделы на плато; ⁴ источники; ⁵ система Красных пещер; ⁶ поверхностный сток Суботхана; ⁷ направление движения подземных вод; ⁸ контуры подземных водосборов. 3 — схематический разрез шахты-понора Аверкиева (I) и Красной пещеры (II): а — непроходимый участок шахты Аверкиева; б — подземная речка Краснопещерная; 1-6 — этажи Красной пещеры (по Г.А. Бачинскому, В.Н. Дублянскому).

Таковы основные итоги 180-летнего обследования и изучения пещер Кизилкобинского урочища. Много за эти годы было сделано наблюдений и высказано догадок. Десятки ученых и путешественников, сотни строк информации, серьезной и дилетантски наивной… Так или иначе, но все эти труды внесли свою лепту в изучение и популяризацию Кизил-Кобы — памятника природы и истории.

Долгоруковская яйла

Продолжим знакомство с местностью вокруг урочища. На пути нашем встретится немало интересного и поучительного: и шумная горная речка (если, конечно, вы придете сюда в пору снеготаяния или после хорошего дождя), и мир растений, и мир древностей. Но, пожалуй, наиболее впечатляет мир камня, лунный ландшафт Долгоруковской яйлы — самого низкого и доступного из всех плоскогорий Крыма.

Топоним «Долгоруковская яйла» связан с именем землевладельцев, потомков князя В. М. Долгорукова, под командованием которого русские войска в 1771 г. вступили на Крымский полуостров, тем самым проложив дорогу России к Черному морю. Во владения Долгоруковых входила деревня Мамут-Султан (ныне село Доброе) с прилегающими землями верховьев Салгира, в том числе Кизилкобинское урочище с расположенной над ним яйлой. Однако название плоскогорья — Долгоруковская яйла — появляется на картах сравнительно недавно. У П. И. Сумарокова употреблен термин «Демерджи-яйла» (Красные пещеры он помещает на ее северном склоне). Спустя ровно 100 лет (1903) геолог В. М. Цебриков включает всю эту местность в понятие «Караби-яйла». Той же географической терминологии придерживался в 1911 г. П. Петров. Следовательно, топоним «Долгоруковская яйла» к этому времени еще не утвердился.

Так или иначе, но в изданной в 1915 г. монографии Крубера «Карстовая область горного Крыма» впервые значится «Долгоруковское нагорье». Это имя фигурирует и на опубликованной в 1921 г. ботанико-географической карте Е. В. Вульфа. Следовательно, в качестве устойчивого названия «Долгоруковская яйла» утверждается уже в нынешнем столетии, скорее всего, в начале или даже середине 20-х годов.

Долгоруковская яйла находится в верховьях междуречья Салгира и Бурульчи. На востоке от соседнего горного массива Караби-яйлы она отделена глубоким ущельем Бурульчи, на западе — скальными обрывами и крутыми каменистыми склонами долины Салгира. На юге узкой перемычкой хребта Тырке Долгоруковское плоскогорье связано с яйлой Северная Демерджи, на севере, постепенно понижаясь, она сливается с долиной между Главной и Внутренней горными грядами. Средняя высота плоскогорья около 1000 м над уровнем моря. Долгоруковский массив, сложенный в основном мраморовидными известняками, разбит на балки тектоническими нарушениями северо-западного и северо-восточного простирания. В южной части яйлы размещается водосбор небольшой горной речки Суботхан. Общая протяженность долины от истоков до впадения в Малую Бурульчу около 8 км.

Яйла состоит как бы из двух уступов. Верхний, сравнительно небольшой уступ в южной части массива — это возвышенность Тырке (1000-1300 м над уровнем моря). Почти весь северный склон Тырке покрыт густым буковым лесом. Помимо Суботхана здесь берут начало реки Бурульча, Малая Бурульча и Суат.

Нижний уступ яйлы (560-1025 м над уровнем моря) занимает большую часть Долгоруковского массива. Это слабо облесенное, открытое ветрам каменистое плоскогорье. Рельеф его изрезан многочисленными карровыми полями, воронками, котловинами или небольшими долинами.

Здесь же, на нижнем уступе, размещается основная масса карстовых шахт-поноров и пещер. Всего на Долгоруковской яйле, на площади около 119 км², известно около тридцати карстовых полостей. Из них 60% относится к нивально-коррозионному классу, т. е. к шахтообразным или колодцеобразным полостям, не имеющим боковых ходов на дне.

Рис. 6.1. Шахта-понор Аверкиева.
А — план; Б — разрез; В — вход.

Входы в пещеры чаще всего находятся на склонах яйлы. Таковы Кизил-Коба, Алешина Вода, Ени-Сала I, Ени-Сала II и другие (рис. 6.1, 6.2, 6.3, 6.4, 6.5). Входы в шахты-поноры, как правило, располагаются на бортах или дне карстовых воронок. Среди подобных полостей наиболее известны Провал, Марченко, Аверкиева, Лю-Хасар. В обрывах скал, которыми ограничена яйла на востоке и западе, немало хорошо обогреваемых солнцем и защищенных от ветров и непогоды навесов и гротов. Многие из этих естественных укрытий неоднократно и в течение многих столетий служили в качестве кратковременных убежищ для охотников и скотоводов, использовались для загона скота и т. д.

О самой крупной карстовой полости этого массива и главной его достопримечательности — Красных пещерах — читатель уже знает. О других, меньших по размерам, расскажем сейчас.

Шахта-понор Провал расположена в верховьях долины Суботхана (рис. 6.2). Ее пройденная специалистами-спелеологами длина — 1150 м, прослеженная глубина — 104 м, а завершается она непроходимым глыбовым завалом. В сильный паводок в шахту поступает часть водотока речки Суботхан. Принято считать, что Провал имеет связь с Красной пещерой. Между ее пятым Обвальным залом и Глыбовым завалом в конце шахты Провал находится около 1,5 км непроходимых подземных ходов. А то, что между этими двумя карстовыми полостями имеется непосредственная связь, показали неоднократные опыты с окрашиванием воды протекающей в них речки (рис. 4).

Рис. 6.2. Шахта-понор Провал.
А — план; Б — разрез; В — вход. Черной заливкой показаны обводненные участки полостей, стрелками — направление водотока.

К северо-западу от Провала расположена другая карстовая полость — шахта-понор Аверкиева, названная так по имени ее открывателя и первопроходца, одного из первых симферопольских энтузиастов-спелеологов Константина Владимировича Аверкиева (рис. 6.1). Пройденная длина этой полости 405 м, глубина — 145 м. Интересно, что шахта соседствует с галереями Красной пещеры в частности, с тем ее участком между вторым и пятил Обвальными залами, в котором имеется несколько боковых ходов. Не исключено, что один из них связан с шахтой Аверкиева (рис. 5).

Теперь познакомим читателя с пещерами. Большая их часть связана с верховьями Салгирского бассейна и главным образом окрестностями Кизилкобинского урочища. Близ входа в Красную пещеру находится сильно обводненная пещера Туфовая. С помощью аквалангистов она прослежена на протяжении 100 м.

В верховьях соседнего небольшого ущелья — пещера Алешина Вода, дающая начало небольшому горному ручью — левому притоку речки Кизилкобинки. Эта, тоже обводненная пещера, изучена на протяжении 550 м.

К тому же типу пещер-источников относится подземная полость длиной 410 м — Ени-Сала III. Нижняя ее часть всегда обводнена, верхняя подтапливается только в паводок (рис. 6.3).

Рис. 6.3. Пещера Ени-Сала III.
А — план; Б — разрез; В — входы. Черной заливкой показаны обводненные участки полостей, стрелками — направление водотока.

Опыты с окрашиванием подземных вод всех трех пещер показали, что хотя они и находятся в непосредственном соседстве с Красными пещерами Кизилкобинского урочища, подземной связи между ними не существует.

Сравнительно легкодоступны для посещения находящиеся в этом же районе небольшие пещеры Ени-Сала I и Ени-Сала П. Одна из них, Ени-Сала II, как и пещера Ени-Сала III, является ландшафтно-геологическим памятником местного значения. Кроме того, енисальские пещеры I и II представляют значительный научный интерес и в археологическом отношении.

Пещера Ени-Сала I расположена в нижней части одного из отрогов яйлы, на водоразделе между двух балок. Полость ее состоит из двух залов и двух входов, разделенных глыбовым завалом. Пещера сухая, хорошо проветриваемая и освещаемая (рис. 6.5).

В 1,5-2 км от нее — Ени-Сала II, она — на правом склоне соседнего ущелья, в его верховьях, почти у выхода на яйлу. Пещера состоит из двух залов: верхнего, слабо освещенного, и нижнего, сырого и абсолютно темного (рис. 6.4).

О наличии в Ени-Сале I обломков лепных сосудов VII-VI вв. до н. э. впервые, еще в 1959 г., сообщил известный советский археолог П. Н. Шульц. В 1961 г. археологические исследования в двух енисальских пещерах были осуществлены Комплексной карстовой экспедицией Академии наук УССР. Раскопки проводились как в глубине пещер, так и на площадках перед ними. В пещерах отмечено одинаковое чередование аналогичных культурных слоев.

Рис. 6.4. Пещера Ени-Сала II.
А — план; В — вход; Г — раскопанные участки пещер.

В первом, верхнем, слое археологический материал оказался смешанным, он содержал находки от эпохи раннего железа до позднесредневекового времени. Во втором слое, толщиной до 0,55 м, обнаружены расколотые человеком кости животных и обломки лепных сосудов VII-VI вв. до н. э., относящихся к кизилкобинской культуре, о которой рассказывается в последующих главах этой книги.

В третьем слое на глубине от 0,65 до 1,15 м выявлены зольные прослойки, расколотые кости животных и обломки лепных сосудов. Судя по характеру выделки, орнаменту и форме, они могут быть отнесены к бронзовому веку, ко II тысячелетию до н. э. Найденные в этом слое кости домашних быков и овец и кости зайца-русака свидетельствуют о занятиях населения — скотоводстве и охоте.

Четвертый слой, залегавший на глубине от 1,15 до 1,40 и, наряду с очажными прослойками дал более 30 обломков небольших лепных сосудов с подлощенной поверхностью, плоским дном, выпукло-округлыми боками и насечками по венчику. Подобные горшки характерны для энеолитической кемиобинской культуры III — начала II тысячелетия до н. э. Найденные в этом же слое кости оленя, зайца-русака и лисицы свидетельствуют, что основным занятием живших здесь людей была охота.

В последнем, пятом, слое на глубине 1,65 м выявлены небольшая зольная прослойка от очага (кострища), пластинчатый кремневый отщеп и кости диких животных — барана, зайца-русака, дикого кота, куницы и ежа. Малочисленность археологических находок не позволяет точно определить, к какому времени относятся эти следы человеческой деятельности, несомненно связанной с охотничьим промыслом. Скорее всего, пещера Ени-Сала II служила кратковременным стойбищем неандертальцу эпохи мустье.

Рис. 6.5. Пещера Ени-Сала.
А — план; Б — разрезы; В — вход; Г — раскопанные участки пещер; Д — сталагмит с черепом горного козла.

Раскопки Енисальских пещер показали, что человек обживал их не менее чем 50-60 тыс. лет назад. Периодически пещеры посещались и значительно позже — в эпоху энеолита, поздней бронзы, раннего железа и, наконец, в средневековое время. Однако они не были местом постоянного жительства. В палеолите — энеолите это временные охотничьи убежища, в эпоху бронзы — средневековья — сезонные скотоводческие стоянки. Кроме того, в пору раннего железа Ени-Сала I, очевидно, использовалась в качестве загона для скота, а Ени-Сала II — как языческое скотоводческое святилище. Но об этом речь впереди.

Археологические материалы из Ени-Сала наглядно раскрывают процесс последовательного и длительного освоения человеком не только пещерных убежищ, но и всего Долгоруковского плато.

Климат яйлы специфичен, и на этом стоит остановиться подробнее. В чем его специфичность? Климатологи отмечают: холодный, полувлажный, сильно отличается от климата степной, предгорной и в особенности южнобережной части Крыма. В. Л. Котельников, автор книги «Южная полоса европейской части СССР», изданной в Москве в 1963 г., дает следующую характеристику: «Климат здесь (на яйлах — А. Щ.) напоминает далекие берега Балтийского моря: прохладное лето, долгая зима. Часто дуют сильные пронизывающие ветры». Длительность периода с положительными среднесуточными температурами на яйлах составляет 8,5 месяца (в предгорных районах Крыма — 9,5-10 месяцев). Число дней с сильными ветрами на вершинах яйл в среднем — 86-89 (в предгорьях — от 6 до 10). В зимний, весенний и осенний период на яйлах восточной группы, а следовательно и на Долгоруковской, преобладают южные ветры, а летом — западные и северо-западные. Ежегодно отмечаются ураганные ветры со скоростью до 40 м/с. Среднегодовое количество осадков на восточных яйлах 450-600 мм (как и в предгорьях). Снежный покров высотой от 0,13 до 0,16 м держится 100-105 дней (в предгорьях 35- 40 дней). Одним словом, климат совсем не крымский. И при этом число часов солнечного сияния — наибольшее в Крыму: 2405- 2505 в год (на остальной части Крыма колеблется от 2106 до 2384).

По обводненности Долгоруковская сравнительно с другими яйлами занимает особое место. Это обусловлено наличием небольшой реки Суботхан. Кроме того, вдоль восточного края яйлы — несколько постоянно действующих родников; Ярма-Чокрак, Колан-Баир, Вейрак-Чокрак и других. Источники есть я в верховьях заросших лесом ущелий, прорезающих западные склоны нагорья: кордон Буковый, Ени-Сала, Кизил-Коба, Золотое Ярмо и другие. Наконец, на поверхности яйлы, в ее южной части, находятся два небольших озера Канлы-Тип и Провальное, связанных с долиной Суботхана. Поблизости, к северу, в небольшой котловине, окруженной лесопосадкой из сосны и ели, увидим еще одно озерце, заросшее травой.

На карте Крыма 1865 г. в верховьях Джафар-Бердинского ущелья показано озеро Усен-Аджиголь. Следы подобных озер еще и сейчас видны в долине Суботхана, над Кизилкобинским ущельем, в Колан-Баирской котловине и других местах. Это так называемые «голи» — естественные понижения, замкнутые ложбины, воронки и т. д., заполненные дождевыми или снеговыми водами. Их дно нередко покрыто слоем красной глины, препятствующей утечке воды в подземные полости. Часто такие голи чабаны ограждали небольшими земляными валами, а их дно, во избежание утечки воды, уплотняли глиной с соломой и навозом.

Подобные полуестественные водохранилища широко используются и ныне.

На Долгоруковской яйле преобладают горные черноземовидные щебенчато-каменистые почвы, которые в связи с интенсивным выпасом скота сильно нарушены. В настоящее время яйлы используются человеком главным образом в качестве горного пастбища. На луговых низинах с намывным слоем почвы есть кое-где небольшие участки, пригодные для земледелия.

Плоскогорье богато травянистой растительностью. Наибольшее распространение здесь получили чабрецово-типчаковые сообщества, особенно в восточной части. По северным отрогам яйлы и центральной ее части преобладают дубравниково-типчаковые сообщества, а по днищам карстовых воронок и по их пологим склонам — злаково-подмаренниковые. По краю плато, на всем его протяжении, растет лес из дуба, граба, бука, клена и других широколиственных пород. Отдельные небольшие участки леса или заросли кустарников встречаются и на самой яйле. В южной и северной ее частях можно видеть искусственные посадки сосны послевоенных лет. По балкам вполне обычны заросли из лещины, кизила, клена полевого, липы и т. д. ³.

Как отмечает Л. А. Привалов, на крымских яйлах преобладает растительность степного типа, которая по времени своего развития представляет наиболее поздний ее элемент. «Непосредственным продолжением равнинных степей Крыма являлись безлесные пространства северной части Чатыр-Дага и восточных яйл, в частности Долгоруковской». Что же касается лесных элементов, то они «по-видимому, неоднородны и по времени своего развития и по происхождению. В основном же они имеют генетические связи с широколиственными лесами Среднеевропейской области» ³⁷.

Здесь будет уместно отметить, что для яйл Крыма проблема леса до настоящего времени — одна из самых сложных. В специальной литературе она обсуждается уже более 150 лет. В результате одни исследователи склоняются к мысли о том, что безлесье — явление первичное, т. е. извечное, другие полагают, что это вызвано неумеренной хозяйственной деятельностью человека.

Сторонники версии изначального безлесья яйл Крыма объясняют это разными причинами. Так, Е. Парро (1815 г.) считает, что оно вызвано крутизной склонов, по которым деревья не могут подняться на плато. По мнению М. Вагнера (1843 г.), семена деревьев на плато утрачивают способность к лесовозобновлению, а А. Ремманн объясняет это тем, что маломощные почвы не дают достаточной пищи и опоры для древесных корней. Точка зрения В. Н. Аггеенко (1847 г.) и К. Л. Гольде (1898 г.): суровый климат, каменистые почвы, сильные ветры. По Г. И. Танфильеву (1902 г.), причина безлесья — обильное орошение почв и позднее освобождение от снега. Наконец, А. А. Яната (1916) и Г. И. Поплавская (1925) высказывают мысль, что яйлы, подобно альпийским лугам, лежат выше вертикального расположения лесов.

Исследователи, не считающие безлесье изначальным, тоже выдвигают различные версии. Ф. П. Кеппен (1885 г.): низкие температуры и лютые морозы; X. X. Стевен: ветры, свойства почвы, недостаточность влаги; А. М. Шугулов (1907): коррозионная деятельность воды, смыв почвы и т. д. Большинство ученых усматривают главную причину в деятельности человека, прежде всего в многовековой пастьбе скота (Н. А. Буш, И. К. Пачоский, Е. В. Вульф и др.).

Проблеме яйлинских лесов посвящено специальное исследование А. Т. Артюшенко и В. Г. Мишнева, использовавших данные пыльцевых и споровых анализов, изучения древних углей и т. д. Результаты этих работ показали, что процесс залесения крымских плоскогорий носил переменный характер. В позднеледниковое и послеледниковое время, а также в раннем голоцене (примерно 15-9 тыс. лет назад), когда климат на яйлах был значительно более суровый, чем ныне, в состав леса входили сосна с небольшим участием березы, ольхи, вяза и других пород. Несколько позже, в середине голоцена, в связи с общим потеплением здесь получают распространение леса с большим участием широколиственных пород — дуба, липы, клена, лещины и бересклета. И, наконец, в позднем голоцене заметно возрастает количество бука и граба. Что же касается травянистого покрова, то, по-видимому, с вюрмского времени (около 65-10 тыс. лет назад) на яйлах господствовал степной тип растительности и отчасти луговой. В ту пору произрастали злаковые, бобовые, розановые, сложноцветные, гвоздичные, губоцветные и другие растения. Эти же семейства растений господствуют здесь и в настоящее время.

