Краткий путеводитель имеет целью дать общее представление о панораме «Оборона Севастополя», как произведении изобразительного искусства и историческом памятнике, и помочь посетителям ориентироваться при ее осмотре.

Содержание

Предисловие
Краткий исторический очерк

Часть I. Хозяйство и культура северопонтийских государств

Часть II. Северопонтийские города, поселения и другие памятники

Заключение

Литература

Предисловие

Отечественная литература по античной археологии Северного Причерноморья, весьма обширная и разнообразная, с достаточной полнотой освещает почти все стороны жизни этого края в древности. Однако до сего времени не было написано общей работы, посвященной северопонтийским древностям в целом. Это создавало некоторые затруднения при первоначальном ознакомлении с ними, вынуждая сразу обращаться к книгам и статьям, отнюдь не всегда предназначенным служить названной цели. Автор настоящей книги поставил своей задачей в какой-то мере восполнить отмеченный пробел в нашей литературе. Работа содержит краткий очерк истории античных государств Северного Причерноморья, а затем более подробное систематическое изложение различных сторон их экономической и культурной жизни, а именно: земледелия, скотоводства, промыслов, ремесла, торговли, метрологии, монетной чеканки, военного дела, градостроительства, быта, воспитания и образования, культов и искусства. Второй ее раздел представляет собой топографический обзор главных городищ и некрополей на Северном Понте: Тиры, Ольвии с окрестными поселениями, Херсонеса с его малыми городами и сельскохозяйственной территорией (хорой), римской крепости Харакс и обширного Боспорского государства с большими и малыми городами, сельскими местностями и оборонительными сооружениями.

Попутно сообщаются краткие сведения об истории раскопок главнейших археологических памятников; подробнее других освещены только исследования в Ольвии, производившиеся Б.В. Фармаковским, ибо они сыграли очень большую роль в развитии отечественной археологии и явились школой для наших последующих археологов-антиковедов.

В нашей работе мы стремились останавливаться лишь на наиболее характерных явлениях и отнюдь не претендуем на то, что нам удалось достигнуть исчерпывающей полноты.

Ввиду того, что эта работа предназначена для начинающих археологов-антиковедов, мы приложили к ней список основной литературы.

Краткий исторический очерк

Еще во II и в начале I тысячелетий до н. э. сначала эгейские, а затем и эллинские купцы-пираты время от времени проникали на своих кораблях в малоизвестное в те времена Черное море. Воспоминания об этих морских плаваниях получили отражение в сказании о походе Аргонавтов и других эллинских мифах. Возможно, в результате этих посещений северных берегов Понта отважными мореходами туда было завезено бронзовое оружие, найденное при раскопках Усатовского могильника, около Одессы, а также каменные топоры и иные предметы парадного вооружения из так называемого Бессарабского клада, относящиеся к II тысячелетию до н. э.

Однако такие посещения, производившиеся больше с целью грабежа, чем торговли, носили случайный характер и не сыграли сколько-нибудь значительней роли в истории Северного Причерноморья. В связи с этим в античной традиции не заняли большого места свидетельства о древнейших обитателях северопонтийских стран — киммерийских племенах, которые жили там до прихода скифов, т. е. примерно до VII в. до н. э. Одним из главных районов, занятых киммерийцами, были берега Керченского пролива, который в древности назывался Боспором Киммерийским.

Взаимоотношения эгейских центров с Северным Причерноморьем сильно изменились после больших сдвигов, происходивших в экономике и социальном строе Эллады в VIII—VI вв. до н. э. К этому времени в наиболее передовых греческих общинах Балканского полуострова, Эгейского архипелага и Малоазийского побережья сложилось рабовладельческое общество и возникли полисы — небольшие государства-города.

Развитие ремесла в эллинских городах приводило к тому, что в VII в. до н. э. эти центры стали ощущать потребность в расширении постоянных рынков сбыта, а равно и в получении сырья. Вместе с тем античное общество стало испытывать нужду в покупных рабах, приобретавшихся греческими купцами в соседних странах. Все это способствовало росту заморской торговли, которую греческие купцы завязывали с обитателями побережий Средиземного и Черного морей. В результате во многих пунктах появились сначала временные, а потом и постоянные торговые фактории — эмпории.

Исторические условия, сложившиеся к этому времени в Северном Причерноморье, способствовали установлению и развитию торговых связей. В VII—VI вв. до н. э. на обширных пространствах между нижним течением Дона и устьем Дуная, а также в степном Крыму обитали многолюдные скифские племена, первенствующее положение среди которых занимали воинственные скотоводы-кочевники. Природные условия причерноморских степей были исключительно благоприятными для развития скотоводства. Естественно, что различные продукты животноводства занимали значительное место в торговле скифов с греками. Военные столкновения между отдельными племенами доставляли победителям пленных, которых потом можно было продать в рабство. По всей вероятности, довольно рано стал поступать греческим купцам и хлеб от скифов-пахарей, что засвидетельствовано Геродотом для первой половины V в. до н. э.

Не меньшие возможности для торговли открывались перед греческими купцами на берегах Керченского пролива и в бассейне Кубани. Там обитали меотские племена, жившие в Прикубанье и в Восточном Приазовье. Синды занимали северо-западные предгорья Кавказа и южную часть нынешнего Таманского полуострова, который в древности представлял собой архипелаг, состоящий из нескольких островов, разделенных сравнительно неширокими проливами. Как и синды, меоты по уровню культурного, социального и экономического развития не уступали скифам. Занимая не менее богатые земли, они могли сбывать греческим купцам продукты земледелия и скотоводства. Наконец, следует назвать тавров, живших в крымских горах и прилежащих частях степного Крыма. Таврские племена, видимо, несколько отставали в своем развитии от других обитателей Северного Причерноморья. Жившие в значительно менее благоприятных природных условиях, они в меньшей мере и медленнее своих соседей втягивались в экономические и культурные взаимоотношения с античным миром.

Греческие эмпории возникали на северных берегах Черного моря, на окраинах территорий, занятых этими племенами. Самый ранний из них возник в VII в. до н. э. на небольшом острове Березани, расположенном против устья Днепровско-Бугского лимана. Немного позднее, но в том же столетии, появились эмпории на Бугском лимане (на месте будущей Ольвии) и на берегах Керченского пролива. Об основании этих эмпориев свидетельствуют археологические находки, а иногда и письменные источники.

ap-1

1. Карта Восточного Средиземноморья и Причерноморья

Одной из характерных особенностей эллинского рабовладельческого общества с первых же веков его существования был нередко возникавший «избыток» свободного малоимущего населения. Эти малоимущие граждане, по большей части безземельные крестьяне, были вынуждены покидать родной полис. Обычно они уходили из метрополии во вновь основываемые города, которые в большом числе возникали на берегах Средиземного и Черного морей в VIII—VI вв. до н. э.

Длительное пребывание в эмпориях позволяло эллинским купцам хорошо ознакомиться с природными условиями прилежащих стран. Это подготовляло почву для выбора подходящего места, на котором греческие переселенцы могли основать новый полис.

Северное Причерноморье, обладавшее большими природными богатствами, с давних пор привлекало греческих переселенцев. Черноземные земли могли служить плодородными полями и тучными пастбищами для скота. Устья рек изобиловали рыбой, в ряде лиманов можно было наладить соляной промысел. Некоторые районы, особенно в предгорьях Кавказа, могли доставлять строевой лес, хотя и невысокого качества.

В VI в. до н. э. на северном берегу Понта появились города, обычно возникавшие на местах прежних эмпориев. Впрочем, не следует думать, что на месте каждого полиса обязательно должен был быть предшествовавший ему эмпорий и что каждая временная торговая фактория в дальнейшем непременно превращалась в полис. Мы говорим здесь об общем ходе исторического процесса — двух этапах проникновения греков в Причерноморье. Отметим, однако, что в настоящее время уже во всех древнейших северопонтийских городах обнаружены более или менее четкие следы эмпориев, предшествовавших возникновению полисов.

Наибольшую роль в основании северопонтийских городов сыграли выходцы из Милета, который в VII—VI вв. до н. э. был крупнейшим из греческих городов в Малой Азии. Милетские переселенцы основали в VI в. до н. э. Ольвию, Феодосию (находившуюся на месте нынешнего одноименного города), Пантикапей (на месте Керчи) и др. Теосцами около 540 г. до н. э. была основана Фанагория (около Сенной на Таманском полуострове). Примерно около того же времени митиленцы основали Гермонассу (на месте станицы Таманской).

Помимо этих более крупных городов, точно так же в течение VI в. до н. э. появились и менее значительный, как, например, Керкинитида (на месте нынешней Евпатории), Киммерик (на Керченском полуострове около горы Опук), Нимфеи (на том же полуострове, в 17 км к югу от Керчи), Кены (на Таманском полуострове) и др.

Предметом спора исследователей было время основания Херсонеса Таврического (развалины этого крупнейшего центра юго-западной части Крыма находятся около нынешнего Севастополя). Наиболее вероятно, что_в VI в. до н. э. на месте будущего города находилась ионийская торговая фактория, а значительно позднее, видимо в 422—421 гг. до н. э., переселенцы из Гераклеи Понтийской основали Херсонесский полис.

На Северном Понте в V и IV вв. до н. э. возник ряд других, меньших по величине городов. Некоторые из них были основаны выходцами из старейших городов Северного Причерноморья.

Греческие переселенцы, приходившие на северные берега Понта из городов Малой Азии, приносили с собой свойственные их метрополиям социально-экономический строй, государственное устройство, бытовой уклад, обычаи, культуру, религиозные представления. Разумеется, в дальнейшем все это претерпевало иной раз значительные изменения в результате как внутреннего процесса развития, так и воздействия окружающей среды.

ap-2

2. Карта Северного Причерноморья

В древнейшее время, когда греки сравнительно редко посещали Черное море, они называли его «негостеприимным» — Πόντος Ἄξενος. После же заселения греками его побережий Черное море получило наименование «гостеприимного» — Πόντος Εὒξεινος.

Подобно своим предшественникам — эмпориям, северочерноморские города продолжали вести торговлю с местными обитателями наших южных равнин — скифами и меотами, с одной стороны, и греческими центрами Средиземноморья — с другой. Однако это вовсе не означает, что хозяйство античных городов Северного Причерноморья было целиком основано на посреднической торговле. Напротив, большую часть населения этих городов составляли не люди, занятые в торговле, а земледельцы, различного рода ремесленники, рыбаки и работники других промыслов. Земледелие всегда играло большую роль в хозяйстве древних государств, а плодородные земли были одним из главных природных богатств, привлекавших греческих переселенцев на северный берег Черного моря.

Хозяйство, социальный строй, государственное устройство и история северопонтийских городов в VI в. до н. э. нам известны мало. Основанные и заселенные по преимуществу выходцами из Ионии, они, нужно думать, имели строй, близкий к строю своих метрополий, где в это время большое влияние имела аристократия. Вместе с тем следует отметить, что большинство граждан, по-видимому, составляли небогатые люди и первоначально свободный труд играл, вероятно, большую роль. Число рабов, по началу сравнительно небольшое, со временем возрастало; одновременно усиливалось имущественное неравенство, уже в IV в. до н. э. достигшее весьма значительных размеров.

В VI в. до н. э. Северное Причерноморье, видимо, поддерживало наиболее интенсивные торговые и культурные связи с Малой Азией. Торговля северопонтийских городов с соседними местными племенами велась по-прежнему, однако она не устраняла военных столкновений с последними. Видимо, военной опасностью следует объяснять довольно раннее (еще в VI в. до н. э.) появление оборонительных сооружений боспорских городов, обнаруженных раскопками Пантикапея и Дии-Тиритаки.

Политическая и социальная истории античных государств Северного Понта сложились различным образом.

Ольвия на всем протяжении своей истории была типичным полисом, обладавшим небольшой территорией. Самостоятельная в начале своего существования, она с III в. до н. э. нередко утрачивала свою независимость.

Херсонес, также сохранявший строй полиса, разросся в довольно значительное по размерам государство, в которое входили Гераклейский полуостров и территории по западному берегу Крыма с городами Керкинитидой и Прекрасной Гаванью. Первоначально совершенно самостоятельный, Херсонес в конце II в. до н. э. был вынужден признать над собой власть понтийского царя Митридата Евпатора и с этого времени лишился своего суверенитета.

Греческие города, расположенные на берегах Керченского пролива, первоначально представляли собой небольшие самостоятельные полисы. В 480 г. до н. э. эти города объединились под властью знатного рода Археанактидов, образовав Боспорское государство.

О 42-летней истории правления Археанактидов мы в сущности не располагаем почти никакими надежными данными. Вместе с тем, говоря об этом времени, следует иметь в виду, что события первой четверти V в. до н. э. во многом изменили политическую и экономическую обстановку в Эгейском бассейне. Неудачное восстание Милета (500—494 гг. до н. э.), завершившееся разрушением этого города, победы греков над персами в 480—479 гг. до н. э., способствовавшие образованию союза морских государств и усилению роли Афин, не могли бесследно пройти и для северного побережья Понта. Торговые и культурные связи с Ионией оказались подорванными.

Афины не удовольствовались включением в свою державу многочисленных греческих полисов, которые хотя и именовались «союзниками», но на самом деле находились под сильным политическим и экономическим гнетом афинян. Могучая афинская держава выступила и на Черном море, стремясь не только к захвату рынков, но также п к политическому подчинению понтийских городов. Эти притязания побудили Перикла во главе сильного, хорошо снаряженного флота совершить поход в Черное море. Эта военная демонстрация должна была показать силу афинской державы и заставить припонтийские города признать власть Афин.

Возможно, что результатом этого похода было установление в Ольвии власти рабовладельческой демократии, которая продолжала существовать в IV в. до н. э. и в последующее время. Экономическое давление Афин, видимо, неблагоприятно сказывалось на припонтийских городах. Те из них, которые оказались в положении афинских «союзников», должны были наравне с другими платить форос (дань). Для экономической политики Афин по отношению к черноморским городам показательны археологические находки: они свидетельствуют, что во второй и третьей четвертях V в. до н. э. на Северный Понт ввозились по преимуществу второстепенные аттические товары.

В 438 г. до н. э. на Боспоре, по-видимому, произошел переворот — власть перешла к Спартоку, основавшему новую династию, которая правила государством до конца II в. до н. э. Нам не известно, как происходили события 438 г. до н. э. в Боспорском государстве, но самый факт свержения Археанактидов и насильственного захвата власти Спартоком вряд ли может вызвать сомнение. Примечательно, что в античной традиции Спартокидов обычно называют тиранами, а такое наименование у греческих историков означает правителей, пришедших к власти путем ее захвата. После свержения Археанактидов их сторонники, по-видимому, удалились в изгнание и поселились по соседству с Боспором — в Феодосии.

В вопросе о происхождении Спартока у исследователей нет единого мнения, и по этому поводу высказывались различные предположения. Согласно одной гипотезе, Спарток был предводителем фракийских наемников, служивших на Боспоре, по другой — он происходил из фракизированной скифской знати, обитавшей по соседству с Боспором. Недавно было высказано предположение об эллинском происхождении Спартока, который носил фракийское имя по обычаю аттической и ионийской аристократии. Наконец, существует еще гипотеза, согласно которой он был выходцем из эллинизированной синдо-меотской знати. Эта гипотеза нам кажется наиболее вероятной. Если последнее предположение справедливо, то тогда историческая обстановка на Боспоре в 30-х годах V в. до н. э. может быть истолкована следующим образом. Вероятно, в это время Афины, стремившиеся включить в сферу своего влияния берега Понта, начали активные действия и на Боспоре. Действия афинян, нужно думать, были небезуспешны; по всей вероятности, именно в это время они захватили Нимфей — один из городов на берегу Керченского пролива. Возможно, что на Боспоре тогда происходила борьба между представителями двух ориентаций — включения в орбиту афинской политики или установления более тесных связей с местной синдо-меотской знатью. Последнее направление, нужно думать, и одержало верх.

Выше уже говорилось о том, что ко времени основания боспорских городов племена, обитавшие в низовьях Кубани, уже достигли значительного уровня социально-экономического и культурного развития. В дальнейшем, в результате постоянного общения с греческими переселенцами, темп развития этих племен (особенно синдов) стал значительно более интенсивным. Все это ускорило процесс формирования классового общества и возникновения государства у синдов, что, по всей видимости, произошло в последних десятилетиях V в. до н. э. При таких обстоятельствах открывались достаточно широкие возможности и для более тесного общения верхов боспорского общества с синдской знатью.

В конце V в. до н. э. к Боспорскому государству был присоединен Нимфей; дальнейшие попытки расширения границ государства, видимо, особого успеха не имели до времени правления Левкона I (387—347 г. до н. э.).

При Левконе I Боспорское государство не только значительно увеличилось по размерам, но также сильно изменилось и по характеру его составных частей. Была завоевана ранее независимая Феодосия, находившаяся в богатейшем хлебородном районе, дававшем широкие возможности хлебного вывоза. Кроме того, были присоединены племена синдов, торетов, дандариев и псессов, обитавших на Таманском полуострове и в низовьях Кубани. Таким образом, в Боспорском государстве античные города оказались объединенными с местными земледельческими племенами, заселявшими довольно обширную сельскохозяйственную территорию. Это обстоятельство делало Боспорское государство в известной мере схожим с эллинистическими монархиями восточного Средиземноморья, возникшими примерно на полвека позднее. Однако нужно отметить, что по сравнению с ними общество Боспора было менее развито в социально-экономическом отношении. Земледельческие области, входившие в эллинистические монархии, по большей части в прошлом были странами древних восточных цивилизаций, уже давно вступивших в классовое общество и достигших довольно высокого уровня социально-экономического развития. Между тем большинство племен азиатской части Боспорского государства только что достигли в своем развитии уровня классового общества. Вероятно, их социальная структура характеризовалась тем, что основную массу населения составляли зависимые хлебопашцы, над которыми стояла племенная знать, располагавшая, нужно думать, немалым числом рабов. Отмеченный нами неоднородный состав Боспорского государства получил яркое отражение в титулах боспорских правителей Левкона I и его преемника Перисада I (347—309 гг. до н. э.), они назывались архонтами Боспора и Феодосии и царствующими (не царями) над синдами, торетами, дандариями, псессами, а иногда и над иными племенами — маитами (меотами) и фатеями.

Свидетельство аттического оратора Эсхина позволяет сделать вывод, что на первых порах афиняне относились враждебно к новой династии Спартокидов. Однако в дальнейшем, после разгрома Афин в Пелопоннесской войне, положение резко изменилось. Поведение афинян стало совершенно иным; они были вынуждены заискивать перед боспорскими правителями, дабы обеспечить себя бесперебойным снабжением хлебом, в котором они весьма нуждались. Теперь Афины стали доставлять на Боспор первоклассные изделия своего ремесла, которые нередко встречаются в могилах боспорской знати IV в. до н. э.

IV в. до н. э. был временем блестящего расцвета Боспорского государства. Присоединение к нему обширных сельскохозяйственных районов, занятых местными племенами, дававших большое количество хлеба, значительное развитие ремесла в городах и посредническая торговля стали основой благосостояния Боспора. Примерно с начала второй четверти IV в. до н. э. на Боспоре началась чеканка золотой монеты. В это время Пантикапей становится богатым, благоустроенным, довольно обширным городом, окруженным курганным некрополем с монументальными каменными склепами, которые служили усыпальницами представителям боспорской знати. Большие средства, сосредоточившиеся в руках правителей Боспора, позволили им содержать сильную наемную армию и вести активную внешнюю политику. Это относится не только к Левкону I и Перисаду I, но также и к сыну последнего Евмелу (309—303 гг. до н. э.), который пришел к власти после борьбы со своими братьями; в этом междоусобии принял участие и вождь фатеев, одного из местных племен Прикубанья.

В IV в. до н. э. значительного расцвета достигает и Ольвия. Мы уже говорили о том, что в этом столетии, как и в последующих, в Ольвии господствовала рабовладельческая демократия. Во главе государства стояло народное собрание — экклесия, которое созывалось для решения важнейших вопросов. В нем принимали участие все полноправные граждане. Наряду с экклесией был еще совет — βουλή, видимо, не имевший самостоятельного значения, а лишь подготавливавший дела, выносившиеся в народное собрание.

Экклесия и совет ведали общими вопросами управления, исполнительная же власть и отдельные отрасли государственной жизни были в руках особых магистратов, которые избирались по большей части сроком на год. Высшей административной властью была коллегия из пяти архонтов, военные дела находились в ведении шести стратегов, вопросы, связанные с торговлей, были под надзором пяти агораномов, городской полицией распоряжались астиномы, финансы были в введении особого верховного распорядителя и коллегий «девяти», заведовавших полисной казной, и «семи», занимавшихся делами священной казны. Наконец, в Ольвии еще был пожизненно избиравшийся верховный жрец, именовавшийся басилевсом (т. е. сакральным царем).

В IV в. до н. э. Ольвия была обнесена мощными оборонительными стенами, позволившими выдержать осаду тридцатитысячного войска, которое привел Зопирион — наместник Александра Македонского на Понте. Это испытание, потребовавшее напряжения всех сил, выпало на долю Ольвии, вероятно, в 331—330 гг. до н. э.

Херсонес, возникший, как мы упоминали, лишь в 422—421 гг. до н. э., заметно разросся и расширил свои владения в течение IV в. до н. э. К началу III в. до н. э. в Херсонесское государство входили два небольших города на западном побережье Крыма — Керкинитида и Прекрасная Гавань, а также целый сельскохозяйственный район. Подобно Ольвии, Херсонес был демократическим полисом; им управляли народное собрание и совет. Кроме того, имелись различные должностные лица. В отличие от Ольвии, где большое значение имели ремесленное производство и обширная посредническая торговля, в Херсонесском полисе по преимуществу получили развитие сельское хозяйство, промыслы и ремесло.

В IV в. до н. э. историческая обстановка в обширных степях нашего юга претерпела значительные изменения. В первой половине и в середине IV в. до н. э. возникает сильная скифская держава во главе с царем Атеем, власть которого простиралась от Истра (Дуная) до Танаиса (Дона). Попытка Атея захватить территорию к югу от Дуная вызвала войну с македонским царем Филиппом II. Решительное сражение, происшедшее в 339 г. до н. э. между македонянами и скифами, завершилось поражением последних и гибелью Атея. Эта неудача привела к распаду обширной, но непрочной скифской державы. Поражение скифов в войне с македонянами, вероятно, было вызвано не только превосходством военного искусства последних. Нужно думать, что скифы были ослаблены движением сарматских племен, которые в IV в. до н. э. перешли на правый берег Дона и стали теснить скифов.

История северопонтийских государств в III—II вв. до н. э. известна хуже, чем в предшествующий период. Несомненно, в это время происходили значительные перемены как в Причерноморских степях, так и в Восточном Средиземноморье, которые сказались и на северопонтийских государствах.

Положение в Причерноморье стало менее устойчивым, чем это было раньше. Скифы испытывали все более и более усиливавшийся натиск сарматов; последние, постепенно продвигаясь, во II в. до н. э. заняли степное левобережье Днепра и проникли в Крым. Вместе с тем и скифы стали вести более агрессивную политику против Ольвии и Херсонеса.

Грандиозные изменения в Восточном Средиземноморье — македонское завоевание, распад державы Александра и образование могущественных эллинистических монархий, которые вели активную экономическую политику, — не могли не отразиться и на северопонтийских государствах, особенно на Боспоре. Заметно изменились условия боспорской торговли и с эгейским бассейном, где у боспорского хлеба появился сильный конкурент — египетская пшеница, в большом количестве вывозившаяся Птолемеями. В это время, по-видимому, ослабели торговые связи Северного Причерноморья с Аттикой и расширилась торговля с Родосом и Малой Азией — ее западным, а затем и северным побережьем: Гераклеей и Синопой.

ap-3

3. Верхняя часть афинского декрета в честь сыновей Левкона

Внутреннее положение северопонтийских государств III—II вв. до н. э. представляло собой картину весьма сложную. В обвеем можно отметить, что довольно сильные в конце IV — начале III в. до н. э., они явно ослабели к концу II в. до н. э. Однако нет оснований полагать, что в данном случае происходил процесс постепенного увядания: временами они достигали некоторого подъема, а порой испытывали сильные затруднения.

Как мы отмечали, в III—II вв. до н. э. античные государства Северного Причерноморья, видимо, неоднократно оказывались во враждебных отношениях со своими соседями и подвергались нападениям последних. В наиболее тяжелом положении оказалась Ольвия. Она была слабее, чем Боспор и Херсонес, и более, чем эти государства, страдала от перебоев в торговле с местными племенами. К тому же, нужно думать, что Ольвия обессилела и в результате тех социально-экономических процессов, которые в ней происходили в III—II вв. до н. э. Резкое увеличение имущественного неравенства привело к появлению небольшой группы богачей и сильнейшему обеднению значительной массы населения. Тяжелое материальное положение значительной части ольвиополитов не могло не сказаться на казне полиса, которая постоянно пустовала. При таких обстоятельствах Ольвия не могла оказать серьезного сопротивления своим неприятелям. Уже в III в. до н. э. она была вынуждена платить дань скифам, а во II в. до н. э., нужно думать, была включена в скифское царство, как показывают чеканившиеся в ней в это время монеты скифского царя Скилура. Вместе с тем во II в. до н. э. Ольвия, по-видимому, стала стоянкой скифского флота, находившегося под командой родосского моряка Посидея.

Более сильное, чем Ольвия, и обладавшее более устойчивой экономикой, Херсонесское государство значительно успешнее отстаивало свою независимость. В Херсонесе в III—II вв. до н. э., вероятно, также имело место усиление имущественного неравенства, выразившегося, по всей видимости, в большей концентрации земельной собственности. Однако этот процесс в Херсонесе, вероятно, не зашел так далеко, как в Ольвии, и не привел к захирению широких кругов гражданства. Так или иначе Херсонесский полис, по-видимому, располагал достаточно сильной армией и сумел сохранить свой суверенитет до конца II в. до н. э. Об опасностях, которые временами угрожали Херсонесу, говорит договор, заключенный этим полисом в 179 г. до н. э. с Фарнаком I, царем Понтийского царства (в Малой Азии). Согласно этому договору, Фарнак I обязывался помогать херсонесцам в случае, если они подвергнутся нападению соседних «варваров». Договор с Фарнаком интересен в том отношении, что он показывает наличие внутрипонтийских связей в первых десятилетиях II в. до н. э., говорит о том, что Херсонес в своей политике уже тогда был более тесно связан с находившимися за морем античными центрами, чем с местными племенами Северного Причерноморья.

ap-4

4. План Гераклейского полуострова, составленный Ананией Строковым в 1786 году

Как мы говорили, история Боспорского государства в III—II вв. до н. э. представляла очень сложную картину. Боспор переживал то периоды упадка, то стабилизации или даже подъема. В рассматриваемый период Боспору, видимо, неоднократно приходилось вести войны, и восточные границы его владений не были неизменными. Нужно думать, около начала III в. до н. э. возник Танаис — самый северный пункт Боспорского государства, расположенный в устье Дона. Пантикапей, о большом значении которого в IV в. до н. э. мы уже говорили, дважды значительно расширил свою территорию в первых десятилетиях III в. до н. э. и в первой половине II в. до н. э. Вместе с тем в первой половине III в. до н. э. Боспор испытывал некоторые экономические затруднения, выразившиеся в денежном кризисе и прекращении золотой чеканки. Во второй половине III в. до н. э., возможно, имело место некоторое ослабление центральной власти на Боспоре, сказавшееся в том, что Фанагория и Феодосия стали чеканить медную монету. Может быть, в связи с этим ослаблением в последней четверти III в. до н. э. династия Спартокидов была временно отстранена от власти. Во главе государства оказался архонт Гигиэнонт, в котором исследователи обычно видят ставленника боспорского гражданства. Вероятно, некоторое стремление к полисной автаркии (самостоятельности) имело место и во II в. до н. э.; в это время Фанагория и Горгиппия били серебряную монету.

В последних десятилетиях II в. до н. э. Боспор значительно ослабел; он не мог давать должный отпор неприятелям и, по свидетельству Страбона, был вынужден платить дань «варварам». Кто были эти «варвары», античные авторы нам не сообщают; современные исследователи часто видят в них скифов; как нам представляется, с неменьшим и даже с большим правом их можно считать сарматами.

В конце II в. до н. э. в Северном Причерноморье произошли очень крупные события. Крымские скифы, возглавляемые царем Скилуром, а в дальнейшем его сыном и преемником Палаком, начали войну против Херсонесского государства. В этой войне, во всяком случае во второй ее фазе, союзниками скифов были Роксаланы и тавры. Херсонесцы, обладавшие небольшой, но, по-видимому, стойкой армией, оказали упорное сопротивление. Однако после потери малых городов и значительной части сельскохозяйственной территории Херсонес был вынужден искать помощи у понтийского царя Митридата Евпатора. Последний оказал эту помощь, но она повлекла за собой подчинение Херсонесского государства Митридату.

В Херсонес прибыл из Понта полководец Диофант с шеститысячным войском и одержал победу над Палаком, а затем и ближайшими таврами. Однако на этом война не кончилась. Диофант со своими войсками и отборной частью херсонесского ополчения предпринял еще два похода против скифов и их союзников и нанес им решительные поражения. Об этих событиях нам сообщает херсонесский декрет в честь Диофанта, высеченный на мраморной базе статуи.

Во время описываемых херсонесских войн на Боспоре произошли события исключительно большого значения. Боспорское государство испытывало острый экономический кризис, усиленный уже упоминавшимися требованиями «варваров» платить дань в таких размерах, которых не могла выдержать опустевшая казна последнего Спартокида — Перисада. Перисад решил передать свою власть Митридату Евпатору. В этих условиях на Боспоре вспыхнуло восстание скифов, видимо рабов, во главе которых стал Савмак — «вскормленник» (домашний раб) Перисада. Восставшим удалось убить боспорского царя и захватить в свои руки Пантикапей и Феодосию. Против восставших выступил Диофант с сухопутными и морскими силами, в которые входил отряд отборных херсонесских войск, отбывших на трех кораблях. Войска Диофанта подавили восстание, заняв Феодосию и Пантикапей; при этом Савмак был захвачен в плен.

В результате описанных событий Боспорское государство, подобно Херсонесу, оказалось в подчинении у понтийского царя. Равным образом под власть Митридата подпала и Ольвия.

Митридат Евпатор представлял собою яркую фигуру эллинистического правителя, очень энергичного и предприимчивого, ни перед чем не останавливающегося, жизнь которого была полна опасностей, насилий и преступлений. Ему удалось сильно расширить свои наследственные владения, включив в них значительную часть Малой Азии и островов Эгейского архипелага, побережья Понта и частично Скифию. Таким образом, он создал обширную державу, но это государственное образование оказалось эфемерным и не пережило своего создателя. В течение всей своей жизни Митридат вел упорную борьбу с Римом, окончившуюся его поражением и гибелью.

Эта борьба тяжелым гнетом ложилась на владения Митридата, в частности на северопонтийские города, которые он обременял большими поборами. Вероятно, эти поборы вызвали отпадение Боспора от Митридата в восьмидесятых годах I в. до н. э. Однако примерно в 79 г. до н. э. Боспор был снова подчинен Митридатом.

После поражения в борьбе с римским полководцем Помпеем, потеряв исконные владения, Митридат бежал на Боспор и сделал попытку превратить его в базу для нового похода против Рима. Оп пытался возможно шире вовлечь в этот поход местные племена Северного Причерноморья. Однако эти планы не увенчались успехом; боспорские города тяготились его правлением, политика Митридата не отвечала их интересам.

В 63 г. до. н. э. под предводительством Кастора в Фанагории вспыхнуло восстание, и власть Митридата была свергнута. По примеру фанагорийцев, отложились Херсонес, Феодосия, Нимфей и другие города. В самом Пантикапее — резиденции Митридата — вспыхнуло восстание в царских войсках. Во главе восставших был один из сыновей Митридата — Фарнак. Убедившись в безнадежности дальнейшей борьбы, боясь попасть в плен и быть выданным римлянам, царь попросил одного из своих соратников убить его. Просьба Митридата была выполнена. Это произошло в акрополе Пантикапея, находившемся на возвышенности, которая теперь называется горой Митридата.

После смерти Митридата в истории Северного Причерноморья начинает играть более или менее активную роль самое сильное государство древнего мира — Рим.

Погибшего царя сменил на боспорском престоле его сын Фарнак, под властью которого был также и Херсонес. Фарнак сделал попытку захватить прежние владения отца. Оставив наместником на Боспоре некоего Леандра, вероятно, выходца из местной знати, он высадился в Малой Азии и по началу успешно завоевал Понтийское царство. В это время Асандр, стремясь к царской власти, поднял восстание на Боспоре. Вслед за тем Фарнак в сражении при Зеле понес тяжелое поражение от Цезаря. Вымолив у римлян мир, Фарнак вернулся в Крым, намереваясь снова утвердиться на боспорском престоле. С помощью скифов и сарматов ему удалось захватить Феодосию и Пантикапей. Однако успехи его были недолговременны; в сражении с Асандром Фарнак был убит в 47 г. до. н. э.

Одержав победу над Фарнаком, Асандр утвердился на боспорском престоле. Новый правитель породнился с прежней Понтийской династией, вступив в брак с дочерью Фарнака — Динамией. Власть Леандра, видимо, простиралась не только на Керченский полуостров, Нижнее Прикубанье и Восточное Приазовье до Танаиса. По всей вероятности, в некоторой зависимости от него (так же, как в свое время от Митридата и Фарнака) находился и весь Крымский полуостров.

Известно, что Асандр огородил от набегов кочевников, свои европейские владения, соорудив особую оборонительную линию. У исследователей нет единого мнения по вопросу о том, где проходила эта линия: по Керченскому полуострову или, что, судя по словам Страбона, более вероятно, по Перекопскому перешейку. В последнем случае это означало некоторую форму контроля над всем Крымским полуостровом. Впрочем, возможно, что в первые годы правления Леандра Херсонес освободился от власти Боспора. Однако эта свобода была непродолжительной, а в дальнейшем Херсонесу постоянно приходилось зависеть то от Рима, то от Боспора.

Значительно более тяжелой в это время была судьба Ольвии. Еще задолго до середины I в. до н. э. она неоднократно подвергалась разорениям в результате захвата ее соседними племенами. В середине I в. до н. э. геты, обитавшие в северо-восточной части Балканского полуострова, объединились под властью энергичного вождя Беребисты. Затем геты, захватив силой оружия многие греческие города на западном и северо-западном побережье Понта, подвергли их сильному опустошению. В числе разоренных городов оказалась и Ольвия. В течение долгого времени она лежала в развалинах. Восстановленная через некоторое время Ольвия значительно уступала как по величине, так и по богатству прежнему городу. Вместе с тем, по свидетельству Диона Хрисостома, во вновь отстроенной Ольвии сильно изменился состав населения: в большом количестве нахлынули не греки, а «варвары» — главным образом фракийцы и скифы, что наложило заметную печать на культурный облик города. Во второй половине I в. Ольвия, возможно, была в некоторой зависимости от скифов, о чем свидетельствует чеканка в ней монеты скифскими царями, сначала Фарзоем, а затем Инисмеем.

Бурные военные события на Боспоре в конце II — первой половине I в. до н. э. сопровождались захватами и разрушениями ряда городов. При восстановлении их значительная часть старожилов уже не смогла вернуться на прежние пепелища, и в города устремилось большое количество более или менее эллинизованного местного населения, преимущественно сарматов. Это наложило значительный отпечаток на историю Боспора I—II и особенно III—IV вв. н. э., сказавшись на общем строе хозяйства, военного дела, быта, на одежде, художественной культуре и религиозных представлениях. Поэтому рассматриваемое время можно назвать периодом сарматизации Боспора.

Раскопки Пантикапея показали, что после восстановительных работ в I в. до н. э. город сильно изменил свой облик и в нем появились сооружения, связанные с сельским хозяйством, сначала виноделием, а затем и хлебопашеством. Нужно думать, что, начиная с этого времени, часть населения Пантикапея, и, возможно, других боспорских городов, занималась выездным земледелием. Роспись одного из пантикапейских склепов конца I в. до н. э. — первой половины I в. н. э. изображает знатного боспорца в сопровождении вооруженных слуг, выехавшего в степь для обработки полей и выпаса скота. Вместе с тем в это время население земледельческой территории (хоры) европейской части Боспорского государства сосредоточивается в укрепленных поселениях.

Асандру (47—17 гг. до н. э.), по-видимому, удалось стать основателем новой династии, которая правила Боспором в течение четырех веков. В это время в Северном Причерноморье соприкасались две большие силы: могущественная, но в дальнейшем постепенно все более и более дряхлевшая Римская империя и многоплеменный, постоянно приходивший в движение «варварский» мир, первенствующее положение в котором занимали сарматы.

Сохранявшие характер эллинских полисов Ольвия и Херсонес в большей мере тяготели к Риму. На Боспоре в это время местные элементы, в особенности сарматы, играли большую роль. Однако и Боспорскому государству приходилось сильно считаться с Римом, который нередко вмешивался в боспорские дела. Обычно эти вмешательства имели своей целью устранить враждебных Риму правителей, для чего применялись денежные субсидии, подкупы, различные дипломатические меры, но изредка пускались в ход и вооруженные силы.

Некоторая зависимость Боспора от Рима сказывалась в титулах боспорских царей, которые именовались «друзьями римлян и любящими кесаря», а равно и в монете, на которой чеканились портреты императоров. Встречались также на монетах изображения римского вооружения и почетного (курульного) кресла, которые боспорские правители получали в дар от римских императоров.

Для Боспорского государства I—VI вв. н. э. характерно усиление царской власти по сравнению с временами Спартокидов. Для управления государством теперь служит большой бюрократический аппарат. Постоянная военная опасность приводит к тому, что вооруженные силы играют большую роль. В организации войска значительное место занимают военно-религиозные братства — синоды.

Первый век нашей эры был временем значительного подъема Боспора. Это прежде всего сказалось на его столице — Пантикапее. Там происходили большие строительные работы и, судя по некрополю, в это время значительно увеличилось население. О военной мощи Боспора в первых десятилетиях нашей эры свидетельствуют надписи в честь царя Аспурга (8 г. до н. э. — 38 г. н. э.?), упоминающие о победах над скифами и таврами.

Сын Аспурга Митридат III сделал попытку избавиться от римской опеки, что вызвало вооруженное вмешательство Рима. В 45 г. н. э. римское войско под командованием А. Дидия Галла вытеснило Митридата из его владений, и на престол был посажен брат свергнутого царя Нотис I (45—62 гг. н. э.?). После этого Дидий с главными силами покинул Боспор. При молодом и малоопытном царе осталось лишь несколько римских когорт под начальством Юлия Аквиллы. Это позволило Митридату, собрав войско, начать военные действия, которые развернулись в Восточном Приазовье. Митридат успешно захватил страну дандариев и, заручившись помощью царя сираков Зорсима, стал угрожать нападением Боспору. Тогда Нотис и Аквила привлекли на свою сторону царя аорсов Евнона и объединенными усилиями победили Митридата и его союзников — сираков.

Эти события, обстоятельно описанные Тацитом, интересны не только тем, что они знакомят нас с одним из эпизодов римской агрессии на Боспоре. Не менее существенно и другое — картина ближайшего окружения Боспора, которую беглыми и красочными штрихами рисует Тацит. Это два возглавляемых царями сильных племени аорсов и сираков. О последних римский историк сообщает, что они располагали городом (oppidum) Успе, укрепленным рвами и стенами из плетней с насыпью между ними. Из слов Тацита можно заключить, что у сираков в то время уже сформировалось классовое общество, в котором помимо свободных было большое число сервициев (не свободных).

История Херсонеса в I в. н. э. известна нам далеко не полно. Внутри полиса шла напряженная классовая борьба и были попытки установить тиранию, о чем свидетельствует одна из херсонесских надписей. Город подвергался также нападениям врагов извне, а именно скифов.

Во времена правления Нерона опасность, угрожавшая Херсонесу, была настолько велика, что осажденный скифами город был вынужден прибегнуть к помощи Рима. Римский полководец Плавтий Сильван двинул войска с Дуная в Крым. Осада была снята, а скифы отогнаны от Херсонеса. После этого в Херсонесе был поставлен римский гарнизон, а гавань его стала местом стоянки римского флота.

В рассматриваемое время, когда в Северном Причерноморье повсеместно возросло значение местных элементов, Херсонес более других северопонтийских городов сохранил греческий характер.

Помимо Херсонеса, римские отряды, вероятно, расположились и в некоторых других пунктах. Наиболее значительным из них был Харакс (на Ай-Тодорском мысу, недалеко от Ялты). Харакс представлял собою довольно сильную крепость, которую римляне (возможно с перерывами) занимали до середины III в. н. э.

Какова была судьба Ольвии в I в. н. э., мы можем судить по данным раскопок и по «Борисфенитской речи» греческого ритора Диона Хрисостома, относящейся примерно к 100 г. н. э. В этой речи Дион подробно рассказывает о своем посещении Ольвии; восстановленная после гетского разгрома, она находилась в довольно жалком состоянии по сравнению с прежними временами. Обитатели ее восприняли многое от соседних «варваров». Яркими красками Дион рисует тревожную обстановку, в которой находилась Ольвия, постоянно подверженная опасности нападения.

По своему государственному устройству Ольвия в первых веках нашей эры оставалась демократическим полисом. Однако большое имущественное неравенство среди свободного населения Ольвии приводило к тому, что небольшая группа богачей играла весьма значительную роль в политической жизни города.

Около середины II в. н. э. угроза нападения тавро-скифов побудила Ольвию обратиться за помощью к Риму. Римские войска оттеснили тавро-скифов и принудили их дать заложников ольвиополитам.

В конце II в. н. э. Ольвия признала над собой власть Рима. На монетах этого времени и первой половины III в. н. э. чеканились портреты и имена императоров. В эти годы в Ольвии стоял римский гарнизон.

В промежуток времени от второй половины I в. до. н. э. до середины III в. н. э. Боспорское государство вело ряд войн. Боспорцы одерживали победы во времена правления царя Тиберия Юлия Савромата I (93—123 гг. н. э.), как об этом свидетельствуют монеты с изображениями преданных племени неприятельских крепостей. Судя по эпиграфическим данным, при царе Тиберии Юлии Савромате II (174—210 гг. н. э.) были одержаны победы над сирахами и скифами, а Таврика была присоединена по договору к Боспорскому государству. Вместе с тем благодаря успешным действиям боспорского флота против пиратов Понт и берега Вифинии стали свободными для плавания. При Савромате II и его преемниках шла оживленная строительная деятельность в Танаисе, причем большое внимание уделялось городским укреплениям. Оборонительные сооружения возводились и в других городах Боспорского государства, что наглядно свидетельствует о тревожной обстановке, в которой находились в это время северопонтийские государства.

Около середины III в. н. э. Северное Причерноморье подверглось опустошительному нашествию готов. Первыми, по-видимому, пострадали Тира и Ольвия. После этого разгрома Ольвия уже не смогла оправиться: кое-какая жизнь еще теплилась на ее развалинах, но как город она уже перестала существовать.

Наиболее стойко, по-видимому, держался Херсонес, который в рассматриваемое время, да и позднее, успешно сопротивлялся «варварам». Этому способствовало наличие в городе римского гарнизона, однако и после того, как он был выведен в конце III в. н. э., херсонесцы действовали не менее успешно. Они дважды одержали крупные победы над «варварами» во времена правления императоров Диоклетиана и Константина I.

Херсонес чеканил свою монету примерно до 280 г. н. э. В дальнейшем чеканка собственной монеты прекратилась, возможно, в связи с тем обстоятельством, что город вошел в состав Римской империи. Во всяком случае, в IV в. н. э. Херсонес уже фактически был включен во владения Восточно-Римской империи, в которой находился в течение тысячелетия.

Нашествие готов и других племен, обрушившихся на Боспор в третьей четверти III в. н. э. было весьма опустошительным. Мелкие поселения и небольшие города были разорены, возможно пострадал и Пантикапей. Боспорцы были вынуждены предоставить этим пришельцам — боранам корабли для их заморских походов, в результате чего большая часть боспорского флота погибла. При этом прежняя династия, по-видимому, была устранена, и на престоле оказался некий Фарсанз, судя по имени, вероятно, сармат. Правил он недолго (253—254 гг. н. э.). После Фарсанза, как об этом говорят имена правителей, снова вернулась к власти старая династия.

Разорения, вызванные готским нашествием, тяжело сказались на Боспорском государстве, и оно уже не могло полностью оправиться. Заморская торговля падала, сильно упростившиеся потребности боспорского общества теперь обслуживались своим ремеслом. Хозяйство приобретало все более и более натуральный характер. В боспорских городах, которые во времена Спартокидов и их ближайших преемников были преимущественно ремесленно-торговыми и в меньшей мере промысловыми и сельскохозяйственными центрами, земледелие приобрело теперь ведущее значение. Об этом свидетельствуют как данные раскопок, так и показания Аммиана Марцеллина; последний сообщает, что жители греческих городов Таврического полуострова занимаются хлебопашеством и питаются его продуктами. Социальные условия рассматриваемого времени характеризуются постепенным распадом рабовладельческих отношений и вытеснением рабского труда трудом пелатов — земледельцев, по-видимому, близких по положению римским колонам.

Параллельно с описанными процессами происходило усиление роли местных элементов среди населения Боспора и дальнейшая сарматизация его культуры.

В последних десятилетиях IV в. н. э. на Северное Причерноморье обрушилось нашествие гуннов, еще более опустошительное, чем все предшествовавшие. Этими бурными событиями завершается античная эпоха в истории нашего юга.

Часть I. Хозяйство и культура северопонтийских государств

Сельское хозяйство

В экономике северопонтийских государств, так же как и в значительной части античного мира, сельское хозяйство играло очень большую роль. В античных полисах Северного Причерноморья земледелие, по-видимому, получило значительное развитие уже с самого их возникновения. Среди греческих переселенцев, отправлявшихся из метрополии, несомненно, были не только купцы и ремесленники, но также и земледельцы из числа обезземеленных крестьян. Обосновавшись на новых плодородных местах, эти переселенцы-крестьяне не могли не заниматься земледелием. Вывоз припонтийского хлеба в метрополию, видимо, производился с ранних пор. С хлебной торговлей, нужно думать, связаны многочисленные ямы грушевидной формы (для хранения зерна), эллинского эмпория на острове Березани, а также зерновые ямы VI в. до н. э. в Нимфее и Пантикапее. Геродот сообщает, что в 480 г. до н. э. греческие корабли доставляли хлеб с Понта на Эгину и в Пелопонес. О большом размахе вывоза хлеба с Боспора в греческие центры на Эгейском море, и особенно Аттику, в VI в. до н. э. говорит целый ряд источников. Хлеб продолжал вывозиться с Понта и в дальнейшем. О значительной роли земледелия в хозяйстве Боспора позднеантичного времени свидетельствует рустификация его городов.

Система организации сельского хозяйства в северопонтийских государствах лучше всего нам известна по материалам Херсонеса и Боспора.

Херсонесское государство располагало значительной сельскохозяйственной территорией, состоявшей из земель в западной части Крыма и в непосредственной близости от самого Херсонеса, на Гераклейском полуострове. По всей площади Гераклейского полуострова в настоящее время видны развалины древних оград и многочисленных усадебных построек. Древние межи Гераклейского полуострова были нанесены на план в 1786 г. (подпоручиком Ананией Строковым). Согласно этому плану, полуостров был разделен на 220 клеров (участков). Последующие исследования установили, что размеры земельных участков на Гераклейском полуострове были различными. На Маячном полуострове, занимающем северо-западную часть Гераклейского полуострова, участки были сравнительно небольшими — около 4 га; расположенные на них усадьбы возникли, примерно, в конце V в. до н. э. Остальная, значительно более обширная территория была занята клерами, площадь которых, по преимуществу, составляла 26,5 га; находившиеся там усадьбы (во всяком случае частично) возникли в III в. до. н. э.

Одна из херсонеских надписей конца III — начала II в. до н. э., сообщающая о продаже земельных участков, дает нам ценные сведения по экономической истории Херсонеса. Мы можем заключить, что в Херсонесе была частная собственность на землю и что государство контролировало перемещение земельной собственности. В связи с этим следует отметить, что для античных полисов Средиземноморья характерно также особое наблюдение государства за продажей и покупкой земли, причем за редким исключением приобретение земли разрешалось только полноправным гражданам.

Возвращаясь к Херсонесу, отметим, что приведенные выше размеры наделов свидетельствуют о преобладании среднего и мелкого землевладения.

Усадьбы Гераклейского полуострова представляют монументальные, сильно укрепленные сооружения, в числе которых, вероятно, были эргастулы — тюремные помещения, куда запирали на ночь закованных рабов. Видимо, хозяйство гераклейских усадеб было основано на рабском труде, применение же свободного труда имело второстепенное значение.

ap-5

5. План. Маячного полуострова

Значительно более обширная, чем херсонесская, сельскохозяйственная территория Боспора нам менее известна и хуже исследована. Первоначально — в VI—V вв. до н. э. — в сельском хозяйстве Боспора, вероятно, преобладали мелкие производители, работавшие сами и применявшие труд малочисленных рабов. Позднее, в IV в. до н. э. подобные мелкие производители, видимо, не исчезли, однако первенствующее положение в сельском хозяйстве сильно увеличившегося Боспорского государства теперь заняли крупные владельцы, прежде всего цари, а также боспорская аристократия и местная племенная знать.

Свидетельство Демосфена в его речи против Лакрита позволяет заключить, что в IV в. до н. э. в сельском хозяйстве европейского Боспора, а именно в окрестностях Феодосии, применяли рабский труд. Позднее количество рабов в европейской части Боспора значительно увеличилось. В условиях острого кризиса в конце II в. до н. э. в Пантикапее вспыхнуло восстание рабов под предводительством Савмака. Отсутствие сведений об аналогичном движении на азиатском берегу Боспора позволяет предположить, что рабский труд там играл несколько меньшую роль. Вероятно, в сельском хозяйстве азиатского Боспора покупные рабы трудились только на землях, принадлежавших греческим городам (т. е. полисной хоре), а также на угодьях, принадлежавших местной синдо-меотской знати. Основную же массу земель, на которых сидели племена азиатской части Боспорского государства обрабатывали не покупные рабы, а полусвободные местные землепашцы, в известной мере схожие по своему положению с «царскими земледельцами» в птолемеевском Египте.

В I в. до н. э. на Боспоре произошли большие сдвиги, связанные с проникновением туда значительного числа местных обитателей, прежде всего сарматов. Возможно, что в первых веках нашей эры рабский труд на Боспоре становился менее рентабельным, и это вызвало отпуск рабов на волю, засвидетельствованный рядом эпиграфических памятников (манумиссий). По всей видимости, на Боспоре рабский труд в этот период стал вытесняться трудом зависимых землепашцев, по своему положению довольно близких римским колонам. Такие же зависимые производители в это время, видимо, были в большом количестве и у соседивших с Боспором местных народностей. Вероятно, такими производителями были сервиции (servitii) у сираков, о чем сохранилось свидетельство Тацита.

Эпиграфические данные позволяют заключить, что на Боспоре как европейском, так и азиатском, во II в. н. э. существовало крупное землевладение. На территории этих больших владений сидели прикрепленные к земле зависимые хлебопашцы — пелаты (πελάται). Такие же большие участки земли вместе с пелатами находились и во владении храма. Одна из фанагорийских надписей, относящаяся к 151 г. н. э., свидетельствует о посвящении земель и пелатов богине, (вероятно, Афродите Апатуре), сначала неким Летодором, а затем царем Тиберием Юлием Римиталком.

Для исследования вопроса об организации сельскохозяйственной территории мы располагаем более или менее надежными данными только для Гераклейского полуострова. Там, около Круглой и Камышевой бухт был обследован ряд клеров, дошедших до нас в исключительно хорошей сохранности. Ряды каменных кладок, выступающие на поверхности земли, позволяли проследить не только межи внешних границ клера, но и внутренние деления его на поля. Многие участки клеров были заняты параллельными стенками, отстоящими одна от другой на расстоянии двух или пяти метров. Подобные участки пахать было нельзя: они могли использоваться для виноградников или садов. Общая площадь четырех из обследованных клеров была от 26,5 до 30,5 га, пятый клер был величиной 12,6 га. При этом во всех клерах участки, занятые виноградниками, занимали значительное место, составляя в среднем 44,6% общей площади. Немалую роль играли также исады, на долю которых в среднем приходилось 14% площади. Таким образом, пашня, выгон и другие угодья вместе с усадебными постройками занимали меньшее место, чем виноградники и сады. Это позволяет полагать, что Гераклейский полуостров в древности не принадлежал к числу районов, где преобладали зерновые культуры.

ap-6

6. План клера у Круглой бухты

Клеры Гераклейского полуострова отличаются очень хорошей сохранностью, и исследование их каждый год все более и более обогащает нашу науку. Аналогичные им поля, разделенные стенками, сохранились и в других местах: в западном Крыму, особенно около Прекрасной Гавани, и в Южной части Керченского полуострова около Чурубашского озера. Эти памятники привлекали внимание наших исследователей еще в первой половине прошлого века.

В античном обществе в связи с наделением граждан земельными участками и земельными переделами получило значительное развитие землемерное дело. Достойно внимания, что греческий термин геометрия (γεωμετρια) означает измерение земли.

С преобладанием виноградарства в сельском хозяйстве Херсонеса, вероятно, связано возникновение применявшейся там меры площади, а именно гекаторюга. Слово ἑκατὥρυγος состоит из ἑκατὸν — сто и ὀργυά = ὀργυιά — оргюйя, мера длины, обычно равная 1,77—1,85 м. Таким образом, гекаторюг был равен сотне квадратных оргюйий, т. е. 313,29—342,25 м². Длинная и узкая полоса земли, положенная в основу меры площади, естественно, не могла появиться там, где преобладало хлебопашество, а была вполне удобной единицей измерения для виноградарей. Мы не имеем прямых данных об иных мерах площади, применявшихся на Северном Понте. Однако одно свидетельство Страбона косвенным образом позволяет заключить, что на Боспоре и в Херсонесе была в ходу обычная эллинская мера площади, — плефр, равный примерно 950 м².

Мы не располагаем достаточными сведениями и о применении в Северном Причерноморье искусственного орошения. Известные там колодези, цистерны, каптажи и водопроводы, по-видимому, поставляли воду для потребностей людей, скота, ремесленных производств, но не земледелия. Земельному улучшению на Гераклейском полуострове должно было способствовать сооружение террас, поддерживавшихся подпорными стенками, которые удерживали почву от смыва. Это было необходимо, ибо земляной пласт в тех местах нередко весьма тонок. В садах и виноградниках на небольших расстояниях одна от другой сооружались параллельные стенки; они служили конденсаторами влаги, что очень важно в бедной осадками южной части Крыма. Примечательно, что и в настоящее время около этих стенок растительность обильнее, чем в иных местах.

О применении удобрения полей в Северном Причерноморье мы не имеем определенных данных. Однако, учитывая высокий уровень техники сельского хозяйства на Гераклейском полуострове и интенсивные связи Северного Понта со Средиземноморьем, где оно было известно издавна, трудно допустить, чтобы оно не употреблялось. Во всяком случае, о ближайших соседях Боспора, местных племенах, обитавших около Меотиды (Азовского моря), известно, что они держали скот в загонах. Нужно думать, что это делалось с целью накопления навоза. Свидетельство об этом нам сохранил римский поэт Виргилий.

Упоминания у древних авторов и особенно находки зерен при раскопках боспорских городов и прилежащей территории Прикубанья позволили установить, что там в древности культивировались: мягкая пшеница, пшеница двурядка, или эммер, ячмень, просо, чечевица, вика чечевицеобразная, чина. Кроме того, следует отметить, что в Пантикапее в одной из пашенных ям III в. н. э. вместе с зернами мягкой пшеницы и ячменя были обнаружены также мелкие зерна ржи; это подтвердило гипотезу о том, что рожь первоначально была сорно-полевым растением. Об этом же свидетельствуют и находки зерен более раннего времени в поселении около Широкой балки под Ольвией.

В Греции в древнейшую эпоху господствовала двупольная система: засевавшееся хлебом поле через год оставлялось под паром. В дальнейшем там наблюдалось чередование хлебных культур с бобовыми. Можно думать, что двупольная система применялась и в сельском хозяйстве Херсонеса. В пользу этого говорит следующее обстоятельство. На уже упоминавшихся нами клерах Гераклейского полуострова участки, не занятые виноградниками и садами, нередко имеют парный характер, т. е. при общем заметном разнообразии их каждый из участков имеет подобный ему по форме и размерам. Неоднократные находки на Боспоре зерен бобовых делают возможным предположение, что там, так же как и в метрополии, эти культуры чередовались со злаками.

Обработка земли производилась плугом. Рабочим скотом были быки. Плуг был хорошо известен как в греческой метрополии, так и у местных племен Северного Причерноморья. На Гераклейском полуострове в начале текущего столетия были найдены железные лемехи плугов. К сожалению, эти находки не были опубликованы надлежащим образом и, по-видимому, погибли для науки. О плугах, применявшихся на Боспоре во времена Спартокидов, мы можем судить по изображению на пантикапейской монете второй половины III—II вв. до н. э. По внешнему облику этот плуг весьма близок к греческому, хорошо известному по описанию в поэме «Труды и дни» бэотийского поэта VIII в. до н. э. Гесиода и изображениям на вазах VI—IV вв. до н. э.

Этот плуг имел дышло, которое соединялось дугообразной скрепой с рабочей частью, состоявшей из рассохи и рукояти.

ap-7

7. Мотыка из поселения на Керченском полуострове (Ново-Отрадное, раскопки 1953 г.)

Рассоха снабжалась сошником, большей частью, нужно думать, железным. Именно такой сошник, видимо, представлен у плуга на упомянутой пантикапейской монете. Описанный плуг мало эффективен, в силу чего в Греции и, вероятно, также на Северном Понте земля обычно вспахивалась два или три раза.

Труд пахаря был очень тяжелым и требовал применения большой физической силы. Во время пахоты земледелец должен был все время налегать на рукоять, чтобы вдавливать сошник в почву.

Наши представления о боспорских плугах позднеантичного времени пополнились благодаря недавней находке двух железных лемехов III в. н. э., обнаруженных в небольшом античном поселении на берегу Азовского моря около нынешней деревни Семеновки. Общая длина одного из этих лемехов достигает 0,285 м, из которых на режущую часть приходится 0,088 м. Ширина режущей части 0,09 м. Сравнительно небольшие размеры рабочей части лемеха свидетельствуют о том, что он был предназначен для неглубокой вспашки, нередко применявшейся для культуры ячменя. Сеяли хлеб, разбрасывая семена вручную. Для уборки урожая применялись железные серпы, известные нам по находкам в Хараксе, Нимфее, Танаисе и других местах.

Из других орудий для обработки почвы упомянем найденные на Гераклейском полуострове кирки и происходящую из Харакса железную двухконечную мотыку длиной 0,38 м. Это орудие, вероятно, соответствует pastinum, упоминаемому римским агрономом Колумеллой. Нам известны еще железные орудия, найденные в раскопках одного из городов азиатского Боспора — Семибратнем городище. Это довольно широкие орудия с округлой рабочей частью и втулкой на противоположном конце. Длина их 0,195—0,23 м, ширина 0,08—0,095 м при толщине полосы 0,01 м. Скорее всего в названных орудиях следует видеть тяжелые мотыки, может быть, подобные rastus, о которых говорит Виргилий. Тяжелая железная мотыка была также найдена при раскопках в европейской части сельскохозяйственной территории Боспора, в усадьбе III в. н. э. (около поселения Ново-Отрадное).

ap-8

8. Нож виноградаря из Пантикапея

Мотыки употреблялись земледельцами для засыпки семян во время посева, в некоторых случаях служили вместо плуга, если рельеф почвы не позволял пахать землю, широкое применение они имели при работах на виноградниках. Специальным орудием виноградарей служили искривленные массивные железные ножи, известные нам по находкам в Пантикапее и Херсонесе.

Культура винограда в Северном Причерноморье, по-видимому, была известна уже в V в. до н. э. Об этом свидетельствуют как находки косточек в слое данного времени, так и изображения гроздей винограда на монетах Нимфея. В IV в. до н. э. виноградарство получило широкое распространение на Боспоре и в Херсонесе. В обоих государствах уже тогда было известно виноделие, о чем говорит изготовление остродонных амфор — специальной тары для вина.

О лозе, культивировавшейся в Северном Причерноморье, нет свидетельств письменных источников, потому о ней можно судить лишь по ее различным изображениям. На этом основании высказывалось предположение, что на Гераклейском полуострове в древности культивировался сорт, близкий каберне-фран, возможно отвечавший Битурике (Biturica), описанной Колумеллой.

О технике виноградарства нам известно, что на Боспоре лоза культивировалась в расстилку; об этом наглядно свидетельствует изображение ее на стенке расписного саркофага, обнаруженного в Керчи в 1902 г. По словам античного географа Страбона, на Боспоре виноградные лозы закапывали на зиму, насыпая на них большое количество земли.

О значительной роли садоводства на Боспоре еще во время основания городов свидетельствует наименование одного из них — Кены (Κῆποι — сады), возникшего в VI в. до н. э. Ученик Аристотеля, известный ботаник Феофраст сообщает, что около Пантикапея культивировались смоковницы, гранатовые деревья, груши и яблони. При этом смоковницы и гранатовые деревья приходилось укрывать от холодов.

ap-9

9. Каменная ступка, найденная в Ольвии в 1905 г.

К свидетельствам древнего автора нужно добавить, что раскопки позволили установить наличие в V в. до н. э. на Боспоре алычи — разновидности сливы.

Сельскохозяйственные постройки более всего исследовались на Геракл ейском полуострове. Северо-западная часть последнего (Маячный полуостров), защищенная особой оборонительной стеной, была занята неукрепленными усадьбами. Иной характер имели усадьбы на остальном пространстве Гераклейского полуострова. Как мы уже упоминали выше, они были надежно укреплены, имели монументальные башни, различные службы, в том числе, вероятно, эргастулы, цистерны крепкие ограды. Башни этих усадеб возводились из громадных каменных блоков, по размеру не уступающих тем, из которых были сложены стены и башни Херсонеса. Эти сооружения связаны с теми условиями, в которых находились античные землевладельцы, вынужденные постоянно опасаться разбойничьих набегов.