Таким образом, обобщение результатов многих наблюдений и исследований, а также анализ мнений и гипотез, ученых нескольких поколений дает основание считать, что безлесье яйл объясняется не только антропогенными явлениями (т. е. деятельностью человека). Несомненно, сказываются и природные факторы — климат, почвы и т. д. Подтверждением тому — данные обследования послевоенных яйлинских лесопосадок. Обычно до 10-летнего возраста деревья развиваются нормально, затем все более дает себя знать деформация кроны. Как правило, это результат неблагоприятных климатических явлений — сильных ветров, гололедов, обильных снегопадов и, наконец, засухи. По мнению А. Т. Артюшенко и В. Г. Мишнева, в дальнейшем при облесении яйл необходимо учитывать локальные климатические и почвенные особенности подлежащих освоению участков ³.

Как известно, все в природе взаимосвязано. Отсутствие на яйлах больших лесных массивов (лесом занято не более 7% ее площади) уменьшает возможность аккумуляции атмосферных вод, а значит и ухудшает водоснабжение предгорных и степных районов Крыма. Следовательно, проблема яйлинских лесов имеет не только и даже не столько научное, сколько большое народнохозяйственное значение. В связи с этим важно подчеркнуть, что буковый лес тенденции к продвижению на просторы яйлы не проявляет. Лучше обстоит дело с возобновлением соснового леса. На Долгоруковской яйле молодые сосны за 15 лет достигли в отдельных случаях трехметровой высоты. Установлено, что каждый гектар выращенного на яйлах леса может дополнительно содействовать накоплению около 1000 м³ воды. Большой вред причиняет лесу выпас скота. Можно надеяться, что сохранение существующих в этом деле ограничений приведет к постепенному облесению даже самых высоких участков плоскогорья.

На восточном краю яйлы расположены два интереснейших ботанико-географических памятника. Один из них — тисовая роща на южном склоне горы Тырке. Здесь насчитывается около 800 хвойных реликтовых деревьев. Другая достопримечательность — заповедные лесные заросли в верховьях Бурульчи. В этом месте уникальное растительное сообщество с участием эндемичного волчеягодника, который в Крыму нигде более не встречается. Волчеягодник крымский — кустарник высотой до 1-1,25 м — имеет кремовые и желтовато-бурые приятно пахнущие цветы и темно-красные ягоды. На Долгоруковской яйле он образует разреженные заросли в каменистых и скальных урочищах на высоте 500-900 м над уровнем моря. Здесь волчеягодник крымский произрастает в окружении буково-грабового леса с одиночными деревьями тиса ягодного, клена Стевена и подлеска из можжевельника казацкого, грабинника и шиповника ¹⁷.

Там же, на яйле, еще одна достопримечательность: в верховьях Бурульчи и на плато горы Тырке на площади 1550 га расположился заказник дикорастущих лекарственных растений. Их здесь не менее 11 видов — подснежник складчатый, зверобой продырявленный, зверобой льянковидный, ландыш майский и другие ¹⁸.

Помимо заповедных мест, на Долгоруковской яйле повсеместно встречаются редкие растения, занесенные в Красную книгу СССР или Красную книгу УССР. К таким растениям относятся адонис весенний (горицвет), асфоделина желтая, бересклет карликовый, живокость Палласа, ковыль камнелюбивый, крокус прекрасный, пион крымский, пион тонколистный, подснежник складчатый, сон-трава, фиалка скальная, цмин сильнопахнущий, ясколка Биберштейна, или крымский эдельвейс, и другие (рис. 7).

Рис. 7. В мире растений.
1 — борщевик мохнатый; 2 — ясколка Биберштейна (крымский эдельвейс); 3 — фиалка трехцветная; 4 — прострел крымский (сон-трава); 5 — пион узколистный; 6 — крокус (шафран) золотистый; 7 — крокус прекрасный; 8 — подснежник складчатый; 9 — первоцвет (примула) обыкновенный; 10 — земляника лесная; 11 — мать-и-мачеха.

Хорошо представлен на Долгоруковском плато класс низших споровых растений — грибов. Под лесным покровом вдоль кромки яйлы, а также в балках и верховьях прорезающих ее речных долин произрастают грузди, лисички, рыжики, сыроежки, боровики, подосиновики. В лесопосадках сосны часто встречаются маслята, на лесных опушках — опята, а на открытых участках яйлы — шампиньоны и дождевики. В 1981 г. здесь был найден дождевик великан весом 7,5 кг (рис. 8).

Рис. 8. В мире грибов.
1 — исполинский «подосиновик». Высота 4 м., диаметр шляпки 2,5 м., диаметр ножки 1,8 м. Мраморовидный известняк; 2 — маслянник зернистый. Съедобный, 2-й категории; 3 — вешенка обыкновенная, заготовленная белкой впрок. Гриб съедобный, 4-й категории; 4 — горный белый гриб, диаметр шляпки около 30 см. Съедобный 2-й категории; 5 — шампиньон, диаметр шляпки 25 см. Съедобный, 2-й категории; 6 — гриб-зонтик пестрый. Съедобный, 4-й категории; 7 — груздь перечный, диаметр 24 см. Съедобный, 4-й категории; 8 — трутовик серножелтый. Съедобен в молодом возрасте, 4-й категории; 9 — гриб-дождевик, великан, масса 7,5 кг. Съедобен в молодом возрасте, 4-й категории.

Животный мир плоскогорья исключительно разнообразен. В числе наиболее распространенных видов — еж европейский, белка обыкновенная, мышь полевая, заяц-русак, куница каменная, ласка, барсук, лисица, кабан, олень благородный, косуля. Из земноводных обычны древесная лягушка (квакша) и земноводная жаба, из пресмыкающихся — прыткая и скальная ящерицы. Змеи (желтобрюхий и леопардовый полоз, медянка) крайне редки, и все они не ядовитые.

На яйле обитают многие виды пернатых: жаворонки, мухоловки, синицы, щеглы, корольки, ласточки, стрижи, дикие голуби, кукушки, дятлы, сойки, чайки, сороки, дрозды. Из хищных птиц здесь можно увидеть сипа, сокола-пустельгу, ястреба, канюка обыкновенного, сов (рис. 9).

Рис. 9. В мире млекопитающих и птиц.1 — малый пестрый дятел; 2 — кукушка обыкновенная; 3 — сип белоголовый; 4 — канюк; 5 — стриж; 6 — сойка; 7 — филин; 8 — сорока; 9 — крымский олень; 10 — косуля у кормушки; 11 — белка-телеутка; 12 — заяц; 13 — лисица; 14 — барсук; 15 — кабан; 16 — каменная куница; 17 — лягушка квакша (древесница); 18 — скальная ящерица.

Богат мир насекомых. Бабочки, жуки, стрекозы, лесные клопы и мухи, осы, пчелы, шмели, муравьи, кузнечики, саранчовые, многоножки, пауки и т. д. встречаются здесь повсюду. Ядовиты сколопендра и паук тарантул. Встречаются они редко, «кусают» еще реже и не смертельно (рис. 10).

Рис. 10. В мире насекомых.1 — сколопендра; 2 — тарантул; 3 — шмель; 4 — пчела; 5 — махаон; 6 — павлиний глаз; 7 — крапивница обыкновенная; 8 — зорька; 9 — крушинница; 10 — белянка; 11 — кузнечик; 12 — саранчук или кобылка; 13 — стрекоза-коромысло; 14 — жук-щелкун; 15 — скакун; 16 — крымская зернистая жужелица; 17 — оса; 18 — семиточечная божья коровка; 19 — муравейник.

О древностях Долгоруковского плато разговор особый. Это многочисленные и разновозрастные стоянки и укрепления, могильники, характер которых зависел не только от человека, но и от природных условий местности.

Первые находки, отражающие историю освоения человеком этих мест, были сделаны более 100 лет тому назад — в 1879 г. Они связаны с первыми археологическими экскурсиями видного русского ученого, археолога и биолога, специалиста по простейшим организмам Константина Сергеевича Мережковского (1855- 1921) ³³.

Двадцатичетырехлетним студентом Петербургского университета Мережковский увлекся тогда еще очень молодой наукой — первобытной археологией и за два года (1879 и 1880) выявил в Крыму памятники почти всех основных этапов каменного века. Известный советский археолог А. А. Формозов отмечает, что в Крыму после работ Константина Сергеевича сделан ряд замечательных открытий, но по сути дела в выделении основных этапов палеолита за это время «…мы не очень далеко отошли от Мережковского». Именно Мережковский на материалах Крыма впервые доказал, что на территории нашей страны человек жил еще в древнекаменном веке. Тем самым ученый опроверг представление о том, что прародиной человечества с древнейшими «очагами культуры» являлась Западная Европа, а Россия — захолустье со времен первобытности.

Кизилкобинское урочище К. С. Мережковский обследовал в первый же год археологических изысканий. Свое посещение этих мест он начал с осмотра пещеры, где, однако, ничего примечательного не обнаружил. Более интересные результаты дали поиски в ближайших окрестностях, где им открыты три местонахождения каменных орудий первобытного человека. Среди них выделяется «доисторическая фабрика каменных орудий», находившаяся на склоне отрога близ Кизилкобинских пещер. Здесь Мережковский собрал около тысячи различных кремневых изделий — наконечников стрел, скребков, скребков-ножей, ножевидных пластинок, трапеций, пил и т. д. ³³

Аналогичные кремневые орудия Мережковский обнаружил и в других местах горного Крыма. На их основании он за 10 лет до известного французского исследователя Андриана де Мортилье установил, что кремневые орудия малых размеров — микролиты — относятся к послепалеолитическому времени. Тогда же Мережковский очень прозорливо отметил, что находки из Крыма, отличаясь от западноевропейских, близки к материалам стоянок Египта, Палестины и Сирии. Это была первая работа, в которой затрагивались проблемы локального развития палеолитических культур. Западноевропейская археология обратилась к разработке этой темы тридцать лет спустя, когда видным французским археологом А. Брейлем был сделан доклад на Международном конгрессе в Женеве (1912 г.).

И еще один штрих, характеризующий К. С. Мережковского как самоотверженного ученого: полевые работы 1879 г., в том числе у Кизил-Кобы, он провел по личной инициативе и на собственные средства.

В 1916-1918 гг., т. е. спустя почти сорок лет после работ К. С. Мережковского, к древностям Долгоруковской яйлы обратился другой известный исследователь Крыма — геолог и археолог А. С. Моисеев. Поставив себе цель ознакомиться с жизнью доисторического человека на вершинах гор, А. Моисеев, за три года обследовав все яйлы Крыма, отметил наличие на них двадцати четырех стоянок с находками мелкого кремневого инвентаря. Две такие стоянки им зафиксированы и на Долгоруковском плоскогорье — у озера Суботхан и в урочище Вейрак-Чокрак. Тогда же исследователь отметил, что подобные памятники обычно приурочены к родникам, водоемам, горным проходам и лугам.

Прошло еще сорок лет, во время которых Долгоруковская яйла не привлекла к себе внимания исследователей. Работы возобновились в конце 50-х годов, когда была создана уже упомянутая Комплексная карстовая экспедиция. В качестве археолога-первобытника в экспедиции участвовал и автор этой книги.

Каковы были задачи? Прежде всего, решение археологических проблем тесно переплеталось с задачами гидрогеологического и карстоведческого изучения Долгоруковского горного массива. Поиски на яйле сводились в основном к выяснению степени заселенности этих мест первобытным и древним человеком и к определению характера его хозяйственной деятельности.

Помимо стоянок эпохи мезолита и неолита в северной, наиболее пониженной части яйлы, было открыто поселение кизилкобинской культуры (речь о ней впереди), укрепленное поселение с двумя строительными периодами и могильник из небольших каменных ящиков. Раскопки проводились в пещерах Кизилкобинского урочища, в Енисальских пещерах I и II. Данные исследований позволили прийти к выводу, что ландшафт яйл, в том числе Долгоруковской, с незапамятных времен был таким же или почти таким, как в настоящее время. Отпала и гипотеза о сплошном лесном покрове, который якобы еще совсем недавно покрывал крымские яйлы. Что касается Долгоруковской, то по крайней мере с VII в. до н. э. ландшафт ее не претерпел существенных изменений. Собранные во время этих работ кости диких (благородный олень, косуля) и домашних (овец, коров, лошадей) животных свидетельствовали о наличии здесь покрытых травой горных лугов, которые использовались человеком в качестве охотничьих угодий и пастбищ ^{8, 9}.

В последующие десять лет (1963-1973) систематические рекогносцировочные археологические работы на яйлах Крыма (Айпетринской, Чатырдагской, Караби и других) осуществлялись Северо-Крымской археологической экспедицией Института археологии АН УССР и Крымской охранно-археологической экспедицией Общества охраны памятников истории и культуры. Помимо значительного количества новых памятников каменного века, на Долгоруковском плато был выявлен ряд более поздних — два поселения и курганный могильник кизилкобинской культуры и три таврских могильника из каменных ящиков. Эти находки показали, что пониженные, примыкающие к речным долинам, участки яйл стали осваиваться человеком в качестве постоянного места жительства самое большое 2,5 тыс. лет назад.

С 1974 г. планомерные историко-археологические разведки на яйлах Крыма, в том числе Долгоруковской, проводятся народным Музеем археологии Крыма.

Известные ныне археологические памятники Долгоруковского плато представлены стоянками, поселениями, укрепленными убежищами, могильниками, культовыми местами и т. д. В общей сложности их более 100. Не менее 25 относится к каменному веку. 15 — к эпохам энеолита и бронзы, 10 связаны с культурой тавров. 7 — с племенами кизилкобинцев, 5 — с населением скифо-сарматского времени, остальные средневековые или пока что не датируемые. Много здесь давным-давно заброшенных голей и развалин кошар, возраст которых еще предстоит установить.

А теперь вернемся к прерванной теме разговора — реке Суботхан и связанным с нею достопримечательностям.

Первое из известных нам упоминаний об этой реке относится к началу прошлого века. На топографической карте Крыма, изданной более 160 лет назад (1817 г.), в районе нынешнего кордона Букового обозначено озеро Канлы-Тип, из которого вытекает река Кизил-Коба. Четкой, непрерывающейся линией она проведена от озера до Кизилкобинского ущелья и далее к Салгиру. Следовательно, уже в те годы речку, протекающую по яйле, и речку Кизил-Кобу считали одной водной системой. Вызывает, однако, недоумение, на основании каких данных составлена эта карта? Каждому, кто мало-мальски знаком с рельефом яйлы, ясно, что в историческое время в этом направлении поверхностного стока Суботхан не имел. Что же касается топонима «Суботхан», то нами он впервые встречен на карте 1865 г., где водопад в Кизилкобинском урочище назван «водопад Сутышкан». Итак, Суботхан, Сутышкан, Су-Учхан — топонимы, связанные между собой. Су-Учхан в свою очередь уже не менее чем 160 лет приурочен к другому топониму — пещере Кизил-Коба.

В 1843 г. Дюбуа де Монпере первым из исследователей высказал мысль о связи Суботхана с подземной рекой пещеры Кизил-Коба. Эту мысль высказывали позднее и другие ученые. Например, П. Петров в 1911 г.: «Если воду Суботхана не отвести в озеро, она польется непосредственно в дыры, минуя озеро, и после 3-3,5 верст подземного течения появится в пещере Харанлых-Коба» ³⁵. Н. Клепинин в 1914 г.: «…В нижней пещере Харанлых-Коба протекает подземная речка, которая берет начало в 7 км от пещеры, 4 км она протекает по яйле, а 3-3,5 км имеет подземное течение». А. Крубер в 1915 г.: «Выход реки Кизил-Коба на поверхность не представляет еще истинных истоков этой реки, так как река протекает под землей в пещерных ходах, а исток ее находится значительно выше на Долгоруковской яйле, где эта река, носящая название Суботхан, вытекает из двух холодных родников у подножия г. Долгой и затем, миновав искусственно подпруженное озеро «Провалье», исчезает в пещерах» ²⁵.

Уже в наше время, в 60-70-х годах, это было подкреплено работами Комплексной карстовой экспедиции: «После сильного ливня заговорил ручеек на дне широкой древней долины Суботхана. Запущена краска (флюоресцеин — сильный, но безвредный органический краситель. — А. Щ.). Сутки, а затем и недели ожидания… Только через тридцать девять дней очень слабая окраска воды была отмечена сперва в Красной пещере, а затем и на Туфовой площадке». Дальнейшие опыты показали, что в паводок «частицы красителя пробегают пять километров менее чем за двое суток со средней скоростью около 100 м в час» ^{8, 9}.

Как отмечают исследователи, водосбор реки Суботхан находится в южной части Долгоруковского массива. Далее по течению реки (общая длина ее 5 км) долина распадается на ряд замкнутых карстовых котловин с шахтами-шторами Аверкиева, Марченко и другими. Современный поглотитель поверхностного стока реки — шахта-понор Провал, расположенная в левом борту речной долины ¹¹.

Итак, Суботхан — часть сложной речной системы Долгоруковского плато. Согласно литературным данным, система эта состоит из трех, примерно равных по протяженности, но разных по природным условиям отрезков: верховье системы — горный Суботхан, средняя часть — подземная речка Краснопещерная, низовье — Су-Учхан в Кизилкобинском ущелье. Казалось бы, известные, устоявшиеся факты. Но есть и иное мнение: его подсказали наблюдения последних лет…

Ранняя весна 1981-го… То мокрый снег, то долгие затяжные дожди. В один из таких периодов, после сильного снеготаяния, археолог из Перми Е. П. Близнецов, краевед-художник В. М. Борисова и автор этой книжки решили посмотреть, как в таких условиях ведут себя речка и водопад в Кизилкобинском ущелье. Очевидно, река, вырываясь из Харанлых-Кобы, живописным водопадом обрывается в ущелье? Но нет. Река вела себя обыденно, едва пульсировали и грифоны. В чем же дело?

По запутанным горным тропам, петляющим по лесным ущельям, поднимаемся на гору Замана, а от нее к истоку Суботхана. Первые полкилометра Суботхан течет по заросшему лесом ущелью, переходящему в небольшую светлую долину. А вот и озеро Канлы-Тип близ кордона Букового. Здесь, в котловине, весна в разгаре. Тихо, тепло, дотаивают последние сугробы. Необычно оживлен и Суботхан. При средней глубине 0,5-0,6 м он достигал местами 1-1,5 м ширины. Куда же уходит вся эта вода?

За котловиной речка прячется в теснину. Далее — самый сложный и запутанный узел Суботхана. Слева, в 50 м от русла, зияет большая карстовая воронка, открытая к реке. Среди глыб завала — шахта-понор Провал, справа и слева от речки — остатки трех давно не функционирующих, не глубоких (от 0,4 до 1 м) и небольших (в среднем около 30×25 м) полуискусственных озер — голей с остатками небольших насыпей — плотин. Ниже по течению слева и несколько в стороне — вторая карстовая воронка с сильно обмелевшим озером. К нему от Суботхана ведет искусственное русло. Но сейчас, минуя все голи, в том числе озеро в воронке, речка стремительно, по хорошо выраженному, но сильно задернованному руслу, течет к северу. Еще через несколько километров — новая теснина, затем небольшой каньон и родник Ярма-Чокрак, далее кромка яйлы и, наконец, глубокое, заросшее густым лесом ущелье Чаукетау. Вслед за Суботханом спустимся по дикому, узкому Чаукетау примерно 3,5-4 км. Обходим несколько водопадов и каскадов. Впереди шум реки, еще один поворот — и перед нами берег Бурульчи. Повторим: не Су-Учхана, а именно Бурульчи.