Для хранения зерна в Северном Причерноморье, так же как и в метрополии, употреблялись большие глиняные бочки — пифосы; применялись также получившие позднее особенно широкое распространение зерновые ямы. Эти ямы обычно имели грушевидную форму, сверху они обрамлялись каменными венцами и закрывались закладными плитами. Глубина таких ям колебалась от 2 до 6 м. На Боспоре известны также зернохранилища промежуточного типа между пифосами и зерновыми ямами. Это ямы грушевидной формы, обмазанные внутри глиной и затем обожженные. Такие зернохранилища были обнаружены при раскопках в Мирмикии. Зерна пшеницы, найденные в 1948 г. в одной из фанагорийских зерновых ям, были хорошо очищены, вымолочены и отвеяны.

Обработка зерна производилась посредством рушения в ступах или перемалывания в муку жерновами. Выдолбленные из камня ступы нам известны по находкам едва ли не во всех городах Северного Причерноморья. В них зерно толкли тяжелыми деревянными пестами, освобождая от шелухи и превращая его в крупу.

Наиболее примитивными орудиями для изготовления муки были зернотерки VI — начала V в. до н. э., обнаруженные в Пантикапее. Они сделаны из очень твердого камня. Верхний камень имел ладьевидную форму; им вручную перетирали зерно на плоской каменной плите. Такое орудие было весьма малопроизводительным, и употребление его могло обеспечить одни лишь домашние потребности.

Более совершенными были ручные мельницы. В Северном Причерноморье известны два типа мельниц. Первый — с жерновом-толкачем. У такой мельницы нижний жернов обычно представлял немного вытянутую, более или менее правильную по очертаниям прямоугольную плиту, верхняя поверхность которой покрывалась неглубокими бороздками. Несколько сложнее было устройство верхнего жернова-толкача. Он меньше по размерам и обычно несколько толще нижнего. Форма его прямоугольная с слегка округленными углами. Сверху в этом жернове устраивалось воронкообразное (пирамидальное) углубление, заканчивающееся прорезом в виде узкой щели. Нижняя рабочая поверхность покрывалась бороздками.

Нижний жернов устанавливался неподвижно, верхний приводился в движение посредством особого рычага. Один из концов рычага прикреплялся к установленному около жернова вертикальному стержню: средняя часть рычага была соединена с верхним жерновом посредством специальных выемок в последнем; другой конец рычага толкали то вперед, то назад, приводя таким образом жернов в движение. При этом зерно, насыпанное в углубление в верхнем жернове, постепенно просачивалось через щель вниз и перетиралось между двумя жерновами в муку.

При раскопках одного из боспорских городов — Киммерика, расположенного в южной части Керченского полуострова, в 1948 г. был обнаружен дом, существовавший в I—III вв. н. э. Одно из помещений в этом доме служило для обработки зерна: пшеницы и ячменя. В названном помещении была обнаружена ручная мельница описанного типа (с жерновом-толкачем) и две каменные ступки, высеченные одна из прямоугольного, а другая из цилиндрического блока. Такие же ручные мельницы были известны и в Синдике.

Другой тип ручных мельниц имел круглые вращающиеся жернова. Подобные жернова встречаются в различных северопонтийских городах, в том числе в Ольвии. Много таких жерновов, размером от 0,30 до 0,40 м в диаметре, было обнаружено и при раскопках Харакса. Среди них заслуживает упоминания пара жерновов, хранящаяся в Ялтинском музее краеведения. Неподвижный нижний жернов имеет форму невысокого конуса с очень отлогими сторонами, в верхнем — снизу и сверху имеются конусообразные выемки, соединяющиеся круглым сквозным отверстием. Высота обоих жерновов, лежащих один на другом — 0,24 м, а наибольший диаметр их — 0,35 м. При работе в конусообразное углубление в верхнем жернове насыпалось зерно. Затем этот жернов приводился во вращательное движение, при котором зерно, проникая вниз через отверстие, перетиралось между жерновами.

ap-10

10. Ручная мельница с вращающимися жерновами из Ольвии

Для печения хлеба в северопонтийских городах применялись различные приспособления, начиная с простых очагов и кончая настоящими хлебными печами. В Ольвии было обнаружено большое здание пекарни, относящейся к I—III вв. н. э. Она занимала полуподвальное помещение. Сохранились развалины большой овальной в плане печи, сложенной из камня на глиняном растворе. Стены ее, поднимаясь кверху, переходили в свод. Длина печи была 2,12 м, ширина — 1,83 м. В той же пекарне была вторая печь, четырехугольная в плане, и творило для глины, постоянно требовавшейся для новой обмазки печей.

Античное виноградарство в Северном Причерноморье, так же как и в Средиземноморье, в значительной мере было предназначено для обеспечения сырьем виноделия, получившего большое развитие в хозяйстве Херсонеса и Боспора. Об этом свидетельствует значительное количество обнаруженных там виноделен и находки большого числа тарапанов — каменных плит, служивших основаниями для прессов.

Херсонесские тарапаны представляют собой обычно сравнительно небольшие по величине каменные плиты, обрамленные бортиками или желобками с особым каналом или сливом, по которому виноградный сок стекал в подставленный сосуд.

Наиболее простые по устройству винодельни были обнаружены в окрестностях Херсонеса — в Карантинной балке. Эти винодельни обычно вырубались в скале; давильная площадка имела вид открытого карьера с наклоном к наружному краю, где устраивался сток в углубление, в котором устанавливался сосуд для сусла. Мешок или корзина прессуемой массы винограда помещались на давильной площадке и накрывались сверху доской. На доску налегал рычаг, один из концов которого вставлялся в небольшую выемку в задней стенке давильной площадки, а другой постепенно оттягивался вниз людской силой или посредством подвешивания к нему каменных гирь.

Более сложные по устройству винодельни были обнаружены в Херсонесе. Они относятся к I—IV вв. н. э. Винодельни имели давильные площадки, облицованные известковым раствором, и цистерны для сусла, разделенные на три отсека. При одной из них был винный склад, в котором, судя по числу вырубок в скале, было не менее 25 пифосов.

Большое количество виноделен было обнаружено на Боспоре: в Пантикапее, Фанагории, Мирмикии, Дии-Тиритаке и др. Одна из самых ранних виноделен, относящаяся к III—II вв. до н. э., была раскопана в Дии-Тиритаке. В винодельне была давильная площадка, покрытая беловатым известковым раствором; она имела небольшой наклон к каменному сливу, нависавшему над прямоугольным резервуаром, стенки которого были тщательно выложены камнем и оштукатурены. На площадке виноделы давили виноград ногами, сусло стекало и собиралось в резервуаре, а затем его разливали по пифосам.

Больше по размерам и сложнее по устройству была винодельня в Мирмикии, сооруженная в конце III в. до н. э. и подвергшаяся переделке в первых веках н. э. Там имелись мощеные помещения для хранения винограда и, вероятно, инвентаря. В рабочем помещении имелось две площадки. Одна — покрытая розовым известковым раствором; на ней виноделы выжимали виноградный сок ногами. На другой площадке находилось приспособление для выжимки сока, оставшегося в мездре, т. е. в отходах после первой обработки. Вторая выжимка производилась на каменной плите посредством рычажного пресса, в основном аналогичного по устройству херсонесским. Соответственным образом резервуар для виноградного сока был разделен на два отсека различной величины. Больший предназначался для сока, получавшегося при первой выжимке, дававшей вино высокого качества, меньший — для значительно более плохого сока при второй выжимке: оно было мутным и горьковатым, ибо механический пресс давил часть косточек.

Другая, очень хорошо сохранившаяся, винодельня была раскопана в Мирмикии совсем недавно, в 1956—1957 гг. Сооруженная еще в III в. до н. э. она просуществовала до начала I в. до н. э. В ней были три расположенные рядом площадки: боковые, облицованные известковым раствором, предназначались для выжимания виноградного сока ногами давильщиков, на средней находился тарапан — круглая каменная плита (диаметром в 1,45 м), служившая основанием рычажного пресса. К площадкам прилегала цистерна, разделенная на два отсека различной величины.

ap-11

11. Винодельня в Мирмикии (раскопки 1934 г.)

Примерно то же устройство наблюдается и в пантикапейской винодельне II в. н. э. Там больший отсек резервуара для сока примерно вдвое превосходит меньший. В этой винодельне, как и в других винодельнях первых веков нашей эры, давильные площадки и цистерны покрыты известковым раствором розоватого цвета благодаря примеси шамота — толченого черепка. Эта примесь придавала раствору большую прочность и влагоустойчивость.

Мы не располагаем точными документальными данными о том, какое число работников-виноделов обслуживало боспорские винодельни. Исходя из сопоставления данных письменных источников, относящихся к производству вина в Средиземноморье, и размеров боспорских виноделен, можно заключить, что там работало примерно по 10—15 человек.

Тарой для хранения вина в Северном Причерноморье так же, как и в Греции, служили пифосы, аналогичные употреблявшимся для хранения зерна. Вино из пифосов вычерпывали и разливали в другие сосуды, главным образом, амфоры. При этом пифосы нельзя было наклонять: обычно они были очень велики и к тому же почти до верха закопаны в землю. Для выкачивания вина со дна пифоса употреблялся специальный сосуд — клепсидра, известный уже в VI в. до н. э. У клепсидры было округлое вместилище с дном, имевшим много мелких дырочек, и расположенная вверху ручка в виде полой дугообразной трубки, упирающейся в плечи сосуда. Посередине ручки находилось небольшое круглое отверстие. Взяв сосуд за ручку и оставив отверстие открытым, его опускали на дно пифоса; вино просачивалось через отверстия в клепсидру. Тогда затыкали пальцем отверстие в ручке и поднимали сосуд; при этом, в силу физического закона, жидкость не выливалась из клепсидры, пока отверстие было закрыто.

ap-12

12. Хиосская остродонная амфора с бронзовым черпаком-киафом (из Среднего Приднепровья)

Для перевозки вина применялись преимущественно простые двуручные сосуды — остродонные амфоры. Такие сосуды изготовлялись как в Херсонесе, так и на Боспоре: в Пантикапее, Фанагории и Горгиппии. Емкость пантикапейской амфоры IV—III вв. до н. э. была около трех ведер. В позднеантичное время, в III—IV вв. н. э., когда, как мы отмечали, наметился на Боспоре переход к натуральному хозяйству, появился новый тип тары для сельскохозяйственных продуктов. Это громадные остродонные амфоры, занимающие по размерам промежуточное место между пифосами и прежними остродонными амфорами. В них можно было хранить или перевозить на значительные расстояния довольно большой запас вина.

О животноводстве в античных государствах Северного Причерноморья можно судить по кратким упоминаниям Геродота и Страбона, а главным образом по многочисленным находкам костей домашних животных при раскопках городов. Свидетельство Полибия позволяет предполагать, что в середине II в. до н. э. скот в значительном количестве вывозился из Северного Причерноморья. При раскопках малых городов Боспора — Мирмикия и Дии-Тиритаки встречались кости крупного рогатого скота, овец, коз, свиней, лошадей, кур, гусей и уток. В Пантикапее и в Ольвии удалось установить, что в V—I вв. до н. э. преобладал мелкий рогатый скот, а следующее место занимал крупный рогатый скот, затем следовали лошади, собаки и свиньи. Преобладание мелкого рогатого скота, в частности коз, характерно и для греческих государств Балканского полуострова. Напротив, у скифов наибольшее значение имел крупный рогатый скот и лошади. При этом в античном животноводстве мелкий рогатый скот в основном удовлетворял потребности в мясе, молоке и шерсти, а крупный рогатый скот прежде всего применялся как рабочий скот. В I—IV вв. н. э., наоборот, на первом месте в Пантикапее и Ольвии стоял крупный рогатый скот, относительно же второго и последующих мест мы не наблюдаем какого-либо единообразия.

Заметное увеличение крупного рогатого скота в животноводстве северопонтийских городов в первых веках нашей эры скорее всего может быть объяснено русификацией последних в это время. Именно это явление, нужно думать, приводило к увеличению числа быков, служивших основным рабочим скотом.

В азиатской части Боспора, в отличие от европейской, разведение свиней и лошадей занимало несколько большее место.

Промыслы

Главнейшим промыслом в античных государствах Северного Причерноморья была рыбная ловля, развитию которой способствовали исключительно благоприятные условия. Устья больших рек, впадающих в Черное и Азовское моря, а также Керченский пролив в древности, как и в настоящее время, изобиловали рыбой.

Рыбный промысел в северопонтийских городах, видимо, существовал уже в раннее время, а в последующий период получил особенно широкое развитие. По свидетельству Геродота, в Борисфене (Днепре) водилось очень много превосходной рыбы, в том числе крупной гоноидной; последняя шла на соление.

Орудиями древних рыболовов были удочки с бронзовыми или железными крючками различных размеров. Эти крючки дошли до нас в большом количестве, известны они преимущественно по раскопкам Херсонеса и Харакса. Форма крючков идентична современным. Острый конец крючка имеет небольшой загиб, препятствующий [рыбе сорваться с крючка. На противоположном конце — небольшое расширение, удерживающее от соскальзывания леску, обмотанную вокруг стержня.

Однако основным промысловым орудием рыболова в древности, как и в настоящее время, служила сеть. Для плетения сетей применялись металлические иглы, аналогичные современным. К сетям подвешивались грузила, обычно из обожженной глины или камня. Глиняные грузила чаще всего имели форму четырехгранной пирамиды, реже округлой лепешки. При раскопках Фанагории в слое пожарища IV в. н. э. были обнаружены следы сгоревшей рыболовной сети, возле которой лежали две кучки грузил (всего их было 103). Грузила, частично пирамидальные, но большей частью лепешкообразной формы, были грубо сформованы; на некоторых из них были метки в виде перекрещивающихся линий или ветви. При установке сетей применялись особые якоря; это были камни с углубленным перехватом для обвязывания их веревками. Наконец, следует отметить, что зимой применялся лов рыбы посредством остроги, о чем свидетельствует Страбон.

На Боспоре ловили преимущественно осетра, севрюгу, камбалу, скумбрию, судака, сельдь, камсу, султанку, тарань; в Ольвии — осетра, сома и карповых. Широкое употребление рыб в пищу ввело в обиход специальную столовую посуду — по большей части, небольшие глиняные блюда с углублением посередине, куда наливался соус.

Особенно широких размеров рыбная ловля достигла на Боспоре в I—II вв. н. э. В это время там появляются большие предприятия, служившие для заготовок соленой рыбы. Такие специальные сооружения нам известны в Пантикапее, Мирмикии и особенно в Дии-Тиритаке. В последней раскопаны многочисленные рыбозасолочные цистерны, врытые в землю, сооруженные из рваного или плитового камня на известковом растворе и облицованные розоватым известковым раствором с примесью шамота.

Цистерны обычно располагаются группами: по четыре, пять, шесть; число их в одном случае достигало даже 16. Последний комплекс цистерн мог вместить 1600 ц рыбы, а именно сельди, остатки которой были обнаружены при раскопках. Вблизи цистерн иногда встречаются пифосы, куда, вероятно, перемещалась рыба после засолки.

Близкие по типу рыбозасолочные цистерны известны также и по раскопкам в Херсонесе. В 1937 г. были раскопаны две большие цистерны (одна величиной 2,50×2,50 м, при глубине 4,50 м; другая 4,40×4,35 м, глубиной в 3 м). Первая вмещала около 21 т, вторая примерно 52 т рыбы. В большей цистерне сохранилась облицовка стен, а на дне ее лежала рыбная масса, в виде пласта толщиной 0,50—1 м. По соседству с цистерной была обнаружена кладовая с девятью большими глиняными бочками-пифосами, в которых находилась соленая камса.

При засолке рыбы в глубоких цистернах, по мнению современных специалистов, тушки рыбы деформировались, превращались в своеобразную мягкую кашеобразную массу, своего рода соус. Такие соусы широко применялись в античное время.

ap-13

13. Рыбозасолочные цистерны в Дии-Пиритаке

Одна из херсонесских надписей II в. н. э. свидетельствует о том, что в этом городе был ὀψόπωλις — рыбный рынок, или вернее, рынок для продажи соусов и пасты из рыбы. Это показывает, что в Херсонесе получил большое развитие рыбный промысел и последующая обработка рыбы (соление, изготовление соусов и пр.).

В знаменитом Ольвийском декрете в честь Протогена, относящемся к III в. до н. э., упоминается прежний рыбный рынок. Это заставляет нас заключить, что специальный рыбный рынок, несомненно, был в Оливии во времена расцвета этого города.

Значительно меньшую роль, чем рыбная ловля, в хозяйстве античных государств Северного Причерноморья играла охота, которая, нужно думать, не имела серьезного промыслового значения. Количество костей диких животных в остеологическом материале, добываемом раскопками в северопонтийских городах, обычно невелико.

В Оливии, судя по находкам, преимущественно охотились на оленя, косулю, кабана и зайца, меньше — на тура, сайгу, кулана, медведя, лисицу, бобра, горностая и ласку. Били также диких птиц, в том числе гусей. В Пантикапее встречались кости благородного оленя, кабана и зайца. В Фанагории обнаружены кости благородного оленя, сайги, кулана, лисицы и зайца.

Можно считать, что охота доставляла главным образом мясо, отчасти меха и кожи. Наконец, следует упомянуть о соляном промысле, наличие которого на северном побережье Понта надежно засвидетельствовано древними авторами. По словам Геродота, в устье Днепра соль собиралась сама собой в огромном количестве. Дион Хрисостом рассказывает, что в Днепровско-Бугском лимане добывалось много соли, которую продавали местному населению, а также эллинам и скифам, жившим на Таврическом полуострове. Наконец, Страбон сообщает, что недалеко от Херсонеса был порт Ктенунт, выше которого находилась λιμνοφάλαττα, — вероятно, — лиман с солеварней.

Ремесло

Античные города Северного Причерноморья, несомненно, были значительными центрами ремесленного производства. Письменные источники по этому вопросу весьма скудны. Они почти совсем не говорят нам о роли ремесла в хозяйстве северопонтийских городов и совершенно не касаются системы организации ремесленного производства. Нужно думать, что так же как и в Греции, наиболее сложные ремесла, требующие высокой квалификации, как, например, ювелирное дело, обслуживались свободными мастерами. Однако основную массу работников в эргастериях (мастерских), по всей видимости, составляли рабы.

Вопрос о металлургическом производстве в античных государствах Северного Причерноморья в настоящее время исследован недостаточно. Не подлежит сомнению, что как в других значительных античных центрах, в них видное место занимала обработка металлов. Вероятно, соответствующую роль играло кузнечное дело, при котором из железных криц посредством ковки их в раскаленном состоянии изготовлялись соответствующие изделия. Однако мы располагаем по северопонтийской черной металлургии весьма ограниченными данными: находками кузнечных горнов и их обломков при раскопках Ольвии в конце двадцатых годов текущего столетия. Что же касается вопроса о добыче железа на территории античных государств Северного Причерноморья, то до сего времени выплавку (или точнее варку) железа можно считать засвидетельствованной только на Азиатском Боспоре (в Раевском городище).

Несколько лучше обстоит дело с доступными нам материалами по обработке меди и бронзы, в особенности в той же Ольвии. Ольвия уже в VI в. до н. э. была центром бронзового литья. Изготовлявшиеся в ней бронзовые круглые зеркала с ручками, украшенными различными изображениями, не только употреблялись на месте, но и получили значительное распространение по территории Скифии. До нас дошло значительное количество форм, связанных с деятельностью ольвийских бронзовщиков. Эти формы, нередко предназначенные для изготовления мелких поделок, делались из камня или распиленных пополам ручек остродонных амфор, в которых выдалбливалось соответствующее (негативное) углубление.

ap-14

14. Форма для отливки из Пантикапея

Представление об облике тиглей, применявшихся при бронзовом литье, нам дает находка в Пантикапее. Там в 1949 г. были обнаружены обломки тигеля из коричневатой глины.

Тигель имел форму невысокого довольно широкого сосуда с вертикальными боковыми стенками, накрывавшегося сверху плоской крышкой. При раскопках Пантикапея в 1956 г. был обследован сброс мастерской металлурга, относящийся к III в. н. э. Среди большого скопления сажи, золы и древесного угля до 1,10 м толщиной были обнаружены куски железного и особенно медного шлака, обломки изделий из этих металлов, в том числе гвоздей и колечек от кольчуги, куски тиглей, льячек и, возможно, литейных форм или печей, а также кости и рога животных со следами отпилки. Все эти находки позволили заключить, что эта мастерская выпускала различные изделия, среди которых были оборонительные доспехи и, вероятно, мечи и ножи, при этом изготовлялись не одни только полосы, а вполне законченные изделия с костяными или роговыми рукоятями.

Одной из отраслей северопонтийской металлургии было изготовление монет. Ранее других городов Северного Причерноморья начал выпускать деньги Пантикапей. Там, около середины VI в. до н. э., стала чеканиться серебряная монета, по обычному для античного мира способу: кусок раскаленного металла помещался между матрицей и пуансоном (чеканом), затем по последнему наносился удар молотком.

С большим распространением в Ольвии бронзового литья, по всей вероятности, тесно связано появление в Ольвии в конце VI — начале V в. до н. э. тяжелой медной литой монеты, которая известна здесь намного раньше, чем в Средиземноморье.

ap-15

15. Льячка (из раскопок Фанагории 1955 г.)

На Боспоре, по-видимому, особенно в Пантикапее, получила значительное развитие торевтика — изготовление различных художественных изделий из металла: посуды и иной утвари, парадного оружия и украшений. Подобные изделия исполнялись из золота, серебра, бронзы и электра сплава золота и серебра. При этом применялись различные технические приемы: чеканка из тонких листов металла или литье в формах. В мастерских Боспора изготовлялись различные предметы, потреблявшиеся не только местной аристократией, но также продававшиеся скифским и меотским царям и знати. К числу таких изделий принадлежали прославленные произведения искусства, о которых мы будем говорить ниже. Нередко подобные изделия, изготовлявшиеся для скифов, имели украшения, представлявшие сцены из жизни этих воинственных обитателей причерноморских степей. Эти изображения исполнены в античном стиле.

Особую группу среди изделий боспорских мастеров составляют золотые бляшки для украшения одежды скифской и иной местной племенной знати. Сюжеты изображений на этих бляшках были как греческие, так и местные. Названные бляшки оттискивались особыми штампами. Такой бронзовый штамп III—II вв. до н. э., с поплечным изображением Афродиты, был найден в Дии-Тиритаке. Четыре аналогичных по типу бронзовых штампа были найдены в Пантикапее.

Значительно более обильными материалами мы располагаем по гончарному делу, несомненно, очень широко развитому во всех главнейших городах Северного Причерноморья. Об организации гончарного дела в Пантикапее мы можем сказать, что там в IV—II вв. до н. э. существовали эргастерии, принадлежавшие боспорским царям и знати. Вряд ли можно сомневаться в том, что в этих эргастериях применялся рабский труд.

О развитии гончарного дела свидетельствуют специальные ремесленные кварталы — керамики, в настоящее время известные в Ольвии (южная часть нижнего города), в Фанагории (юго-восточная окраина города) и в Херсонесе (за пределами городской черты). Кроме того, гончарные печи неоднократно встречались в Пантикапее.

ap-16

16. Бронзовый штамп для оттискивания бляшек из Дии-Тиритаки

Две большие позднеантичные печи, обнаруженные в Пантикапее в 1929 г. и в Фанагории в 1930 г., дают представление о печах, служивших для обжига простой керамики — вероятно, остродонных амфор и пифосов. Это круглые в плане сооружения; диаметр пантикапейской печи внутри стен равняется 4,65 м, а снаружи достигает 6,25 м. Фанагорийская печь немного меньше: ее диаметр внутри достигает 4,25 м, а снаружи 5,30 м. Стены этих печей сооружались из глинобитной массы или сырцового кирпича. Нижний ярус печи представлял собой топку, имевшую особое топочное отверстие. Посередине топочного помещения стоял мощный, квадратный в плане столб, поддерживавший сводчатое перекрытие, служившее потолком нижнего яруса и полом верхнего, предназначенного для обжига продукции. Верхний ярус имел также сводчатое перекрытие, но без какой-либо опоры посередине. В стене обжигательной камеры было отверстие, служившее для загрузки и разгрузки камеры, которое закупоривали во время обжига. В полу этой камеры находились многочисленные отверстия, способствовавшие проникновению в нее горячего воздуха из топочного помещения.

Помимо описанных больших печей, нам известны на Боспоре и значительно более мелкие по размерам. Так, в 1949 г. в Пантикапее были обнаружены две небольшие печи I в. до н. э., служившие для обжига терракотовых статуэток. Об этом свидетельствуют найденные около них части форм и многочисленные обломки статуэток. Эти пантикапейские печи круглые в плане, диаметр их немного более полутора метра.

Довольно значительная гончарная мастерская была обнаружена в 1900 г. за пределами городской оборонительной стены Херсонеса. Такое расположение гончарных печей гарантировало жилые кварталы города от опасности пожаров. В мастерской было две гончарных печи: одна — больших, другая — меньших размеров, несколько рабочих помещений, большой бассейн для размешивания глины и колодезь. Херсонесская мастерская, как показывают находки в ней, выпускала различную продукцию, в том числе остродонные амфоры с клеймами на ручках (в которых упоминается имя херсонесского астинома Истрона, сына Аполлонида). Подобные клейма с именами магистратов, в частности, астиномов, постоянно оттискивались на ручках, реже на горлах остродонных амфор. В названной мастерской изготовлялась также глиняная посуда, покрытая черным лаком, украшенная накладной росписью, рельефами, а также штампованными орнаментами и, наконец, статуэтки из терракоты. Для оттискивания штампованных орнаментов применялись глиняные штампики; один из найденных в мастерской штампиков служил для нанесения розетки на донышки сосудов, другой — для исполнения орнаментов на терракотовых карнизиках. Сказанное об изделиях, выпускавшихся херсонесской мастерской, показывает, каким разнообразием отличались предметы, фабриковавшиеся из глины.

ap-17

17. а. План гончарной печи в Фанагории (раскопки 1930 г.) б. Разрез гончарной печи в Фанагории (раскопки 1930 г.)

В 1955—1957 гг., недалеко от оборонительной стены Херсонеса, за пределами города, при раскопках было обнаружено девять гончарных печей III — первой половины II в. до н. э., имевших различное устройство. Некоторые из них были прямоугольными, но большая часть их — круглые в плане; посередине их топочного отделения обычно стоял подпорный столб, поддерживавший пол обжигательной камеры. Размеры этих печей различные: диаметр самой большой достигает 2,90 м, самой маленькой — меньше метра. В одной хорошо сохранившейся печи уцелели части куполообразного перекрытия обжигательной камеры, каркасом которой служили изогнутые сырцовые кирпичи («ребра»), изготовлявшиеся по особому шаблону. Находки керамического брака и муфтообразных подставок показывают, что часть печей служила для обжига остродонных амфор. В небольших печах, видимо, обжигались мелкие керамические изделия.

В Ольвии, в нижнем городе, за пределами оборонительной стены, были обнаружены четыре гончарные печи I—III вв. н. э. Две из них, большие по размерам, имели различное устройство (одна — прямоугольная, другая — круглая в плане). Они были предназначены для обжига больших сосудов и черепицы; возле прямоугольной печи было найдено много обломков полукруглых калиптеров и форм для них. Две маленькие, круглые в плане печи служили для обжига кухонной и столовой красноглиняной посуды, грузил, а также пряслиц.

Рассмотрим теперь главнейшие виды изделий гончарных мастерских северопонтийских городов.

Здесь прежде всего следует упомянуть кровельную черепицу, лучше всего известную нам по данным Боспора, бывшего значительным центром производства ее с IV в. до н. э. Черепица изготовлялась двух типов, общепринятых в античном мире. Большие, широкие, плоские черепицы — солены устилали всю поверхность крыши. Узкие желобчатые калиптеры служили для того, чтобы закрывать швы между соленами. Солены имели прямоугольную форму. Длина боспорских соленов была около 0,60 м, ширина около 0,50 м, а толщина 0,02—0,025 м. При таких размерах вес солена достигал 29 кг. В первых веках нашей эры встречаются и меньшие солены, размером 0,47×0,36 м.

ap-18

18. Реконструкция устройства крыши античного храма

У боспорских соленов вдоль продольных сторон имеются высокие бортики, около края одной из узких сторон между этими бортиками проходит невысокий валик; у края другой узкой стороны снизу имеется продольный зуб.

Калиптеры имели желобчатую форму с пятигранным или округлым очертанием поперечного сечения. Ширина их около 0,15 м.

При укладке соленов на крышу они располагались таким образом, что продольные стороны их следовали наклону кровли. При этом находящиеся на одном уровне солены соприкасались продольными сторонами друг с другом. Каждый из соленов укладываясь так, что узкая сторона с валиком была сверху; на этот валик находил зуб лежащего выше колена, препятствуя сползанию нижней черепицы. Продольные швы между рядами соленов покрывались калиптерами. Описанная конструкция крыши надежно препятствовала просачиванию сквозь нее воды. Большой вес такой кровли гарантировал ее от повреждения сильными ураганами, столь нередкими осенью и зимой на северных берегах Черного моря.

Черепицы изготовлялись в деревянных формах. Верхняя поверхность черепиц нередко покрывалась красноватой краской, закреплявшейся обжигом. На черепицах часто оттискивались клейма мастерских с именами владельцев (нередко в сокращении). На соленах царской черепичной мастерской в Пантикапее в III—II вв. до н. э. ставилось клеймо с надписью: ΒΑΣΙΛΙΚΗ — царская, причем подразумевалось слово κεραμίς — черепица; на калиптерах оттискивали клеймо: ΒΑΣΙΛΙΚΟΣ— царский, подразумевалось καλυπτήρ — калиптер.

ap-19

19. Антефикс, украшенный головой Коры из Пантикапея

Калиптеры, располагавшиеся по краю крыши, обычно имели особые украшения (антефиксы) в виде козырька с рельефными изваяниями, представляющими человеческую голову или орнаментальные мотивы. Их изготовляли в различных городах Греции и на Боспоре.

Следующая большая группа керамических изделий — это глиняная тара для вина, масла, соленой рыбы и пр. Таковой прежде всего служили остродонные узкогорлые сосуды с двумя ручками — амфоры. Эти крупные, довольно тяжелые, очень прочные сосуды хорошо выдерживали перевозку их на небольших парусниках, на которых ходили греческие купцы; не следует забывать, что плавание на таких судах обычно было сопряжено с сильной качкой.

Остродонные амфоры формовались на гончарном круге. Круг был ручной, поэтому вращал его помощник мастера. Изготовление остродонных амфор в Северном Причерноморье засвидетельствовано на Боспоре и в Херсонесе с того времени, как там началось виноделие (т. е. с IV в. до н. э.). Потребность в таре для вина вызвала изготовление амфор. Кроме того, изготовлялись пифосы — более громоздкая тара для хранения вина.

Далее следует отметить различные виды хозяйственной, кухонной, столовой и туалетной посуды. Изготовление такой посуды на Боспоре, видимо, началось очень рано, уже в VI в. до н. э. Об этом свидетельствует находка гончарной печи и бракованной расписной глиняной посуды в Нимфее.

ap-20

20. Боспорская расписная чашка VI в. до н. э.

В большом количестве изготовлялась простая или покрытая буроватым лаком глиняная посуда, в том числе кувшины и миски, а позднее и специальные блюда для рыбы. Эти блюда в IV в. до н. э. привозились из Греции, а в III—II вв. до н. э. производились на Боспоре.

Для варки пищи служили горшки, кастрюли с крышками, для которых устраивались специальные закраины, и сковороды.

Значительным разнообразием отличалась парадная столовая посуда. Уже в VI—V вв. до н. э. на Боспоре изготовлялась посуда, украшенная, наподобие ионийской, незамысловатым орнаментом в виде поясков лака и иных простых узоров. В IV в. до н. э., по-видимому, в Пантикапее, работал переселившийся туда афинский мастер Ксенофант, изготовлявший великолепные арибаллические лекифы — одноручные сосуды для туалетного масла. Эти сосуды богато украшены рельефами и многоцветной росписью.

Большое развитие художественная керамика получила в III—II вв. до н. э. В это время на Боспоре изготовлялись полихромные, так называемые акварельные вазы, покрывавшиеся довольно непрочной росписью, что, возможно, связано с их преимущественно погребальным назначением. Формы их и сюжеты росписей нередко повторяли образцы краснофигурной керамики IV в. до н. э. Чаще всего в «акварельной» технике расписывались пелики — высокие закрытые сосуды с двумя ручками, горла которых расходились широким раструбом и были снабжены небольшими закраинами; встречаются также и леканы — невысокие туалетные коробочки с двумя горизонтальными ручками, закрывавшиеся крышкой с высокой ручкой. Сюжеты росписей «акварельных» пелик различны: это сцены борьбы греков с амазонками, изображение атлетов в гиматиях, отдыхающих после гимнастических упражнений, нередко украшения пелики ограничивались только растительными и геометрическими орнаментами.

ap-21

21. Боспорская пелика с «акварельной» росписью

Помимо пелик и лекан, как на Боспоре, так и в Херсонесе и Ольвии изготовлялись расписные сосуды других форм: кувшины, кратеры, курильницы, украшенные по большей части растительными и геометрическими узорами.

Большое развитие получило в III—II вв. до н. э. изготовление рельефной керамики. В это время на Боспоре делались вазы типа так называемых мегарских чаш: полусферические сосуды, наружная поверхность которых, за исключением гладкого края, сплошь покрыта узорами, исполненными в низком рельефе. Такие сосуды изготовлялись путем оттискивания в особых глиняных формах. Обломки подобных глиняных форм были обнаружены при раскопках боспорских городов. Найденные в Херсонесе формы служили для изготовления рельефных украшений иных типов, а именно медальонов, которые вставлялись в сосуд, сформованный на гончарном круге. Боспорские и херсонесские рельефные сосуды обычно покрывались тусклым лаком сероватого или черного цвета.

Особое место среди посуды, изготовлявшейся в Северном Причерноморье, занимают небольшие мерные кувшины, по всей вероятности, служившие для розничной торговли вином. Они известны в Пантикапее, Фанагории и Ольвии; самые ранние, вероятно, относятся к V в. до н. э., но большинство их принадлежит к IV в. до н. э. и, возможно, более позднему времени.

Эти кувшины иногда имеют характерное для ойнохои горло с тройным раструбом, на плечах их с передней стороны оттиснуто клеймо, иной раз с наименованием города (Фанагория) или именами магистратов (Ольвия).

Помимо ремесленного производства сосудов, изготовлявшихся на гончарном круге, в городах и поселениях Северного Причерноморья было также домашнее изготовление посуды, главным образом, печных горшков. Такая посуда лепилась из грубо обработанного глиняного теста и формировалась от руки без применения гончарного круга. После обжига эта керамика обычно имела темно-серый цвет.

Обожженная глина служила материалом для различных, по большей части мелких, скульптур во всех больших центрах Северного Причерноморья: в Ольвии, Херсонесе, Пантикапее, Фанагории и в некоторых других пунктах. В Херсонесе нам известно изготовление не только мелких, но и довольно больших терракотовых скульптур.

Деятельность коропластов — мастеров, изготовлявших терракоты, началась в Северном Причерноморье еще с VI в. до н. э. и продолжалась в течение всей античной эпохи. Они изготовляли посредством оттискивания в формах глиняные статуэтки, протомы (поплечные изображения божеств) и фигурки-односторонки, предназначенные для прикрепления их к фону. Такие глиняные изделия просушивались и затем обжигались и нередко раскрашивались.

Особым разделом деятельности гончаров было изготовление светильников, служивших почти единственными осветительными приборами в закрытых помещениях. Это были невысокие сосуды с округлым или продолговатым вместилищем для оливкового масла и с одним или несколькими рожками, в которых помещались фитили. Древнейшие светильники были открытыми, позднее стали применяться светильники, закрытые сверху щитками, нередко украшенными рельефами. Иногда светильник составлял одно целое с более или менее высокой трехногой подставкой.

Гончарами изготовлялись и глиняные грузила для рыбной ловли пирамидальной или округлой формы, а также пряслица для ткачества.

Мы уже отмечали широкое применение в Северном Причерноморье, так же как и в Греции, глиняной черепицы. Особенно большое употребление строительная керамика получила в римском зодчестве. Римские строительные приемы, как и материалы, применялись в уже упоминавшейся нами крепости Харакс на южном берегу Крыма. Там, помимо черепицы, употреблялся хорошо обожженный плоский, квадратный по форме кирпич двух типов: меньшие по размеру кирпичи были одним из материалов для постройки стен, большие — употреблялись для настила полов в помещениях с духовым отоплением. Как черепицы, так и кирпичи из Харакса, нередко снабжены клеймами тех римских воинских частей, которые их изготовляли: вексилляции Равенского флота, Первого Италийского и Одиннадцатого Клавдиева легионов.

ap-22

22. Керамические трубы для духового отопления из Харакса

Кроме перечисленных строительных материалов, следует отметить найденные в Хараксе гончарные трубы двух типов.

Одни из них, широкие (диаметром 0,21—0,255 м), с довольно массивными стенками, были предназначены для духового отопления. Другие, значительно более узкие, служили для водопроводов. Водопроводные трубы имели форму сильно вытянутого усеченного конуса. Диаметр их узкой части был равен 0,065—0,083 м, широкой — 0,117—0,13 м; при этом недалеко от узкого края труба обрамлялась узким высоким валиком. При установке труб узкая часть одной трубы вставлялась в широкую часть другой, причем зазор между ними заполнялся известковым раствором.

Мы уже говорили о том, что гончарное дело имело довольно большое значение для строительства северопонтийских городов. В строительном деле, помимо черепицы и обожженного кирпича, применялся (особенно в бедной камнем Фанагории и, вероятно, в других городах азиатского Боспора, а также в Ольвии) сырцовый, т. е. высушенный, но не подвергнутый обжигу, кирпич. Употреблялся сырец и в городах европейского Боспора, особенно в раннее время.

Самое широкое применение при строительстве в городах Северного Понта имел камень, который в особенном изобилии имелся в окрестностях Херсонеса и на Керченском полуострове. Ломка камня производилась обычно с помощью металлических клиньев и отбойного молота. Одна из сторон этого молота была заостренной и служила для выбивания углублений в породе; другой, плоской, стороной забивали клин в углубление. Обработка отбитых глыб известняка или песчаника производилась остроконечным, стамескообразным или зубчатым теслом, по тыловой стороне которого наносился удар молотком. Более твердые породы камня обычно употреблялись при строительстве в виде более или менее грубо наломанных плиток. Очень твердые породы камня, например, гранит, служили главным образом для изготовления жерновов или ступок. Сравнительно редко применялся мрамор, привозившийся с берегов Эгейского моря, что делало его весьма дорогим материалом для скульптуры и особенно зодчества.

Более ограничены наши сведения о столярно-плотницком деле в Северном Причерноморье. По доступным нам данным, северопонтийские города не испытывали недостатка в лесных материалах. Так, Феофраст сообщает, что из окрестностей Пантикапея вывозился лес (правда, невысокого качества). Данные эпиграфики указывают на то, что Херсонес снабжался лесом и дровами с принадлежавшей ему территории; по свидетельству Геродота, недалеко от Ольвии находилось Полесье — ϒλαία.

Дерево, несомненно, применялось в строительстве: для опорных столбов, потолков и стропил крыш, а также дверей. Оно употреблялось также в кораблестроении, о существовании которого на Боспоре мы можем заключить по словам Страбона: древний географ сообщает, что в Пантикапее были доки для 30 кораблей. Одна из боспорских надписей I—II вв. н. э. представляет собой надгробие корабельного мастера Сиса. Она гласит Σίσα ναυπηγέ χαῖρε. Судя по отсутствию отчества, можно полагать, что этот мастер был вольноотпущенником. На Боспоре, по всей вероятности, значительное развитие получило также и столярное дело. Возможно, что местными мастерами изготовлялась хотя бы часть богато украшенных деревянных саркофагов. Кроме этих саркофагов и незначительных остатков мебели, до нас дошло только некоторое количество мелких деревянных поделок: туалетных коробочек — пиксид, гребней, частей шкатулок и т. п. В некоторых фанагорийских каменных колодезях хорошо сохранились деревянные венцы, служившие опорой кладкам стен.

Об орудиях труда деревообделочников мы можем судить главным образом по их изделиям, а также по аналогии с теми данными, которыми мы располагаем для Средиземноморья. В одном из городов азиатского Боспора (Семибратнее городище) было обнаружено железное лезвие пилы примерно I в. н. э. Длина его 0,80 м. Небольшие зубья пилы расположены косо. На одном из концов имеются две заклепки для закрепления ручки. Помимо пилы, северопонтийские мастера, вероятно, применяли топор, тесло с горизонтально расположенным лезвием, бурав, а также режущие инструменты типа ножа и стамески.

Большое развитие на Боспоре, видимо, получило костерезное дело. Раскопками в Пантикапее обнаружено значительное количество различных заготовок, полуфабрикатов и отходов: подпиленных и распиленных костей и рогов. Из кости изготовлялись различные, большей частью мелкие, поделки: гребни, туалетные ложечки, проколки, пластины для наматывания ниток, пиксиды. Нередко вырезались пластины для облицовки шкатулок, рукоятки ножей, различные рельефные украшения. При обработке кости применялись пила, напильник и режущие инструменты типа ножа и стамески.

ap-23

23. Костяная пластинка, представляющая летящего Эрота, из Пантикапея

Весьма ограниченными данными мы располагаем по вопросу о ткачестве. Между тем вряд ли можно сомневаться в том, что оно получило значительное развитие в северопонтийских городах. Ткацкое дело в античном мире обычно было домашним производством, в котором в основном применялся труд женщин как свободных, так и рабынь. Изготовляемые ими ткани удовлетворяли потребности семьи. Греческий станок очень примитивен. Представление о нем нам дают рисунки на греческих вазах. Станок был вертикальным. Свешивающиеся на нем нити оттягивались небольшими грузиками. Никаких механических приспособлений для их переборки не было. Обычным сырьем для изготовления тканей служила шерсть, которую в Северном Причерноморье в большом количестве доставлял мелкий рогатый скот. Орудия труда северопонтийских ткачих до нас дошли в большом количестве: пряслица веретен, на которые наматывалась нить, сучившаяся из шерстяной волны, и грузики, оттягивавшие нити на станках.

О кожевенном деле у нас сведений еще меньше. Обработка сырых кож, вероятно, была значительно развита, ибо их в большом количестве должно было доставлять сильно развитое животноводство. Труднее говорить об изготовлении различных изделий из этих кож (обуви, ремней, щитов, конской сбруи и пр.). Однако вряд ли можно сомневаться, что и эта отрасль ремесла получила некоторое развитие.

Помимо перечисленных ремесел, в городах Северного Причерноморья, несомненно, имели место и другие, менее значительные. Таково, например, изготовление различных изделий из гипса, служивших украшениями боспорских деревянных саркофагов в первых веках нашей эры. Эти украшения представляли собой или фигуры односторонки, или маски, или орнаментальные мотивы. Они изготовлялись в специальных формах, куда втискивалась масса, по-видимому, обычно состоявшая из смеси гипса, извести и глины. После просушки гипсовые изделия пестро раскрашивались довольно непрочными красками.

Вопросы, связанные с монументальным искусством — архитектурой, скульптурой и живописью, мы считаем выходящими за рамки темы и будем рассматривать в особом разделе.

Торговля

Как отмечалось выше, связи эгейских центров с Северным Причерноморьем в конце II и начале I тысячелетий до н. э. ограничивались случайными посещениями Понта кораблями предприимчивых южан, отчасти с торговыми, а главным же образом с пиратскими целями. Разумеется, эти посещения не оставили заметных следов в археологическом материале.

В VII в. до н. э. в наиболее передовых в экономическом отношении эллинских полисах метрополии некоторые продукты производства стали товарами для вывоза. Тогда прежние случайные заходы в Понт купцов-пиратов сменились регулярными торговыми связями, которые вызвали появление сначала временных, а затем и постоянных торговых факторий — эмпориев. К числу древнейших из известных нам эмпориев на северном побережье Черного моря принадлежали поселения, находившиеся на острове Березани, а также фактории на месте будущих Ольвии и Пантикапея. В дальнейшем, в VI в. до н. э., когда на местах прежних эмпориев появились города типа полисов, торговые связи не только продолжались, но и развивались как с греческими городами Эгейского бассейна, так и с местными племенами Северного Причерноморья. Из греческих городов Эгейского бассейна привозились вино, особенно хиосское, и оливковое масло, а также нередко высокохудожественная глиняная расписная посуда: родосская, самосская, ионийская, навкратийская, коринфская, клазоменская, халкидская и аттическая, бронзовые изделия, ювелирные украшения, а отчасти и терракотовые статуэтки. Значительная часть этих изделий проникала через северопонтийские города к местным племенам. Продавались также в степь и изделия, изготовлявшиеся в мастерских северочерноморских городов, например, производившиеся в Ольвии бронзовые зеркала с художественно украшенными ручками.

Меньше сведений у нас о том, что шло в обмен на эти товары от местных причерноморских племен через северопонтийские города к грекам Балканского полуострова, Эгейских островов и Малой Азии. Судя по имеющимся у нас данным, первое место занимал хлеб. Правда, первые сведения об этом относятся к несколько более позднему времени — первой четверти V в. до н. э. Геродот, повествуя о событиях 480 г. до н. э., сообщает о греческих кораблях с хлебом, которые проходили через Геллеспонт, направляясь на Эгину и в Пелопоннес. У Геродота мы читаем и о том, что скифы-пахари (Σκύϑαι ἀροτῆρες) сеют хлеб для продажи, очевидно, греческим купцам. Затем нужно думать, что сравнительно рано местные племена стали продавать грекам рабов-военнопленных. Проникновение рабов с Понта в метрополию, видимо, происходило в VI в. до н. э., как это показывают имена афинских вазописцев. В V в. до н. э. афинская полиция состояла из скифов-рабов, носивших скифскую одежду и оружие (луки). Однако нужно думать, что ввоз рабов из Северного Причерноморья в метрополию был невелик, значительно уступая в этом Малой Азии и Фракии.

Разрушение персами Милета в 494 г. до н. э. устранило сильнейшего торгового конкурента Афин на Понте. Это позволило афинянам после второй греко-персидской войны все шире и шире развивать торговлю с Северным Причерноморьем, о чем, в частности, свидетельствуют находки в северопонтийских городах значительного количества аттической керамики как чернолаковой, так и расписной. В первой половине V в. до н. э. это были чернофигурные и краснофигурные вазы, а в дальнейшем — только краснофигурные. Однако это усиление афинской торговли отнюдь не означало прекращения ввоза товаров из других центров на Эгейском море в Северном Причерноморье. Так, в V в. до н. э. хиосское вино в значительном количестве продолжало поступать в Северное Причерноморье.

В IV в. до н. э. и последующих столетиях с островов Эгейского моря и из Малой Азии в Северное Причерноморье ввозились, как и прежде, главным образом вино и оливковое масло. В большом количестве их доставляли Фасос (в V, IV, III и начале II в. до н. э.) и Синопа (в IV—I вв. до н. э. и, видимо, в первых веках нашей эры). Вино, кроме того, шло из Гераклеи (IV—III вв. до н. э.), Родоса (конец III — начало I в. до н. э.), Коса, Книда и из ряда других центров (Еретрия, Итос, Самос, Парос, Хиос). Этими данными мы обязаны многочисленным находкам при раскопках обломков глиняной тары — остродонных амфор с клеймами на ручках или реже на горлах. В качестве иллюстрации таких находок упомянем обнаруженную в одном из ольвийских домов большую цистерну, заключавшую 56 гераклейских и 3 фасосских амфоры конца IV — начала III в. до н. э.

В остродонных амфорах доставлялись также в северопонтийские города из метрополии и оливки. Об этом свидетельствует исполненная краской надпись: ΘΑCΙ[ΑΙΕΛΑΙ]ΑΙ = фасосские оливки — на горле амфоры II в. до н. э., найденной в Фанагории. На тулове другой амфоры красной краской было написано: ἐλαῖαι.

Раскопками городов Северного Причерноморья установлено наличие ввоза туда кровельной черепицы из Синопы и Гераклеи, а также художественной керамики: малоазийских и александрийских терракотовых статуэток, фигурных и расписных ваз аттической, малоазийской и александрийской работы. Среди них заслуживают упоминания краснофигурные пелики, специально изготовлявшиеся в IV в. до н. э. в Афинах для вывоза на Боспор. Ввоз произведений монументального искусства: мраморных статуй, рельефов, мраморных блоков для ордерных зданий, облицовочных плиток из метрополии, видимо, не был особенно значительной статьей расходов в хозяйстве северопонтийских государств. Подробнее об этих памятниках мы будем говорить ниже в разделе «Искусство»; здесь же ограничимся замечанием, что произведения скульптуры и ордерные постройки встречались в Северном Причерноморье значительно реже, чем в античных городах Средиземноморья.

Очень ценные сведения о ввозе различных изделий Средиземноморья в припонтийские города на рубеже V и IV вв. до н. э. сообщает нам Ксенофонт, рассказывая в «Анабасисе» о фракийцах, которые грабили греческие корабли, севшие на мель около Салмидесса. При этом, по словам греческого историка, фракийцы захватывали ложа (κλῖναι), лари (κιβώτια), книги (βίβλοι γεγραμμέναι) и все то, что корабельщики перевозят в деревянных ящиках (ἐν ξυλίνοις τεύχεσι).

Правда, в данном свидетельстве о ввозе в Причерноморье различных товаров нет прямого указания на то, что они предназначались для северного берега Понта. Вполне вероятно, что значительная часть их направлялась в западнопонтийские города. Однако трудно допустить, чтобы ввоз их ограничился только западным Понтом и эти вещи не проникали в Ольвию, Херсонес и на Боспор. В Северное Причерноморье поступали и другие предметы — металлические изделия и ткани.

В обмен на эти товары, удовлетворявшие весьма разнообразные потребности обитателей северопонтийских городов, в IV в. до н. э. в Эгейский бассейн по-прежнему прежде всего шел хлеб. Об этом сообщают Демосфен и Страбон, подтверждают это и эпиграфические данные. По словам Демосфена, в Афины с Боспора ежегодно привозилось 400 000 медимнов (около 16 700 т) хлеба.

Этот хлеб, отправлявшийся в Средиземноморье в IV в. до н. э., частично поступал с сельскохозяйственной территории Боспора (и, возможно, Херсонеса), частью же доставлялся в северопонтийские города местными земледельческими племенами (скифами-пахарями, меотами и др.).

С Северного Понта шла в Грецию и соленая рыба. Изображения осетров, наряду с хлебными колосьями на пантикапейских монетах IV в. до н. э., видимо, говорят о вывозе с Боспора в это время дорогих сортов рыбы. Во всяком случае боспорская соленая рыба была известна в Средиземноморье во второй половине IV в. до н. э.

По всей видимости, с Боспора вывозился также и строевой лес, который, однако, вряд ли играл существенную роль в боспорском вывозе.

Интенсивность торговых связей северопонтийских городов со Средиземноморьем вызывала стремление северопонтийских государств контролировать денежное обращение, как об этом свидетельствует ольвийский декрет начала IV в. до н. э. Согласно названному декрету, в Ольвию разрешался ввоз и вывоз любой иноземной золотой и серебряной монеты. Обмен иноземной монеты на ольвийскую — серебряную и медную — допускался только у камня в экклесиастерии (месте народных собраний). Все торговые сделки должны были производиться только на ольвийские деньги.

Сказанное вовсе не означает, что в Северном Причерноморье всегда ходила только местная монета. Напротив, в первые времена существования северопонтийских городов там в ходу была электровая монета города Кизика (на Мраморном море). Позднее, в последней трети IV и в III в. до н. э., получила распространение золотая монета Александра Македонского и царя Лисимаха. В период Римской империи на Северном Понте в немалом числе имела хождение римская золотая, серебряная и медная монета.

Торговые связи северопонтийских городов (особенно боспорских и Ольвии) с местными племенами Северного Причерноморья были весьма оживленными в IV в. до н. э., так же, как и в последующее время. Северопонтийские купцы продавали им вино: к меотам поступало фасосское, синопское, книдское и родосское; к скифам — преимущественно фасосское, синопское и книдское, однако в скифские столицы доставлялось и родосское вино. Черепки родосских амфор найдены в акрополе Каменского городища на Днепре и в Неаполе на Салгире. Помимо вина, привозились чернолаковая посуда и бронзовые изделия. Местная знать приобретала также произведения торевтики (преимущественно боспорских мастерских): богато украшенную посуду, парадное оружие, различные украшения и ювелирные изделия из драгоценных металлов. От местных обитателей Причерноморья поступали, помимо хлеба, другие виды сырья, а также рабы.

Особо благоприятные условия для вывоза северопонтийского хлеба в Эгейский бассейн (в частности в Афины), которые сложились в IV в. до н. э., резко изменились в следующем столетии, когда Понтийский хлеб стал сменяться на средиземноморских рынках успешно конкурирующей с ним египетской пшеницей. С этого времени, видимо, начинают ослабевать торговые связи северопонтийских городов с Афинами. В III—II вв. до н. э. афинская торговля с Причерноморьем вынуждена уступить свое место Родосу, а затем и Малой Азии. Об этом говорят находки в северопонтийских городах тары для вина и оливкового масла, различной, в том числе художественной, глиняной посуды, а также фигурок из терракоты III—II вв. до н. э. Доставлялись также парадная посуда и иные художественные изделия из Александрии.

О торговле во II в. до н. э. дошло в высшей степени важное свидетельство Полибия, который говорит, что страны, окружающие Понт, доставляли метрополии как необходимое для жизненных потребностей, так и предметы роскоши. В числе первых Полибий называет скот и огромное количество «бесспорно отличнейших» рабов, а к числу вторых относит мед, воск и соленую рыбу. Взамен они получают оливковое масло и вино различных сортов. Хлебом же они обмениваются с Средиземноморьем, в зависимости от урожая то доставляя его обитателям Припонтийских стран, то получая от них.

К сожалению, Полибий, рассказывая о торговле Средиземноморья с Понтом, не уточнил, каково было участие отдельных стран, расположенных по берегам Черного моря, в этих операциях. В силу этого остается не вполне ясной и роль северопонтийских государств в этой торговле. В частности, вполне вероятно, что большую часть шедших с Понта рабов доставляло не северное побережье, а Малая Азия и Фракия. Совершенно иным образом обстояло дело с вывозом скота из Понта: трудно допустить, чтобы Северное Причерноморье не принимало в нем значительного участия.

Большей определенностью отличается относящееся к началу I в. н. э. свидетельство Страбона, который сообщает о торговле с обитателями бассейна Дона. Прибывавшие на кораблях купцы доставляли туда вино, платье или ковры (ἐσϑῆτα) и «другие предметы, свойственные культурному образу жизни». Взамен они получали от местных жителей рабов, шкуры и «другие товары кочевников».

В I—II вв. н. э. из Северного Причерноморья по-прежнему, видимо, вывозились хлеб, соленая рыба, кожи, а также рабы. Ввозились (преимущественно из Малой Азии) вино, оливковое масло, стеклянная и краснолаковая посуда, а также иные ремесленные изделия. Судя по обломкам керамики, находимой при раскопках северопонтийских городов, в это время торговля преимущественно велась с южным берегом Черного моря. В III—IV вв. н. э. торговые связи северопонтийских городов, особенно Боспора, сильно ослабевают. Нужно думать, что этот упадок заморской торговли был вызван усилением натурального хозяйства в этих государствах.

До сего времени мы говорили о внешней торговле северопонтийских государств — со Средиземноморьем, южным берегом Понта, обширными степными пространствами нашего Юга. Помимо внешнего товарообмена, в каждом из северопонтийских государств существовал и внутренний, между городом и хорой. В городах были рынки, на которых шла мелкая розничная торговля, особенно съестными припасами; об этом, в частности, свидетельствуют мелкая серебряная и медная монета, а также небольшие мерные сосуды для вина (ойнохои), известные на Боспоре и в Ольвии (главным образом IV в. до н. э.).

ap-24

24. Шерстяной ковер, найденный в одном из Семибратних курганов

О жившем в III в. до н. э. в Ольвии отце философа Биона Борисфенита нам известно, что он был мелким торговцем, продававшим соленую рыбу. Выше мы уже говорили, что в памятниках лапидарной эпиграфики имеются упоминания о «прежнем рыбном рынке» в Ольвии (в декрете III в. до н. э.) и о рыбном рынке в Херсонесе (в надписи II в. н. э.).

Обычным местом торговли в городах Северного Причерноморья служила ἀγορά (агора) — рыночная площадь, на которой также происходили народные собрания в тех полисах, где господствовала рабовладельческая демократия. Как уже было отмечено, такая агора обнаружена раскопками последних лет в Ольвии. Товары, изготовлявшиеся ремесленниками в северопонтийских городах, а отчасти также поступавшие туда из Средиземноморья путем торговли, частично проникали в поселения, расположенные на территории хоры. Туда поступали вино, оливковое масло, посуда простая, чернолаковая, а позднее краснолаковая и прочие предметы обихода, употреблявшиеся горожанами, но обычно в меньшем числе и значительно более скромные.

ap-25

25. Свинцовая гиря из Пантикапея (раскопки 1952 г.)

При совершении торговых сделок количество товаров определялось или по объему (мерными сосудами) или по весу (путем взвешивания на весах). Весы обычно были с двумя чашками, подвешенными на коромысле.

При раскопках в северопонтийских городах неоднократно находили свинцовые гири. Обычно гири имеют вид довольно толстых квадратных пластин, иногда с рельефными изображениями или надписями.

В античном мире существовало несколько весовых систем. Самой крупной единицей в каждой системе был талант (τάλαντον = чашка весов). Членение таланта на меньшие единицы во всех системах обычно было однотипным. Талант состоял из 60 мин (μνᾶ); мина делилась на 50 статеров (στατήρ) или 100 драхм (δραχμή); в драхме было шесть оболов (ὀβολός). Что же касается веса таланта, то таковой в различных греческих полисах не был одинаковым. Так, эгинский талант равнялся 37 кг, евбейский — 26,2 кг.

В Северном Причерноморье пользовалась распространением эгинская система, однако там засвидетельствованы также находки гирь других весовых систем: евбейской, аттической (вес мины — 426,6 гр), персидской (вес мины 504,6 гр). Можно считать также установленным и применение своих весовых единиц в Ольвии, где мина была около 360 г, и на Боспоре, где вес мины равнялся 409,5 г.

Вопрос о мерах объема на Северном Понте до настоящего времени неясен. В Греции существовали особые меры для жидкостей и сыпучих тел. Основной мерой жидкости был метрет (в Аттике он равнялся 39,39 литра). Такую примерно емкость имели многие остродонные амфоры. Мерой сыпучих тел был медимн; в Аттике он равнялся 52,5 л.

Меры длины на Северном Понте, по всей видимости, были те же, что и во всей Греции. Основной единицей служил стадий (στάδιον), размеры его обычно от 177 до 185 м. Он состоял из ста оргюйий (όργυιά). Оргюйя в свою очередь делилась на четыре локтя (πήχυς), равных 0,46 м, или 6 футов (πούς). Длина фута была от 0,295 до 0,328 м. Фут состоял из 16 дактилей (δάκτυλος). Половина локтя называлась спифама (σπιϑαμή), она состояла из 12 дактилей. На Боспоре наиболее ходовой единицей измерения были: локоть длиной 0,442 м и спифама (пядь) длиной 0,221 м.

Для древней Греции характерно довольно плохое состояние сухопутных дорог и широкое применение морского транспорта. Эти явления были тесно связаны с природными условиями. Страна была гористой и сильно пересеченной, изрезанная береговая линия изобиловала гаванями. Обосновываясь на северном побережье Черного моря, выходцы из Милета и других греческих полисов могли широко пользоваться водным транспортом. С Эгейским морем северопонтийские города располагали надежной связью по Черному морю; к племенам, обитавшим на нашем Юге, вели удобные пути по рекам, главным образом, Днестру, Днепру и Кубани. Что же касается Дона, то там, во всяком случае во времена Страбона, плаванию купцов препятствовали местные обитатели.

Несомненно также, что на территориях северопонтийских государств существовали и гужевые пути. Об устройстве их мы располагаем, к сожалению, весьма ограниченными данными. Можно с достаточной уверенностью говорить, что от юго-восточной окраины Фанагории шла дорога на юг, вдоль которой тянулась цепь курганов.

Другая дорога шла из того же города на запад, исследования ее в 1936 и 1940 гг. показали, что она представляла собой простую грунтовую дорогу типа проселочной. Подобные дороги, нужно думать, были в ближайших окрестностях и других городовСеверного Причерноморья.

Примыкавший к Херсонесу сельскохозяйственный район, занимавший Гераклейский полуостров, весь был изрезан дорогами, рассекающими всю территорию на правильные четырехугольные участки-клеры.

Помимо этих дорог, имевших узко локальное значение и не выходивших за пределы сравнительно небольших северопонтийских государств, в северном Причерноморье нам известен и большой торговый путь. Он шел из Ольвии через причерноморские степи на восток в Приволжье, представляя собой своего рода караванную дорогу.

ap-26

26. Круглое грузило с изображением корабля из Фанагории

Для гужевого транспорта на Боспоре засвидетельствовано применение телег. Согласно свидетельству Диодора в конце IV в. до н. э., обоз боспорской армии состоял из телег.

О внешнем облике древних телег нам дают общее представление игрушечные повозки из боспорских детских могил. Судя по этим игрушкам, упряжными животными для телег служили быки.

У Диодора мы находим также упоминание о дорожном экипаже, которым пользовался боспорский царь Евмел (309—303 гг. до н. э.); это была четырехколесная крытая повозка, запряженная четверкой коней.