И еще одна немаловажная деталь — на всем протяжении долины Суботхана от ее истока до верховьев Чаукетау встречались нам стоянии и отдельные находки от эпохи палеолита до раннего энеолита. Несколько в стороне, на плато — палеолитическое местонахождение. Следовательно, и в те далекие времена Суботхан протекал все в том же северо — северо-восточном направлении.

Так вода и стоянки первобытного человека по берегам древней реки привели нас к ее устью. Они показали, что Суботхан — второй левый приток Бурульчи. Первый — Малая Бурульча.

Более месяца Суботхан изливался в Бурульчу. В конце мая около шахты Провал был устроен загон для коров. Пастухи перекрыли русло Суботхана и направили его воду в рядом расположенное обмелевшее озеро на дне карстовой воронки, создав водопой для скота.

Все лето сильно обмелевшая речка по искусственному каналу несла свою воду в это озеро и поила многочисленное поголовье крупного и мелкого рогатого скота. Неузнаваемо изменились и верховья долины — сухая, грязная, вытоптанная скотом теснина с изрядно унавоженным ручьем на дне. Загрязненная вода по карстовым полостям поступала для водоснабжения близлежащих сел и города Симферополя .

Осенью на яйлу опустились тучи и туманы. Где-то в районе Букового кордона затерялся пересохший Суботхан, покинули яйлу и пастухи со своими стадами. И только в ноябре, когда на горы обрушились долгие осенние дожди, чередующиеся с мокрым снегом, опять ожил и забурлил Суботхан. Искусственная перемычка не выдержала напора, и вода устремилась по своему древнему руслу к Чаукетау и далее в Бурульчу. Лишь один раз в 1981 г.- 17 ноября — во время особенно сильного паводка Суботхан, выйдя из берегов, затопил свою пойму и небольшим рукавом стал вливаться в шахту-понор Провал. Второй рукав увел часть воды в другую карстовую воронку с понором, расположенную в 2 км ниже по течению. Основной же поток воды упорно стремился к Бурульче. По данным синоптиков, в это время в Крыму за сутки количество осадков достигло месячной нормы, а уровень воды кое-где в горных реках поднялся на 2-4 м. На Долгоруковской яйле образовались новые источники. Интересно, что около таких ранее «дремавших» родников еще задолго до этого были выявлены стоянки древних людей. Это подтверждает мысль о том, что в эпоху неолита — энеолита (5-7 тыс. лет назад) воды в Крыму было значительно больше.

Прежде чем по течению реки двинуться дальше, подытожим сказанное. Первый и главный итог таков: хорошо «проработанная» древняя долина с постоянным поверхностным стоком и стоянками первобытного человека по берегам убедительно свидетельствуют о том, что Суботхан — приток Бурульчи. В шахту Провал и другие поноры левого борта долины вода из Суботхана попадает только в очень сильные паводки и то в весьма незначительном количестве. Так это выглядит на поверхности. Несколько иная картина вырисовывается на глубине 30-100 м, в массиве известняков, слагающих Долгоруковское плоскогорье. Здесь, как показали исследования 1959-1965 гг., происходит «стекание» воды к руслу подземной реки Краснопещерной, и уже затем этот единый поток выходит на поверхность ¹³ (рис. 5.).

На примере Суботхана хорошо прослеживается явление так называемой бифуркации, т. е. раздвоение реки на две ветви, которые в дальнейшем не сливаются и впадают в разные бассейны. В нашем случае налицо сезонная бифуркация: перелив воды из одной реки в другую происходит только во время сильного паводка. Из этого следует, что подземная река Краснопещерная и яйлинский Суботхан — не один, а два самостоятельных водотока. Первый — приток Салгира, второй — Бурульчи, а уже Бурульча, в свою очередь, впадает в Салгир.

А теперь в хронологической последовательности рассмотрим важнейшие события и проблемы, связанные с достопримечательностями и памятниками Долгоруковской яйлы.

Путешествие в каменный век

С Суботханом, этой небольшой, единственной в своем роде яйлинской речкой горного Крыма, мы встретились еще во время первого знакомства с Долгоруковским плато. Приведя нас к своему устью, она одновременно показала, какое обилие разнообразных археологических памятников располагается на ее берегах.

Реки — большие или малые — всегда привлекали к себе внимание человека. Речные долины обеспечивали жизнь охотникам и собирателям, скотоводам и земледельцам. Без преувеличения можно сказать, что они играли ведущую роль в освоении того или иного края, содействовали распространению культуры и прогресса.

Так Суботхан привел нас не только к своему устью, но и к выводу: человек и природа взаимосвязаны, изолированно их изучать невозможно. Эту закономерность, с которой мы сталкиваемся буквально на каждом шагу, блестяще сформулировали К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии»: «Мы знаем только одну единственную науку, науку истории. Историю можно рассматривать с двух сторон, ее можно разделить на историю природы и историю людей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей взаимно обусловливают друг друга» ¹. Человек живет и творит среди природы, она же дает ему все необходимое — воздух, воду, пищу, сырье для одежды, материал для жилища и т. д. Вот почему нам немаловажно знать, каково, с одной стороны, влияние природы на человека, а с другой — человека на природу, ее естественное развитие, ее будущее, ибо это и наше будущее. Неразрывная связь между природой и человеком, между прошлым и днем сегодняшним (и, само собой, днем грядущим) хорошо видна и на примере Долгоруковской яйлы с Кизилкобинским урочищем и Суботханом.

Продолжим наше путешествие по плато. Напрашивается естественный вопрос: знавала ли яйла бремя ледников, которыми были покрыты в свое время другие, некрымские горы?

Что думают об этом ученые-геологи? А. И. Дзенс-Литовский: в раннечетвертичное время Крымские горы были выше, имели снежные вершины и ледники; однако позже, в результате колоссального сброса, южная, более высокая часть этих гор опустилась на дно Черного моря ¹⁴. С. А. Ковалевский: на яйлу с высоких пра-Крымских гор, находившихся к югу от современного Крыма, на месте нынешнего Черного моря, спускались мощные ледники ²². Е. В. Львова: в рельефе западной части Караби-яйлы » нетрудно узнать формы, которые могли быть созданы ледниками, а затем карст моделировал поверхность, придав ей современный вид» ³¹.

Другие, не менее авторитетные геологи отрицают возможность оледенения Крымских гор. Так или иначе, но возможность образования здесь более или менее мощных скоплений снега или даже ледников не исключена. На их признаки указывали многие исследователи, и не только геологи, но и специалисты иных наук — зоологи, ботаники и т. д. Следовательно, «…отрицать вероятность оледенения Крымских гор сейчас вряд ли есть основание» ³².

Посмотрим, как все это согласуется с данными археологии, с археологическими материалами Долгоруковской и соседней с ней Караби-яйлы. Долгое время господствовало мнение о том, что в силу своих суровых, неблагоприятных для жизни человека природных условий яйлы Крыма были освоены людьми только с эпохи мезолита, т. е. не ранее 10 тыс. лет назад, на рубеже двух геологических эпох — плейстоцена и голоцена ⁴. Ныне это положение пересмотрено. Еще в 1916 г. на Караби, т. е. в непосредственном соседстве с Долгоруковским нагорьем, геолог А. С. Моисеев обнаружил, а Г. А. Бонч-Осмоловский в 1933 г. раскопал двухслойную пещерную стоянку Аджи-Коба. В ее нижнем, древнейшем слое найдены расколотые человеком кости крупных диких животных и кремневые остроконечники и скребки неандертальского человека завершающей поры раннего палеолита. В 1933 г. аналогичные орудия собраны в глубоком размыве в 5 км к востоку от Аджи-Кобы, а в 1983-м — близ озера Эгиз-Тинах и источника Чобан-Чокрак — на том же плато Караби. Такие же кремневые изделия были найдены на Айпетринской яйле и Бабуган-яйле, а в 1981 г.- в нескольких местах Долгоруковского нагорья (рис. 11).

Рис. 11. Долгоруковская яйла в конце раннего палеолита, в эпоху мустье (100-25 тыс. лет назад).
1 — неандертальский человек, его пещерное убежище и промысловые животные (пещерный медведь и мамонт); Кремневые орудия с мустьерских стоянок нагорья: (2-5 — остроконечники; 7, 8 — скребла; 6, 9 — отщепы).

Эпоха мустье, к которой относятся эти орудия неандертальского человека, от наших дней отстоит не менее чем 100-35 тыс. лет. Первая часть этого периода приходится на сравнительно теплую рисвюрмскую межледниковую эпоху, вторая на суровый вюрмский ледниковый период. Для раннего неандертальского человека яйла служила обширными охотничьими угодьями. Здесь водились зайцы-русаки, волки, пещерные гиены, корсаки, песцы, рыси, быки (зубры), благородные олени, дикие бараны, лошади, ослы, шерстистые носороги, пещерные и бурые медведи.

Сомнительно, чтобы ледники покрывали яйлу и в последующую геологическую эпоху — вюрмский ледниковый период. При раскопках той же Аджи-Кобы в ее верхнем позднепалеолитическом культурном слое (35-12 тыс. лет назад) найдены многочисленные расколотые первобытным человеком кости диких животных. Видимо, больших перемен природа не претерпела. но климат все же стал суровее, отсюда появление таких холодолюбивых животных, как северный олень и песец. Примечательны находки костей тюленя: значит, в поисках добычи человек спускался на Южный берег, к Черному морю. В таких условиях сплошной ледниковый покров маловероятен. Об этом же говорит наличие на Долгоруковской яйле небольших открытых позднепалеолитических стоянок (рис. 12).

Рис. 12. Охотники эпохи позднего (верхнего) палеолита — кроманьонцы на Долгоруковской яйле (35-12 тыс. лет назад).
Кремневые орудия со стоянки Полигон 1, Витина и Суботхан: 1-3 — скребки; 4, 9, 15-17 — ножевидные пластины; 5, 25, 26 — сегменты; 6, 8, 10, 19-23 — ретушированные пластины; 7 — проколка; 11 — косое острие; 12 — отщеп; 13-14 — нуклеусы; 18 — остроконечник; 24 — трапеция; 27-28 — резцы.

Правда, могли быть небольшие локальные ледники на верхних уступах Кара-Тау, Тырке, Чатыр-Дага. Здесь палеолитические находки пока не известны.

Значительно лучьше на Долгоруковской яйле представлены следы деятельности человека последующей эпохи — мезолитической, или среднекаменного века (12-8 тыс. лет назад).

При осмотре стоянок этого времени мы обратили внимание на то, что они часто расположены под защитой невысоких скал северного склона долины, преграждающих доступ холодным ветрам. Как правило, эти небольшие террасообразные площадки и по сей день используются людьми для устройства загонов, кошар и т.д. Но воды было тогда значительно больше: родники близ стоянок, погребенные под метровым слоем грунта, в мезолите, очевидно, выходили на поверхность.

Подытожив свои наблюдения, мы пришли к выводу, что от эпохи палеолита и до настоящего времени рельеф Долгоруковского плоскогорья практически не изменился. Об этом убедительно свидетельствуют топография и условия размещения древних стоянок. Но это не распространяется на факторы климатические. Известно, что первая половина мезолита приходится на конец плейстоцена с его позднеледниковой обстановкой, а вторая на послеледниковый период — ранний голоцен. Суровыми климатическими условиями, очевидно, и объясняется то обстоятельство, что ранний мезолит, как и предшествующий поздний палеолит, на яйлах, в том числе Долгоруковской, представлен слабо. Судя по находкам в гроте Шпан-Коба в верховьях балки Чаукетау, в это время в горах человек использовал для жилья главным образом скальные навесы и гроты. В позднем мезолите преобладают стоянки открытого типа. Их обилие явно бросается в глаза. С этого времени человек расстается с пещерами как постоянными жилищами, в теплое время года он широко осваивает степную часть Крыма и яйлинские просторы. Климат в эту пору мягче, чем в предшествующий период, а реки полноводнее, чем ныне. Ввиду обилия влаги яйлу покрывала буйная травянистая растительность, богаче был и животный мир.

Мы уже говорили, что человек обживал Долгоруковское плато и его окрестности со времен палеолита. Правда, находки единичны и скудны, что объясняется, очевидно, как суровостью климата на яйле, так и повсеместной тогда низкой плотностью населения. Лучше представлен поздний мезолит: кремневые орудия небольших размеров и главным образом геометрических форм (трапеции, сегменты) относятся к VIII-VI тысячелетиям до н. э. (рис. 13). Напомним читателю, что в мезолитическое время человек изобрел лук и стрелы (одно из величайших изобретений человечества!). С этим же временем принято связывать другое крупное, достижение — первые попытки человека приручить животных, прежде всего собаку и свинью. Более того: есть тут прямая связь с горным Крымом, ибо вполне возможно, как полагают исследователи, что здесь был один из центров одомашнивания большинства животных. Правда, палеозоологи говорят (и это, пожалуй, ближе к истине) о теоретической возможности приручения некоторых животных, в частности коровы и свиньи.

Рис. 13. Долгоруковская яйла в эпоху мезолита (12-8 тыс. лет назад) и палеолита (7-6 тыс. лет назад). Мезолитический охотник близ грота Шпан-Коба.
Кремневые орудия с мезолитических стоянок яйлы: 1-3, 8, 11-13 — ножевидные пластинки; 4 — нуклеус; 6, 9, 19 — скребки; 5 — сегмент; 7, 10 — трапеции; 14 — проколка; 15-18 — резцы. Неолитический инвентарь: 20, 31, 32 — пластинки с ретушью; 21, 22 — нуклеусы; 23, 28, 30 — скребки; 24 — лепной сосуд; 25 — трапеция; 26-29 — сегменты.

В специальной литературе о времени появления в Крыму первых домашних животных существует две точки зрения. Одни ученые полагают, что это произошло в мезолите, другие указывают последующий исторический этап — неолит.

Одновременно возникает и другой, столь же важный для историка вопрос: когда в Крыму происходит так называемая «неолитическая революция»? Иными словами: когда на смену охоте, собирательству (присваивающей форме хозяйства) приходят скотоводство и земледелие (производящие отрасли человеческой деятельности)? Для того чтобы ответить на этот вопрос, пришлось тщательно изучить материалы 36 стоянок древнего человека, затем произвести подсчет количества и процентного соотношения всех собранных на них костей животных, диких и домашних. Результат оказался неожиданным: «неолитическая революция» в Крыму произошла не в неолите, а значительно позже — в эпоху развитого энеолита, отчасти ранней бронзы, т. е. во второй половине III — самом начале II тысячелетия до н. э.

Таблица 1.

На данном примере видно, что «неолитическая революция» далеко не всегда соответствует неолитической эпохе. Этот весьма ответственный, более того — переломный момент в экономике первобытного общества целесообразно назвать «экономической», а еще точнее — «социально-экономической революцией».

В Крыму на первом этапе (поздний палеолит — ранний мезолит) охота и собирательство сохраняются во всем объеме (100%). На втором (поздний мезолит — ранний энеолит) охота составляет уже 70-80%, а начальные формы скотоводства — не более 30%. На третьем этапе (поздний энеолит — ранняя бронза) отмечается перевес в сторону скотоводства (53%) и начального земледелия. Происходит смена присваивающего хозяйства на производящее, которое с этого времени уверенно вступает в свои права. Четвертый этап (поздняя бронза — начало железного века) — закрепление скотоводства и земледелия, которые составляют 90-95% хозяйственной деятельности человека.

После этого отступления, поясняющего очень важный для нас вопрос, вернемся к неолитическому населению Долгоруковской яйлы. Итак, мы установили, что здесь, как и по Крыму в целом, на протяжении всего периода человек занимался в основном присваивающими отраслями хозяйства — охотой и собирательством.

В это время (V — первая половина IV тысячелетия до н. э.) Долгоруковская яйла была хорошо обжита человеком. Неолитические стоянки дали богатейший материал, прежде всего массу кремневых изделий микролитического облика — трапеций, сегментов, скребков, проколок, ножевидных пластинок, нуклеусов. Значительный научный интерес представляет керамика, ибо неолит для нее — начальный этап (еще одно великое изобретение человечества!). Среди обломков ленных сосудов — подчеркиваем: древнейших сосудов! — особого упоминания заслуживают те, у которых была пачкающая красновато-серая лощеная поверхность (рис. 13). Дело в том, что керамику эту можно рассматривать как прототип посуды, характерной для ранних кемиобинцев (см. ниже). Получаем, таким образом, подтверждение: кемиобинцы сформировались на местной северопричерноморской неолитической основе, они не были, как полагают некоторые исследователе, пришельцами с Кавказа или иных территорий.

Следующий исторический этап, энеолит (вторая половина IV — III тысячелетие до н. э.), хорошо прослеживается по находкам с Долгоруковского плато. По хозяйственной деятельности и социальной структуре этот период в истории населения Крыма, как и всей степной полосы юга европейской части СССР, можно назвать решающим, переломным. С энеолитом связана экономическая революция, т. е. переход от господства присваивающих отраслей хозяйства к производящим — разведению крупного и мелкого рогатого скота, свиноводству и коневодству. С этого времени охота и собирательство выполняют второстепенную, вспомогательную роль. Появляются древнейшие металлические изделия. В обществе складываются сложные родоплеменные отношения, выделяется богатая и бедная прослойка.

Традиции обработки камня в этот период те же, что и в неолите, однако появляется новый вид орудий — двусторонне обработанные наконечники стрел, дротиков, копий (рис. 14). А такие, весьма, правда, редкие, орудия, как кремневые вкладыши серпов и песчаниковые зернотерки, ясно говорят о наличии небольших земледельческих хозяйств. Энеолитическое население Крыма — ямники и кемиобинцы, или, как чаще их называют, — представители ямной и кемиобинской культур.

Нас заинтересовал вопрос: какова в эпоху развитого энеолита численность населения по всему Крыму в целом, по различным регионам, по крымской яйле и по отдельным культурам? Расчеты, произведенные автором совместно с П. Д. Подгородецким и Л. А. Шумской, представлены в таблице.