Каждый из северопонтийских городов располагал гаванью. Ею, согласно требованиям античной навигации, могла служить более или менее закрытая бухта или лиман с отлогим, обычно песчаным, берегом. На такой берег удобнее всего было вытаскивать корабли, что эллинские мореплаватели обычно делали при сколько-нибудь продолжительных стоянках. Видимо, в Северном Причерноморье обычно удовлетворялись наличием такой естественной гавани. Только в Пантикапее, вероятно, во времена Спартокидов, был сооружен мол.

ap-27

27. Боспорское надгробие Гликариона и Полисфена с изображением корабля

О размерах северопонтийских гаваней можно судить по тому, что, согласно словам Страбона, порт Феодосии вмещал сто кораблей. Примерно такой же была и гавань Пантикапея, судя по свидетельству Демосфена.

В каждом из северопонтийских государств имелся флот; это засвидетельствовано и для Боспора, и для Херсонеса, и для Ольвии. Наличие кораблей вызывало потребность иметь доки. Во времена Страбона доки Пантикапея были рассчитаны на 30 кораблей.

Боспор, по-видимому, располагал довольно значительным торговым флотом. Одна из надписей, найденных в Анапе, свидетельствует, что во времена боспорского царя Тиберия Юлия Савромата, сына Римиталка (174—211 гг. н. э.), в Горгиппии существовал фиас навклеров, т. е. союз судовладельцев, в ведении которого находился храм морского бога Посейдона.

О внешнем облике судов на Северном Понте мы можем судить по рельефам на надгробиях, а также по довольно схематическим изображениям позднеантичного времени на одном из фанагорийских грузил и на стенах пантикапейских склепов. Это одномачтовые суда с характерными для античного кораблестроения округлым килем и довольно сильно загибающимися вверх кормой и носом.

Монетное дело

Значительное развитие товарного производства и оживленная торговля способствовали раннему появлению монеты в греческих полисах (на рубеже XIII—VII вв. до н. э.). В период основания северопонтийских городов монета уже давно чеканилась в наиболее передовых в экономическом отношении центрах западной части Малой Азии и на юге Балканского полуострова. Древнейшая античная монета чеканилась из серебра и электра. Электр (ἢλεκτρον) или «бледное золото» (χρυσὸς λευκός) представляет сплав золота и серебра. Количество золота в электре было различным, в среднем около половины. В VI в. до н. э. стало применяться в качестве материала для монеты золото, а затем и медь. Проба драгоценных металлов в античной монете обычно очень высокая. Лишь в позднее время, со II в. н. э., наблюдается постепенная порча металла, приводящая к выпуску крайне низкопробной серебряной и золотой монеты.

Монета чеканилась на монетном дворе (ἀργυροκοπεῖον). Сначала посредством отливки из металла заготовлялись кружки. Применялись двучастные формы для одновременной отливки группы кружков, соединенных каналами. Готовый монетный кружок в раскаленном состоянии помещали между двумя монетными штемпелями. На этих штемпелях были негативные заглубленные изображения. Нижний штемпель был укреплен как наковальня; по верхнему штемпелю наносился удар молотком, в силу чего на монетном кружке оттискивались соответствующие выпуклые изображения. Слиточек, из которого чеканилась монета, не всегда имел форму правильного кружка. Вместе с тем следует отметить, что нередко, особенно в раннее время, монета отличалась значительной толщиной.

Реже применялось литье монет. В таких случаях пользовались такими же двучастными формами, как для изготовления монетных кружков, но на них предварительно вырезались соответствующие негативные изображения.

На античной монете помещались различные изображения и надписи. Монета, чеканившаяся полисами, часто носит изображения божеств, их атрибутов или животных, посвященных этим божествам. В государствах с монархической формой правления выпускались монеты с портретами правителей. Надписи (так называемые легенды) на монете полисов часто означают наименование той общины, которая ее чеканила. В тех случаях, когда слово не помещалось на монетном кружке, его писали сокращенно. На монетах правителей обычно обозначались их имена и титулы.

Достоинство монеты в античную эпоху почти никогда не обозначалось. Монеты различались по изображениям, размерам и весу. Наименования античных монет тесно связаны с общей весовой системой (о которой говорилось выше). Исчисления крупных денежных сумм производились в талантах. Монеты же чеканились весом в драхму, статер, тетрадрахму (=4 драхмы) и декадрахму (=10 драхм); выпускались также различные доли драхмы, в том числе оболы. Применялись в монетной чеканке и половинки обола (гемиоболы), четвертые доли (тетартемории) и даже восьмые части (гемитетартемории).

Таблица А

ap-28

Таблица А. 1. Ольвия, дельфин, медь, конец VI — начало V в. до н. э. 2. Ольвия, медь, 1-я половина V в. до н. д. 3. Ольвия, серебро, 5-я треть IV в. до н. э. 4. Ольвия, медь, 1-я половина III в. до н. э. 5 и 6. Ольвия, Скилур, медь, 2-я половина II в. до н. э. 7. Ольвия, Фарзой, золото, I в. н. э. 8. Ольвия, Инисмей, серебро, конец I — начало II в. н. э. 9. Ольвия, Александр Север, медь, 222—255 гг. н. э. 10. Херсонес, серебро, 2-я четверть IV в. до н. э. 11. Херсонес, медь, III в. до н. э. 12. Херсонес, медь, II в. до н. э. 13. Керкинитида, медь, 1-я половина III в. до н. э.

Таблица Б

ap-29

Таблица Б. 1. Пантикапей, серебро, 2-я половина VI в. до н. э. 2. Аполлония, серебро, 2-я четверть и середина V в. до н. э. 3. Нимфей, серебро, 2-я половина V в. до н. э. 4. Синды, 4-я четверть V в. до н. э. 5. Фанагория, серебро, 1-я половина IV в. до н. э. 6. Феодосия, серебро, IV в. до н. э. 7. Пантикапей, золото, 4-я четверть IV в. до н. э. 8. Пантикапей, медь, 4-я четверть IV в. до н. э. 9. Пантикапей, медь с надчеканкой, 5-я четверть III в. до н. э. 10. Левкон II, медь, 3-я четверть III в. до н. э. 11. Рискупорид I, медь, 68—92 гг. н. э. 12. Савромат I, медь, 93—103 гг. н. э. 13. Нотис II, золото, 123 г. н. э. 14. Рискупорид V, медь, 322 г. н. э.

Все сколько-нибудь крупные античные города Средиземноморья и Причерноморья чеканили монету, что же касается северопонтийских центров, то наиболее значительные из них также били монету, причем первые выпуски ее по большей части относятся к сравнительно раннему времени. Нумизматика Северного Причерноморья может быть разделена на три большие группы: 1) северо-западных полисов — Ольвии и Тиры, 2) городов Херсонесского государства и 3) Боспора.

Монетное дело Ольвии в раннее время отличается исключительным своеобразием. Там, возможно, в связи с общим значительным развитием бронзолитейного дела первоначально появилась не чеканная серебряная, а литая медная монета. В Ольвии полновесная круглая литая медная монета выпускалась с конца VI в. до н. э. и бытовала до третьей четверти IV в. до н. э. На лицевой стороне этих монет изображена голова божества (Афины, Деметры, Медузы), а на оборотной часто встречается фигура орла, когтящего дельфина. Одновременно с такими монетами в Ольвии изготовлялись деньги в виде фигурок дельфинов.

Развитая чеканка ольвийской монеты относится к последней трети IV в. до н. э.; в это время наряду с золотом и серебром выпускается большое количество меди.

Для денежного обращения Ольвии в III в. до я. э. характерны золотые статеры Александра Македонского, Лисимаха и ольвийские медные монеты с изображением головы речного бога Борисфена на лицевой стороне и горита с секирой на оборотной. Ольвийский декрет в честь Протогена свидетельствует о том, что в это время один золотой обменивался на 400 медных монет. С конца III до середины I в. до н. э. Ольвия выпускала не только медь, но и серебро, подвергавшееся многочисленным надчеканкам; на монетах этого времени преимущественно встречаются изображения Геракла или Деметры. Во II в. до н. э., когда Ольвия входила в скифское государство Скилура, там, помимо городской, выпускалась медная монета от имени царя. Наибольшие по номиналу (достоинству) царские монеты имеют на лицевой стороне портрет Скилура, а на оборотной представлена голова божества.

Оправившись после гетского разгрома середины I в. до н. э., Ольвия вновь начала чеканить монету, примерно в конце I в. до н. э. Ольвийская городская монета этого времени преимущественно медная; на лицевой стороне обычно находилось изображение головы божества, а на оборотной — его атрибуты или фигура орла, схватившего дельфина. Возможно, кратковременная зависимость Ольвии от скифских царей выразилась в чеканке (вероятно, донативных) золотых монет Фарзоя (во второй половине I в. н. э.) и серебряных — Инисмея (в конце I, может быть, первой трети II в. н. э.). На лицевой стороне этих монет представлен портрет царя. В период правления династии Северов, когда Ольвия была подчинена Риму, на лицевой стороне ее монет появляются портреты римских императоров. Последние выпуски ольвийской монеты приходятся на время Александра Севера (222—235 гг. н. э.).

Тира стала чеканить монету около 360 г. до н. э. Среди изображений на монетах Тиры заметна роль образов Деметры, Диониса и Аполлона. В конце III в. до н. э. в Тире чеканились монеты, подражавшие золотым статерам Лисимаха. В первых веках н. э., когда Тира входила в Римскую империю, на лицевых сторонах ее монет изображался портрет императора.

Херсонес начал бить монету вскоре после основания города; первые выпуски херсонесского серебра и меди относятся ко второму — третьему десятилетию IV в. до н. э. На лицевой стороне этих монет изображалась голова богини Девы (Παρϑένος), на обратной — бодающий бык. С начала херсонесского летосчисления в 25/24 гг. до н. э. («царствования Девы») чеканилась медная и временами золотая монета. На лицевых сторонах монет этого времени обычно изображается портрет правителя, которому подчинялся Херсонес — боспорского царя или римского императора, или же голова полисного божества — Херсонаса (херсонесцы, как и все доряне, произносили не Χερσόνησος = Херсонес, a Χερσόνασος = Херсонас). На обратных сторонах монет преобладало изображение богини Девы. Херсонесская чеканка закончилась во второй половине III в. н. э.

Из городов, входивших в Херсонесское государство, била монету только Керкинитида (расположенная на месте нынешней Евпатории). Монеты Керкинитиды выпускались с середины IV до начала II в. до н. э. На лицевых сторонах их изображалась фигура Ники, голова богини или Геракла, фигура сидящего скифа; на оборотной — животное (лев, лошадь), фигура всадника, перун.

Таков был характер монетной чеканки Ольвии, Тиры и Херсонесского государства, которые, в отличие от Боспора, всегда оставались эллинскими полисами, несмотря на то, что они временами утрачивали политическую независимость.

Монетное дело Боспора представляет собой наиболее значительное явление в нумизматике Северного Причерноморья. Самый большой из городов Боспора — Пантикапей начал бить монету во второй половине, может быть, еще около середины VI в. до н. э. Эти монеты — серебряные, по большей части небольших номиналов. На лицевой стороне их находится изображение головы льва, смотрящей впрямь, а на оборотной — вдавленный квадрат, в котором позднее появляются буквы: ΠΑ, ΠΑΝ, ΠΑΝΤ или ΠΑΝΤΙ, означающие Παντικαπαϊτῶν, т. е. монета, чеканившаяся полисом пантикапейцев. Описанный тип держался в пантикапейской нумизматике более столетия.

Во второй четверти и в середине V в. до н. э. серебряную монету с аналогичным типом лицевой стороны чеканил не вполне ясный для нас боспорский город — Аполлония (возможно, идентичный с позднейшим Нимфеем). На оборотной стороне этих монет углубленный квадрат с надписью: ΑΠΟΛ, означающей Ἀπολλωνιατῶν. Примерно к тому же времени относятся мелкие серебряные монеты с изображением на лицевой стороне муравья, возможно, хотя и не очень вероятно, чеканившиеся для Мирмикия (Μύρμηξ означает муравей). Наличие на оборотных сторонах этих монеток углубленных квадратов с буквами ΠΑ, ΠΑΝΤ или ΑΠΟΛ заставляет думать, что чеканились они на монетных дворах Пантикапея и Аполлонии.

Эпизодический характер имела чеканка монеты Нимфеем; этот город во второй половине V в. до н. э. бил серебряную монету с изображением головы нимфы на лицевой стороне и виноградной лозы, сопровождаемой надписью ΝΥΝ на оборотной.

К последней четверти или трети V в. до н. э. относится в высшей степени интересная группа серебряных монет, чеканившихся в Синдике и носящих легенду ΣΙΝΔΩΝ. На лицевой стороне этих монет встречаются обычные для античной нумизматики изображения головы или фигуры Геракла и грифа, а на обратной — совы или головы коня. Время чеканки описываемых монет предшествует включению Синдики в Боспорское государство Спартокидов; это обстоятельство позволяет утверждать, что у синдов в последних десятилетиях V в. до н. э. .

Из других городов Боспора в раннее время чеканила монету Фанагория. Эта монета, по типу аналогичная пантикапейской, имела легенду: ФА. В первой половине IV в. до н. э. Фанагория выпускала монету с изображением на лицевой сторона головы божества в остроконечной шапке, а на обратной — бодающего быка, передней части или головы этого животного, а также хлебного зерна.

Монетное дело Феодосии совсем не отвечало большому экономическому значению этого города, особенно в IV в. до н. э. Чеканилась там монета, видимо, эпизодически, и известна она в сравнительно небольшом количестве экземпляров: серебряные монеты главным образом конца I—IV вв. до н. э., медные — IV—III вв. до н. э. На лицевой стороне этих монет обычно изображалась голова божества, на оборотной — фигура или голова быка, палица, горит с луком, сопровождаемые легендой: ΘΕΟΔΕΟ, ΘΕΟΔΕΩ, ΘΕΟΔΟ или ΘΕΥ. Как уже отмечалось выше, IV в. до н. э· был временем расцвета Боспорского государства. Хотя в это время во главе государства стояла династия Спартокидов, тем не менее это не отразилось в монетном деле. Монета, которую продолжала бить столица государства Пантикапей, ничем не отличалась от обычной монеты полиса. Пантикапейская монета имела широкое хождение по всему Боспорскому государству. В рассматриваемый период пантикапейская монета чеканилась из трех металлов: меди, серебра и золота. Для серебра характерно изображение на лицевой стороне головы безбородого или бородатого божества с козлиными ушами (близкого сатиру); на обратной стороне обычно помещалась фигура льва или иного животного. Головы таких же божеств встречаются на лицевых сторонах пантикапейской меди, выпускавшейся с начала IV в. до н. э., и золота, чеканившегося примерно с 375 г. до н. э. Пантикапейские золотые статеры IV в. до н. э. отличаются высокими художественными достоинствами: головы козлоухого божества исключительно выразительны. На оборотных сторонах этих золотых находится легенда ΠΑΝ и изображение грифа, нередко с копьем в пасти; внизу помещается хлебный колос. На современных им медных монетах встречаются также изображения осетра. Эти эмблемы хлебопашества и рыбного промысла Боспора ярко свидетельствуют об основе его экономической мощи.

С начала III в. до н. э. в Пантикапее наблюдается денежный кризис, выразившийся в исчезновении монеты из ценных металлов и уменьшении веса медной. Применялась массовая чеканка медной монеты, нередко имели место надчеканки старой монеты новыми небольшими штемпелями. Со второй половины III в. до н. э. вновь выпускается серебряная монета. С того же времени появляются изображения головы Аполлона на лицевой стороне монеты, широко распространенные и в пантикапейской чеканке II в. до н. э.

В III—II вв. до н. э. Фанагория била медную монету, а в II в; до н. э. серебряную монету с изображением головы Афродиты на лицевой стороне; в то же время начинает чеканить серебро и Горгиппия.

Во второй половине III и во II в. до н. э., помимо городской монеты, нам известны также деньги, выпускавшиеся и от имени правителей. Таковы полновесные медные монеты Левкона II, возможно, выпускавшиеся главным образом для оплаты жалования наемным войскам. В небольшом числе известны серебряные и золотые монеты, выпускавшиеся архонтом Гигиэнонтом и царями Спартоком IV (II в. до н. э.) и Перисадом (?).

В конце II в. на Боспоре после успешного восстания рабов под предводительством Савмака, возможно, стала чеканиться серебряная и медная монета от имени вождя рабов, принявшего царский титул. На лицевой стороне этих монет представлена голова Гелиоса, на оборотной — протома (передняя часть) быка.

В боспорской чеканке второй половины I в. до н. э. и первых веков нашей эры применялись два металла: золото и медь. Для значительной части этого времени характерна чеканка золотых статеров с портретом боспорского царя, его имени и титула на лицевой стороне и портрета римского императора, а также даты по боспорской эре (с 297 г. до н. э.) — на оборотной. На лицевой стороне медной монеты также обычно встречается изображение боспорского царя.

В начале второй четверти III в. н. э. боспорская золотая монета неуклонно и быстро ухудшается по качеству; превратившись сначала в низкопробное серебро, она в конце III в. н. э. становится медной. В связи с этим обстоятельством приостанавливаемся выпуск прежней медной монеты. Выпуск боспорской монеты прекратился в тридцатых годах IV в. н. э. Прекращение чеканки денег, вероятно, связано с обесценением последних выпусков монет, а также с тем обстоятельством, что в это время на Боспоре намечается переход к натуральному хозяйству.

Военное дело

Военное дело, игравшее большую роль в жизни античных государств Средиземноморья, не меньшее значение имело и на северном побережье Понта. Уже самое возникновение там греческих городов, вероятно, было связано с вытеснением местных обитателей. Достойно внимания, что уже в очень раннее время вокруг этих городов были построены оборонительные стены. По всей видимости, к VI в. н. э. относятся первые укрепления Пантикапея и некоторых боспорских городов. Ольвия была обнесена стенами не позднее первой половины V в. до н. э.

Северопонтийские государства неоднократно вели войны с местными племенами, а иногда и между собой, примером чего может служить война Боспора с Феодосией в IV в. до н. э., завершившаяся покорением последней. Военные столкновения с внешними врагами вызывали необходимость в вооруженных силах; эти силы были нужны и для того, чтобы держать в подчинении рабов, труд которых широко использовался в ремесле и сельском хозяйстве.

Северопонтийские греки находились в военном отношении в иных условиях, чем их соотечественники в Средиземноморье. Близкое соседство местных племен Северного Причерноморья, с которыми эллинам постоянно приходилось иметь дело то как с врагами, то как с союзниками, не могло не сказаться на военном деле северопонтийских государств. Нам известны случаи проникновения скифского оружия (наконечников стрел и меча-акинака) в Ольвию в VI в. до н. э. В IV в. до н. э. можно отметить наличие сильного воздействия местных племен на военное искусство Боспора.

Поэтому сначала бегло остановимся на военном деле ближайших соседей северопонтийских государств: скифов и меотов.

Скифское войско не было регулярной армией; ядро его составляло конное ополчение кочевых племен, привычных к верховой езде и стрельбе из лука. Знатные всадники имели хорошие оборонительные доспехи: чешуйчатые панцири, изредка греческие бронзовые шлемы и поножи, а также небольшие щиты; рядовые конники, видимо, выходили легковооруженными.

Наступательным оружием дальнего боя служил лук со стрелами и дротики, в рукопашном бою применялись: копье, боевой топор, короткий меч-акинак, реже длинный меч и кинжал.

Помимо конницы, в скифском войске была и пехота, вероятно, поставлявшаяся подвластными скифам земледельческими племенами. Эта пехота была легковооруженной; она имела оружие как метательное, так и для рукопашного боя, аналогичное оружию конницы. Нужно думать, что характерный для скифов короткий акинак применялся главным образом пехотой или спешившимися всадниками.

Главной силой в скифском войске была конница; при нападении на пешего противника она, вероятно, шла лавой, засыпая врага дождем стрел и дротиков. Вслед за этим всадники вступали в рукопашный бой, в котором пускались в ход копья, топоры, мечи. Такая тактика была весьма эффективна при применении ее против не связанной строем легковооруженной пехоты, которую скорее всего могли выставлять земледельческие племена Северного Причерноморья. Устоять против такой конницы мог только строй достаточно многочисленной тяжеловооруженной пехоты.

В тех случаях, когда скифам приходилось иметь дело с вражеской конницей, они, видимо, применяли тактику ударного конного кулака, направленного в середину неприятельской боевой линии. В таких случаях в первых рядах, вероятно, ставились тяжеловооруженные дружинники, а за ними следовала масса легковооруженных конников.

Военное дело воинственных меотских и иных племен, обитавших к востоку от Боспора, по всей вероятности, во многом было близко военному делу скифов. Вооруженные силы их, видимо, состояли из пехоты и многочисленной конницы. Оружие было близко скифскому; характерной особенностью вооружения обитателей Прикубанья было применение обоюдоострого меча с более длинным узким клинком, чем у скифского акинака. Вряд ли могло быть существенное отличие и в тактике. В частности, применение ударного конного кулака как основного тактического приема надежно засвидетельствовано у фатеев, одного из племен Прикубанья.

* * *

Вооруженные силы северопонтийских городов в первые годы их существования, очевидно, имели ту же организацию, что и в полисах метрополии; там основную силу составляло собиравшееся в случае войны ополчение цензовых граждан, способных носить оружие, выступавших в тяжелом вооружении. Возглавляли эти войска в эллинских полисах обычно коллегии стратегов.

В Ольвии и Херсонесе такая организация оставалась и в дальнейшем, коль скоро эти государства сохраняли полисное устройство. Так же было и в городах Боспора в VI—V вв. до н. э. Иную картину мы наблюдаем на Боспоре после установления династии Спартокидов. Там появляется наемная армия. Эпиграфические памятники говорят об участии в этой армии аркадян, пафлагонцев, а Диодор Сицилийский сообщает об эллинах и фракийцах. Связи Боспора с соседями-скифами позволяли временами использовать их в качестве союзников.

Обычно войско состояло из свободных, но в особо затруднительных случаях приходилось привлекать на военную службу и рабов, которым предварительно предоставлялась свобода. Так поступили ольвиополиты, осажденные Зопирионом, полководцем Александра Македонского. Митридат Евпатор, готовясь к последней войне с Помпеем, набрал в свое войско на Северном Понте не только свободных, но и рабов.

Войско полисов Средиземноморья по роду оружия делилось на тяжеловооруженную пехоту — гоплитов, легкую пехоту и конницу.

Основная сила — гоплиты имели оборонительное вооружение, состоявшее из шлема, панциря, поножей и щита. Греческие шлемы раннего времени обычно делались из бронзы. Они имели различную форму: коринфский шлем закрывал лицо воина большими неподвижными нащечниками, оставлявшими небольшие просветы для глаз, в аттическом шлеме лицо было лишь слегка прикрыто подвижными нащечниками, беотийские шлемы имели колоколообразную форму, фригийские повторяли очертания войлочной шапки с загнутым вперед верхом. В последних веках до нашей .эры вошли в употребление железные шлемы.

Панцири также изготовлялись первоначально из бронзы, а позднее из железа. Более ранние бронзовые панцири имели вид кирасы, состоявшей из двух частей, закрывавших грудь и спину. Затем вошли в употребление панцири, состоявшие из пластин или чешуек. Поножи представляли собой бронзовые пластины, плотно облегавшие ноги от щиколотки до верхней части колена. Щиты, круглые или овальные, состояли из деревянной основы, обшитой снаружи кожей или листовым металлом. С внутренней стороны имелись ручки.

Наступательным оружием гоплитов служили меч и два копья; одно из них метали в противника на небольшом расстоянии, другое пускали в ход в рукопашном бою. Копья имели деревянное древко около 2 м длиной с железным наконечником, состоящим из длинной втулки и вытянутого острия. Меч был довольно короткий, обоюдоострый, остроконечный, приспособленный для нанесения как колющего, так и рубящего удара. Носили меч в ножнах на перевязи, перекинутой через правое плечо.

Основу вооружения легкой пехоты составляло оружие дальнего боя: дротики, пращи или лук со стрелами. Легкая пехота не имела тяжелых доспехов гоплитов, только головы этих бойцов обычно прикрывались кожаными шлемами.

Существовал еще особый вид пехоты — пельтасты. У пельтастов были шлемы, легкие панцири (холщовые или кожаные), обувь, прикрывавшая нижнюю часть ног, и небольшие щиты — пельты. Наступательным оружием пельтастов служили длинные мечи, копья и особенно дротики.

Тяжеловооруженная пехота в северопонтийских государствах, как и у эллинов Средиземноморья, видимо, была основной частью войска. Помимо нее, имелась также и легкая пехота, в частности лучники. Есть основание предполагать, что роль лучников была особенно велика в вооруженных силах Ольвии, где, возможно, они комплектовались из основной массы малоимущего свободного населения.

В войсках средиземноморских греков конница по большей части не имела особого значения, а в большинстве полисов даже совершенно отсутствовала. Условия, в которых находились северопонтийские государства, не позволяли им обходиться без конницы, хотя бы для разведки и наблюдения за степью, откуда могло последовать нападение воинственных кочевников.

Судя по свидетельству Диодора Сицилийского, в вооруженных силах Боспора конца IV в. до н. э. конница играла весьма значительную роль. Отчасти эту конницу доставляли союзные скифы и, вероятно, меоты, отчасти, нужно думать, ее поставляла и боспорская аристократия, известная нам по погребениям Юз-Обы и других богатых курганов IV в. до н. э. Вероятно, как скифская, так и меотская и пантикапейская конные дружины IV в. до н. э. мало чем отличались одна от другой; они имели схожее вооружение, строй и применяли аналогичную тактику.

Тактика греческих армий Балканского полуострова определялась тем, что основным родом оружия были гоплиты. Так, вероятно, было в Херсонесе и Ольвии и также в древнейшее время и на Боспоре. Но и в IV в. до н. э., когда конница стала играть большую роль в вооруженных силах Боспора, пехота, видимо, продолжала оставаться основным костяком войска.

Обычно все гоплиты шли в бой в линейном построении, именуемом дорийской фалангой. Фалангу составляли стоявшие сомкнутым строем шеренги гоплитов, имевшие в глубину несколько (обычно восемь) рядов, находившихся на небольших дистанциях один от другого. Количество бойцов по фронту, обычно составлявшее несколько сот человек, определялось общим числом гоплитов. Сила удара фаланги заключалась в сомкнутом строе хорошо защищенных своими доспехами пехотинцев, которые встречали врага щетиной копий.

Фаланга выступала всегда как неделимая тактическая единица, предназначенная только для лобового удара; она была весьма уязвима при нападении с флангов и особенно с тыла.

Сражение нередко завязывали легковооруженные, стоявшие впереди фаланги. Обстреляв противника, они отходили к флангам тяжелой пехоты, служа прикрытием последних. Затем шла в наступление фаланга. Рукопашный бой решал дело. Разбитого противника преследовали не столько гоплиты, сколько легковооруженные и конница, если таковая имелась.

Вероятно, такая же тактика применялась в VI—V вв. до н. э. и в северопонтийских полисах. Однако, как мы уже отмечали, не исключена возможность, что там определенную роль играли некоторые локальные особенности: возможно, что в Ольвии более активная роль принадлежала стрелкам — лучникам, а на Боспоре — коннице (во всяком случае в IV в. до н. э., а вероятно, и позднее).

В течение IV в. до н. э. военное дело античных государств Восточного Средиземноморья подверглось значительным изменениям. Это было результатом больших сдвигов в социально-экономической жизни полисов, вызвавших развитие наемничества, приходившего на смену гражданским ополчениям, а также и опытов, приобретенных греками в результате войн в северной части Балканского полуострова (во Фракии) и в Малой Азии.

В это время заметно усиливается роль пельтастов, которые нередко очень успешно действуют против фаланги гоплитов. Старая дорийская фаланга сменилась новой македонской, у которой гоплиты первого ряда сохраняли прежнее вооружение, а следующие имели постепенно удлиняющиеся копья; эти длинные копья — сариссы приходилось держать обеими руками, в силу чего у носивших их фалангистов не было щитов. Новая фаланга, встречавшая врага густым лесом копий, при лобовой атаке могла нанести более сильный удар, чем прежняя, и вместе с тем была еще более уязвима при нападении на нее с флангов или тыла.

ap-30

28. Фаланга по изображению на вазе VII в. до н. э.

Возрастает также в IV в. до н. э. роль конницы. Как и раньше, она располагается на флангах, но фланги приобретают иное значение. Их задача не ограничивается только прикрытием тяжелой пехоты. Стоящая на фланге конница сама начинает атаку, сокрушает стоящего перед ней неприятеля и, ударив после этого по главным силам врага, решает исход боя.

Эта новая тактика координированного действия отдельных частей войска в IV в. до н. э. применялась и в Северном Причерноморье, где она сочеталась с местными приемами скифо-меотского военного искусства. Диодор Сицилийский сохранил нам описание генерального сражения около реки Фат (в бассейне Кубани). Оно произошло в 310/9 г. до н. э., во время междоусобной войны сыновей боспорского царя Перисада I, Сатира и Евмела, боровшихся за отцовский престол.

Войско Сатира состояло из эллинских наемников в количестве не более двух тысяч, такого же числа фракийцев и, кроме того, конных и пеших скифов-союзников. На стороне Евмела был царь фатеев Арифарн с многочисленной конницей и пехотой.

Сатир построил свое войско таким образом, что на правом фланге его находились наемники, а он сам с отборной конницей стал против середины боевого строя. Аналогичным образом в центре фронта неприятелей стоял с лучшей конницей Арифарн. Обе стороны стремились нанести противнику сокрушающий удар конным кулаком, направленным против центра неприятельского войска. Сатиру удалось опрокинуть конницу фатеев; обратив ее в бегство, он начал преследовать убегающих. В это время стоявшая на правом крыле наемная пехота Сатира подверглась сильному натиску левого фланга неприятелей, которым командовал Евмел. Получив об этом известие, Сатир прекратил преследование, бросил свою конницу против войск Евмела и одержал полную победу.

Менее ясно для нас, как происходило крупное сражение понтийских и херсонесских войск под командой Диофанта против скифов под начальством Палака и их союзников роксаланов. Об этом сражении в конце II в. до н. э. с досадной краткостью упоминается в херсонесском декрете в честь Диофанта и в «Географии» Страбона. В декрете говорится лишь о том, что Диофант «сделал разумную диспозицию», результатом чего была победа, сопровождавшаяся почти полным истреблением противника.

Это позволяет думать, что Понтийский полководец умело применил координированное действие отдельных частей армии, приведшее, вероятно, к глубокому охвату флангов противника, а может быть к полному (или почти полному) окружению последнего.

Доступные нам сведения об уже упоминавшемся походе Сатира свидетельствуют, что боспорское войско в конце IV в. до н. э. располагало хорошо организованной системой снабжения.

ap-31

29. Терракотовая модель повозки из Пантикапея

Войска сопровождались обозом, который состоял из телег с большим количеством провианта. При разбивке лагеря последний окружался этими телегами. Возможно, что этот прием был заимствован боспорцами от их соседей, во всяком случае в значительно более позднее время он известен у сарматов.