Численность и плотность населения в энеолите

Наименование регионов	Территория км²	Энеолит в целом		Кемиобинская культура		Ямная культура
Наименование регионов	Территория км²	одновременно проживало, человек	плотность, человек/км²	одновременно проживало, человек	плотность, человек/км²	одновременно проживало, человек	плотность, человек/км²
1. Присивашский прибрежный	2885	277	0,1	58,4	0,02	218,8	0,08
2. Центральный равнинный	9930	473	0,05	205,8	0,02	267,6	0,03
3. Керченский холмисто-грядовой	3000	86	0,03	76,7	0,03	9,6	0,003
4. Тарханкутский увалистый	2430	99	0,04	39,6	0,02	59,3	0,02
5. Предгорно-равнинный	2065	72	0,04	27,7	0,02	44,2	0,02
6. Горно-лесной	4260	58	0,01	40,5	0,1	17,3	0,004
7. Яйлинский	342	1,3	0,004	1,3	0,004	—	—
8. Южнобережный	1088	?	?	?	?	—	—
Всего по Крыму	26000	1067	0,04	450	0,02	617	0,02

Комментарии тут вряд ли нужны,- цифры говорят сами за себя. И все же кажется странным, вызывает удивление, сколь безлюден был тогда Крым — около 0,04 человека на 1 км². Это в среднем. А по яйле и того меньше — 0,4 человека на 100 км²!

Но так ли уж это странно! Отметим, что, по данным видного советского археолога С. Н. Бибикова, в палеолите (в эпоху мустье) в Крыму обитало всего 200-220 человек (1 человек на 65 км²), а в позднем палеолите — 90-100 человек (1 человек на 100 км²).

К сожалению, о памятниках эпохи бронзы (II тысячелетие до н. э.) мы знаем мало, на яйле они единичны и слабо изучены. В эту пору основным занятием населения стало разведение крупного рогатого скота, лошадей, свиней, а также мотыжное земледелие. На Долгоруковском плато к эпохе бронзы можно отнести несколько стоянок в его северной части, тонкий культурный слой в пещере Ени-Сала II и два небольших кургана в верховьях реки Суботхан. Вот, по существу, весь перечень, не упомянуты лишь две-три находки отдельных предметов (рис. 14). Так что говорить можно о малой заселенности плоскогорья, еще меньшей, чем в предшествующий период. Чем это объясняется? Видимо, для тогдашних обитателей полуострова — истых кочевников — не было здесь благоприятных условий. Основу их хозяйства составляло скотоводство, и на яйле они устраивали, по всей вероятности, лишь кратковременные стойбища.

Рис. 14. Долгоруковская яйла в эпоху энеолита — 6-5 тыс. лет назад (1-20) и эпоху бронзы — 5-4 тыс. лет назад (21-24).
Находки со стоянок: 1, 6-11, 24 — кремневые наконечники стрел, дротиков и копий; 2, 3 — сегменты; 4, 5, 12 — скребки; 13 — ножи; 14 — нуклеус; 15, 16 — пластинки; 19, 20 — вкладыш серпа, реконструкция; 17, 18, 21, 23 — лепная глинянная посуда; 22 — каменный молоток.

Суммируем сказанное. Благодаря археологическим разведкам и раскопкам мы знаем теперь, что начало освоения Долгоруковской яйлы человеком относится к концу раннего палеолита. Первоначально, в эпоху камня, это охотничьи угодья, затем (эпоха меди — бронзы, железный век), по преимуществу, пастбища, отчасти небольшие (скорее всего, даже крохотные) земледельческие хозяйства. Во все времена использование плоскогорья человеком носило сезонный характер: весна — лето — осень. Зимой жизнь замирала, люди спускались в долины с их более благоприятными климатическими условиями.

Не совсем ясно, когда впервые были подпружеиы озера — голи. Найденный около них материал указывает на энеолит. Именно в это время, в III — начале II тысячелетия до н. э., на яйлах появляются более или менее крупные стада домашних животных. В степях владельцы таких стад насыпали в ту пору курганы-гиганты (ровесники пирамид!), поклонялись высеченным из камня антропоморфным истуканам, у них были уже довольно сложные патриархальные отношения. Им-то, очевидно, и пришла в голову мысль сооружать водоемы с запасом воды для скота. Если это так, то яйлинские голи — самые древние гидротехнические сооружения в Крыму.

Кизилкобинская культура

Странствуя по Долгоруковской яйле, мы вновь оказались над диким труднодоступным Кизилкобинским ущельем. Круг замкнулся. Именно отсюда начинался наш путь в горы по следам древнейших обитателей этих мест.

Начало их поиску положил еще в 1879 г. тот же Константин Сергеевич Мережковский. Осмотрев Красные пещеры, он отметил, что Харанлых-Коба, вероятно, была необитаема, так как промывается потоками воды. В Иель-Кобе (Джеил-Кобе, по Мережковскому) условия для жизни человека более благоприятны, однако и здесь никаких следов человеческой жизни он не обнаружил ³³.

Через 35 лет пещеру Харанлых-Коба обследовал археолог и краевед Сергей Иванович Забнин. В ее правой, возвышенной и незатопляемой части он выявил три культурных горизонта. В верхнем им найдены обломки амфор римского времени, в среднем — обожженные кости животных и глиняные черепки посуды скифо-сарматского времени, в нижнем — кремневые отбойники, серповидные пилы, наконечники копий, скребки, костяные заколки, раковины с просверленными отверстиями, кости животных, черепки грубой глиняной посуды. Здесь же оказался очаг, около которого лежали кости лошади, свиньи, овцы, оленя ¹⁸.

Так летом 1914 г. Сергей Иванович Забнин, сам того не подозревая, стал первооткрывателем новой, ранее неизвестной археологической культуры, о которой и пойдет речь в этой главе.

Следующий этап изучения Кизилкобинского урочища относится к 1920 г., времени утверждения в Крыму Советской власти. Кроме С. И. Забнина, в раскопках участвовали два видных археолога — Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский и Николай Львович Эрнст. В 1921 г. на Туфовой площадке было обнаружено несколько «мусорных ямок», в которых оказался материал, аналогичный тому, что дала Харанлых-Коба. Раскопками 1924 г. было установлено, что, помимо Харанлых-Кобы, следы пребывания человека есть и в Иель-Кобе. В том же году на Туфовой площадке вскрыты еще две «мусорные ямки», землянка и три грунтовых погребения — два детских и одно взрослого человека ^{4, 5}.

Третий этап археологического изучения урочища — 1960- 1961 гг., когда здесь проводил раскопки археологический отряд Комплексной карстовой экспедиции Академии наук УССР. Работы снова велись в Иель-Кобе и Харанлых-Кобе. В процессе их выяснилось, что урочище было заселено в течение нескольких исторических эпох, но по научной значимости первое место занимают наиболее древние находки, которые связаны с нижним культурным слоем.

До раскопок 1914 г. подобного материала археологи не встречали, поэтому возраст находок и их культурную принадлежность удалось определить не сразу. С. И. Забнин относил их к концу неолита, Г. А. Бонч-Осмоловский — к бронзовому веку, Н. Л. Эрнст — к эпохе поздней бронзы. Последующее изучение позволило уточнить дату. Ближе к истине был Н. Л. Эрнст: нижний культурный слой Кизил-Кобы — это ранний железный век, т. е. VII — начало VI в. до н. э. Что же касается культурной принадлежности материала, то она установлена еще в 20-е годы, когда аналогичный материал был выявлен в других местах предгорного Крыма. Назрела необходимость объединить все эти неведомые ранее памятники в одну группу. Это и сделал Г. А. Бонч-Осмоловский в 1926 г., выделив их в особую культуру, которая по месту первых находок в пещере Кизил-Коба была названа «кизилкобинской». Определяющий ее элемент, по мнению Г. А. Бонч-Осмоловского, — керамика двух основных типов: блестящие лощеные черепки преимущественно черного цвета и более грубые с шероховатой поверхностью. Помимо керамики, характерны для кизилкобинцев изделия из бронзы, кости (шилья, наконечники стрел) и в особенности крупные кремневые орудия длиной до 15 см. Изредка можно встретить искусно сделанные наконечники стрел, скребки, резцы и т. д. ^{4, 5} (рис. 15).

Рис. 15. Яйла и Красные пещеры в эпоху раннего железного века. Кизилкобинская культура VII-VI вв. до н.э. (2700-2500 лет назад) по находкам в Красных пещерах.
1 — план и общий вид полуземлянки (по О.И. Домбровскому). Археологические находки из раскопок в пещере и на Туфовой площадке: 2, 7-19 — сосуды; 3 — бронзовый наконечник стрелы; 4 — бронзовый браслет; 5, 6 — кремневые серпы.

Прошло свыше семидесяти лет со дня открытия первого памятника кизилкобинской культуры в Красных пещерах. Сейчас их насчитывается в Крыму более 200. На основе этих материалов удалось выяснить, что кизилкобинцы появились в Крыму примерно две тысячи восемьсот лет назад — в конце IX-VIII вв. до н. э., а сошли с исторической сцены около III-II вв. до н. э. За эти 500 лет в Крыму произошли важные перемены: от каменных и бронзовых орудий труда человек переходил постепенно к железным, первобытнообщинный строй вступил в завершающую стадию, и в недрах его формировалось классовое общество. Кизилкобинцы имели дело с суровыми горцами — таврами, с воинственными степняками — скифами, с древними греками, обосновавшимися на морском побережье.

Кануло в Лету еще два десятка столетий. Заросшие, заплывшие землей поселения, осколки битой посуды, поломанные и полуистлевшие орудия труда, оружие и украшения, расколотые кости животных и другие следы былой жизни да еще пожелтевшие человеческие кости с черными глазницами черепов — вот, пожалуй, и все, что осталось археологам от тех далеких времен.

Не мало, но и не много. Особо надо говорить о реалиях крупных — отдельных памятниках и целых комплексах. Археологи делят их на две группы. К первой, хозяйственно-бытовой по своему назначению (она составляет 57% всех исследованных памятников), относятся городища, поселки, деревни, хутора, стоянки и загоны для скота. Вторая группа (43% памятников), характеризующая в основном духовную культуру и социальную структуру общества, представляет собой святилища и погребальные комплексы-захоронения, кромлехи, менгиры, антропоморфные стелы.

Среди памятников первой группы менее всего изучены археологами городища. Их оборонительный характер определяется обычно местоположением — над скалистыми обрывами мысов Внутренней горной гряды (Уч-Баш, Балта-Чокрак, Змеиное, Кызык-Кулак-Кая). Иногда с напольной стороны просматриваются следы оборонительных стен.

Значительно лучше изучены поселки, расположенные, как правило, в широких плодородных речных долинах или крупных балках. Кизилкобинский поселок — сравнительно большой, площадью от 1,5 до 5 га и более, земледельческо-скотоводческий центр. Вот некоторые из них: Нейзацкое в верховьях реки Зуи (исследовано Г. А. Бонч-Осмоловским в 1924, 1927 гг.); Симферопольское (О. Д. Дашевская, 1949, 1952, 1957); Холодная балка (А. А. Щепинский, 1956), Таш-Джарган (А. А. Щепинский, 1950, 1953, 1954, 1971-1975), близ Симферополя; Инкерманское (X. И. Крис, 1948, 1950), близ Севастополя. Список можно было бы продолжить.

Населенные пункты, более скромные по размерам (от 0,5 до 1,5 га), условно можно обозначить термином «деревня», т. е. малое сельскохозяйственное поселение. В горном Крыму кизилкобинские деревни встречаются едва ли не повсеместно — всюду, где есть пресная вода, земля под пашню и выпасы. К таким памятникам можно отнести Баклакташ и Межгорное в Белогорском районе, Чумакары у Симферополя, Заветное и Тополи в Бахчисарайском районе.

Есть «населенные пункты» еще мельче — совсем крохотные, типа хуторов. В горном Крыму они столь же обычны, как и кизилкобинские деревеньки, — в небольших балочках, по берегам ручьев. Как правило, их площадь не превышает 0,04-0,05 га. Два таких хуторка обследованы нами (совместно с В. М. Борисовой) в 1982 г. в верховьях реки Бодрак, у села Трудолюбовки. Как выглядели эти очень характерные для того времени поселения человека? Площадь мизерная — 500 и 400 м². В каждом хуторке по одному жилищу (размерами не более 3×4 м), по две зерновые ямы, при каждом примерно по 2 га пахотной земли и, очевидно, загон для скота. Более чем скромен инвентарь: на одном из упомянутых мини-поселений оказалось 20 лепных сосудов хозяйственного, кухонного и столового назначения и одна зернотерка (рис. 16).

Рис. 16. Земледельческое хозяйство кизилкобинского населения. Реконструкция общего вида Трудолюбовского хутора.1-3 — типы зерновых ям; 4-5 — сосуды для хранения зерна и других продуктов; 6-7 — каменная зернотерка; 8, 9, 16-18 — каменные орудия для обработки почвы; 10-15 — пахотные орудия.

Были у кизилкобинцев и стоянки — сезонные стойбища скотоводов, охотников, рыболовов. Их достаточно много по берегам степных балок, на морском побережье, на яйлах, под скальными навесами. Культурный слой чаще всего отсутствует, и можно найти лишь осколки посуды. Вероятнее всего, именно с такими стойбищами связано большинство находок кизилкобинской керамики на скифо-античных памятниках побережья Керченского и Тарханкутского полуострова.

Характерный памятник кизилкобинской культуры — подскальный загон для скота. Образчик такого сооружения вы можете увидеть на рисунке В. М. Борисовой: это реконструкция кошары, обнаруженной в бассейне реки Бельбек. Общая площадь навеса — 250 м², по центру его — жилище (примерно 4×5 м), так что здесь могли разместиться человек 6-8 и овечье стадо в 200-250 голов (рис. 17).

Рис. 17. Скотоводческое хозяйство племен кизилкобинской культуры. Реконструкция общего вида загона для скота под скальным навесом.
1-5 — глиняные друшлаги; 6-10 — сосуды для хранения молочных и других продуктов; 11-17 — типы глиняных пряслиц.

То, что кизилкобинцы были скотоводами, известно давно. Однако оставалось неясным, какие животные составляли основу хозяйства, какие — лишь подспорье, каков удельный вес тех и других и т. д. Палеозоологический анализ дал такие цифры: в обнаруженном археологами костном материале 87,3% составляют кости домашних животных, 12,7% — диких. Среди домашних первое место (47 %) занимает крупный рогатый скот, второе — мелкий рогатый (овцы и козы). Занимались кизилкобинцы коневодством (17%) и разведением свиней (12%).

Крупный рогатый скот был не только главным поставщиком мясомолочных продуктов, но и основной тягловой силой при полевых работах. Лошадь, судя по находкам деталей уздечного набора, использовалась для верховой езды. На хуторах скотоводство носило, видимо, придомный характер, а в поселениях — пастушеский с сезонными перекочевками. В летнее время крупные стада выгоняли на яйлы и, очевидно, в степную часть полуострова. Зимой стада возвращались в теплые долины предгорий, где их содержали в кошарах — загонах, устроенных под навесами скал.

Учеными исследовано в горно-лесной части Крыма более 30 жилых построек VIII-IV вв. до н. э. И вот что удивительно: с одной стороны — разнообразие типов жилищ (землянки, ямы-жилища, полуземлянки, наземные деревянные и наземные каменные сооружения), а с другой — крайняя непритязательность их жильцов, ютившихся в этих ямах и клетушках целыми семьями.

Классификация кизилкобинских памятников

Вид памятника	Количество памятников данного вида	Процент общего количества памятников	Средняя площадь, га	Примерная численность жителей, чел.	Название памятника
Городище (имеет искусственную или естественную защиту)	5	2,5	до 2	100-300	Уч-Баш, Карлы-Кая, Кызык-Кулак-Кая, Караул-Оба и др.
Поселок (крупный земледельческо-скотоводческий центр)	27	13,3	1,5-5 и более	200-900 и более	Таш-Джарган, Золотое Ярмо, Нейзац, Симферопольское, Балта-Чокрак, Инкерман и др.
Деревня (малое сельскохозяйственное поселение)	25	12,3	0,5-1,5	50-80	Чумакары, Заветное, Тополевка, Опушки и др.
Хутор (обособленное скотоводческо-земледельческое хозяйство с жилищем владельца)	18	8,9	0,04- 0,05	5-10	Трудолюбовка, Лозовое, Понизовка, Малиновка, Старокрымский и др.
Стоянка (временный лагерь скотоводов, охотников, рыболовов и пр.)	25	12,3	0,01- 0,04	до 8-10	Чеголтай, Евпатория, Залесье, Таш-Аир, Ангарский перевал и др.
Загон для скота	7	3,4	0,01-0,03	—	Машино, Малосадовое и др.
Святилище	8	3,9	—	—	Кизил-Коба, Ени-Сала, Змеиное и др.
Погребение	88	43,3	—	—	Марьино, Дружное, Водопойное и др.

Впрочем, так было не только у кизилкобинцев или тавров — мало что изменилось в Крыму и позднее, до средневековья включительно. Большую часть жизни человек проводил под открытым небом, жилище было ему необходимо лишь в непогоду, особенно зимой.

По нашим расчетам, на каждого кизилкобинца приходилось от силы 2 м² «жилья». Это подтверждается, в частности, количеством и размерами лежанок в ямах-жилищах и полуземлянках Туфовой площадки (Кизил-Коба). Если площадь полуземлянки в Красных пещерах 9 м², то разместиться в ней могли, очевидно, максимум 4 человека, при размерах 4×6 м — не менее 10-12 человек. Известны и довольно крупные сооружения. Например, наземные на поселении Уч-Баш: в них проживало, судя по всему, до 20 человек. Допустимо предположить, что такого рода жилищем владела община из нескольких семей.

Еще несколько примеров. Яма-жилище на Нимфейском поселении (глубина не менее 1 м, диаметр по дну 2,9 м) расширялась книзу, в ней были две ниши-землянки, ниша для хранения домашней утвари и продуктов и эллипсовидной формы очаг. Столь же малы по размерам полуземлянки в Кизилкобинском урочище, на упоминавшейся нами Туфовой площадке. Вот одна из них (по Г. А. Бонч-Осмоловскому): форма квадратная (3,0×2,8 м), в центре очаг, в стенах — три полусферические ниши, против входа — лежанка в виде прямоугольного возвышения. Кровлей для этого жилья служил, по-видимому, плетеный шалаш, опиравшийся на конструкцию из жердей.

Самое распространенное сооружение на поселениях кизилкобинцев — безусловно, яма. О том красноречиво говорят цифры: поселение Уч-Баш — 100 ям, Балта-Чокрак — 36 (на площади 100 квадратных метров!), Симферопольское поселение — 29 и т. д. Различны их размеры, формы, назначение. Есть большие (глубина 2,3 м, диаметр по верху 1, по низу 1,6 м), есть маленькие (0,6×0,3×0,8), встречаются боченковидные, грушевидные, конические. Одни из них, как уже знает читатель, служили жилищем, другие — хозяйственными «погребами», третьи — зернохранилищами.

Зерновые ямы, к слову сказать, очень показательный памятник: они не только широко распространены в Крыму, но и существуют, что называется, с незапамятных времен — с эпохи раннего энеолита, т. е. не менее 5 тыс. лет. Их устраивали кизилкобинцы, тавры, скифы, греки, средневековые жители полуострова, да и в новое время — вплоть до XIX в. Что касается первых, то они яму либо обмазывали глиной, либо обкладывали камнем, а сверху накрывали каменными плитами или крышкой, вырубленной из известняка. Кроме пшеницы и ячменя, кизилкобинцы выращивали фасоль, горох, виноград. Во всяком случае, на поселении Уч-Баш найдены при раскопках единичные зерна всех трех культур и в великом множестве (около двух тысяч) — зерна злаков. А рядом с зерновыми ямами (а то и в самих ямах) находят порой каменные зернотерки. На Каштановском поселении, к примеру, их оказалось 12! Опытным путем установлено, что за час непрерывной и напряженной работы такой вот зернотеркой можно изготовить примерно килограмм муки.

Как и чем в это время возделывали землю, сказать трудно. Вероятнее всего, это были деревянная копалка и пахотное орудие типа «рало» — цельный, подходящий по форме и размерам кусок дерева, иногда с каменным наконечником (рис. 16). Разбивать комья земли пахарь мог массивной каменной мотыгой, а боронить — при помощи хвороста, прикрепленного к бревну, которое волокли быки. Такой способ у местного населения Крыма существовал до середины XIX в., а в горных районах Закавказья сохранился до настоящего времени. Достоверно известно орудие жатвы — кремневый серп, закрепленный на деревянную или костяную рукоять. Опыт показал, что по своей производительности такой серп ненамного уступает современному, металлическому: за минуту им можно убрать урожай на площади 1,2 м², современным — на площади 1,8 м².

Будучи скотоводом и земледельцем, кизилкобинец продолжал, конечно, заниматься охотой. О том свидетельствуют находки костей диких животных — оленей, косуль, волков, лисиц, лесных котов, каменных куниц, зайцев-русаков и т. д. В приморской зоне подспорьем служило рыболовство, промысел дельфинов, сбор съедобных морских моллюсков — мидий и устриц.

Кизилкобинскую культуру нельзя представить без изделий из металлов. Судя по находкам литейных форм, пряслиц, иголок и проколок, представителям этой культуры было известно литейное, прядильное и ткацкое дело.

Особо надо говорить о керамике: не менее 80% всех находок — глиняная посуда, вернее, ее обломки. Кизилкобинцы не знали гончарного круга, их керамика изготовлена вручную, лепная. Ее назначение разнообразно. Хозяйственная посуда — это корчаги, «пифосы», кувшины для хранения зерна, молока, воды и проч. Кухонная — в ней приготовляли пищу — включает горшки, жаровни, цедилки, а столовая представлена такими предметами обихода, как чаши, миски, блюда, кубки, чарки. Была посуда и для торжественных случаев — культовая: сосуды для омовения, жертвоприношений, хранения священного зерна и т. д. В целом керамика подразделяется на два типа: грубую — кухонную, со слегка заглаженной поверхностью, и более искусную — столовую, обычно она лощеная, черная или красновато-коричневая. Типичен для кизилкобинской культуры и особый орнамент: глубоко продавленные или прорезанные линии, треугольники, ромбы и иные геометрические фигуры в сочетании с ямочными вдавлениями или наколами (рис. 18).

Рис. 18. Материальная и духовная культура племен кизилкобинской культуры.
1, 2 — погребальные сооружения и обряд захоронений; 3 — костяной псалий от уздечки; 4 — железный нож; 5-8 — бронзовые наконечники стрел; 9 — бронзовое зеркало; 10 — железный меч; 11, 12, 16 — бронзовые украшения; 13 — пряслица; 14 — раковина каури; 15 — глазчатая бусина; 17 — костяной стержень с перехватом; 19-30 — лепные глиняные сосуды.

Из каменных орудий отметим треугольные ножи с вогнутым лезвием, серпы (с хорошей двухсторонней ретушью), ножевидные пластины, отбойники, ладьевидной формы каменные зернотерки, ромбовидные молотки, клинообразные топоры. Об изделиях из металла мы уже говорили. Добавим, однако, что при тогдашней примитивной технике изготовлять их было непросто, но главное: недоставало сырья. Чаще других можно встретить бронзовые наконечники стрел, встречаются железные мечи и ножи, реже — бронзовые шилья, браслеты, зеркала. Редки и костяные изделия: проколки, иглы с ушками.

Читатель, видимо, обратил внимание: металл использовался с военной целью, меньше — для мирных нужд. Это символично. Значит, кизилкобинцы не только пасли скот и выращивали хлеб, но и воевали. Несомненно, наряду с пешими воинами были конные.

Какова была духовная жизнь кизилкобинцев, говорят материалы раскопок. Письменных свидетельств нет. Драгоценную для нас информацию находим, однако, не на поселениях, а в курганах: именно в погребальном инвентаре запечатлен духовный мир кизилкобинца, его обычаи, верования, отношение к себе подобным.

Находки самых разнообразных предметов, положенных в могилу вместе с усопшим (посуда, украшения, оружие), показывают, что смерть воспринималась как переселение в другой мир, аналогичный земному. А в том, загробном мире, человеку нужно будет все, что сопровождало его в этом.

Но начнем по порядку. В ограде могилы устанавливался нередко надгробный камень — менгир. Примером может служить Таш-Джарган (близ Симферополя): в пределах кольцевых каменных оград (кромлехов) кизилкобинского могильника найдены антропоморфные стелы — очень схематичные изображения верхней части человеческого туловища. Легкой обивкой естественного камня выделены голова, шея, плечи. Рядом со стелами лежали разбитые с ритуальной целью лепные сосуды. Напомним читателю, что сооружение кромлехов ученые связывают с почитанием солнца. Что касается упомянутых стел, то в них, очевидно, надо видеть «очеловеченный» образ этого небесного божества. А разбитые сосуды? Тут, думается, не обошлось без жертвоприношений, связанных с культом предков и солнца.

Есть вещи труднообъяснимые. В самом деле, чем вызвано наличие кизилкобинской керамики далеко от входа в Харанлых-Кобу, в ее абсолютно темных и малодоступных подземельях? Керамики много и вместе с тем ясно: человек жить там не мог. Мрачные и мокрые пещеры непригодны и как убежище или хранилище, и как загон для скота. Зачем же тогда человек проникал в эти отдаленные залы, что в них делал, зачем оставлял посуду?

К мысли о том, что Кизил-Коба представляла собой в древности сложный культовый комплекс, привела случайная находка. Это был обломок лепного чернолощеного сосуда, а на нем — изображения: двойной круг с лучами (несомненно, солнце!), зигзагообразные линии (молнии!), небольшие ямки (капли дождя!). Словом, налицо композиция, отражающая состояние тех сил природы, от которых зависит судьба урожая (рис. 15.2).

И еще один существенный факт: круглый год из Харанлых-Кобы вытекает речка, обильно орошающая окрестные поля. Здесь же, в урочище и близ него, находилось в свое время несколько крупных кизилкобинских поселений с их скотоводческо-земледельческим укладом жизни. Можно было бы привести множество примеров, подтверждающих, что человек окружал такие пещеры особым почитанием, совершал в них обряды, связанные с культом плодородия, обожествлением воды.

Вполне возможно, что и зерновые ямы Туфовой площадки принадлежали отдельным семьям или родам и имели культовое, а не практическое значение. В пользу такой догадки говорят их размеры: каждая вмещала до 110 кг зерна, а на иных поселениях того времени — обычно 600-900 кг и более. Вспомним предание: когда был основан «вечный город» Рим (сверстник кизилкобинской культуры), вырыли зерновую яму, из которой зерно извлекалось лишь перед новым посевом и, как мы теперь говорим, «в торжественной обстановке». Аналогия, кстати, не единственная.

С зерновыми ямами связан еще один земледельческий культ: в некоторых из них находят зольные прослойки, расколотые кости животных и т. д., даже целые захоронения — людей, животных. Все это не раз встречалось в кизилкобинских ямах. По словам академика Б. А. Рыбакова, такого рода зольники появляются на рубеже II-I тысячелетий до н. э. и свидетельствуют об усилении роли земледелия. А суть культа в том, что в ямах разводили ритуальный огонь и совершали жертвоприношения. Чаще всего, надо полагать, в неурожайные годы, когда обряду этому придавалось особое значение.

Но вернемся к находкам из пещеры Харанлых-Коба. Кроме обломков посуды, здесь выявлены при раскопках кремневые серпы и другие предметы и — подробность очень существенная — прослойки золы. Вероятно, в пещере горел в определенные дни и месяцы священный огонь, исполнялись культовые обряды, в темных и труднодоступных подземельях складывались жертвенные дары, предназначавшиеся божествам или духам. Тогда и ямы Туфовой площадки становятся одним из звеньев этой гипотезы. Конечно, говорить со всей определенностью рановато, но археологический материал подсказывает все же: для кизилкобинцев ущелье было священным местом, а пещера Харанлых-Коба — естественным храмом, обиталищем богов.

Еще пример: находки в пещере Ени-Сала II, расположенной неподалеку в горах, рядом со скотопрогонной тропой. Пещера неприметная, вход в нее небольшой, скрытый, коридоры в подземные залы труднодоступные и абсолютно темные, а сами залы сырые, так что использовать пещеру с какой-то практической целью невозможно. И, тем не менее, в ее мрачных подземельях найдено много кизилкобинской посуды и костей животных. Особенно изобиловали находками боковые камеры. В центре основного зала на сталагмит насажен был рогатый череп дикого козла. Осмотр показал, что сделано это в отдаленные времена: череп покрывала тонкая известковая корочка. Да и само животное — данный его вид — истреблено в Крыму еще в древности.

На дне другой подземной камеры оказалось множество черепов животных, и все лежали в строгом порядке — лицевой частью к выходу.

В совокупности находки позволяют заключить: пещера была святилищем скотоводческого культа. Сосуды служили, очевидно, для жертвенных яств — мяса, жира, молока. Кости домашних животных — скорее всего, остатки пира, а головы, судя по этнографическим аналогиям, предназначались божеству.

Напрашивается и другая мысль: о кизилкобинских (киммерийских?) святилищах знали, должны были знать древние авторы. В частности, Публий Овидий Назон (48 г. до н. э, — 17 г. н. э.). Не Красные ли пещеры (а может быть, Ени-Салу II) воспел он в «Метаморфозах»?

Есть в стране киммерян пустая гора с каменистой
Мрачной пещерой; издавна там Сон обитает ленивый.
Феб не сияет; лишь тонкий туман, от земли поднимаясь,
Влажной стелется мглой и сумрак сомнительный светит.
Медленной струйкой Летийский ручей, по хрящу пробираясь,
Слабым, чуть слышным журчаньем сладко наводит дремоту…

Святилище в Ени-Сале II было наверняка главным, общеплеменного значения. В горном Крыму известны и другие, тоже кизилкобинские, но поменьше, видимо, родовые: в пещере МАН на Демерджи, в пещерах Лисьей и Змеиной у Симферополя, в пещерах близ Бахчисарая, на нижнем плато Чатыр-Дага и других местах.

Известно, что все религиозные обряды и представления — продукт определенной исторической эпохи, тех или иных социально-экономических условий. Такие явления природы, как засуха, неурожай, падеж скота, болезни и т. д., для кизилкобинца были труднопреодолимы и необъяснимы. Отсюда попытки осмыслить все это как сверхъестественное, «потустороннее», отсюда — святилища, жертвоприношения, культовые обряды, «…всякая религия, — пишет Ф. Энгельс, — является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, — отражением, в котором земные силы принимают форму неземных» ².

В VII-IV вв. до н. э. у кизилкобинских племен сложились все основные предпосылки для возникновения религии (иначе говоря, идеологии) классового общества. С одной стороны, на это указывает уровень производящей экономики, освоение железа, а с другой — наличие родовых и племенных святилищ, которые предполагают существование в тот период жречества, зачатков классовых отношений.

Киммерийцы, тавры, скифы

Судя по древним письменным источникам, в эпоху начала железного века в Крыму обитали киммерийцы (сведения о них крайне скудны), а также тавры и скифы, о которых мы знаем несколько больше. На северных берегах Черного моря появляются тогда же древние греки. Наконец, археологические источники дали основание выделить здесь кизилкобинскую культуру (рис. 20). Наличие, с одной стороны, письменных источников, а с другой — археологических, ставит перед исследователями сложную задачу: какую группу археологических материалов следует связывать с теми или иными племенами, упомянутыми древними авторами? В результате всесторонних исследований четко выделились таврские и скифские древности. Хуже обстоит дело с киммерийцами, которые были народом легендарным, таинственным уже во времена Геродота (V в. до н. э.).

Рис. 20. Крым в XI — VI вв. до н.э.
1 — территория, занятая киммерийскими и кизилкобинскими племенами; 2 — «страна» тавров; 3 — античные города и поселения конца VII — VI вв. до н.э.

Сложен вопрос и с кизилкобинцами. Если это один из известных древним авторам народов, то какой именно? Как с уверенностью увязать между собой скупые, нередко противоречивые свидетельства античности и обильный археологический материал? Одни исследователи видят в кизилкобинцах киммерийцев, другие — ранних тавров, третьи выделяют их в самостоятельную культуру. Оставим пока в стороне «киммерийскую версию», посмотрим, какие были основания ставить знак равенства между, кизилкобинцами и таврами.

Получилось так, что наряду с памятниками типа Кизил-Кобы в те же годы и на той же территории (горный и предгорный Крым) изучались таврские могильники — «каменные ящики». Между материалами таврскими и кизилкобинскими была прослежена определенная схожесть. Исходя из этого, в 1926 г. Г. А. Бонч-Осмоловский высказал мысль, что кизилкобинская культура принадлежит таврам. Изучением кизилкобинской культуры он специально не занимался, ограничившись лишь самыми общими соображениями, однако с тех пор среди исследователей утверждается представление о том, что под кизилкобинской культурой надо подразумевать ранних тавров. В послевоенный период появились работы, в которых содержатся данные о кизилкобинской культуре и таврах, рассматриваются вопросы периодизации и т. д., однако ни одна из них не ставила целью развернуто обосновать связь между кизилкобинцами и таврами с учетом новых археологических источников ^{27, 45}.

Правда, уже в 30-40-е годы некоторые ученые (В. Н. Дьяков ^{15, 16}, С. А. Семенов-Зусер ⁴⁰) высказывали сомнения в правомерности таких выводов. В 1962 г., после новых исследований в Кизилкобинском урочище (раскопки вели А. А. Щепинский и О. И. Домбровский), в зоне Симферопольского водохранилища (А. Д. Столяр, А. А. Щепинский и др.), у села Дружного, в урочище Таш-Джарган и близ Марьино у Симферополя, в долине реки Качи и других местах (А. А. Щепинский) к аналогичному суждению, подкрепленному массовым археологическим материалом, пришел и автор настоящей книжки. ^{8, 47}. В апреле 1968 г. на сессии Отделения истории Академии наук СССР и пленуме Института археологии АН СССР автор выступил с докладом «О кизилкобинской культуре и таврах в Крыму», в котором обосновал свою точку зрения: тавры и кизилкобинцы — представители разных культур эпохи раннего железа. Раскопки 1969, 1970 и последующих лет показали со всей очевидностью, что вывод верен: таврские и кизилкобинские памятники принадлежат не к разным этапам одной культуры, а к двум самостоятельным культурам ^{48, 49}. Это заставило пересмотреть свои позиции и некоторых исследователей-сторонников отождествления тавров с кизилкобинцами ^{23, 24}.

Новый материал мало-помалу накапливался, раскопки позволяли что-то уточнить, в чем-то усомниться. Поэтому в 1977 г. автор этой книжки вновь вернулся к «кизилкобинской теме» и опубликовал развернутую аргументацию положений, высказанных им ранее: кизилкобинцы и тавры — племена разные, хотя и жили они в одну историческую эпоху, жили по соседству, отчасти даже на одной территории ⁵⁰.

Но, конечно, остается много спорного и неясного. Как соотнести данные археологии, иными словами, остатки материальной культуры, с теми сведениями о местных крымских племенах, которые содержатся в трудах античных авторов? Чтобы ответить на этот вопрос, постараемся уяснить, чем примечателен каждый из этих народов (киммерийцы, тавры, скифы), что о них говорят древние греки и о чем свидетельствуют археологические материалы (рис. 20).

Киммерийцы

Для юга европейской части СССР это древнейшие племена, о которых нам известно из античных письменных источников. Сведения о киммерийцах содержатся в «Одиссее» Гомера (IX — начало VIII вв. до н. э.), ассирийской «Клинописи» (VIII-VII вв. до н. э.), в «Истории» Геродота (V в. до н. э.), у Страбона (I в. до н. э. — I в. н. э.) и других древних авторов. Из этих сообщений вытекает, что киммерийцы — древнейшие аборигены Северного Причерноморья и Северо-Западного Кавказа. Они жили здесь еще до прихода скифов. Границы их расселения — северные берега Черного моря и от устья Дуная на Кишинев, Киев, Харьков, Новочеркасск, Краснодар и Новороссийск. Позже эти племена появляются в Малой Азии, а к VI в. до н. э. сходят с исторической арены.

Как считает ряд исследователей, название «киммерийцы» — собирательное имя. Киммерийцев связывают со многими культурами эпохи бронзы и раннего железа — катакомбной и срубной на юге Украины, кобанской на Кавказе, кизилкобинской и таврской в Крыму, гальштатской в Придунавье и другими. Особое место в решении этого вопроса занимает Крым, в частности Керченский полуостров. Именно с ним связаны наиболее достоверные и наичаще встречаемые сведения о киммерийцах: «киммерийская область», «Киммерийский Боспор», «город Киммерик», «гора Киммерик» и т. д.

Материальная культура киммерийцев характеризуется археологическими памятниками двух основных видов — погребениями и поселениями. Захоронения, как правило, совершались под небольшими курганами в грунтовых, часто подбойных, могилах. Обряд погребения — на спине в вытянутом положении или со слегка подогнутыми в коленях ногами. Поселения, состоящие из надземных каменных построек жилого и хозяйственного назначения размещались на возвышенных местах поблизости от источников пресной воды. Хозяйственная утварь представлена главным образом лепными сосудами — мисками, чашами, горшками и т. д.

Выделяются крупные плоскодонные сосуды для хранения продуктов с высоким узким горлом, выпуклыми боками и черной или коричневато-серой лощеной поверхностью. Для орнамента сосудов характерен невысокий рельефный валик или несложный резной геометрический узор. При раскопках находят костяные и мелкие бронзовые предметы — шилья, проколки, украшения, а также изредка изделия из железа — мечи, ножи, наконечники стрел. В Крыму памятники киммерийского времени известны на Керченском полуострове, в Присивашье, на Тарханкуте и в зоне предгорий. В районе Главной гряды Крымских гор, в том числе на яйлах и Южном берегу характерных киммерийских памятников X-VIII вв. до н. э. не обнаружено. Видимо, это объясняется тем, что в ту пору здесь обитали другие племена — тавры.