Мы говорили, что оборонительные сооружения северопонтийских городов строились еще в VI в. до н. э. К этому времени относятся монументальные развалины стен Пантикапея, по-видимому, позволявших выдержать серьезную осаду. Иной характер имели оборонительные сооружения VI в. до н. э. небольшого боспорского города Дии-Тиритаки. Там обнаружена сырцовая стена на каменном цоколе (имевшем в ширину 1,60 м и в высоту 1 м), которая примыкала к тыльной стене окраинного жилого дома, включенного в оборонительную линию. Не подлежит сомнению, что такая ограда могла предохранить город лишь от набега не очень многочисленных кочевников, но совершенно не была рассчитана на длительную осаду. Позднее, в V в. до н. э. Дия-Тиритака была обнесена более солидной оборонительной стеной, ширина которой была 1,80 м. Она состояла из двух каменных панцирей, пространство между которыми было заполнено бутом на глине.

Примерно в IV в. до н. э. была сооружена оборонительная стена Мирмикия, состоящая из двух панцирей, сложенных из грубоотесанных известковых плит; пространство между панцирями заполнено бутом из рваного камня на глине. Ширина стены — 2,15—2,50 м. Этот участок стены был усилен прямоугольной башней.

Более монументальны крепостные сооружения Ольвии, воздвигнутые в IV в. до н. э. Толщина крепостной стены достигала 3,5 м. Она также состояла из двух панцирей, сложенных из больших, хорошо отесанных блоков; пространство между этими панцирями заполнял бут из глины со щебнем; Возвышавшиеся над широкими и глубокими балками, обрамлявшими Ольвию с суши, эти стены служили надежной защитой городу.

Ворота были фланкированы башнями, а та часть стены, где они находились, была расположена несколько глубже общей линии крепостных стен. Поэтому двигавшиеся на штурм неприятели легко могли быть обстреляны не только в лоб, но и с обоих флангов. Хорошо сохранились стены и оборонительные сооружения Херсонеса, относящиеся к III в. до н. э. Стены с обеих сторон имеют облицовки из сложенных насухо, прекрасно отесанных известняковых квадров, пространство между которыми заполнено бутом; толщина их превосходит 3,5 м, а полукруглые в плане башни достигают 8—10 м в диаметре. Ворота имели проезд 8,67 м длиной, что достигалось сооружением особых пилонов, пристроенных к ним с внутренней стороны. В случае осады большая длина проема позволяла надежным образом законопатить его камнями, бревнами и землей, обезопасив это весьма уязвимое место в оборонительной линии. В мирное время ворота закрывались: посредине проема деревянными полотнищами дверей, задвигавшимися засовом, а снаружи железной решеткой — катарактой.

В наиболее значительных населенных пунктах Северного Причерноморья, помимо стен, окружавших весь город, известны и кремли — акрополи. Так, в Пантикапее акрополь занимал вершину горы Митридата. Основания его стен и башен были местами возведены на вертикально отесанных выходах материковой скалы. Такие несокрушимые для стенобитных машин того времени основания оборонительных сооружений акрополя достигали 3½ м в высоту. На верхней поверхности этих скал и в настоящее время видны следы вытесанных постелей для каменных блоков, из которых были возведены твердыни пантикапейского акрополя.

Кроме укрепленных городов, на Боспоре известны еще и валы со рвами, ограждавшие значительные территории. Одна такая оборонительная линия защищала с запада северо-восточную часть Керченского полуострова. Другая, тянувшаяся от Азовского моря до Черного, проходила примерно в 30 км западнее Керчи.

ap-32

30. Крепостные ворота Херсонеса III в. до н. э. (над ними вылазная калитка римского времени)

Вопрос об осадном и оборонном деле в Северном Причерноморье слабо освещен в источниках. Судя по рассказу Диодора об осаде Сатиром замка царя фатеев Арифарна, боспорцы пытались завладеть укреплением противников штурмом, без сколько-нибудь значительной подготовки и, возможно, без применения осадных машин.

О применении военных машин в более позднее время мы находим указание у Аппиана, который, говоря о военных приготовлениях Митридата Евпатора на Боспоре, сообщает, что последний «готовил массу оружия, стрел и военных машин, не щадя ни лесного материала, ни рабочих быков для изготовления тетив».

Мы не располагаем прямыми свидетельствами источников о том, какие машины применялись в Северном Причерноморье. Нужно думать, что это были онагры и баллисты, бросавшие камни, и катапульты, метавшие дротики. При раскопках Фанагории в 1949 г. было найдено каменное ядро, относящееся к I в. до н. э. Тщательно вытесанное из известняка, оно имело сферическую форму, диаметр его равен 0,155 м, вес достигал 4 кг, что соответствует 10 минам.

Следует также отметить, что в оборонительной стене Херсонеса имеется большой пролом, вероятно, произведенный стенобитной машиной, скорее всего тараном, во II в. до н. э.

* * *

Северопонтийские государства, несомненно, располагали военными кораблями, но сведения о них весьма ограниченны. Афинский декрет 346 г. до н. э. свидетельствует о том, что боспорские правители нанимали для своих кораблей аттических матросов. Имеются основания полагать, что в III в. до н. э. в боспорском флоте были триеры — корабли, имевшие по три ряда весел с каждой стороны. Большую часть экипажа триер, достигавшего 200 человек, составляли гребцы (примерно, 150), значительно меньше было матросов, управлявших парусами, а солдат морской пехоты обычно было не более 20.

В действовавшем на Боспоре флоте Митридата Евпатора имелись двухъярусные корабли: они в большом числе были посланы Митридатом против восставших фанагорийцев.

* * *

Выше уже говорилось о том, что в IV—II вв. до н. э. в северопричерноморских степях скифы постепенно сменяются сарматами, истребившими или покорившими значительную часть прежних хозяев обширных земель Придонья и Приднепровья.

Подобно скифам, сарматское войско представляло ополчение конных кочевников, привычных с детства к верховой езде, которой они владели с большим мастерством. Вооружение сарматской конницы не было однородным; она делилась на легкую, широко применявшую оружие дальнего боя, и тяжелую (катафрактарии), имевшую шлемы, чешуйчатые панцири, длинные тяжелые пики и длинные мечи, приспособленные для колющего и рубящего удара.

Сарматская тяжеловооруженная конница атаковывала противника компактной массой, построенной клином. Прорывая неприятельский строй, она рассекала его надвое и сокрушала врага. Такой клин сарматских катафрактариев, рассчитанный на рукопашный бой, был гораздо более сокрушительным для неприятельской конницы, чем конный кулак скифов, в известной мере сочетавший еще ближний бой с дальним. Это обеспечивало сарматской коннице перевес не только над скифами, но и над регулярной римской армией. Более того, римская кавалерия усвоила некоторые приемы сарматской конницы.

Сарматское войско, видимо, превосходило скифов не только в конной войне, но и в осадном деле. Вероятно, с широким применением стенобитных машин связано увеличение толщины стен укреплений, наблюдаемое в Северном Причерноморье в первых веках нашей эры. В это время северопонтийским городам приходилось иметь дело не только с сарматским войском, но и с римской армией.

Вооруженные силы Римской империи представляли собою постоянную регулярную армию, хорошо организованную и дисциплинированную. Основным подразделением ее был легион, состоявший главным образом из тяжеловооруженной пехоты. Кроме того, в римскую армию входила легковооруженная пехота, конница, подразделения с метательными механизмами: онаграми, баллистами и катапультами, а также инженерные части, ведавшие сооружением мостов и осадными работами, санитарные части и обозы.

Все стороны жизни армии были строго регламентированы: походный порядок, служба связи, устройство укрепленного лагеря, караульная служба, не говоря уже о боевом строе. Римская тяжелая пехота располагала широкими возможностями маневрирования. Основной тактической единицей ее была десятая часть легиона — когорта, состоявшая примерно из 600 человек. Координированные действия легионных когорт со стрелками и конницей давали возможность римлянам сокрушать неприятеля в полевой войне. Военные машины способствовали успеху осады неприятельских крепостей. Развитая фортификация (укрепление лагерей и пограничные валы) позволяли в случае нужды отсидеться от более сильного врага. Однако наибольшее значение имели не эти преимущества, а хорошая организация вооруженных сил Римского государства и прекрасная сеть дорог, обеспечивавшие возможность быстрой переброски войск в нужное место и снабжения их провиантом и фуражом.

Римляне в первых веках нашей эры неоднократно проявляли военную активность в Северном Причерноморье. Так, в сороковых годах нашей эры они вмешались в боспорские дела, способствуя изгнанию боспорского царя Митридата III и замене его Котисом I. С Котисом выступали несколько римских когорт, боспорцы, вооруженные по римскому образцу (очевидно, доставленным римлянами оружием), и конница одного из местных племен — аорсов.

В правление Нерона (54—68 гг. н. э.) римский полководец Плавтий Сильван отправил специальный отряд для защиты Херсонеса от напавших на него скифов. Скифы были разбиты. После этого некоторые пункты в Крыму были заняты римлянами. Среди этих пунктов отметим Харакс, нынешний Ай-Тодор, первоначально представлявший укрепление тавров. Римляне соорудили две оборонительные стены, защищавшие Ай-Тодорский холм с суши; сложенные из грубо отесанных блоков, они отличались небрежным характером кладки. Обе стены имели с внутренней и наружной сторон панцири из довольно больших камней, пространство между которыми было заполнено бутом. Ширина нижней — наружной стены была 2,20—2,40 м, а верхней — внутренней около 3 м. Пространство холма внутри верхней стены, видимо, было плотно застроено, что же касается участка между стенами, то он, в значительной мере, представлял собой пустырь, возможно имевший стратегическое назначение, подобно интервалам, которые полагалось оставлять между валом и крайними палатками в римском лагере. Там, в случае необходимости, можно было развернуть войска перед наступлением. Вместе с тем это пространство гарантировало население от эффективного неприятельского обстрела в случае осады.

Булыжники, в значительном числе встречавшиеся при раскопках Харакса, свидетельствуют о том, что гарнизон его располагал камнеметательными машинами: онаграми или баллистами.

Римские солдаты, когда этому не препятствовали военные действия, привлекались к различным работам, в том числе к строительным; при этом они изготовляли и строительные материалы — черепицы и кирпичи. Эти изделия часто клеймились штемпелями, обозначениями наименований подразделений, к которым принадлежали сделавшие их солдаты. Штемпеля на кирпичах и черепицах, найденные при раскопках Харакса, позволяют установить, из каких именно частей состоял гарнизон этой крепости. Первоначально там стояла вексилляция (особый отряд) моряков Равенской эскадры, затем солдаты I Италийского и, наконец, XI Клавдиева легиона.

Римские гарнизоны стояли также в Херсонесе и в Ольвии. Наименования легионов, выделявших отряды для гарнизонов этих городов, а равно и вспомогательных войск, засвидетельствованы рядом надписей.

* * *

Военное искусство сарматов и римлян было весьма различно; однако у тех и у других оно стояло на высоком уровне. Поэтому и сарматы и римляне могли оказывать и оказывали известное воздействие на военное дело соседей, в том числе обитателей северопонтийских городов.

В первых веках нашей эры состав населения северопонтийских городов особенно боспорских и Ольвии, подвергся большим изменениям. Туда проникло значительное количество местных жителей, главным образом сарматов. Это способствовало внедрению сарматского вооружения, навыков верховой езды и военного искусства в войсках северопонтийских государств.

В боспорском войске значительную роль стала играть тяжеловооруженная конница, которая, судя по доступным нам данным, во многом напоминала сарматских катафрактариев, о несокрушимости которых мы уже говорили выше.

Оборонительное вооружение этих всадников состояло из шлемов и панцирей, наступательное — из пики, меча и кинжала. Шлемы были железные, конической или яйцевидной формы, иногда снабженные нащечниками. Панцири представляли чешуйчатую рубаху, иногда употреблялись кольчуги. Длинная пика с железным наконечником была настолько тяжелой, что ее приходилось держать на сарматский манер — обеими руками. Меч был довольно узкий и длинный (до одного метра и более), рассчитанный как на колющий, так и на рубящий удар.

В рассматриваемую эпоху конница, видимо, имела большое значение не только на Боспоре, но, вероятно, и в Ольвии. Дион Хрисостом, посетивший Ольвию в I в. н. э., упоминает об ольвийском всаднике, вооруженном махайрой — большим однолезвийным, чуть искривленным мечом.

Мы уже упоминали, что во время столкновения Нотиса I с Митридатом III боспорская пехота носила римское вооружение. В дальнейшем такое вооружение, видимо, не привилось на Боспоре. Роспись керченского склепа, открытого в 1872 г., показывает вооружение боспорского войска II в. н. э. Там изображены тяжело- и легковооруженные пехотинцы. У тяжеловооруженных такие же шлемы и панцири, как у боспорских катафрактариев того же времени. Кроме того, у этих пехотинцев имеются щиты овальной формы с умбонами. Оборонительное оружие легковооруженных ограничивается щитами. Наступательным оружием как тех, так и других служат два копья и, вероятно, меч.

ap-33

31. Надгробие трубача XI Клавдиева легиона из Херсонеса

Военная опасность, которую постоянно испытывали северопонтийские города в первых веках нашей эры, вызвала необходимость обновления оборонительных сооружений. В Ольвии и Херсонесе в это время производились большие фортификационные работы. Представление об укреплениях Ольвии дают раскопки 1903—1904 гг. над Заячьей Балкой, которыми обнаружены оборонительные стены, усиленные большой башней с тремя помещениями, предназначенными для караула; в 1936 г. в нижнем городе обнаружена оборонительная стена, толщиной около 1,80 м, сооруженная после гетского разгрома; с внутренней стороны к ней примыкали семь жилых помещений с печами. До нас дошло очень интересное изображение крепостных стен Херсонеса на стенке одного из херсонесских склепов IV—V вв. н. э. Многочисленные увенчанные зубцами башни лишь немного возвышаются над зубчатой городской стеной. Ворота перекрыты коробовыми сводами; полотнища ворот — двустворчатые.

В первых веках нашей эры возводились укрепления в Пантикапее и в других городах Боспорского государства.

ap-34

32. Роспись керченского склепа 1872 г. Конный бой

Об интенсивной строительной деятельности, связанной с усилением оборонительных сооружений Танаиса в последних десятилетиях II и первых десятилетиях III в. н. э., говорят археологические данные и ряд надписей, в них упоминается о восстановлении стен, башен и городских ворот. Примерно в это время — в конце II в. н. э. были заново отстроены и расширены оборонительные сооружения Горгиппии, о чем сообщается в одной из надписей.

Помимо усиления оборонительных сооружений прежних больших городов на Боспоре, в первых веках н. э. известно также появление небольших, сильно укрепленных сельских поселений. Именно таковым, нужно думать, было поселение около деревни Ивановки, возможно, в древности именовавшееся Илуратом. Небольшое по площади (всего около 2 га), оно было расположено на мало доступной возвышенности и укреплено башнями и стенами, толщиной до 6,5 м. Это укрепление не было единственным: расположенное в нескольких километрах от него древнее поселение около нынешнего села Тасунова, по всей видимости, тоже было укреплено. Обнесены стенами были также позднеантичные поселки на берегах Азовского моря.

Помимо отдельных крепостей, в это время создаются целые укрепленные районы, например, около боспорского города Киммерика, на южном берегу Керченского полуострова. Там пространство к югу от горы Опук, около трех квадратных километров площадью, было обнесено стенами и башнями, чтобы служить убежищем для окрестного населения с их стадами на случай нападения кочевников.

ap-35

33. Стены Херсонеса (по позднеантичному изображению на степе склепа)

Постоянная военная опасность побуждала не ограничиваться сооружением и охраной укреплений. Нужно было также выдвигать в степь дозоры для наблюдения, чтобы предупреждать внезапные нападения противников. О зазевавшемся дозоре ольвиополитов, подвергнувшемся нападению скифов, упоминает Дион Хрисостом в своей борисфенитской речи.

В римской армии в позднеантичный период наблюдалось постепенное вытеснение тяжелой пехоты легковооруженной. Видимо, аналогичное явление имело место и на Боспоре, ибо там в это время преобладающими родами оружия были тяжеловооруженная конница и легкая пехота.

Таким образом, военное искусство северопонтийских государств, обладая некоторыми чертами своеобразия, вызванными особыми местными условиями, воспринимало важнейшие нововведения в организации военного дела как от своих ближайших соседей, так и от народов Средиземноморья.

Градостроительство, государственные древности

Греческие города Средиземноморья, являвшиеся центрами больших по тогдашним масштабам государств (полисов), обычно состояли из двух основных частей: кремля — акрополя и нижнего города. Акрополь (ἀκρόπολις) представлял собой укрепленный холм, где находились главные общественные и культовые здания; в нижнем городе, помимо некоторых общественных построек, располагались жилые и производственные кварталы, городская площадь — агора, а в приморских пунктах — и гавань с портовыми сооружениями. Крупнейшие северопонтийские города — Пантикапей и Фанагория— имели акрополи. В меньших по размеру городах (например Дие-Тиритаке) акрополи обычно отсутствовали. Вероятно, не было акрополя даже у такого значительного города, как Ольвия. Херсонес не имел акрополя в собственном смысле слова, т. е. господствовавшего над городом укрепленного холма, но ему в известной мере соответствовала расположенная в юго-восточной части города небольшая, прямоугольная в плане цитадель, отделенная от города крепкой стеной. Эта цитадель контролировала гавань Херсонеса и вместе с тем прикрывала наиболее уязвимую часть оборонительной линии города. Римский гарнизон во время пребывания в Херсонесе, вероятно, находился в цитадели.

Жилые кварталы древнейших городов Греции имели стихийную, беспорядочную планировку, возникавшую в результате их постепенного роста. Иная, регулярная планировка прямоугольных кварталов, разделенных сетью прямых, пересекающихся под прямыми углами улиц, стала применяться в греческом градостроительстве лишь после успешного окончания второй греко-персидской войны. Ею воспользовался архитектор Гипподам, заново планировавший Милет при его восстановлении. Раскопки Б.В. Фармаковского 1926 г. показали, что в Ольвии регулярная планировка была применена еще в последних десятилетиях VI в. до н. э.

Это обстоятельство наводит на мысль, что новая, регулярная планировка возникла в связи с основанием многочисленных городов — колоний, высылаемых Милетом. И лишь позднее, через несколько десятков лет, этот принцип планировки был перенесен в метрополию и применен в Милете, восстанавливаемом после персидского разгрома. Имеется основание предполагать, что планировка Фанагории была регулярной уже с конца VI в. до н. э.

ap-36

34. План херсонесского квартала, состоящего из двух домову III—II вв. до н. э.

Раскопками также установлена регулярная планировка в Херсонесе; к III—II вв. до н. э. относятся жилые кварталы, обнаруженные в северной части города. Форма этих кварталов почти квадратная, размеры невелики — 300 или около 650 кв. м. Обычно квартал состоял из четырех домов. Кварталы обрамлялись улицами, при этом ширина продольных (тянувшихся с СВ на ЮЗ) была около 6 м, а поперечных — примерно 3 м. Однако сетка прямых, пересекающихся под прямым углом улиц не была единственной системой планировки северопонтийских городов. Прежде всего назовем Пантикапей — город, большая часть которого была расположена на склонах вытянутого высокого холма, местами очень крутого. Эти склоны в результате грандиозных земляных и строительных работ были превращены в сложную систему террас, поддержанных мощными подпорными стенами. Такая система террас и была положена в основу планировки Пантикапея, во всяком случае с IV в. до. н. э. до III в. н. э. По этим террасам и проходили почти горизонтально расположенные улицы; соединяющие их переулки иной раз круто поднимались вверх по склонам горы, в таких случаях представляя собой лестницы, как это кое-где встречается в нагорных частях и современной Керчи. Как показали раскопки 1955—1958 гг., на северном склоне Митридатовой горы ширина террас, занятых жилыми кварталами Пантикапея, в среднем была около 20 м, причем одна возвышалась над другой на 1⅓—2 м. Описанный градостроительный прием, конечно, требовал очень больших, а следовательно, дорогостоящих работ как земляных, так и строительных.

Улицы в северопонтийских городах были вымощены щебнем и черепками посуды или каменными плитками. Ширина их была различной. Главная улица в Ольвии имела 10 м в ширину, а обычные улицы — не более 3 м. Рядовые улицы в Пантикапее были 3—3½ м шириной, а переулки — около 1½ м. Ширина улиц в Херсонесе была 4—6 м, в Тире — 2 м, в Порфмии — 1,6 м. Один из переулков в Порфмии был 1,25 м шириной.

Центром экономической и политической жизни античного полиса, управляемого рабовладельческой демократией, была площадь — агора (ἀγορά). Агора служила рынком и местом народных собраний. Раскопками последних лет в Ольвии раскрыта часть агоры и прилегающих к ней зданий. Ольвийская агора представляла собою довольно обширную (около 1½ га), по всей вероятности, прямоугольную в плане площадь, вымощенную черепками битой посуды. Эта вымостка имела три напластования — V, III и II вв. до н. э. С востока эту площадь обрамляли длинная постройка с торговыми помещениями, сооруженная во второй половине IV в. до н. э., небольшое общественное здание III в. до н. э. и водоем V в. до н. э., сложенный из прекрасно отесанных блоков. На западном крае агоры находились торговые помещения. К северной стороне агоры примыкала большая стоя (портик), построенная примерно в III в. до н. э. За этой стоей находился священный участок — теменос, в котором обнаружены остатки плохо сохранившихся храмов и развалины алтаря, поставленного в V в. до н. э. и неоднократно перестраивавшегося в дальнейшем. На месте храмов были открыты более древние ямы (VI—V вв. до н. э.), заключавшие сброс терракотовых статуэток, глиняных сосудов, монет, череп быка и рога туров. Все эти предметы представляли собою пришедшие в негодность приношения в храмы. В пределах теме-носа было найдено большое количество надписей на мраморных плитах и их обломках.

В греческих демократических полисах все вопросы государственной жизни обсуждались на народных собраниях, выносивших псефисмы (ψήφισμα — постановление, декрет). Постановления народных собраний (часто совместно с полисным советом — βουλή) высекались на каменных или мраморных плитах и выставлялись в общественных местах, обычно на агоре. Такие надписи в большом числе найдены в Херсонесе и Ольвии и отчасти в других северопонтийских городах; они весьма важны для изучения истории нашего Юга. Особого упоминания заслуживают: гражданская присяга херсонесцев начала III в., херсонесский акт о продаже земельных участков III—II вв. до н. э., относящийся к концу II в. до н. э. декрет херсонесцев в честь Диофанта, полководца понтийского царя Митридата Евпатора, и ольвийский декрет в честь Протогена III в. до н. э.

ap-37

35. Гражданская присяга херсонесцев

Иной характер имели надписи, связанные с общественной жизнью Боспора. Это были посвящения статуй, рельефов или зданий богам от имени общин и фиасов (союзов) или чаще правителей, а также крупных магистратов.

Нам известен ряд общественных зданий в северопонтийских городах. К ним принадлежит раскопанный в Ольвии в 1909—1910 гг. обширный и богато украшенный дом, вероятно, представлявший пританей. В таких зданиях постоянно поддерживался на алтаре священный огонь общины, принимали послов иностранных государств и каждодневно кормили обедом особо отличившихся граждан. Входом в Ольвийский пританей служил небольшой портик с двумя столбами по фасаду; неширокий коридор вел оттуда в парадный двор, имевший трапециевидную форму. Этот двор со всех сторон обрамляли колоннады. В середине двора стоял алтарь, посвященный Аполлону; на алтаре был установлен треножник. К дворику примыкало несколько помещений, в том числе комната для пиров — андрон. Вдоль трех стен андрона тянулись неширокие «дорожки», покрытые штукатуркой, окрашенной в пурпуровый (лиловато-малиновый) цвет; на этих «дорожках» ставились ложа, на которых возлежали пирующие. Остальную часть пола андрона занимала мозаика, выложенная из гальки и представлявшая различные геометрические орнаменты, возможно, аналогичные узорам ковров.

Совершенно аналогичное устройство имели полы андронов, которые встречаются в олинфских домах.

ap-38

36. План пританея в Ольвии

С большим развитием физической культуры в жизни античного общества связано сооружение специальных зданий для обучения и упражнений атлетов — гимнасиев и палестр. Наличие гимнасиев в северопонтийских городах засвидетельствовано письменными источниками. Возможно, гимнасием является здание IV—II вв. до н. э., частично раскопанное в Фанагории в 1936—1937 гг. Характерной особенностью гимнасиев было наличие обычно обнесенного колоннадой четырехугольного открытого дворика, служившего местом упражнения атлетов. К этому дворику примыкали помещения, предназначенные для раздевания атлетов, мытья после упражнений, а также помещения для лекций и иных целей.

Были в северопонтийских городах и театры. Нужно думать, что так же как и в греческих городах Средиземноморья они сооружались у подножий холмов, причем места для зрителей располагались в виде полукруглых уступов, возвышавшихся над круглой площадкой-орхестрой. На орхестре выступал хор, обязательный в античных драмах. По другую сторону орхестры находилась скена — невысокая сценическая постройка, откуда выходили актеры.

ap-39

37. Мозаика пола в одном из помещений ольвийского пританея

Наличие театров в Ольвии и Пантикапее надежно засвидетельствовано письменными источниками. Однако до настоящего времени их не удалось обнаружить раскопками, несмотря на неоднократные поиски. В 1910 г. В.В. Шкорпил безуспешно пытался обнаружить театр в Пантикапее. Не увенчались успехом такие же попытки, недавно предпринятые в Ольвии.

В 1954—1955 гг. в Херсонесе было частично раскопано зрелищное здание с расположенными уступами местами для зрителей. Дугообразное размещение этих уступов побудило ряд исследователей считать это сооружение театром. Конечно, до окончательного исследования этого здания ничего нельзя сказать с полной уверенностью. Однако по типу оно ближе к одейону (концертному залу) и, возможно, булевтерию (месту заседания полисного совета). Впрочем, нужно думать, что в таком, сравнительно небольшом и небогатом городе, как Херсонес, одно и то же здание могло служить и местом для различных зрелищ и для собраний, посвященных государственным делам.

В первых веках нашей эры по всему античному Средиземноморью и Причерноморью получили распространение здания особого типа — термы. Это были своего рода клубы с сильно развитым банным узлом. В термах посетители проводили значительную часть времени: там узнавали и обсуждали все новости, слушали философов и ораторов, а также певцов и музыкантов, нередко заключали сделки, продавали и покупали различные вещи, мылись в холодной, теплой и горячей бане, пользовались услугами парикмахеров или маникюристов.

Северопонтийские термы имели несколько более простое устройство, чем столичные, римские, но в них были все основные элементы последних. Нам известны термы, сооруженные в I в. н. э. в небольшой римской крепости Харакс. Термы Харакса состоят из расположенных в два ряда помещений; в одном из них находятся раздевальная (apodyterium), по одну сторону ее — бассейн с холодной водой (frigidarium), по другую — теплая баня (tepidarium) и горячая (caldarium). В тех помещениях, которые требовали обязательного отопления, прогревание осуществлялось с помощью духового отопления. Пол был сооружен из больших, квадратных в плане кирпичей, размером примерно 0,58×0,58 м, которые были установлены на невысоких каменных столбиках. По проложенным под полом довольно широким глиняным трубам проходил горячий воздух, поступавший из топочной. К банному комплексу примыкал ряд комнат клубного назначения, где римские солдаты могли коротать свободное время.

Другие термы позднеантичного времени были обнаружены в Пантикапее, на северном склоне горы Митридата, при раскопках К.Е. Думберга, в конце XIX в.

Храмы, являвшиеся важнейшим типом общественного здания в Греции, нужно думать, играли весьма видное место и в зодчестве северопонтийских городов. Письменные источники содержат упоминания о ряде храмов в северо-черноморских центрах. Раскопки, к сожалению, дали сравнительно мало материалов по культовому зодчеству, и до нас дошли по преимуществу незначительные фрагменты храмов или остатки их фундаментов и субструкций.

ap-40

38. Терракотовая фигурка, изображающая актера в маске, из Пантикапея

Лишь по небольшим обломкам можно восстановить известняковый большой храм ионийского ордера, сооруженный в Пантикапее во второй половине VI в. до н. э. Известно очень простое по устройству святилище VI в. до н. э. в Нимфее.

Немногое до нас дошло и от ольвийских храмов. Об остатках храмов, стоявших на священном участке — теменосе, мы уже упоминали. От мраморного храма Аполлона Простата, сооруженного в Ольвии после гетского разгрома, сохранились только части колонн и антов ионийского ордера.

Найденная в Пантикапее часть мраморного архитрава дорийского ордера с посвятительной надписью боспорскому царю Аспургу, датированной 23-м г. н. э., позволяет с довольно большой уверенностью восстановить фасад пятиколонной постройки. Это здание было посвящено царю Аспургу как божеству и, вероятно, представляло собою небольшой храм. Есть основание предполагать, что подобные пятиколонные фасады были свойственны боспорскому зодчеству, особенно постройкам, связанным с героизацией или обожествлением.

Помимо храмов, нам известно существование на Северном Понте и более скромных святилищ. К числу таковых принадлежало святилище фракийских богов, сооруженное дорожной стражей — бенефициариями — около Харакса.

ap-41

39. Реконструкция фасада здания, посвященного царю Аспургу в 23 г. н. э.

Из других общественных зданий упомянем монетный двор в Херсонесе, представляющий собою очень простое, но монументальное сооружение, и житницу (σιτόβολον), существование которой в Ольвии в III в. до н. э. засвидетельствована декретом в честь Протогена. Основная часть города была, разумеется, застроена жилыми и отчасти производственными кварталами.

Выше уже говорилось, что каждый квартал в северной части Херсонеса обычна был занят четырьмя домами, более или менее одинаковыми по площади. Подобное равенство размеров жилищ, отвечающее принципам рабовладельческой демократии, мы замечаем и в системе, которая была положена в основу планировки Олинфа.

Однако, хотя в Херсонесе и доминировали сравнительно небольшие дома, площадью 150—220 кв. м, все же и там последующее усиление имущественного неравенства вызвало появление домов, размером около 625 кв. м, занимавших целый квартал.

Еще резче эта картина имущественной дифференциации сказывается в Ольвии, где она хорошо засвидетельствована письменными источниками, в особенности декретом в честь Протогена. Там в III—II вв. до н. э., наряду со скромными домами, площадью примерно 50—80 кв. м, состоящими из двух или нескольких комнат и мощеного двора, встречаются большие, роскошно украшенные комфортабельные жилища с многочисленными жилыми, парадными и хозяйственными помещениями, общая площадь которых превосходит 480 кв. м, как, например, в доме, раскопанном в 1911—1912 гг., и даже достигает примерно 1500 кв. м, как в доме, исследованном в 1902—1903 гг.

Еще более сложную картину представляем Пантикапей в I—IV вв. н. э. Там, наряду с солидными жилыми домами, обнаруженными в средней части города, были и плохие домишки на окраине города, где, по всей видимости, ютилась беднота; эти домишки перемежались с хозяйственными и производственными сооружениями: винодельнями, зерновыми хозяйствами, гончарными печами.

Производственные сооружения иногда занимали значительную часть города, например, винодельни в Мирмикии или рыбозасолочные цистерны в Дии-Тиритаке. Иногда отдельные части больших городов были заняты теми или иными производственными районами; таков металлургический район в Ольвии, гончарный район (керамик) в Фанагории и в Ольвии. В Херсонесе гончарные печи находились за пределами города, недалеко от оборонительных стен.

Одной из важных задач античного градостроительства, развивавшегося часто в бедных водой побережьях Средиземного и Черного морей, был вопрос о водоснабжении. Большая часть городов Северного Причерноморья расположена в местах, обладающих лучшей питьевой водой в ближайшем округе.