Тавры

В отношении этого народа наиболее ранние и полные сведения приводит «отец истории» Геродот. Северные берега Черного моря, в том числе Таврику, он посетил спустя 60-70 лет после похода сюда персидского царя Дария I, поэтому на его свидетельства о том времени можно положиться. Из сообщения Геродота следует: когда Дарий I пошел войной на скифов, последние, видя, что им одним не справиться с врагами, обратились за помощью к соседним племенам, в том числе таврам. Тавры ответили: «Если бы вы прежде не нанесли обиды персам и не начали войну с ними, тогда мы сочли бы вашу просьбу правильной и охотно помогли бы вам. Однако вы без нашей помощи вторглись в землю персов и владели ею, пока божество допускало это. Теперь это же божество на их стороне, и персы хотят отомстить вам тем же. Мы же и тогда ничем не обидели этих людей и теперь первыми вовсе не будем враждовать с ними».

Кто же такие тавры и где они жили?

Южную границу их страны Геродот проводит у города Керкинитиды (ныне Евпатория). «Отсюда, — пишет он, — идет гористая страна, лежащая вдоль того же моря. Она выдается в Понт и населена племенами тавров вплоть до так называемого Херсонеса Скалистого». Та же локализация владений тавров у Страбона, жившего в I в. до н. э.: таврское побережье тянется от бухты Символов (Балаклавы) до Феодосии. Таким образом, по данным античных источников, тавры — жители горного Крыма и Южного берега.

Наиболее яркие памятники тавров — их могильники из каменных ящиков, обычно расположенные на возвышенностях. Нередко они окружены кромлехами или прямоугольными оградами. Курганные насыпи для них не характерны, но хорошо известны подсыпки или обкладки из камня с землей. Захоронения (одиночные или коллективные) совершались на спине (более ранние) или на боку (более поздние) с сильно поджатыми ногами, головой обычно на восток, северо-восток, север.

Инвентарь таврских погребений — лепная керамика, простая и лощеная, иногда с рельефными валиками, очень редко с несложным резным орнаментом. При раскопках находят также изделия из камня, кости, бронзы, реже — из железа (рис. 19).

Рис. 19. Материальная и духовная культура тавров.
1, 41 — погребальные сооружения; 2 — обряд захоронения; Изделия из металла: 3, 4 — железные мечи; 5-10 — бронзовые наконечники стрел; 11-15, 18-22 — бронзовые украшения; 16 — железный нож; 17 — железная деталь уздечки — псалий; 23 — железные стремена. 24 — глиняное пряслице; 25-40 — лепная глиняная посуда.

Судя по археологическим раскопкам, подкрепляемым письменными источниками, время обитания этого народа — примерно с X-IX вв. до н. э. по III в. до н. э., а возможно, и позже — до раннего средневековья.

Историю тавров мы делим на три периода.

Тавры раннего, доантичного периода (конец X — первая половина V в. до н. э.). Эта ступень их истории характеризуется разложением родоплеменного строя. Основу хозяйства составляло скотоводство и земледелие (очевидно, главным образом мотыжное). Все продукты, получаемые от этих отраслей хозяйства, уходили на внутренние потребности общества. Всестороннее изучение известных таврских памятников, а также многочисленные расчеты по ним дают основание считать, что численность тавров в этот период вряд ли превышала 5-6 тыс. человек.

Тавры развитого, античного периода (вторая половина V-III в. до н. э.). В это время происходит переход от племени к классовому обществу. Помимо широкого внедрения металла (бронзы и железа), характерен также значительный рост производительности труда, установление тесных торговых контактов (обмен) с окружающими народами — скифами и, в особенности, греками. Отсюда обилие предметов импортного производства, находимых при раскопках. Основа хозяйства развитого периода — разведение крупного и мелкого рогатого скота, в меньшей мере земледелие (очевидно, потому, что часть владений тавров, пригодных для земледелия, занимают племена кизилкобинской культуры, теснимые с севера скифами). Численность таврского населения в тот период — 15-20 тыс. человек.

Тавры позднего периода (II в. до н. э. — V в. н. э.) в археологическом отношении почти не изучены. Известно, что в I в. до н. э. они вместе со скифами становятся союзниками Митридата в борьбе с Римом. Рубеж и первые века нашей эры, видимо, надо рассматривать как агонию таврского мира. Археологические памятники этого периода в горном Крыму могут быть названы тавроскифскими, а население — тавроскифами. После раннесредневекового нашествия готов, а затем гуннов, тавры как самостоятельная народность уже не известны.

Скифы

Под таким именем сообщают о них античные письменные источники, сами же они себя именовали сколотами. В Северном Причерноморье, в том числе и в Крыму, эти воинственные кочевые племена появились в VII в. до н. э. Потеснив киммерийцев, скифы сначала проникают на Керченский полуостров и равнинный Крым, а затем в его предгорную часть. Во второй половине IV в. до н. э. они просачиваются на исконные таврские и кизилкобинские земли и, перейдя к оседлому образу жизни, создают в III в. до н. э. довольно крупное государственное образование со столицей Неаполем (ныне территория Симферополя).

Памятники скифов многочисленны и разнообразны: городища, убежища, поселения, погребальные сооружения (вначале курганы, позднее — обширные бескурганные некрополи с грунтовыми могилами). Для захоронений характерен вытянутый обряд погребения. Сопровождающий инвентарь курганов — лепные неорнаментированные сосуды, оружие (бронзовые, железные или костяные наконечники стрел, короткие мечи — акинаки, копья, ножи, чешуйчатые панцири). Часто встречаются бронзовые предметы и украшения, выполненные в так называемом скифском «зверином стиле».

Таковы основные, ведущие признаки киммерийских, таврских и скифских племен, живших в Крыму одновременно с племенами кизилкобинской культуры, о существовании которых известно нам из археологических источников.

А теперь сопоставим данные. Начнем с кизилкобинцев и тавров, прежде всего с их посуды, наиболее типичного и распространенного инвентаря археологических памятников этого времени. Сопоставление (см. рис. 18 и рис. 19) красноречиво говорит о том, что кизилкобинская посуда значительно отличается от таврской. В первом случае она нередко украшена типичным для этой культуры орнаментом из резных или желобчатых линий, сочетающихся с вдавлениями, во втором обычно не орнаментирована.

Этот бесспорный археологический факт до середины 60-х годов казался малоубедительным. Нужны были дополнительные доказательства. К тому же в научном материале недоставало очень важных звеньев. И впрямь, ирония судьбы: источник знаний о таврах — могильники (нет поселений!), а о кизилкобинцах — поселения (нет могильников!). Раскопки последних пятнадцати лет во многом прояснили картину. Было установлено, например, что в предгорном, горном Крыму и на Южном берегу немало поселений, на которых найдена лепная неорнаментированная керамика VIII-III вв. до н. э., совершенно аналогичная керамике из таврских каменных ящиков.

Удалось решить и другой недоуменный вопрос — о кизилкобинских захоронениях. Раскопки в долине реки Салгир сначала в 1954 г. в зоне Симферопольского водохранилища (под руководством П. Н. Шульца и А. Д. Столяра), а затем в симферопольских пригородах Марьино и Украинка, в верховьях Малого Салгира, в среднем течении Альмы и других местах (под руководством А. А. Щепинского. — Ред.) показали, что кизилкобинцы хоронили покойников в небольших курганах — земляных или из мелкого камня. Известны могилы основные и повторные (впускные), нередко они подбойные — с каменными боковыми закладами. В плане могилы вытянуто-овальной формы, иногда с небольшим расширением в области головы. Захоронения — одиночные или парные — совершались в вытянутом (изредка слегка скорченном) положении на спине, с руками вдоль туловища. Преобладающая ориентация — западная. Погребальный инвентарь — лепные орнаментированные горшки, чаши, кубки кизилкобинского облика, бронзовые наконечники стрел, железные мечи, ножи, а также разнообразные украшения, свинцовые пряслица, бронзовые зеркала и т. д. Большинство такого рода погребений относится к VII-V и IV — началу III вв. до н. э., причем ареал их достаточно широк: горная и предгорная часть полуострова, северный, северо-западный и юго-западный Крым, Керченский полуостров.

Интересный штрих: кизилкобинскую керамику находят и при раскопках античных городищ Нимфея, Пантикапея, Тиритаки, Мирмекия. Это на Керченском полуострове. Такая же картина в противоположном конце Крыма — на Тарханкутском полуострове: кизилкобинская керамика обнаружена при раскопках городищ античного времени «Чайка», Керкинитида, Чеголтай (Маслины), близ поселка Черноморского, у сел Северного и Поповки.

Какие из всего этого выводы? Во-первых, геометрический орнамент керамики — наиболее выразительный признак кизилкобинской культуры — явно не таврский. Во-вторых, в Крыму есть захоронения, совершенные в «таврское время», которые по всем ведущим признакам (тип сооружения, конструкция могилы, погребальный обряд, ориентация погребенного, керамика) отличаются от погребений в таврских каменных ящиках. В-третьих, ареал распространения поселений и погребений выходит далеко за пределы исконной Таврики — владений тавров. И, наконец, на той же территория, где обнаружены таврские каменные ящики, известны теперь и поселения с аналогичной, таврской по своему облику керамикой.

Словом, все доводы и выводы можно свести к одному: кизилкобинцы и тавры — не одно и то же, и сближать их (а тем более ставить между ними знак равенства) нет никаких оснований.

Не находит подтверждения и гипотеза о том, что подкурганные погребения с кизилкобинской керамикой принадлежат ранним скифам. В Крыму самые ранние скифские погребения появляются, судя по раскопкам, в конце VII в. до н. э. на Керченском полуострове, а в предгорном Крыму — лишь два-три века спустя. Специфичен и их инвентарь, прежде всего изделия в характерном для скифов «зверином стиле». Еще в 1954 г. археолог Т. Н. Троицкая прозорливо отметила, что в раннескифское время «на территории предгорной, горной и, вероятно, степной частя Крыма основным населением были местные племена, носители кизилкобинской культуры».

Рис. 20. Крым в V — III вв. до н.э.
1 — скифы; 2 — античное Боспорское и Херсонесское государство; 3 — племена кизилкобинской культуры; 4 — тавры.

Итак, в эпоху раннего железа (V-III вв. до н. э.) в Крыму были распространены три основные культуры — таврская, кизилкобинская и скифская (рис. 21). Каждая из них имеет свои ярко выраженные культурно-исторические признаки, свой тип поселений, погребений, керамики и т. д.

Заслуживает внимания и вопрос о происхождении и формировании таврской и кизилкобинской культур. Одни исследователи полагают, что в основе таврской культуры лежит культура позднебронзового века Центрального и Северного Кавказа, в частности, так называемая кобанская; по мнению других, культура тавров имеет одним из материальных истоков подкурганные каменные ящики эпохи бронзы, которые сейчас принято связывать с кемиобинской культурой. Так или иначе, корни таврской, равно как и кизилкобинской, идут из глубины бронзового века. Но если в кемиобинцах можно усматривать предков тавров, оттесненных пришельцами-степняками в горные районы Крыма, то кизилкобинцы происходят, скорее всего, от носителей позднекатакомбной культуры (названа по типу погребений — катакомб). В первой половине II тысячелетия до н. э. племена эти начинают проникать в предгорный и горный Крым и на Южный берег; в них-то многие исследователи и видят древнейших киммерийцев.

И исследователи, и читатели всегда стремятся докопаться до первоисточников: а что было ранее? а чем это подтверждается? Поэтому о проблеме этногенеза, т. е. происхождении племен, расскажем подробнее — с раскрытием всех сложностей, стоящих на пути к истине.

Читатель уже знает: далекие предки тавров — скорее всего, кемиобинцы, оттесненные степными пришельцами в горные районы Крыма. Доказательство — признаки, общие для обеих культур, кемиобинской и таврской. Назовем эти признаки:

мегалитическая традиция, иными словами — наличие массивных каменных сооружений (кромлехов, оград, менгиров, закладов, «каменных ящиков»);
конструкция погребальных сооружений: «каменные ящики», чаще трапециевидные в продольно-поперечном сечении, галечная подсыпка и т. д.;
обряд захоронения: на спине или на боку с подогнутыми в коленях ногами;
ориентация погребенного по сторонам света: преобладает восточная или северо-восточная;
коллективные, очевидно, родовые гробницы и трупосожжения;
характер керамики: лепная, лощеная, неорнаментированная, иногда с рельефными валиками (рис. 22).

Рис. 22. Погребальные сооружения, обряд захоронений и инвентарь.
1-8 — кемиобинских племен; 9-16 — таврских племен.

Кто были те степняки-пришельцы, что оттеснили кемиобинцев в горы? Скорее всего, племена катакомбной культуры. Однако надо иметь в виду, что культура эта далеко не однородна. По обряду погребения и инвентарю в ней четко выделяются три типа захоронений — на спине с подогнутыми в коленях ногами, на спине в вытянутом положении и на боку в сильно скорченном положении. Все они совершены под курганами, в так называемых катакомбах. Захоронения первого типа с подогнутыми ногами сопровождаются неорнаментированными или слабо орнаментированными сосудами, второго — вытянутого типа — напротив, богато орнаментированными, и третьего — скорченного типа — грубыми сосудами или совсем лишены инвентаря.

Ярче всего катакомбные элементы сохраняются в захоронениях вытянутого типа, которые прослеживаются до середины II тысячелетия до н. э. В них то, очевидно, и надо видеть протокиммерийцев — предков кизилкобинцев.

О том, что в сложении кизилкобинских племен самое активное участие принимали позднекатакомбные племена, можно судить по следующим, общим для катакомбников и кизилкобинцев признакам:

наличие курганов и курганных могильников;
конструкция могил-катакомб у катакомбников и подбоев-катакомб у кизилкобинцев;
обряд захоронения в вытянутом положении на спине;
близкие формы лепных сосудов;
наличие керамики со схожим орнаментальным мотивом;
сходство орудий — каменных молотков ромбовидной формы (рис. 23).

Рис. 23. Погребальные сооружения, обряд захоронений и инвентарь.
1-7 — племен позднекатакомбной культуры; 8-15 — племен кизилкобинской культуры.

В этой исторической реконструкции есть один недочет: между кемиобинцами и таврами, с одной стороны, и племенами катакомбной и кизилкобинской культур — с другой, существует временной разрыв примерно в 300-500 лет. Конечно, в истории не может быть ни разрывов, ни перерывов; налицо здесь недостаточная изученность.

Рассматривая «безмолвный период» (это вторая половина II тысячелетия до н. э.), допустимо предположить, что возраст наиболее поздних кемиобинских и катакомбных памятников археологи несколько удревняют, а отдельные таврские и кизилкобинские, напротив, омолаживают. Специальные исследования показали, что те материалы, которые археологически датируются IX-VI вв. до н. э., по радиоуглеродному методу определяются как XII-VIII вв. до н. э., т. е. на 200-300 лет древнее. Надо учесть также, что именно во второй половине II тысячелетия до н. э. в курганах Крыма, как и всего юга Украины, появляются небольшие каменные ящики, близкие по конструкции и инвентарю, с одной стороны, кемиобинским, а с другой — раннетаврским. Не исключено, что они-то и заполняют недостающее звено.

Наконец, с тем же «безмолвным периодом» в Крыму связано несколько археологических культур — так называемой многоваликовой керамики (1600-1400 гг. до н. э.), раннесрубная (1500-1400 гг. до н. э.) и позднесрубная, в материалах которой выделяются памятники сабатиновского (1400-1150 гг. до н. э.) и белозерского (1150-900 гг. до н. э.) типов. На наш взгляд, наиболее убедительна точка зрения тех исследователей, которые полагают, что сабатиновская культура складывается на основе культуры многоваликовой керамики и что ее носители входили в состав киммерийского племенного союза.

Трудно о той далекой поре говорить с полной уверенностью: было так или вот этак. Приходится добавлять: возможно, по-видимому. Во всяком случае, формирование и развитие кизилкобинской и таврской культур шло (по-видимому!) двумя параллельными путями, Один из них пролег предположительно по линии «кемиобинцы — тавры», другой — по линии «позднекатакомбная культура — киммерийцы — кизилкобинцы».

Как уже знает читатель, в начале I тысячелетия до н. э. киммерийцы населяли равнинный Крым и, по преимуществу, Керченский полуостров. В предгорной части, горах и на Южном берегу в это время жили тавры. Однако в VII в. до н. э. обстановка изменилась — в крымских степях появляются скифы-кочевники, а в южной и горной части полуострова возрастает численность кизилкобинцев. Таковы археологические данные. Они вполне согласуются с легендой, передаваемой Геродотом: «Кочевые племени скифов обитали в Азии. Когда массагеты (тоже кочевники,- Ред.) вытеснили их оттуда военной силой, скифы перешли Аракс и прибыли в киммерийскую землю (страна, ныне населенная скифами, как говорят, издревле принадлежала киммерийцам). С приближением скифов киммерийцы стали держать Совет, что им делать перед лицом многочисленного вражеского войска. Мнения разделились — народ был за отступление, цари же считали необходимым защищать землю от захватчиков. Приняв такое решение (вернее, два противоположных решения. — Ред.), киммерийцы разделились на две равные части и начали между собой борьбу. Всех павших в братоубийственной войне народ киммерийский похоронил у реки Тирса. После этого киммерийцы покинули свою землю, а пришедшие скифы завладели безлюдной страной».

Вполне возможно, что часть этих, «покинувших свою землю» киммерийцев переселилась в горный Крым и осела среди таврских племен, положив начало культуре, которую мы называем условно «кизилкобинской». Быть может, именно это переселение поздних киммерийцев и нашло свое отражение у Страбона, в сообщении его о том, что в горной стране тавров есть гора Столовая и гора Киммерик. Как бы то ни было, но существует такая точка зрения, разделяемая многими исследователями: кизилкобинцы суть поздние киммерийцы. Или, по иному предположению (на наш взгляд, более верному), кизилкобинцы — одна из локальных групп поздних киммерийцев.

Казалось бы, на этом можно поставить точку. Но — рановато. Как еще в 1952 г. отметил академик Б. А. Рыбаков: «Ни одно из исторических явлений в Крыму нельзя рассматривать изолированно, без связи с судьбами не только Северного Причерноморья, но и всей Восточной Европы. История Крыма — неотъемлемая и важная часть истории Восточной Европы» ^{37, 33}.

Не ограничены Крымом и следы кизилкобинских племен. Исследования показали, что аналогичные памятники, но со своими местными чертами известны и за пределами Крыма. Типичная кизилкобинская керамика на территории материковой Украины обнаружена в древнейшем слое Ольвии, на острове Березань, у села Большой Черноморки Николаевской области, на скифском городище Каменском в Нижнем Поднепровье.

Известны здесь и погребения кизилкобинского типа. Одно из них выявлено в кургане у села Чаплинки на юге Херсонщины, другое — в кургане у села Первоконстантиновки той же области. Особый интерес вызывает тот факт, что в Северо-Западном Причерноморье есть погребения VIII — начала VII в. до н. э. (и их достаточно много), аналогичные кизилкобинским: катакомбы и грунтовые могилы, захоронения в вытянутом положении с преобладающей западной ориентацией, керамика с резным геометрическим орнаментом.

Киммерийские погребения в катакомбах и подбойных погребальных сооружениях, совершенно аналогичные кизилкобинским, сейчас известны на обширной территории юга нашей страны — в Одесской, Николаевской, Днепропетровской, Запорожской, Херсонской, Волгоградской областях, в Ставропольском крае, а также в Астраханской и Саратовской областях. Территория распространения памятников этого рода совпадает с ареалом распространения катакомбной культуры. Многочисленны аналоги кизилкобинской керамики на Северном Кавказе. Это находки из верхнего слоя Алхастинского поселения в Ассинском ущелье, из Айвазовского поселения на реке Сушке и в особенности из Змеиного поселения. Сходная керамика и в северокавказских могильниках. Следовательно, как писал в 1952 г. П. Н. Шульц, кизилкобинская культура не представляет собой изолированного явления, она имеет в ряде элементов близкие аналоги и на Северном Кавказе, и на юге материковой Украины (рис. 24).

Рис. 24. Территория распространения керамики кизилкобинского типа на территории Северного Причерноморья.

Не должно смущать и то обстоятельство, что в отдельных проявлениях кизилкобинской культуры имеют место раннескифские или таврские элементы, или, напротив, в последних — кизилкобинские. Это объясняется окружающей исторической обстановкой, в которой неизбежны контакты с племенами соседних культур — скифами, савроматами, таврами, греками. Можно назвать ряд случаев, когда кизилкобинские и таврские памятники располагаются в непосредственном соседстве друг с другом. Несколько таких памятников — в районе Красных пещер, в том числе большое поселение в урочище Золотое Ярмо на Долгоруковской яйле. Здесь на небольшой площади в одном слое (толщина 15 см) залегают археологические материалы неолитического, таврского и кизилкобинского облика; здесь же поблизости и «каменные ящики» тавров, и кизилкобинский могильник. Такая насыщенность этого участка яйлы памятниками эпохи раннего железа не оставляет сомнения, что на определенном этапе кизилкобинское и таврское племена сосуществовали.

Сложный археологический комплекс эпохи раннего железа открыт в 1950 г. и исследован нами в урочище Таш-Джарган у Симферополя. И снова та же картина — рядом таврское и кизилкобинское поселения. К первому из них примыкает могильник из таврских «каменных ящиков», близ второго находился некогда могильник из небольших курганов, захоронения под ними сопровождались кизилкобинской керамикой.

Близким соседством легко объяснить случай, когда на таврских памятниках встречаются отдельные элементы, типичные для кизилкобинской культуры, и наоборот. Это может свидетельствовать и о другом — о мирных отношениях между племенами.

За пределами Северного Причерноморья наиболее близки кизилкобинцам савроматы Подонья и Заволжья: аналогичная конструкция могилы, та же западная ориентация погребенных, схожий тип орнамента посуды. Вероятнее всего, налицо какие-то связи савроматов с киммерийцами.

Материал из Красных пещер и многочисленные аналоги за их пределами подтверждают мнение тех исследователей, которые рассматривают киммерийцев как явление сложное — своего рода конгломерат многих местных доскифских племен. Очевидно, на заре эпохи раннего железа эти племена — аборигены Северного Причерноморья — составляли единую киммерийскую культурно-историческую область.

В условиях Крымского полуострова, с его определенной географической изолированностью, киммерийцы дольше, чем в других районах Северного Причерноморья, сохраняли свои традиции. Правда, в разных частях Крыма судьба их сложилась по-разному. В степных районах остатки разобщенных киммерийских племен (т. е. кизилкобинцы) были вынуждены вступить в тесные контакты со скифами и древнегреческими поселенцами. В их окружении они вскоре ассимилировались, чему подтверждением материалы античных поселений Тарханкута и Керченского полуострова.

У позднекиммерийских (кизилкобинских) племен горного Крыма судьба иная. Скифов, этих типичных степняков, горные районы не привлекали. Не стремились сюда и греки. Основную массу населения составляли аборигенные таврские племена и — в значительно меньшей мере — киммерийские. Следовательно, когда равнинную часть Крыма стали занимать кочевые скифы, отступившие под их натиском киммерийцы (они же кизилкобинцы) нашли здесь, в горах, благоприятную для себя почву. Хотя племена эти и вошли в тесный контакт с таврами, тем не менее, еще долго сохраняли свои традиции и, очевидно, определенную независимость.

От находок к статистике

В 1914 г. в Красных пещерах Кизилкобинского урочища был выявлен первый памятник и собран первый десяток фрагментов сосудов новой, ранее неведомой культуры, названной кизилкобинской. С находок в Красных пещерах началась новая глава в древнейшей истории Крыма, и не только Крыма. Как мы уже видели, круг вопросов, связанных с кизилкобинской культурой, выходит далеко за пределы полуострова.

Сейчас кизилкобинских памятников известно несколько сот, а обломков посуды несколько тысяч. Может возникнуть вопрос: раз их так много, надо ли выявлять новые памятники, стоит ли их раскапывать и собирать новые тысячи обломков битой посуды?

Безусловно, стоит. Обработка массового материала позволяет избежать ошибочных научных выводов, которые не исключаются при изучении отдельных памятников, предметов или их признаков.

А теперь воспользуемся данными, которыми редко оперируют археологи.

Статистика — удел нового времени. Седая древность не оставила нам таких сведений. Однако читатель уже мог убедиться, что наука более или менее успешно преодолевает и этот барьер: речь шла о заселенности Крыма в энеолите. А как было позднее? Что знаем мы о временах кизилкобинских?

Чтобы получить такую информацию, мы подсчитали количество зерновых ям и их емкость на всех кизилкобинских поселениях, больших и малых, установили примерную площадь пахотной земли и возможный урожай зерновых. Впрочем, в расчет взяты не только ямы и пашни — проанализирован весь археологический материал, относящийся к кизилкобинской культуре. А это в свою очередь дало возможность определить — ориентировочно — численность населения, его плотность.

Но прежде чем сообщить итоговые цифры, к которым мы пришли, и сделать выводы, коротко ознакомим читателя с самим процессом подсчета, его методикой. Частности и детали оставляем в стороне — только самое главное.

Итак, археологические материалы как хозяйственно-бытового, так и культового характера подтверждают, что основу хозяйства кизилкобинцев составляли скотоводство и — главная отрасль — земледелие. Помимо серпов, жатвенных ножей и зернотерок, о занятии земледелием свидетельствуют многочисленные ямы-зернохранилища (о них подробно рассказано в предыдущей главе). Многочисленные обмеры, реконструкции и расчеты более чем 50 подобных зернохранилищ показали, что средние их размеры составляют: глубина 1 м, диаметр по горлу 0,7 м, по дну — 1,3 м, объем около 0,83 м³. Вместимость подобной ямы — примерно 650 кг пшеницы либо 500 кг ячменя. Если эти данные перенести на 100 ям поселения Уч-Баш, то окажется, что в них одновременно могло храниться не менее 65 тонн пшеницы, а в двух ямах Трудолюбовского хутора — 1,3 тонны зерна. В 29 ямах-зернохранилищах Симферопольского поселения, средний объем которых 1,25 м³, вмещалось пшеницы 28,5 тонны, ячменя — 22 тонны.

Средняя урожайность зерновых в VII-VI вв. до н. э. в предгорном Крыму составляла не более 600 кг с одного гектара пашни, т. е. сам-пять: собирали с ноля в пять раз больше, чем засевали. Поэтому для получения, скажем, 65 тонн зерна, которое хранилось в ста ямах поселения Уч-Баш, необходимо обработать не менее 108 гектаров земли. Аналогичный подсчет легко произвести и по другим поселениям.

Какова была общая площадь пахотных земель у кизилкобинцев? По нашим подсчетам, гектаров 700, с этой площади можно было получить около 400 тонн зерна или несколько более.

При урожайности, сам-пять на один гектар посевов уходило примерно 120 кг зерна. Значит, из 65 тонн учбашского зернохранилища около 13 тонн составляли посевной фонд, а на питание оставалось 52. Исходя из минимальной годовой потребности в хлебе на одного человека (190 кг, или 0,5 кг в день), нетрудно подсчитать, сколько человек могли прокормить запасы, хранившиеся в учбашских или иных зерновых ямах.

Проверим, как предложенная реконструкция небольшого земледельческого кизилкобинского хозяйства согласуется с другими археологическими данными. Речь пойдет о двух ранее охарактеризованных Трудолюбовских хуторах. Напомним: каждый из них состоял из одного жилища (3×4 м), двух зерновых ям (общим объемом 1,7 м³) и примыкающих участков земли (площадью 1,85 и 1,95 гектара), пригодных для выращивания зерновых культур. Согласно расчетам, в каждом из жилищ могло проживать не более пяти-шести человек, а две зерновые ямы вмещали до 1,2 тонны зерна. Для получения такого урожая потребовалась бы посевная площадь 2,2 гектара (налицо 1,85 и 1,95). На годовое пропитание шести человек необходимо 1200 кг (налицо 1000 кг, поскольку около 200 — посевной фонд). Из этого примера видно, что фактический археологический материал и средние палеоэкономические выкладки довольно хорошо согласуются между собой.

Принимая во внимание эти и другие наблюдения и социально-экономические расчеты, в том числе и по могильникам, можно примерно восстановить плотность и численность кизилкобинского населения. По разным группам археологических материалов это составляет от 0,02 до 0,4 человека на 1 км², а в среднем — 0,21 человек на 1 км², или 21 человек на 100 км². Следовательно, судя по известным нам кизилкобинским памятникам горно-лесного региона Крыма, в VIII-IV вв. до н. э. на площади свыше 4 тыс. км² в среднем проживало не более 2 тыс. человек.

По нынешним понятиям, это немного. Допустим, однако, что нам известно только 50-% крупных поселений, а это маловероятно, учитывая степень изученности этой части Крыма. Но и тогда количество населения не превысит 4 тыс. человек. Напомним: речь идет только о кизилкобинцах. Правда, и в том случае, если учесть, что численность и плотность всего населения на данной территории (включая тавров) несколько выше, вывод останется прежним: этот, ныне густозаселенный, регион был в VIII-IV вв. до н. э. почти безлюден.

Не менее любопытен итог другой попытки определить численность жителей в разнообразных кизилкобинских населенных пунктах. Расчеты почти по ста памятникам показали, что на одном гектаре древнего поселения в среднем размещалось примерно 100-170 человек. На практике это выглядит так: 5-10 человек на обособленном сельском хуторе, 50-80 в деревушке в 200-900 человек в поселении — крупном земледельческо-скотоводческом центре.

Кизилкобинские памятники Крыма (по регионам)

Регионы	Площадь км²	Памятники
Регионы	Площадь км²	всего	укрепления	поселения	деревни	хутора	стоянки	загоны	святилища	погребения
1. Присивашский прибрежный	2885	—	—	—	—	—	—	—	—	—
2. Центральный равнинный	9930	4	—	—	—	—	—	—	—	4
3. Керченский холмисто-грядовой	—	6	—	1	—	—	2	—	—	3
4. Тарханкутский увалистый	2430	16	—	—	—	—	6	—	—	10
5. Предгорно-равнинный	2065	9	—	—	1	—	—	—	—	8
6. Горно-лесной	4260	160	5	25	21	17	16	7	6	63
7. Яйлинский	342	3	—	—	1	—	—	—	2	—
8. Южнобережный	1088	5	—	1	2	1	1	—	—	—
Всего	26000	203	5	27	25	18	25	7	8	88

Археологический материал и статистика говорят о многом. Например, есть все основания думать, что еще до активной древнегреческой колонизации и массового проникновения скифов здесь, в горно-лесной части Крыма, а возможно и на Керченском полуострове, создаются предпосылки для окончательного разложения родоплеменной организации общества. С IV в. до н. э. процесс этот дает себя знать особенно ощутимо.

В чем тут причина? Во-первых, немаловажны возрастающие межплеменные торговые связи, во-вторых, кизилкобинцы и другие местные племена испытывают мощное влияние древнегреческой культуры (отсюда находки античной керамики в поздних культурных слоях), и, наконец, в-третьих, ускоренно идут внутренние процессы — экономические, социальные. В итоге зарождается классовое неравенство, в итоге начинают стираться грани между разноэтничным населением предгорья и горно-лесного Крыма — кизилкобинцами, таврами, скифами. В III в. до н. э. это приводит к образованию так называемого позднескифского, а вернее, очевидно, кизилкобинско-тавроскифского государства. Такова общая картина, характеризующая кизилкобинцев. Их, еще сравнительно недавно «загадочных», «таинственных», мы представляем себе достаточно зримо, хотя многое, конечно, остается неясным и требует дополнительных исследований.

Нарисованная нами картина дает лишь самое общее представление о двух давно исчезнувших племенах — представителях кизилкобинской и таврской культур. Некоторых любопытных деталей, конкретных доводов, примеров, аналогий и проч. мы не касались, так сказать, по независящим причинам (ввиду малого объема очерка), но кое о чем пришлось умолчать по совсем иным соображениям: нет пока твердых данных, материал слишком спорен и неясен, чтобы говорить о нем в небольшой по объему книжке.

Необходимый post scriptum

Культурами кизилкобинцев и тавров завершается эпоха родоплеменного строя в Крыму.

Материалов, которые отражали бы историю использования человеком Красных пещер с IV в. до н. э. по II в. н. э., мы не знаем. То же надо сказать и о Долгоруковской яйле. С определенной долей осторожности к этому времени можно отнести несколько укрепленных поселений в северной части плато и, очевидно, могильник из прямоугольных оград. Инвентарь поселений и могильника — в основном лепная неорнаментированная, часто лощеная керамика, расколотые кости животных, редко — обломки каменных зернотерок, античных амфор. Возможно, к этому же времени относятся и некоторые развалины стен и оград на отрогах яйлы. Не приходится сомневаться, что Долгоруковская яйла по-прежнему использовалась главным образом как пастбище.

Обильнее в Кизилкобинском урочище материал, отражающий жизнь его обитателей в III-IV вв. н. э.

Находки предметов скифо-сарматского облика отмечены еще в 1914 г. В Харанлых-Кобе выявлены тогда прослойки золы, обожженные кости животных, многочисленные обломки посуды черного цвета, горшки «бомбообразной» формы, глиняные пряслица и пуговицы. Раскопки, проведенные в наши дни (1960-1961 гг.), показали, что пещера интенсивно использовалась человеком. Подтверждением тому — количество находок, их разнообразие: 327 обломков амфор, обломки 8 глиняных горшков, двух лепных масок, 11 краснолаковых «римских» чашек и 2 гончарных кувшина. Большинство амфор было расставлено в пещере, как в кладовой, — вдоль стенки (рис. 25).

В Иель-Кобе археологам пришлось довольствоваться керамикой победнее. Здесь преобладали обломки лепных горшков, мисок и ковшиков позднескифского облика.

На раскопанных участках обеих пещер отсутствовали какие-либо признаки жилья — копоть, зола, угли, осколки костей, следы подтесок или вырубок на стенах. Из этого можно заключить: в то время пещеры служили человеку для хозяйственных целей — в качестве кладовых.

Аналогичный позднескифский материал обнаружен был в сырой, холодной, часто обводняемой привходовой части Харанлых-Кобы. Для хранилища это место явно не подходит. Похоже, что в III-IV вв. н. э. пещера продолжала служить святилищем.

Как уже знает читатель, раскопки проводились и на Туфовой площадке. О землянке и зерновых ямах VII-VI вв. до н. э. мы уже говорили. Интересны строительные остатки III-IV вв. н. э. Это основание стен довольно крупного и вполне благоустроенного помещения. Внутренняя поверхность стен была покрыта желтовато-белой, гладкой, как слоновая кость, штукатуркой из извести с мелко нарубленными растительными волокнами. На уровне пола она подведена красной краской — наподобие декоративного плинтуса. Внутри помещения выявлены остатки полов двух строительных периодов. Они были сделаны из мелкой каменной крошки, смешанной с толченой керамикой и известковым раствором, и выкрашены темно-красной охрой. В земляной подсыпке между полами найдены обломки лепной и гончарной посуды, краснолаковых чаш, амфор, стеклянных сосудов II-IV вв. н. э., а также кости животных, угли, железные гвозди.

Как полагает О. И. Домбровский, здание могло принадлежать владельцу пещерных кладовых. Очень может быть, что в Кизилкобинском урочище в позднеантичное время, в смутную эпоху «великого переселения народов», находилась богатая усадьба предводителя местной знати. Установлено, что не позже чем в III в. у входа в пещеру началась разработка туфа ⁹.

Именно в это время (III-IV вв. н. э.) прекратило существование скифское государство и местное население под натиском кочевников ушло в горы. Здесь они строят небольшие родовые укрепления и убежища. Думается, к той поре и относятся два расположенных поблизости укрепленных дозорных пункта: они стоят на высоких, далеко вдающихся в долину отрогах Долгоруковской яйлы, по обеим сторонам Кизилкобинского урочища. Схожие комплексы — небольшое укрепление и крохотный «родовой поселок» — известны археологам и в других местах Салгирской долины: у сёл Дружного, Новоивановки, Доброго, Лозового и других.

Археологи тщательно исследовали засыпь жилища. Оказалось, что в строительном мусоре есть отдельные вещи (осколки оконного стекла, серебряное зеркальце), которые можно отнести к VI-VIII вв. н. э. Это дает основание полагать, что разрушена усадьба в эпоху раннего средневековья.

С тех пор жизнь в Кизилкобинском урочище замирает. Нет следов интенсивной жизни и на Долгоруковском Плато. Но это вовсе не значит, что урочище и яйла были забыты и человек там не появлялся. Находки — железные наконечники стрел, развалы небольших каменных кошар — говорят о другом. Есть и еще одно доказательство: в 1971 г. писатель и краевед В. П. Терехов нашел в верховьях Зуи, на границе леса и яйлы, обломок половецкой каменной бабы (X-XII вв. н. э.). Не остается никаких сомнений: человек приходил сюда. И в средние века, и в предшествующие эпохи охотнее и чаще других бывали здесь скотоводы (рис. 25).

Рис. 25. Долгоруковская яйла и Красные пещеры в средневековое время.
1 — половецкая «каменная баба». Обломки сосудов из Харанлых-Кобы (первые века нашей эры): 2, 3 — гончарных; 4-7 — лепных. 8 — железный наконечник копья из яйлы; 9-13 — находки из кургана Ени-Сала, раскопанного в 1892 г. (2-7, 9-13 по О.И. Домбровскому).

Путеводитель по Крыму 1883 г. сообщает, что верхняя пещера Кизилкобинского урочища называется Хой-Коба — Баранья, поскольку местные жители используют ее как загон для овец. Любопытно и другое сообщение — В. X. Кондараки. Ссылаясь на «туземцев», он пишет, что для выделки курительных трубок они добывают в пещерах чрезвычайно клейкую глину.