Снабжение водой северопонтийских городов осуществлялось посредством колодезей, квадратных или круглых в плане, тщательно обложенных каменными стенками. Кроме того, особенно в бедном водой Крыму, приходилось бережно собирать дождевую воду в цистерны, стенки которых покрывались известковым раствором. Вода в города доставлялась также водопроводами. Такие водопроводы, состоящие из глиняных труб, в первых веках нашей эры были в Пантикапее, Херсонесе и Хараксе.

В Хараксе водопровод завершался прямоугольным бассейном; посвященный нимфам, он носил наименование Nymphaeum. Этот бассейн, тщательно облицованный многослойным, водонепроницаемым известковым раствором, с одной стороны имел лестницу, чтобы удобнее было черпать воду.

Жилище

Письменные источники почти не содержат упоминаний о жилых домах в античных городах Северного Причерноморья. Значительно больше дают раскопки первой половины и середины XX в., результаты которых позволяют, хотя бы в общих чертах, представить характер жилищного строительства в северопонтийских городах. Ведь большая часть известных нам сооружений в северопонтийских городах представляет развалины жилых домов. Изучение этих памятников показывает, что строительные материалы и техника сооружения домов в Северном Причерноморье были аналогичны последним в греческих городах Средиземноморья. Стены, обычно сооруженные на каменном цоколе, возводились из сырцового кирпича; колонны, балки перекрытия и двери были из дерева; крыша покрывалась керамической черепицей. Подобная техника, широко распространенная с древнейшего времени, особенно прочно держалась в городах, расположенных в небогатых камнем местностях, как, например, в Фанагории или Ольвии. Там, где строительный камень имелся в изобилии, как в Пантикапее или Херсонесе, получили распространение постройки, целиком сооруженные из камня, грубо наломанного или тесаного.

Самыми ранними образцами античного жилищного строительства в Северном Причерноморье являются дома ионийского поселения на острове Березани, относящиеся к VII—VI вв. до н. э. По большей части это были сырцовые сооружения на довольно высоких каменных цоколях, но среди них встречались и каменные здания. Наиболее хорошо сохранившееся здание относится к концу VI—V вв. до н. э. Это прямоугольная в плане небольшая постройка, длиной немного более 6 м, а площадью около 22 кв. м. Стены, сложенные насухо из грубо отесанных камней, сохранились в высоту немного менее 3 м. Небольшая часть в глубине помещения была отделена перегородкой. В стенах были маленькое четырехугольное отверстие в виде окна и дверь, порог которой был значительно выше пола. Вероятно, внутри помещения были устроены ступеньки. Таким образом, этот дом был значительно заглублен в почву, что, вероятно, связано с довольно суровым климатом Березани, с сильными ветрами, которые побуждали строителей сооружать сравнительно невысокие стены.

Характерной особенностью греческой строительной техники VII—VI вв. до н. э. является применение полигональной кладки. При этой кладке камни имели весьма разнообразную, по большей части многоугольную форму, и каждый из них подвергался специальной подтеске, прежде чем укладывался на свое место. Такой прием позволял экономить каменотесную работу, но зато требовал больше времени на подборку подходящего по форме камня.

ap-42

40. Сырцовая стена на каменном цоколе полигональной кладки в Ольвии (1926 г.)

Ярким примером описанной строительной техники является стена дома VI в. до н. э., обнаруженного в Ольвии в 1902 г. и доследованного в 1926 г. Цоколь этой стены сложен из полигональных камней, высота его 0,55 м. На цоколе стояла стена из сырцовых кирпичей, от которых сохранилось несколько рядов.

Ряд домов раннего времени был обнаружен и на Боспоре главным образом за последнее десятилетие. Наиболее древний из них, раскопанный в Пантикапее в 1949 и 1952 гг., был построен в конце VII в. — в первых десятилетиях VI в. до н. э.; вероятно, он относится ко времени, предшествующему возникновению пантикапейского полиса, когда на месте будущего города находилась торговая фактория — эмпорий. Описываемый дом был небольшим, почти квадратным в плане, он состоял из одной комнаты, площадью немного более 8 кв. м. Длина его внутри была 3,10 м. Сырцовые стены стояли на невысоком (около 0,40 м) цоколе из рваного и плитового камня. Глинобитный пол из светло-серой глины был врезан в грунт, причем поверхность его местами была глубже подошвы стены на 0,12 м. Внутри помещения находился очаг, сооруженный из сырцовых кирпичей на глиняном полу и частично заглубленный в последний. Кроме того, внутри дома были обнаружены три ямы, в одной из которых найдена великолепная расписная ойнохоя. Упомянутая ваза и обломки других расписных сосудов в доме и около него резко контрастировали с этим скромным сооружением, вероятно, служившим временным местопребыванием купца в эмпории, а не обычным городским жилищем.

Описанному нами дому близки по плану и размерам пять других домов, открытых в Пантикапее в 1953 и 1956—1958 гг. Время существования их — вторая половина VI — начало V в. до н. э. Это были небольшие постройки, состоявшие из одной-двух комнат общей площадью не более 12 кв. м. Нижние части этих зданий иногда довольно сильно были заглублены в землю.

Дома были построены преимущественно из рваного камня — небольших необработанных плит. В одном здании стены были возведены из сырцовых кирпичей, лежавших на каменном цоколе. Небольшие размеры этих жилищ показывают, что в каждом из них едва могла поместиться одна семья, силами которой оно, возможно, и было построено без (или почти без) применения труда рабов.

Единственным привозным материалом, употреблявшимся при сооружении этих построек, видимо, была черепица, небольшие обломки которой были найдены почти возле каждого дома. Значительные куски черепицы обычно не встречаются в ранних напластованиях; видимо, в это время она ценилась больше, чем во времена расцвета Боспора и при перестройках ее бережно снимали для использования в других сооружениях.

Внутри одного из описываемых домов (раскопанного в 1953 г.) были обнаружены остатки плохо сохранившейся круглой в плане печи, под которой был выстлан черепками (внутренний диаметр печи — 0,60 м, толщина стен до 0,15 м). Находки около этого дома и внутри последнего допускают предположение, что он служил мастерской (эргастерием) ювелира или медника. В другом доме (раскопанном в 1956 г.) были обнаружены обломки глиняной жаровни и верхнего жернова ладьевидной формы от примитивной ручной мельницы.

Наряду с однокомнатными постройками, на Боспоре во второй половине VI в. до н. э. сооружались дома, более сложные по устройству; они известны в Пантикапее, Киммерике и Дии-Тиритаке. Среди них наиболее простым по устройству является дом в Дии-Тиритаке, обнаруженный в 1938 г. Он был во многом близок милетским домам архаического времени, раскопанным в Калабак-Тепе. Стены дома, раскопанного в 1938 г., были возведены из сырца, они стояли на цоколе из грубо отесанных каменных плит на глине. Высота и ширина цоколя достигали 0,70 м. Дом имел в плане форму вытянутого прямоугольника и состоял из трех расположенных в ряд помещений. Одно из них, почти квадратное в плане, около 23 кв. м площадью, имело глинобитный пол; посередине его находился открытый очаг.

Сложнее по плану и, вероятно, больше по размерам был дом конца VI — начала первых десятилетий V в. до н. э., открытый в Пантикапее в 1949 г. Это здание довольно хорошо сохранилось: стены его местами достигают 2,5 м в высоту. Дом был раскопан не полностью, ибо над ним находятся фундаментальные сооружения более позднего времени. Надписи на античной керамике, найденной там, позволили установить имя одного из жителей, вероятно, владельца дома — Кой.

ap-43

41. План большого ольвийского дома (раскопки 1902—1903 гг.). 1 — субструкции; 2 — остатки фундаментов стен; 3 — основания колонн; 4 — мозаика; 5 — пифосы; 6 — цистерна

В доме Коя было не менее трех, расположенных в два ряда помещений, общей площадью более 40 кв. м. Стены были тщательно сложены на глине из небольших, грубо отесанных камней. Внутренние стороны стен обмазаны беловатой глиной. Подобно хорошо сохранившемуся березанскому дому, дом Коя был также сильно заглублен в землю; об этом свидетельствуют рваные очертания нижних частей стен с наружных сторон, которые были врезаны в материк. Крыша была покрыта черепицей седловидной формы (так называемого лаконского типа).

Северное помещение имело хозяйственное назначение; там были обнаружены остродонные амфоры, свинцовая гиря и большая зернотерка из розового гранита. Из других находок наиболее интересна дверная ручка в виде стремеобразного массивного железного кольца диаметром 0,14 м.

С меньшей уверенностью можно предполагать кухню в другом, восточном помещении: там найдены обломки жаровен, черепки посуды и точильный камень.

Дом Коя, простоявший во всяком случае несколько десятков лет, подвергался ремонтам, о чем свидетельствует сооружение новых полов, уровень которых расположен несколько выше старых. Владелец этого довольно большого дома, судя по находкам керамики в нем — привозной чернолаковой и местной с орнаментом в виде полос, был человеком среднего достатка — рядовым гражданином Пантикапея.

ap-44

42. Мозаика во дворе ольвийского дома (раскопки 1902—1903 гг.)

Значительным своеобразием отличается каменное здание, обнаруженное в 1950 г. раскопками в Киммерике. Сооруженная в конце VI в. до н. э. и существовавшая в V—IV вв. до н. э., эта постройка представляет собой жилищный блок длиной примерно 21 м и шириной около 9 м. Блок делился на три или четыре аналогичные по устройству секции, вытянутые в ряд и обращенные входом на юго-запад. Каждую секцию составляли небольшая комната и прилегающий к ней огороженный дворик. В одной из комнат обнаружен очаг, в другой — зерновая яма, в третьей — и очаг и зерновая яма. В двориках, первоначально полностью открытых, возможно, в дальнейшем — в V в. до н. э. — были сооружены небольшие навесы, закрывавшие меньшую часть площади. Наличие двух очагов в киммерикском доме допускает предположение, что в нем жило не менее двух семей, отдельно ведших свое хозяйство. Возможно, что в этом доме обитали греческие первопоселенцы, обосновавшиеся в Киммерике. Достойно внимания, что размеры этих ранних киммерикских жилищ и весь их облик свидетельствуют о довольно скромных средствах их обитателей, вряд ли сильно отличавшихся от тех, что были в распоряжении обитателей небольших пантикапейских домиков, раскопанных в 1953 и 1956—1958 гг.

Киммерикский дом весьма интересен не только для истории жилого дома на Северном Понте; он представляет собой ранее неизвестный тип греческого дома, являвшегося переходной формой от более ранних больших однокомнатных домов к домам с внутренним портиком, известным по раскопкам в Олинфе. В киммерикском доме несколько комнат вытянуты в ряд; перед каждой из них — дворик, часть которого, возможно, была под навесом. Дальнейшее развитие этого типа заключалось в появлении перед рядом комнат единого вытянутого вдоль них навеса — простады. К навесу примыкал внутренний двор с расположенными по сторонам его небольшими помещениями, что было характерной особенностью олинфских домов первой половины IV в. до н. э.

Описанные нами боспорские дома, видимо, не отличались особым комфортом. Возможно, некоторый шаг вперед в этом отношении наблюдается в пантикапейском доме «с водостоком», относящимся к последним десятилетиям V — первым десятилетиям IV в. до н. э. Этот дом, дошедший в плохой сохранности, был частично раскопан в 1949 и 1952 гг. Он был возведен на солидных субструкциях из рваного и грубо отесанного камня, служивших основанием не только стенам, но отчасти и вымосткам. Между субструкциями проложен водосток, сооруженный из старательно отесанных камней, выдолбленных наподобие желобов. Вероятно, по водостоку собранная дождевая вода стекала в цистерну, как это нередко бывало в античных домах. Одна из комнат описываемого дома имела площадь около 23 кв. м; комнаты таких размеров в более ранних пантикапейских домах нам не известны.

Примерно к первой половине V в. до н. э. относился дом, сооруженный в Ольвии скифским царем Скилом, о котором нам сообщает Геродот. Греческий историк говорит, что это было большое и дорого стоившее сооружение, вокруг которого стояли беломраморные статуи сфинксов и грифов. Некоторое представление о таких скульптурах нам может дать найденная в Ольвии мраморная статуя примерно середины V в. до н. э.; она изображает сидящего сфинкса или грифа (сказать с уверенностью, кого именно, нельзя, ибо голова не сохранилась).

Следует, однако, отметить, что подобный, роскошно украшенный дом необычен для эллинского города, особенно в период расцвета полисной системы. Появление его в Ольвии обусловлено тесными экономическими связями этого города с социальными верхами соседних племен. Каких-либо остатков дома Скила, если не считать, возможно, принадлежавшей ему статуи сфинкса или грифа, до нас не дошло.

Значительным обилием и разнообразием отличаются доступные нам материалы по жилищному строительству Ольвии в III—II вв. до н. э. Развалины домов этого времени наглядно демонстрируют большую имущественную дифференциацию, которая наблюдается в этот период.

ap-45

43. Ольвийские слоевые субструкции (раскопки 1902—1903 гг.)

Образцом очень богатого жилища может служить дом II в. до н. э., обнаруженный при раскопках Ольвии в 1902—1903 гг. Эта обширная постройка имела в плане форму, близкую довольно широкому прямоугольнику. Длина ее достигала 50 м, наибольшая ширина — 38 м, а общая площадь — примерно 1500 кв. м. Количество помещений в нем доходило до двух с половиной десятков. Довольно широкий входной коридор, часть которого была отгорожена для привратника, вел в открытый квадратный в плане двор. На этот двор выходила простада — помещение перед главным залом. Плохая сохранность постройки затрудняет решение вопроса о том, каково было устройство простады. Согласно прежней реконструкции Б.В. Фармаковского, простада представляла собою двухъярусную постройку, причем в каждом этаже стояло по две колонны, обрамленные антами: в нижнем этаже колонны были ионийского ордера, а в верхнем — коринфского. В сравнительно недавнее время И.Н. Соболевым была предложена другая, более вероятная реконструкция. Согласно последней, простада и главный зал за нею были одноярусными, но несколько выше других помещений, примыкавших ко двору; простаду обрамляли два анта коринфского ордера, а широкий пролет между ними был свободен от колонн.

С трех других сторон дворик был обрамлен колоннадой ионийского ордера. Все пространство внутри колоннады было вымощено цветной галькой, составлявшей сложную мозаику; там были различные узоры, изображения животных и фантастических существ. В помещении рядом с простадой находилась цистерна грушевидной формы 5,90 м глубиной. Рядом с главным залом, по-видимому, располагались жилые комнаты. Помещения, находившиеся за залом в глубине дома, вероятно, имели хозяйственное назначение. По своему типу этот ольвийский дом занимает промежуточное положение между греческими домами, имевшими дворы с простадами (например, постройки III в. до н. э. в Приене), и домами с внутренними дворами, со всех сторон обнесенными колоннадами, так называемыми перистильными (таковы некоторые постройки IV в. до н. э. в Олинфе и особенно дома II в. до. н. э. на Делосе).

Фундаменты стен дома были сооружены из бутового камня, они лежали на особых субструкциях из чередующихся пластов золы и глины. Сохранившиеся части стен дома сооружены из камня; снаружи это — сложенная насухо кладка из тщательно отесанных, частично рустованных известняковых плит. Внутренняя сторона стены была выложена из бутового камня на глине и облицована штукатуркой, украшенной раскраской и лепниной. Черепичную кровлю украшала архитектурная терракота. Наконец, о богатстве дома свидетельствовали статуэтки Асклепия, Гигиейи и Эрота, мраморные головы которых найдены в одном из помещений, примыкавших к дворику.

От описанного нами богатого дома резко отличаются значительно более скромные ольвийские постройки III—II вв. до н. э., обнаруженные раскопками в 30-х годах текущего столетия. Размеры небольших ольвийских домов были примерно 50—200 кв. м. Они имели внутренние мощеные дворики, к которым примыкали немногочисленные комнаты. В некоторых комнатах были подвальные помещения.

Один из домов, расположенных к югу от улицы в северо-восточной части верхнего города, имел в плане неправильную форму — близкую прямоугольной трапеции. В восточной части его было два соединявшихся один с другим мощеных дворика (без каких-либо колоннад). С запада к дворам примыкало четыре помещения с глинобитными полами. В одном из них был довольно обширный подвал.

К северу от упомянутой улицы был обнаружен дом длиною 29 м и более 10 м шириною. Это здание было построено не сразу: оно относится к трем строительным периодам. В доме одиннадцать комнат, в четырех из них — подвалы с каменными стенками и три мощеных дворика. Каждый из двориков имеет вход с улицы и с трех сторон обрамлен примыкавшими к нему внутренними помещениями. Таким образом, дом разделен на три квартиры, каждая из них площадью 70—80 кв. м. В этих небольших квартирах было найдено значительное количество довольно ценных предметов: десять известняковых алтариков, много терракотовых статуэток и обломков хорошей посуды, около двух десятков форм для литья бронзовых украшений, много монет и пр. Это несоответствие между скромным характером помещений и богатством вещей в них наводит на мысль о том, что названные квартиры служили не только для жилья, но и для торговли. Не исключена возможность, что они сдавались в наем приезжавшим в Ольвию купцам.

О жилых домах Херсонеса III—II вв. до н. э. нам дают представление раскопки двух последних десятилетий. Как мы уже отмечали, в Херсонесе были обнаружены кварталы, состоящие из четырех домов, но встречались и кварталы из двух домов. Площадь рядового херсонесского дома была в среднем около 150 кв. м.

ap-46

44. Мозаика в одном из херсонесских домов

Эти дома в плане имели форму, близкую прямоугольнику. В каждом из них узкий вход вел с улицы в открытый дворик, где находился колодезь или цистерна для дождевой воды. Вокруг двора расположено несколько помещений, служивших жилыми комнатами, кухней и кладовыми. В некоторых помещениях устроены подвалы. Стены обмазывались глиной или покрывались штукатуркой, окрашенной обычно в красный, реже в желтый, голубой или черный цвета.

В одном из этих домов найдено большое количество различной посуды, рыболовные грузила, зернотерка, гири и разновески, ножи, точильные камни и пр.

Помимо описанных, довольно скромных жилищ, в Херсонесе были дома, большие по размерам и более богатые по убранству. Примерно к I в. до н. э. относится богатый дом, которому принадлежит умывальная комната, открытая при раскопках 1936—1937 гг. Пол этой комнаты выложен мозаикой из цветных галек. Меньшая часть мозаики представляет узор из пальметки, большая — фигурную композицию: двух обнаженных женщин около лутерия — большого плоского таза для мытья на высокой ножке.

В III—II вв. до н. э. большие многокомнатные дома сооружались и в Пантикапее; к их числу принадлежал дом, открытый в 1948 г., в нем, вскрытом только частично, обнаружено семь помещений общей площадью не менее 130 кв. м.

Часть большого, богато отделанного дома II в. до н. э. была исследована при раскопках Фанагории в 1939—1940 гг. Обнаруженные при этом многочисленные обломки штукатурки позволили восстановить характер внутренней отделки парадных помещений. Стены главных помещений были покрыты многослойной штукатуркой, по большей части гладкой, но местами получившей пластическую обработку: горизонтально расположенными профильками и делениями на квадры. По штукатурке наносилась фресковая живопись. Внизу выделялись, вероятно, белые прямоугольники — орфостаты, выше проходили ряды квадров, перемежавшихся с довольно узкими поясами орнаментов: плетенки, кимматия, растительных и других мотивов. Квадры были красные и желтые, часть их была окрашена под пестрый мрамор зеленоватой, голубоватой, розоватой и желтоватой красками. Стену увенчивали лепной фриз, украшенный мотивом меандра, и карниз. В описываемом фанагорийском доме, вероятно, находилась монументальная скульптура: там был обнаружен обломок мраморной статуи в натуральную величину: ступня ноги, обутой в сандалию, на обломке сохранились следы красной краски.

Наличие богатых стенных росписей домов II в. до н. э. установлено и в Пантикапее раскопками двух последних десятилетий и особенно конца XIX в. Найденные там обломки расписной штукатурки близки но типу фанагорийским. Можно отметить, однако, наличие меандровых фризов, исполненных не в рельефе, а живописью.

Стенной декор богатых боспорских домов не был чисто местным явлением. Аналогичные по общему характеру росписи были широко распространены в это время в домах Делоса, Приены и других центров Средиземноморья. При этом как причерноморские, так и средиземноморские росписи имели один и тот же замысел: они передавали облик монументальной стены, сложенной из больших блоков ценных пород строительного материала согласно канонам греческого ордера. В силу этого росписью выделены цоколь, расположенная над ним основная часть стены, разделенная орнаментальными поясами, и завершающий ее антаблемент.

Более скудны доступные нам материалы по жилым домам I—IV вв. н. э. Несомненно, что в это время имущественное неравенство сказывалось в жилищном строительстве в северопонтийских городах не менее резко, чем в III—II вв. до. н. э.

При раскопках Ольвии в 1951 г. был частично раскрыт богатый дом конца I — начала II в. н. э. В этом доме был обширный, около 96 кв. м площадью, перистильный двор, выложенный солидными каменными плитами. Двор имел неправильную четырехугольную форму; длина сторон его была от 8,19 до 10,50 м. На более длинных сторонах стояло по пяти колонн. Помимо перистильного дворика о богатстве описываемого дома свидетельствуют находки обломков плиток из белого и цветного мрамора, которыми были облицованы стены парадных помещений.

Ярким образцом бедного жилища примерно того же времени является один из пантикапейских домов в западной части города, раскапывавшийся в 1945 и 1947 гг. У этого дома, построенного в I в. н. э. и сгоревшего во II в. н. э., подошва фундамента была расположена не горизонтально, а наклонно, следуя рельефу местности. Этим он отличался от домов в восточной части города, где были сосредоточены более богатые кварталы и где террасная планировка сохранялась до III в. н. э. включительно. Описываемый сгоревший дом был покрыт черепицей (размеры соленов: длина — 0,56 м, ширина 0,33—0,40 м).

Ряд довольно хорошо сохранившихся домов I—III вв. н. э. был обнаружен раскопками конца 40-х и 50-х годов текущего столетия в небольшом боспорском городке около нынешней деревни Ивановки, предполагаемом Илурате. Эти дома каменные, многие из них примыкают один к другому, имея общие стены. Обычно в этих домах имеются мощеные внутренние дворы, обрамленные жилыми и хозяйственными помещениями. Наличие каменных лестниц указывает на существование вторых этажей над некоторыми помещениями. В некоторых комнатах имеются закрома, отгороженные поставленными на ребро каменными плитами. В иных помещениях сохранились открытые очажки или печи более сложного устройства. Одна из таких печей имеет 1,7 м в длину и 0,7 м в ширину. Стенки ее сооружены из каменных плит, сверху она перекрыта тонкой (толщиной 0,04—0,05 м) плитой из глины с примесью рубленой соломы. Глиняную плиту внутри печи поддерживали столбики: два каменных и один глиняный. Топочное отверстие находилось посередине одной из продольных сторон. В одном из углов глиняной плиты имелось небольшое круглое отверстие для выхода дыма.

ap-47

46. План дома в боспорском городке (предполагаемом Илурате) около д. Ивановки

Многие из описываемых домов расположены впритык к крепостным стенам, а лестницы, ведущие к укреплениям, находятся внутри дворов. Это показывает, что обитатели домов составляли гарнизон крепости.

В качестве примера остановимся на доме, раскопанном в 1951 г. Эта постройка занимала площадь в 224 кв. м. Небольшой проход вел с юга в сильно вытянутый внутренний двор, вымощенный массивными плитами. По обеим продольным сторонам двора расположены помещения. С южной стороны находилось два помещения; в первом, очевидно, кладовой, обнаружены два пифоса, в одном из них были зерна пшеницы; в другом помещении с земляным полом вдоль одной стены была «загородка» из каменных плит, может быть, отделявшая кормушку для скота. К северу от двора расположены два довольно больших помещения, не сообщавшихся одно с другим. В одном из них с глинобитным полом находилась печь описанного выше типа, а около нее — небольшой очажок, возле которого обнаружены верхний жернов от ручной мельницы и каменная ступа. Другое помещение, вероятно, конюшня, было вымощено камнем. Вымостка отсутствовала только внутри узкого пространства в средней части помещения, отгороженного поставленными на ребро плитами, скорее всего, служившего кормушкой.

Из построек позднеантичного времени довольно хорошо сохранился дом III—IV вв. н. э., обнаруженный в Дии-Тиритаке. Он занимал площадь 300 кв. м и, вероятно, принадлежал одному из рыбопромышленников. Дом был построен на участке, имевшем различные уровни, и помещения были расположены террасообразно. Центральную часть дома занимал мощенный плитами двор; к нему примыкали восемь комнат, часть которых имела второй этаж. Об этом свидетельствует лестница, пристроенная со стороны двора к южному помещению, вероятно, служившему кладовой: там обнаружен пифос, а также зерна пшеницы и ячменя. К этой постройке примыкала рыбозасолочная цистерна. В восточном помещении находились печь для варки пищи и ступа для толчения зерна. Из шести северных помещений два служили кладовыми; в них было найдено много разбитых амфор, в третьем помещении были обнаружены остатки очагов. Кладка стен этого дома хищническая — при сооружении их использовались материалы из различных, более ранних построек. Камни по большей части были грубо отесаны. Более тщательно обработанные большие плиты применялись лишь для углов зданий, дверных проемов, ниш и других ответственных частей.

Среди описанных домов, находившихся в малых боспорских городах, как мы говорили, были двухэтажные здания. Такие постройки, разумеется, были и в больших по величине городах Северного Причерноморья и, можно думать, в немалом числе, однако наличие их обычно установить крайне трудно, ибо от домов по большей части уцелели только нижние части стен или одни фундаменты. О существовании вторых этажей можно заключить по следам лестницы во дворе здания терм I—III вв. н. э. в Хараксе, по находке каменного блока, вероятно служившего основанием перил балюстрады второго этажа в Пантикапее (в слое III в. н. э., но возможно связанного со зданием значительно более раннего времени) и но частям каменного обрамления окна, обнаруженного при раскопках дома III—II вв. до н. э. в Прекрасной Гавани. Наконец, о двухэтажном доме в Ольвии есть упоминание, правда, в не очень надежном источнике: в одном из диалогов Лукиана.

Такова картина жилищного строительства в античных городах Северного Причерноморья. Значительно более скудными материалами мы располагаем о жилищном строительстве в сельских местностях — хоре северопонтийских государств.

В окрестностях Херсонеса, на Геракл ейском полуострове в древности были многочисленные усадьбы. Эти памятники уже давно привлекали внимание археологов, но систематическое исследование их началось лишь в самое последнее время.

Усадьбы, расположенные на большей части полуострова (за исключением северо-западной окраины), были укреплены. Характерной особенностью было наличие монументальных крепостных башен, квадратных или прямоугольных в плане, сложенных из больших каменных блоков. Как показали работы последних лет, усадебные постройки занимали довольно большую прямоугольную площадь, в среднем около 1000 кв. м. Они обрамляли более или менее обширный внутренний двор. Состояли эти постройки из жилых помещений, в том числе эргастула (своего рода тюрьмы, куда на ночь запирали рабов, работавших в кандалах), хлевов, складов и хозяйственных построек; при усадьбе имелись большие цистерны для воды. Описанные усадьбы явно принадлежали довольно зажиточным рабовладельцам, ибо, согласно обычным нормам античного хозяйства, для обработки принадлежавших им участков требовалось до двух десятков рабов.

В северо-западной части Гераклейского полуострова, защищенной в древности оборонительными стенами, сооружались неукрепленные усадьбы. Одна из них, раскопанная в 1910 г., занимала площадь около 560 кв. м и состояла из жилого дома и служб. Дом площадью в 105 кв. м, видимо, был двухэтажным, в нижнем этаже было четыре комнаты. Службы состояли из шести помещений. Во дворе находилась цистерна грушевидной формы. Эта усадьба существовала в IV—II вв. до н. э.

Участки, принадлежавшие владельцам северо-западных усадеб, значительно уступали по размерам клерам укрепленных усадеб; видимо, их хозяева были мелкими рабовладельцами.

Боспорская хора стала подвергаться исследованиям лишь в самые последние годы. Лучше всего нам известны жилые дома поселений II—III вв. н. э. на Азовском побережье европейской части Боспорского государства.

При раскопках в 1953 г. древнего поселения около нынешней деревни Ново-Отрадное были обнаружены развалины двух жилых помещений III в. н. э., объединенных в один блок. Размеры одного были около 12 кв. м и другого — около 10 кв. м. Стены этой постройки были сооружены из рваного камня, полы обмазаны глиной. В каждом из помещений, рядом с входной дверью, находился очаг, сделанный из сырца. Среди многочисленных находок в большем из помещений были обнаружены: каменная ступа, жернова ручной мельницы, железная мотыка, бронзовые рыболовные крючки различной величины.

Характерной особенностью этих поселений, жители которых занимались земледелием и рыбной ловлей, было наличие оборонительных стен, в пределах которых дома были расположены очень скученно. Эта черта, а равно и типы домов сближают рассматриваемые поселения Приазовья с двумя городками: около деревни Ивановки и его соседом возле села Тасуново. Таким образом, наблюдается следующее любопытное явление. В то время, когда намечается связанная с усилением натурализации хозяйства рустификация больших боспорских городов, происходит значительное изменение части сельскохозяйственных поселений — они приобретают черты небольших городков.

На территории, занятой местными племенами азиатской части боспорского государства, сельские жилища раскапывались мало и по большей части дошли в очень плохой сохранности. Так, жилые дома Раевского городища, относящиеся к последним векам до нашей эры и к первым векам нашей эры, по большей части сооружались из рваного плитового камня, покрывались боспорской черепицей; внутри их были глиняные печи или очаги. Однако и там были более богатые постройки. В 1955—1956 гг. было частично раскопано здание конца IV—III вв. до н. э., стены которого, тщательно сложенные из грубо отесанного камня, местами сохранили следы штукатурки.

Солидные каменные постройки были обнаружены в 1953 г. при раскопках одного из синдских поселений, предполагаемой Корокондамы.

Большим своеобразием отличаются дома Танаиса III—I вв. до н. э. и первых веков нашей эры. Эти постройки имеют комнаты с неправильными углами и искривленными стенами; наружные углы домов имеют округлые очертания, в силу чего проходящие вдоль них улицы и переулки сильно изогнуты. Нужно думать, что эти особенности градостроительства Танаиса тесно связаны с очень большой ролью местных элементов среди его населения.

Предметы обихода и быт

Письменные источники мало говорят о быте обитателей северопонтийских городов. Уже упоминавшееся нами свидетельство Ксенофонта позволяет предполагать, что там были в ходу доставлявшиеся из Средиземноморья ложа (κλῖναι), лари (κιβώτια), книги (βίβλοι γεγραμμέναι) и еще какие-то неизвестные нам товары, которые перевозились в деревянных ящиках. Более определенный характер имеют свидетельства Страбона о торговле в Танаисе приезжих купцов с европейскими и азиатскими кочевниками. По словам географа, в числе предметов ввоза были текстильные изделия (ἐσϑῆτα) и «предметы, свойственные культурному образу жизни». Это показывает, что в Танаис, вероятно, привозились ковры, покрывала и различные предметы домашнего обихода.