В годы Великой Отечественной войны Долгоруковская яйла — партизанский край. Борьба народных мстителей проходила здесь в исключительно тяжелых условиях, однако советские патриоты, сражаясь с врагом, проявили чудеса героизма, высокий ратный дух. Теме этой посвящены специальные издания ^{30, 44} и мы отсылаем читателя к одному из них — путеводителю «По следам народного подвига», вышедшему в издательстве «Таврия» в прошлом году.

Итак, наше путешествие по Долгоруковской яйле, Кизилкобинскому урочищу и Красным пещерам завершено. Как мог убедиться читатель, памятники природы, археологии и истории здесь тесно переплетаются между собой. Во всех своих проявлениях интересен этот грандиозный комплекс: и рекордной протяженностью галерей Кизил-Кобы, и красотами подземного мира, и мелодичным журчанием горной речки, и яйлинским разнотравьем, и партизанской славой.

Человек давно облюбовал Красные пещеры и Долгоруковское плато, десятки тысячелетий назад, со времен древнекаменного века. Добрую славу сослужили они и науке: на материалах этого уникального памятника выделена новая историческая культура — кизилкобинская, племена которой обитали не только в Крыму, но и далеко за его пределами.

И потому наш священный долг, наш с вами, дорогой читатель: не забывать, приходя сюда, посещая урочище и пещеры, что природа легко ранима, а памятники не имеют дубликатов в музеях.

Список использованной литературы

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2 изд.- Т. 3. — С. 16.
Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд.- Т. 20. — С. 328.
Артюшенко А. Т., Мишнев В. Г. История растительности крымских яйл и прияйлинских склонов в голоцене. — К., 1978. — 138 с.
Бонч-Осмоловский Г. А. Доисторические культуры Крыма // Крым. — 1926. — № 2.
Бонч-Осмоловский Г. А. Доисторическое прошлое Крыма // Крым: Путеводитель. — Симферополь, 1929. — С. 159-170.
Бонч-Осмоловский Г. А. Итоги изучения крымского палеолита // Тр. II Междунар. конф. ассоц. по изучению четвертич. периода Европы. — 1934. — Вып. 5.
Дашевская О. Д. О таврской керамике с гребенчатым орнаментом // Сов. археология. — 1963. — № 4.
Домбровский О. И., Щепинский А. А. Археологические загадки Красных пещер // Как раскрываются тайны. — Симферополь, 1962. — С. 11 — 47; Их же. О методике археологических разведок при комплексном исследовании пещер Горного Крыма // Методика изучения карста. — 1963. — Вып. 9. — С. 71-81.
Домбровский О. И. Пещеры и урочище Кизил-Коба в позднеантичный период // Тр. комплекс, карстовой экспедиции АН УССР. — 1963. — С. 152-164.
Дублянский В. Н., Илюхин В. В. Вслед за каплей воды. — М., 1971. — С. 145.
Дублянский В. Н. Карстовые пещеры и шахты горного Крыма. — Л., 1977. — С. 182.
Дублянский В. Н. Пещеры Крыма. — Симферополь, 1977. — С. 128.
Дублянский В. Н., Ломаев В. А. Карстовые пещеры Украины. — К., 1980. — С. 178.
Дзенс-Литовский А. И. Было ли оледенение Крымских гор // Докл. АН СССР. — 1951. — Т. 26. — С. 876-878.
Дьяков В. Н. Древняя Таврика до римской оккупации // Вести, древ. истории. — 1939. — № 3.
Дьяков В. Н. Таврика в эпоху римской оккупации // Ученые зап. Моск. гос. пед. ин-та. — 1942. — Т. 28, вып. 1.
Ена В. Г. Заповедные ландшафты Крыма. — Симферополь, 1983. — С. 21-22, 39-42, 112.
3абнин С. И. Находки каменного века в Крыму // Изв. Тавр. ученой архив. комис. — 1918. — № 54. — С. 362-370.
Иванов Б. Н., Бачинский Г. А. О происхождении и геологическом возрасте некоторых карстовых шахт горного Крыма // Тр. комплекс. карстовой экспедиции АН УССР. — 1963. — С. 26-33.
Караулов Г., Сосногорова М. Путеводитель по Крыму. — Одесса, 1883. — С. 457.
Кеппен П. О Крымских пещерах // Рус. зритель. — 1829. — № 5-6.
Ковалевский С. А. О покровном оледенении горного Крыма, его времени, условиях и важнейших последствиях // Докл. АН СССР. — 1966. — Т. 171, № 2.
Крис X. И. К вопросу о периодизации кизилкобинской культуры // Сов. археология. — 1961. — № 4. — С. 66-77.
Крис X. И. Памятники юго-западного Крыма VIII-V вв. до н. э.: Кизилкоб. культура и тавры. — М., 1975. — С. 20.
Крубер А. А. Карстовая область горного Крыма. — М., 1915. — С. 319.
Лесков О. М. Ранньотаврське поселення Кизил-Коба // Тр. Харк. ун-ту. — 1959. — Т. 7.
Лесков А. М. Горный Крым в первом тысячелетии до н. э. — К., 1965. — С. 197.
Лесков А. М. Курганы, находки, проблемы, — Л., 1981. — С. 168.
Либеров П. Д. Памятники скифского времени бассейна Северного Донца // Материалы и исслед. по археологии СССР. — 1962. — № 11З.
Луговой Н. Д. Побратимы. — К., 1977. — 1880. — С. 460.
Львова Е. В. Равнинный Крым. — К., 1978. — С. 188.
История геологического развития Крыма // Геология СССР. — М., 1969. — Т. 8. Ч. 1. — С. 511-513.
Мережковский К. С. Отчет о предварительном исследовании каменного века в Крыму // Изв. Рус. геогр. о-ва. — 1880. — Т. 16, вып. 2. — С. 106-146.
Очерки истории Крымской областной партийной организации. — Симферополь, 1981. — С. 199-209.
Петров П. Крымские пещеры Иель-Хоба и Харанлых-Хоба // Земледелие. — 1911, — Т. 18, кн. 1, 2.
Подгородецкий П. Д. Природа Крыма и ее освоение в эпоху энеолита: Физ. география и геоморфология. — К., 1983. — Вып. 30. — С. 57-65.
Привалова Л. А. Растительный покров нагорий Бабугана и Чатырдага. — Ялта, 1958. — С. 204.
Рыбаков Б. А. Об ошибках в изучении истории Крыма и о задачах дальнейших исследований // Тез. докл. на сессии по истории Крыма. — Симферополь, 1952. — С. 16.
Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. — М., 1981. — С. 304-312.
Семенов-3усер С. А. Таврськi мегалiти // Наук. зап. Харк. держ. пед. iн-ту. — 1940. — Т. 1.
Столяр А. Д. Происхождение изобразительного искусства. — М., 1985. — С. 298.
Формозов А. А. Очерки по истории русской археологии. — М., 1961. — С. 127; Его же. Начало изучения каменного века в России. — М., 1983. — С. 127.
Черников И. Т. Киммерийские памятники Северо-Западного Причерноморья // 150 лет Одес. археол. музею АН УССР: Тез. докл. — К., 1975. — С. 76-79.
Шамко Е. Н. Дорогами крымских партизан. — Симферополь, 1976. — С. 76-92.
Шульц П. Н. О некоторых вопросах истории тавров // Пробл. истории Сев. Причерноморья в антич. эпоху. — М., 1959. — С. 232-272; Шульц П. П., Столяр А. Д. Курганы эпохи бронзы в долине Салгира // Крат. сообщ. Ин-та истории матер. культуры. — 1958. — Вып. 71. — С. 53-64.
Щепинский А. А. Пещерные святилища времени раннего железа в горном Крыму // Тр. комплекс. карстовой экспедиции АН УССР. — К., 1963. — С. 138-152.
Щепинский А. А. Во тьме веков. — Симферополь, 1966. — С. 156.
Щепинский А. А. Крымская охранно-археологическая экспедиция // Археол. открытия 1968 года. — 1969. — С. 249.
Щепинский А. А. Работы Северо-Крымской и Крымской охранно-археологической экспедиции // Археол. открытия 1970 года. — 1971. — С. 232.
Щепинський А. О. Населення пiвденного берега Криму в епоху раннього залiза // Археологiя. — 1977. — Вип. 21. — С. 26-59.
Эрнст Н. Л. Летопись археологических раскопок и разведок в Крыму за 10 лет (1921-1930) // Изв. Тавр. о-ва истории, археологии и этнографии. — 1931. — Т. 4. — С. 72-92.

Древности Долгоруковской яйлы

Речь пойдет об основных археологических памятниках Долгоруковского плато. Но, прежде чем перейти к их обзору, отметим, что до середины 70-х годов нынешнего столетия планомерному археологическому обследованию яйлы Крыма не подвергались. Почти сто лет работы велись от случая к случаю. Первые три памятника на Долгоруковском плоскогорье открыты К. С. Мережковским в 1879-1880 гг., еще два (близ кордона Букового и в урочище Вейрак-Чокрак) — А. С. Моисеевым в 1916-1918 гг. и, наконец, стоянка Шпан-Коба — С. А. Трусовой в 1925 г. Несколько эпизодических находок относятся к последующему периоду. Начиная с 1975 г., совет народного Музея археологии Крыма включил в тематику своих полевых работ комплексное историко-географическое изучение яйл. Эти исследования ставят целью разработку вопросов исторической географии, экологической обстановки в прошлом, а также охрану природы и памятников яйл в настоящее время.

Установлено, что из всех плоскогорий Долгоруковское по своему физико-географическому положению и другим природным условиям во все времена было наиболее доступным и благоприятным для хозяйственной деятельности человека. Далекое прошлое представлено на плато разнообразными и разновременными памятниками. Среди них отдельные находки тех или иных предметов, стоянки, могильники, святилища, остатки поселений, укреплений, хозяйственных оград, кошар, водоемов-«голей», следы древних дорог и троп… Характер и специфика большинства этих памятников определяются природными условиями плоскогорий.

На Долгоруковской яйле, площадь которой составляет 119 км², насчитывается более 100 археологических объектов. Немногие районы страны могут похвалиться такой насыщенностью! Свыше 80 из числа известных на яйле памятников открыты автором этой книги и его коллегами — членами совета Музея археологии Крыма.

Полевые работы носили визуальный характер, т. е. проводились без вскрытия культурного слоя, поэтому приводимые здесь данные являются в ряде случаев предварительными. Особо подчеркнем, что по своему местоположению рассматриваемые археологические памятники тяготеют к речным долинам — Салгира, Бурульчи и Суботхана. Исходя из этого, мы разделили Долгоруковскую яйлу на три участка — западный (Салгирский), центральный (Суботханский) и восточный (Бурульчинский). Такое разделение — в плане историко-географическом — позволяет на конкретном археологическом материале раскрыть характер последовательного освоения региона древним и средневековым населением Крыма.

Памятники западной части плато, т. е. те, которые находятся между левобережьем реки Суботхан и обрывами яйлы в Салгирскую долину. Сюда же входят памятники и северной оконечности плоскогорья. Описание некоторых объектов — пещер Кизил-Коба, Ени-Сала I и II — опущены, поскольку о них уже говорилось ранее.

1. Примерно в 0,7 км к северо-западу от Кизилкобинского урочища, в верхней части хребта Сувичхан, рядом с древней скотопрогонной тропой,- руины укрепленного дозорного пункта. Это небольшое прямоугольное сооружение (размерами 20×18 м), сложенное насухо из крупных камней. В 300 м ниже по склону, на опушке леса, — остатки поселения позднескифского времени.

2. Над селом Дружным у кромки яйлы, на мысу в урочище Золотое Ярмо, — руины небольшого укрепления или дозорного пункта, возможно, позднетаврского времени.

3-7. В 50-70 м к востоку от укрепления — многослойное поселение с примыкающим к нему таврским могильником из небольших «каменных ящиков». Ниже по склону — поселение и земледельческие террасы; поблизости — кизилкобинский курганный могильник, а в соседнем ущелье под обрывами скал — пещерное святилище (?) раннего железного века.

8-15. К северу и югу от упомянутого выше урочища Золотое Ярмо, на яйле, на протяжении 5 км, — еще четыре таврских могильника из «каменных ящиков», два поселения кизилкобинской культуры и одно более раннего времени. Все они открыты в начале 70-х годов нынешнего столетия.

16. В 3-3,5 км к югу от села Опушки, на отрогах яйлы, — большое поселение кизилкобинской культуры и распаханный курганный могильник того же времени.

17. При спуске в село Ново-Ивановку один из отрогов яйлы перегораживают руины очень древней, заплывшей землей каменной стены.

18. На опушке леса, между дорогой в село Мазанку и верховьями глубокого оврага, — раннеэнеолитическая стоянка.

19. На северной оконечности яйлы, между верховьями рек Бештерека и Зуи,- большая стоянка первобытного человека (III тысячелетие до н. э.).

20. Там же — неолитическая стоянка Аэродром I и энеолитическая Аэродром II (в годы Великой Отечественной войны здесь находился партизанский аэродром, откуда и пошло название) .

21. Там же, но выше по склону, — небольшая стоянка-мастерская по изготовлению кремневых орудий Аэродром III.

22. Там же, в 1,5 км. к югу, около кошары на левом берегу балки, — позднепалеолитическая стоянка Витина. Рядом — остатки «голя».

23. В 0,3 км к югу от стоянки Витиной, на выположенном участке яйлы, — другая позднепалеолитическая стоянка «Кочкин домик».

24-27. В 1,2-1,5 км к востоку от Красных пещер, в большой карстовой долине у развалин учебной казармы, — стоянка эпохи позднего энеолита. В 0,3 км от нее — следы трех других стоянок: эпохи мустье, энеолита и ранней бронзы.

28-29. У северо-восточной кромки яйлы, в верховьях глубокой облесенной балки у источника Вейрак-Чокрак, — мезолитическая стоянка Вейрак-Чокрак II. В 80-100 м ниже — энеолитическая стоянка Вейрак-Чокрак I.

30-32. В урочище Колан-Баир, неподалеку (200-500 м) от кургана Славы, — неолитические стоянки Колан-Баир I и III и стоянка Колан-Баир II неоэнеолитического времени.

33. В 0,8-1,0 км к югу от обелиска, на плато у края большой карстовой воронки, — стоянка эпохи мустье.

34-35. В 1,5 км к югу от того же обелиска, на уступе склона карстовой котловины, — мезолитическая стоянка Котловина I. В 100 м выше по склону — стоянка неолитической эпохи Котловина II.

36-37. У кордона Букового — две небольшие стоянки мезо-неолитического времени.

38. Примерно в 1 км к северу от того же кордона, у кромки яйлы на возвышенности, — руины небольших загадочных построек (очевидно, жилых) древнего или средневекового времени.

Древности долины Суботхана — основной поверхностной водной артерии Долгоруковской яйлы.

39. На седловине Тырке, у перевала над Суботханом, — стоянка эпохи мустье. Здесь же встречаются кремневые орудия и обломки керамики более позднего времени. Для Крыма это самый высокогорный мустьерский памятник.

40-42. Примерно в 1,5 км от кордона Букового, к востоку от озера Канлы-Тип, над родником, — стоянка Канлы-Тип I мезонеолитического времени. На восточном берегу озера и вблизи него, на правобережье Суботхана, — стоянки того же времени Канлы-Тип II и III.

43. У плотины озера, на левом, низком берегу Суботхана, — неолитическая стоянка Брод.

44. К северу от искусственного озера Провалье (Суботхан), на возвышенности, — округлая каменная выкладка, быть может, основание юрты. Поблизости — небольшие каменные курганчики.

45-46. На правом берегу Суботхана, на водоразделе, не доходя до теснины,- небольшой курган, а рядом — стоянка неолитического времени.

47. В 1,5-2,0 км к югу от Колан-Баира, где долина реки Суботхан стиснута скальными обрывами, — родник и небольшое полуискусственное озеро. По берегам его — три небольшие стоянки первобытного человека. Здесь же остатки кошары и загадочного каменного заклада.

48. У северо-восточной кромки яйлы, под скалами левого берега долины Суботхана, в балке Чаукетау, — небольшой скальный навес Шпан-Коба, выявленный в 1925 г. С. А. Трусовой и частично раскопанный в 1935 г. О. Н. Бадером. Под навесом — культурные слои четырех исторических периодов.

Памятники восточной части плато, т. е. те, что расположены между правым бортом долины Суботхана и левым берегом реки Бурульчи.

49-50. На этом участке яйлы, к югу, — три древних стоянки. Одна из них на распаханном поле, у опушки леса и две — севернее, в низине. Находки датируются временем от позднего палеолита до энеолита включительно.

51. В верховьях Бурульчи, на ее правом берегу, в 1979 г. В. П. Душевский подобрал каменный боевой молоток эпохи бронзы. Это первая такого рода находка на Долгоруковской яйле (рис. 14.22).

52. В северном понижении этой части плато, на склоне небольшой долины, близ кошары, — небольшая стоянка эпохи бронзы. Помимо керамики, на стоянке найден типичный для этого времени кремневый наконечник копья (рис. 14.24).

В заключение нам хочется вновь повторить свое напутствие читателю, идущему на Долгоруковскую яйлу: бережно ступайте по этой земле, стараясь не оставить после себя следов, ибо всюду на вашем пути — сама История!

Схематическая карта Долгоруковской яйлы.

1 — памятники партизанского движения; 2 — палеолитические стоянки; 3 — стоянки эпохи мезолита и неолита; 4 — карстовые пещеры и шахты; 5 — озера и «голи».

Схематическая карта Красных пещер.

1 — схематическая карта Кизилкобинского урочища ( ¹ Иель-Коба, ² Харанлых Коба, ³ водопад, ⁴ Туфовая площадка с древним поселением); 2 — голова большого подковоноса (летучая мышь); 3 — водопад; 4 — последний домик бывшей деревни Кизил-Коба.


Войти с помощью:
Имя обязательно	E-mail обязательно	Сайт

Красные пещеры. А. А. Щепинский.

Содержание

Вместо предисловия

Урочище Кизил-Коба

Долгоруковская яйла

Путешествие в каменный век

Кизилкобинская культура

Киммерийцы, тавры, скифы

От находок к статистике

Необходимый post scriptum

Список использованной литературы

Древности Долгоруковской яйлы

Схематическая карта Долгоруковской яйлы.

Схематическая карта Красных пещер.

Что вы думаете?

Наши партнёры

Новое издание о Крыме

Тесты:

Рубрики

Красные пещеры. А. А. Щепинский.

Содержание

Вместо предисловия

Урочище Кизил-Коба

Долгоруковская яйла

Путешествие в каменный век

Кизилкобинская культура

Киммерийцы, тавры, скифы

От находок к статистике

Необходимый post scriptum

Список использованной литературы

Древности Долгоруковской яйлы

Схематическая карта Долгоруковской яйлы.

Схематическая карта Красных пещер.

Что вы думаете?

Наши партнёры

Новое издание о Крыме

Тесты:

Метки

Рубрики