Археологические материалы (находки остатков отдельных предметов и особенно изображения их на рельефах и в живописи) в большей мере освещают этот вопрос. Эти данные позволяют заключить, что мебель в северопонтийских городах вряд ли существенным образом отличалась от мебели метрополии. В широком ходу были кресла с фигурными ножками, богато разукрашенными спинками и особенно ручками. Последние нередко украшались небольшими скульптурными изваяниями. Под ноги сидевшим на таких креслах обычно ставилась небольшая низенькая скамеечка.

Подобные парадные кресла постоянно изображаются на надгробных рельефах и в росписях склепов последних веков до нашей эры и первых веков нашей эры. Обычно покойницы представлены сидящими в таких креслах. Однако вряд ли кресла могли быть единственными сидениями. Вероятно, в Северном Причерноморье, как и в метрополии, применялись также табуреты и стулья. Живописец за работой, изображенный на стенке расписного саркофага 1900 г., сидит на накрытом чем-то табурете. Широко распространены были ложа — клины, которые служили не только для сна, на них также возлежали пирующие на пирах-симпосиях. Изображения клин в большом количестве нам известны на боспорских надгробных рельефах и в росписях пантикапейских склепов. Части такого ложа с бронзовыми украшениями были найдены в 1879 г. в одном из фанагорийских курганов. В Куль-Обском кургане были найдены украшенные резьбой пластинки из слоновой кости, вероятно, служившие украшениями клины. Судя по этим данным, ложа имели довольно высокие, обычно фигурные ножки и невысокое изголовье, нередко украшенное скульптурными изображениями животных. Обеденные столы, вернее, столики — трапедзы были небольших размеров и несколько ниже, чем клины. Чаще всего трапедзы стояли на трех ножках и обычно были круглыми. Ножки этих столиков иногда украшались скульптурными изображениями животных. Так, в одном пантикапейском склепе I в.н. э., раскопанном в 1948 г., были обнаружены остатки деревянной трапедзы, ножки которой были украшены фигурками пантер. Хорошо сохранившаяся головка пантеры имеет глаза, инкрустированные белой и черной пастой. Одежда и различная утварь хранились в массивных ларях, которым близки по форме деревянные саркофаги IV в. до н. э. Такую же форму имели и небольшие женские шкатулки для уборов, туалетных принадлежностей и предметов, связанных с рукоделиями.

ap-48

47. Боспорское надгробие с изображением: вверху сцены загробной трапезы и внизу — пеших воинов

Такие шкатулки нередко снабжались запорами. Ключи, чаще всего бронзовые, имели кольцо такого диаметра, что их можно было надеть на палец. Стержень был очень короткий, а бородки — нередко весьма сложные. Такое устройство ключей позволяло их носить как перстни, что, вероятно, было связано с отсутствием карманов в античной одежде.

В домашнем обиходе большую роль играли ковры, покрывала, подушки, тюфячки, которые подкладывались на сидения и ложа. Некоторое представление о коврах нам дают находки их обрывков в пантикапейских и таманских могилах в 1878—1879 гг.; ковровым узорам вероятно подражали мозаики ольвийских домов. Изображение ковра мы видим на плафоне Васюринского склепа. Этот ковер, почти квадратный по форме, глубокого голубого цвета, обрамлен очень широкой пурпурной каймой. Внутренние очертания каймы образуют сложный зубчатый узор. По углам ковра небольшие пурпурные кисти.

Для освещения домов служили светильники, иногда металлические, чаще глиняные плошки с одним или несколькими рожками, куда вставлялись фитили; горючим обычно служило оливковое масло. В VI—V вв. до н. э. светильники были круглыми, открытыми; невысокие стенки их сильно загибались внутрь, а рожок имел небольшие размеры. С IV в. до н. э. вместилище стало более закрытым, а рожок значительно более вытянутым. В III—II вв. до н. э. и позднее отверстие для вливания масла в светильник нередко снабжалось небольшим раструбом. В первых веках нашей эры получает распространение круглый светильник с чуть вогнутым щитком на верхней поверхности, нередко украшенным рельефным изображением. Посередине щитка находится небольшое отверстие для наливания масла.

ap-49

48. Светильники с одним рожком

В позднеантичное время на Боспоре известны круглые светильники с прорезной муфтой посередине; горючим для них, вероятно, служило не масло, а сало; по-видимому, они широко применялись в сельских местностях.

Обычные светильники для частных жилищ имели один, два или три рожка. Кроме того существовали многорожковые светильники с десятью и большим количеством рожков, применявшиеся в общественных зданиях. Чтобы лучше осветить помещение, светильник иногда ставился на высокий бронзовый канделябр. Такой канделябр был найден в одной из пантикапейских усыпальниц I в. н. э. — в так называемом склепе Деметры. Этот канделябр имеет три маленькие низкие ножки, поддерживающие высокий узкий стержень, завершающийся массивной чашечкой с маленькой круглой площадкой, на которую ставился светильник.

Отопление домов осуществлялось различными способами: применялись переносные глиняные жаровни, печи, открытые очажки, в помещениях для мытья устраивалось духовое отопление: горячий воздух проходил по трубам, проведенным под полом (гипокаусты).

ap-50

49. Девятирожковый светильник

Для мытья существовала специальная посуда — лутерии. Глиняные лутерии представляли глубокие тазы с небольшими ручками и сливом; стенки этих лутериев в раннее время были крутыми, позднее стали более отлогими.

Мраморные лутерии представляли большие неглубокие круглые чаши, стоявшие на довольно высоких (примерно, по пояс человеку) тонких подставках, постепенно расширяющихся книзу, наподобие ножки рюмки. Поверхности подставок оживлялись каннелюрами, почти такими же как и на колоннах.

Застольная посуда в северопонтийских городах, видимо, не отличалась от последней в Греции. Эта посуда в VI—II вв. до н. э. обычно была глиняной, покрытой глазурью (так называемым черным лаком), иногда украшенная росписью, реже рельефами. Применялась также и металлическая посуда, бронзовая и даже серебряная. Бо́льшая часть посуды предназначалась для вина. Вино подавали к столу в больших двуручных сосудах-амфорах. Вино греки обычно пили, смешав с водой, которая приносилась в кувшинах с тремя ручками — гидриями. Смешивание вина с водой производилось в больших широкогорлых глубоких сосудах — кратерах. Чтобы охладить напиток, в кратеры ставились особые холодильники — псиктеры, наполнявшиеся холодной водой или льдом. Вино разливалось по чашам большой бронзовой ложкой — киафом. Для того, чтобы отцедить осадок, применялось особое бронзовое ситечко — эфмос. Сосудами для питья вина служили: килики — обычно довольно плоские двуручные чаши, глубокие скифосы и котилы, канфары, фиалы в виде блюдца с выпуклостью посередине, ритоны в виде головы животного, шея которого переходит в широкий раструб. Эти многочисленные типы сосудов усложнялись бесчисленными разновидностями и вариантами, перечисление которых потребовало бы очень много места. По сравнению с сосудами для питья, посуда для пищи была более простой.

ap-51

50. Бронзовый канделябр

В I в. до н. э. исчезает чернолаковая и расписная посуда. На смену ей приходит значительно более однообразная по формам краснолаковая керамика, иногда украшенная рельефами.

В греческом столе главную роль играли: хлеб, пшеничный или ячменный, оливки, лук, чеснок, бобы и другие овощи, рыба, нередко соленая или консервированная, мясо (обычно жареное), фрукты. Эту еду обедающие по большей части легко могли брать со стола руками, не применяя тарелок.

Посудой для пищи служили тарелки — пинаки. Употреблялись также специальные блюда для рыбы (ἰχϑύαι). Это были широкие и плоские блюда с загнутыми вниз краями, имевшие массивную низкую ножку. Посередине такого блюда было небольшое углубление для соуса, вокруг по широкой поверхности, нередко украшенной подобающей росписью, раскладывалась рыба и различная морская снедь.

Мы коснулись вопроса о пище обитателей северопонтийских государств; разумеется, она не была одинаковой для всех и зависела от социального положения и имущественного достатка.

ap-52

51. Краснофигурный кратер V в. до н. э.

Пища рабов, насколько мы можем судить по далеко не достаточным данным, состояла из хлеба (по большей части ячменного), небольшого количества дешевой соленой рыбы в качестве закуски, и низкосортного вина, смешанного с водой. Вероятно, мало чем отличалась от этой пищи и повседневная еда беднейших кругов свободного населения. Нужно думать, что в Северном Причерноморье, так же как и на Балканском полуострове, недорогими продуктами были некоторые овощи, в том числе бобы и лук. Кроме того, на Северном Понте было широко распространено просо.

Значительно богаче и разнообразнее была пища состоятельных кругов. Помимо пшеничного хлеба, различных овощей и сыра (типа нынешней брынзы) в нее входило мясо крупного и мелкого рогатого скота, а также свиней, рыба различных пород (в том числе осетры, сельди, камса), некоторые морские моллюски. Среди этих блюд видное место занимала рыба (ὄψον); для приправы к ней из рыбы же приготовлялись особые соусы, считавшиеся большим лакомством; наиболее дорогим из них был гарум. О большом потреблении рыбы в городах Северного Причерноморья свидетельствует наличие специального рыбного рынка (ἰχϑυοπὼλιον) в Ольвии, упоминаемого в декрете в честь Протогена, и рынка для торговли рыбой и рыбными соусами (ὀψόπωλις) в Херсонесе.

В качестве десерта служили: мед, виноград и различные фрукты. В числе этих фруктов, несомненно, были инжир, гранаты, яблоки и груши, ибо наличие соответствующих фруктовых деревьев около Пантикапея надежно засвидетельствовано Феофрастом.

ap-53

52. Чернолаковый килик V в. до н. э

Тара для съестных припасов, применявшаяся в домашнем обиходе, не имела, видимо, каких-либо особых отличий. Для хранения запасов зерна, а также и вина применялись большие глиняные бочки — пифосы. Вино и оливковое масло, привозившееся из-за моря, обычно доставлялись в остродонных амфорах, которые затыкались керамической пробкой и заливались смолой. В таком виде они хранились и в погребах. Глиняная тара применялась также для оливок и соленой рыбы. Вероятно, в качестве тары употреблялись и деревянные ящики, упоминаемые Ксенофонтом, о чем мы уже говорили выше.

Об одежде, обуви и головных уборах обитателей северопотнийских городов в первые века их существования мы знаем сравнительно мало. По всей вероятности, поначалу они не отличались от тех, что применялись в греческих полисах. Там мужская рабочая одежда — эксомида — представляла безрукавную рубаху, не закрывавшую правое плечо и доходившую до колен. Повседневной одеждой рабовладельцев была рубаха — хитон (безрукавная или с короткими рукавами) и одевавшийся поверх хитона плащ — гиматий. Гиматий представлял большой прямоугольный кусок материи, один из углов которой удерживался с левой стороны груди, остальная масса ткани перебрасывалась через левое плечо и проходила за спиной, за тем под мышкой правой руки через грудь, и остающаяся часть ее перебрасывалась опять через левое плечо.

Гиматий не было принято закреплять какими-либо заколками. В углах гиматия находились небольшие грузики. Оттягивая гиматий, они способствовали более эффектному расположению складок. В путешествиях, походах, при езде верхом гиматий заменялся хламидой — коротким плащом, закалывавшимся на плече застежкой. Женская одежда состояла из хитона — длинной рубахи, доходившей до щиколоток, и верхней одежды — гиматия (или пеплоса). Ношение гиматия у женщин не имело столь строго установленных норм, как у мужчин. Гречанки могли накидывать край его на голову, прикрывать им нижнюю часть лица или, напротив, спускать его с плеч или даже перебрасывать с руки на руку, как шаль.

ap-54

53. Краснофигурное блюдо для рыбы

Одежда обычно делалась из шерстяной ткани, цвет ее у мужчин, кроме красных боевых плащей, по большей части был естественного цвета шерсти, для женской одежды широко применялась окраска ткани в яркие цвета: голубой, розовый, оранжевый, зеленый и т. п.

Обувью как мужчин, так и женщин служили сандалии — кожаные подошвы, привязывавшиеся посредством ремешков к ступням ног. Находки кожаной обуви и остатков последней неоднократно встречались в боспорских могилах. Примером может служить хорошо сохранившаяся, видимо, женская сандалия I в. н. э. В Пантикапее в первых веках нашей эры встречались также и деревянные сандалии.

Головные уборы в античном мире, по-видимому, применялись реже, чем в наше время.

ap-55

54. Херсонесская терракотовая статуэтка — задрапированная фигура молодой женщины

Путешественники носили низкую широкополую шляпу — петас, ремесленники и работники — конусовидную шапку — пилос. Женщины иногда изображаются в небольших плоских шляпах с конусообразным завершением посередине.

Описанные одежды, обувь и головные уборы первоначально, нужно думать, применялись во всех северопонтийских городах. Боспорские статуи и херсонесские надгробия свидетельствуют о том, что подобная одежда не вышла из употребления и в первые века нашей эры, когда наряду с нею получила распространение и одежда кочевников. Наиболее стойко классический костюм, вероятно, держался в Херсонесе,, где, по словам Плиния, сохранялись эллинские обычаи.

Как мы отметили, в северопонтийских городах, особенно во времена усиления роли сарматов, широкое распространение получила кочевническая одежда, более приспособленная для зимнего времени и более удобная для верховой езды. Мужская одежда состояла из плотно прилегающих к телу кафтана и штанов, невысоких сапожек и плаща, застегивающегося на плече. Изображения пантикапейцев в подобной одежде нередки на надгробных рельефах.

ap-56

55. Надгробие Гокона сына Папия с изображением боспорца в кочевнической одежде

Описание одежды юноши — ольвиополита нам сохранил Дион Хрисостом. По словам оратора, одежду этого юноши составляли «шаровары и прочее скифское убранство, на плечах был небольшой тонкий черный плащ, какой обыкновенно носят борисфениты». Далее Дион сообщает, что и остальная одежда ольвиополитов обычна черного цвета, по примеру одного из скифских племен.

В парадном, особенно женском костюме, большую роль играли различные украшения. Это были уборы типа кокошников, серьги и ушные подвески, ожерелья, бусы из стекла, пасты и янтаря, перстни, браслеты. Мужчины нередко носили перстни* в период сарматизация применялись особые шейные обручи — гривны, как это видно по портретной статуе из Анапы. Материалом для украшений служили бронза, серебро и золото, употреблялись также полудрагоценные и драгоценные камни: сердолики, хрусталь, альмандины, рубины и др.

Большую роль в обиходе женщин играла косметика — румяна и белила, которые хранились в особых туалетных коробочках — пиксидах. Духами служили душистые масла; их держали в специальных сосудах — алабастрах, амфорисках и лекифах. Такие сосуды часто украшались росписью, реже скульптурными украшениями.

Культура

Общественная жизнь северопонтийских городов, по всей видимости, ва многом походила на жизнь в полисах Средиземноморья, во всяком случае в раннюю эпоху. Содержание ольвийских и херсонесских декретов заставляет полагать, что порядок проведения народных собраний с председателем и секретарем, фиксировавшими выносимое постановление, был таким же, как и в Греции.

Иной характер имела общественная жизнь на Боспоре в первые века нашей эры, когда во главе государства стояли цари, опиравшиеся на сложный бюрократический аппарат. Как показывает одна из надписей во времена царя Тиберия Юлия Тейрана (275/6—278/9 гг. н. э.) на Боспоре одних высших сановников — аристопилейтов (ἀριστοπυλεῖται) было более ста. Большую роль в общественной жизни Боспора этого времени играла также фиасы (синоды), представлявшие, по большей части, военно-религиозные братства, выставлявшие тяжеловооруженную конницу, или объединения купцов для совместного культа. Таким был горгиппийский фиас навклеров (судовладельцев), засвидетельствованный надписью времени Савромата II (174—210 гг. н. э.). Попутно отметим, что фиасы засвидетельствованы не только на Боспоре. Одна из ольвийских надписей и притом относящаяся еще к III в. до н. э., упоминает о жрецах и фиасотах, очевидно, принадлежавших к религиозному союзу.

Письменные источники сообщают нам о различных празднествах в северопотнийских городах. О культе Диониса в Ольвии V в. до н. э. рассказывает Геродот.

О том же свидетельствует и одна надпись IV в. до н. э. Религиозная процессия в честь Диониса упоминается в одной херсонесской надписи III в. до н. э.

Празднества в честь Ахилла, особа почитавшегося в Ольвии, сопровождались конными состязаниями, что получило отражение в одном декрете первой половины I в. до н. э. Праздник в честь Гермеса в Горгиппии сопровождался состязаниями в беге на длинную дистанцию (δόλιχος); дошедший до нас каталог победителей в этом состязании относится к III в. до н. э. Возможно, что состязания атлетов в Фанагории совершались в честь Аполлона; во всяком случае одна из фанагорийских надписей IV в. до н. э. является посвящением этому богу от Мистера, бывшего агонофетом (распорядителем состязаний).

Физическая культура получила значительное распространение среди граждан северопонтийских городов. Для обучения и тренировки атлетов сооружались специальные здания — гимнасии, засвидетельствованные в Ольвии и в Фанагории. Такие гимнасии находились в ведении особых надзирателей — гимнасиархов и попечителей — косметов.

Ряд надписей указывает на большое распространение атлетических состязаний в городах Северного Причерноморья. Это соревнования в беге на короткую дистанцию — стадий, на два стадия и на длинную дистанцию, состязания в борьбе, кулачном бою, прыжках, метании диска и копья, известные нам по надписям из Херсонеса, Ольвии и Горгиппии. Эпиграфическими памятниками засвидетельствованы состязания в Ольвии в беге, прыжках, метании диска и копья; в Херсонесе (во II в. н. э): в простом беге, «двойном», беге на дальнюю дистанцию, борьбе, кулачном бою, метании копья и неясном для нас состязании — ἀγκυλομαχία (возможно, бросании аркана).

ap-57

56. Бронзовый стригиль из Херсонеса (находка 1901 г.)

Косвенным подтверждением большого распространения занятий гимнастикой среди граждан северопонтийских городов особенно до I в. н. э. являются постоянно встречающиеся в могилах сосуды для оливкового масла (арибаллы, алабастры, лекифы и пр.), употреблявшиеся в обиходе грека-атлета. О том же свидетельствуют находки в могилах бронзовых или железных скребков — стригилей, которыми атлеты счищали песок, приставший к телу во время борьбы.

С военными условиями Северного Причерноморья связано появление в Ольвии состязания, мало свойственного грекам Средиземноморья, а именно, в стрельбе из лука. Согласно одной ольвийской надписи IV в. до н. э., Аристагор, сын Димагора, пустил стрелу на 282 оргюйи, т. е. 521,2 м, что свидетельствует о высоких достижениях ольвиополитов в стрельбе из лука.

Помимо отмеченных атлетических и военных состязаний, в Херсонесе засвидетельствованы соревнования глашатаев, трубачей и поэтов — составителей эпиграмм.

О жизни детей в Северном Причерноморье известно немного. До нас дошли глиняные гутты — сосуды с узкими носиками, служившие для кормления молоком младенцев, а также различные игрушки: терракотовые погремушки, глиняные куклы, маленькая посуда, повозочки и овечьи астрагалы, последние употреблялись примерно так же, как и в наши дни — бабки.

Помимо детских игр на Северном Понте засвидетельствованы также игры для взрослых, в том числе азартные. Согласно свидетельству Энея Тактика, наемники-стражи Левкона I впадали в долги благодаря излишнему увлечению игрой в кости (κυβεία). Эти кости были типа нынешних в виде кубиков с обозначением чисел от 1 до 6. Их делали из кости, камня или глины. Известны были и комбинационные игры шашками, которые расставлялись на специально разлинованных досках. Такими шашками иногда служили тессеры — круглые костяные пластинки с рельефными изображениями (преимущественно богов) и надписями. Иногда для игры пользовались астрагалами, одна из сторон которых выравнивалась посредством спиливания, а на верхней поверхности писали наименование фигуры. Такого типа астрагал с надписью: ϵΡΜΗ/Ϲ (Гермес) был обнаружен при раскопках Пантикапея в 1957 г.

О воспитании и образовании можно сказать, что, по-видимому, на Северном Понте они были такие же, как и в большинстве греческих государств. Воспитание мальчиков было домашним, а не общественным, подобно Спарте или Криту. Воспитателем, своего рода дядькой, служил раб (или рабыня), приставлявшийся к ребенку. Такой раб именовался: παιδαγωγός — «педагог». Изображения «педагогов» нам известны по рельефным украшениям пантикапейских саркофагов первых веков нашей эры, где они выступают в мифологической сцене избиения Ниобидов.

Обучение начаткам наук производилось учителями. Такой учитель назывался διδάσκαλος. Нужно думать, что на Северном Понте, так же как и в Греции, мальчиков обучали грамоте, счету, начаткам литературы и музыки. Вероятно, с обучением грамоте связаны находки при раскопках обломков посуды с процарапанными в порядке алфавита греческими буквами. В Херсонесе была найдена краснолаковая ойнохоя, на тулове которой были нацарапаны все 24 буквы греческой азбуки.

Для греческих юношей было обязательно занятие физической культурой. Уже упоминавшаяся нами должность космета на Боспоре свидетельствует об участии государства в обучении юношей.

Образование девочек обычно ограничивалось обучением рукодельям и домашнему хозяйству; однако среди обитательниц припонтийских городов уже в V в. до н. э. встречались знающие грамоту.

О широком распространении грамоты в северопонтийских городах свидетельствует обилие надписей, высеченных на камне, выцарапанных или написанных краской на черепках, вырезанных на свинцовых пластинках и пр.; следует отметить и находки стилей. Это были костяные или бронзовые палочки, заостренные на одном конце, которыми писали на навощенных деревянных, реже тонких каменных дощечках; другой конец стиля, затупленный или плоский, служил для стирания ненужных букв при исправлении текста.

Выше мы упоминали о ввозе книг (βίβλοι γεγραμμέναι) в припонтийские страны, засвидетельствованном Ксенофонтом. Нужно думать, что эти книги, как это обычно было в античном мире, представляли собою сворачивавшиеся в свитки длинные и узкие полосы папируса, на которых текст писали неширокими колонками, расположенными поперек листа.

Некоторые данные позволяют заключить, что в Ольвии и на Боспоре большим признанием пользовались поэмы Гомера. На чернолаковой солонке IV в. до н. э., найденной при раскопках Пантикапея в 1945 г., имеется надпись, свидетельствующая о том, что этот предмет послужил наградой неким Гигенту и Патайку за победу в исполнении эпических поэм. Об исключительной популярности поэм Гомера в Ольвии свидетельствует Дион Хрисостом, отмечающий, что почти все ольвиополиты знают «Илиаду» наизусть. На хорошее знакомство с лирической и эпической поэзией указывает также язык надгробных эпитафий, составленных северопонтийскими поэтами. Такие стихотворные эпитафии дошли до нас в большом количестве; некоторые из них отличаются большим изяществом. В качестве примера приведем эпитафию на могиле Гликарии — супруги боспорского царя Леандра (вторая половина I в. до н. э.); эта эпитафия была высечена на находившемся в Нимфее надгробном памятнике в виде пирамиды, сооруженном возле каптированного источника:

«Здесь, о Гликария, здесь, о супруга Леандра, испил я
Из родника твоего влаги студеной с вином;
Жажду свою утолив, я промолвил: при жизни и в смерти
Всем, кто беду потерпел, ты избавленье даришь!»

Труднее говорить о распространении музыки в северочерноморских городах. О наличии ее мы можем судить лишь по изображениям музыкантов на росписях склепов, надгробным рельефам, терракотовым статуэткам, а равно и по находкам обломков музыкальных инструментов. Видимо, в ходу были обычные греческие струнные инструменты: более простой — лира и более сложный — кифара, а также духовые — двойная флейта, свирель (сиринга) и небольшой, скорее всего пневматический, орган. Помимо любителей, в Северном Причерноморье были и профессиональные музыканты. Выше уже упоминалось о состязаниях трубачей в Херсонесе. В Мирмикии была найдена надгробная надпись флейтистки Пасафиликаты, относящаяся к IV в. до н. э.

Образование хотя бы части северопонтийских греков не ограничивалось элементарным обучением. Дион Хрисостом говорит, что один из ольвийских юношей усердно занимался красноречием и философией. Одна из пантикапейских эпитафий, датирующаяся не позднее III в. до н. э., сообщает о покойном Смикре, который был широко образованным человеком и излагал свое философское учение в общественных местах. Заслуживает внимания то обстоятельство, что уроженцами северного побережья Понта были такие философы, как Бион, Сфер и Дифил.

Бион Борисфенит, живший в III в. до н. э., принадлежал к кинической школе и во многом способствовал ее популяризации. Сфер боспорец (или ольвиополит), также живший в III в. до н. э. то в Греции, то в Египте, то у себя на родине, был стоиком. Автор многочисленных трудов по научным и философским проблемам, Сфер известен как историк, изучавший социально-политические вопросы; им был написан трактат о лаконской политии. Сфер принимал активное участие и в политической жизни своего времени: он был идейным руководителем спартанского царя-реформатора — Клеомена.

Известны нам и деятели в других областях культуры: к III в. до н. э. относится деятельность херсонесского историка Сирикса и боспорского уроженца поэта Исилла. В I в. н. э. жили боспорский писатель Стратоник и его вольноотпущенник поэт Сосий. О Сосии мы можем судить только по эпитафии, которую он составил в память своего погибшего господина. Эта эпитафия свидетельствует о большой начитанности ее автора, хорошо знакомого с Гомером, Тиртеем и другими поэтами.

В заключение отметим одно обстоятельство, весьма показательное для культурного уровня Боспорского государства: наличие на Боспоре в первых веках нашей эры особого магистрата ὁ ἐπί τοῦ παιδοιγωγίου, в ведении которого находилось какое-то педагогическое учреждение. Что собою представляло это учреждение, нам не известно, несомненно только, что оно находилось под опекой государственной власти.

К сожалению, мы мало знаем имена многочисленных зодчих, а также ваятелей и живописцев, трудившихся в северопонтийских городах. Судя по эпиграфическим данным, в Танаисе в первой половине III в. н. э. работали архитекторы Аврелий Антонин, Диофант, сын Неопола, и Навак.

В Северном Причерноморье были и врачи. В одной из херсонесских надгробных надписей I в. н. э. упомянут врач (medicus) Велий Фрепт, убитый таврами. Среди хранящихся в Одесском музее находок из Ольвии имеются бронзовые хирургические инструменты; попутно отметим, что из бронзы были сделаны инструменты хирурга, обнаруженные в Помпеях.

Достойно внимания, что в Северном Причерноморье уже в древности существовали курортные приемы лечения и, в частности, грязелечебницы. Согласно свидетельству Плиния, в Крыму был город Парасинум, «в котором земля исцеляет всякие раны» (terra est qua sanatur omnia vulnera). Птолемей упоминает о городе — Παρόστα (вероятно, Parasinum Плиния), расположенном в западной части Крыма; возможно, на месте его находится нынешний курорт Саки.

Вероятно, что целебным считался также глубокий колодезь, находившийся к северо-востоку от Пантикапея. Для спуска к этому колодезю была устроена наклонная подземная галерея с лестницей. Колодезь, по-видимому, был посвящен богу врачевания — Асклепию.

Вообще можно думать, что все основные достижения античной науки и техники проникали на Северный Понт. Так, например, даже в таком незначительном городке, как Китей, засвидетельствовано применение солнечных часов, тщательно высеченных из мраморного блока, с большой посвятительной надписью.

Культы в античных государствах Северного Причерноморья представляли собой весьма сложную картину; вместе с тем на протяжении почти тысячелетней истории Северного Понта верования его обитателей подверглись значительным изменениям.

Эллинские переселенцы, приходившие из Малой Азии на отдаленное северное побережье Понта, приносили свои религиозные представления, которые теснейшим образом были связаны с их общественной жизнью. Ведь главные греческие божества, в основном представлявшие олицетворение отдельных явлений природы и отчасти различных сторон жизни человека, с возникновением греческих полисов стали их патронами.

В эллинской религии главное место принадлежало олимпийскому пантеону, возглавлявшемуся верховным богом Зевсом. Олимпийские божества заняли аналогичное место в религиозных представлениях обитателей и северопонтийских городов, о чем свидетельствует ряд надписей, прежде всего гражданская присяга херсонесцев, изображения на монетах, мраморные скульптуры, терракотовые фигурки и пр. Во времена возникновения и в первые века существования эллинских полисов среди олимпийских богов особое место стал занимать сын Зевса — Аполлон, бог светлого солнечного начала, бог-целитель и покровитель искусств.

Большую роль культ Аполлона играл в Милете — метрополии ряда северопонтийских городов. Поэтому и в Ольвии и в Пантикапее Аполлон пользовался особым почитанием.

Среди других эллинских божеств, почитавшихся на Северном Понте, назовем братьев Зевса — бога моря Посейдона и владыки преисподней — Аида (или Плутона), богиню войны и мудрости — Афину, бога-вестника, ведавшего также торговлей и иными видами обогащения, — Гермеса, богиню любви и красоты — Афродиту, божеств врачевания — Асклепия и Гигиейю.

По представлениям греков, кроме главных богов и богинь, существовало еще множество менее значительных местных божеств гор, скал, гротов, лесов, ручьев, лугов, лесов и рощ. Эти божества, в частности, нимфы, почитались и на Северном Понте. Один из боспорских городов, расположенный на западном берегу Керченского пролива, на холме возле скалистых гротов, носил наименование Нимфей, что указывает на посвящение его нимфам.

Предметом культа в древности были реки, особенно большие. Это наблюдается и в Северном Причерноморье. Так, у ольвиополитов был культ Борисфена — олицетворения реки Днепра; его изображали на ольвийских монетах в виде бородатой мужской головы с густыми спутанными волосами.

Эллины помимо богов чтили еще героев. Это были или выдающиеся люди, которые после смерти удостаивались особых почестей, приравнивающих их к божествам, или же легендарные родоначальники эллинских племен. Среди последних наиболее видное место занимал Геракл — родоначальник племени дорян, у которых он и пользовался особым почетом. В Северном Причерноморье был значительный дорийский центр — Херсонес, в котором культ Геракла получил большое распространение. Очень почитались на Понте сыновья Зевса — братья Диоскуры, считавшиеся покровителями мореходов.

Характерной чертой эллинской религии была следующая особенность. Помимо поклонения общегреческим божествам, в каждой общине существовал культ локальных божеств, которые в других полисах не имели такого значения или даже совсем не почитались. При этом в эллинских городах, основанных в «варварских» странах на берегах Средиземного и Черного морей, нередко почитались не греческие, а местные божества. Характер культа этих божеств, а нередко и наименования обычно подвергались более или менее значительной эллинизации. Это явление наблюдалось и на Северном Понте. В Ольвии, как и во всей северо-западной части Черного моря, приобрел большое значение культ Ахилла Понтарха, т. е. владыки Понта. Несомненно, что под наименованием прославленного эллинского героя «Илиады» скрывается местное, возможно киммерийское, божество водяной стихии и, может быть, загробного мира. Помимо почитания Ахилла в самой Ольвии, ему было посвящено особое святилище на острове Левке (Белом), нынешнем Змеином, или Федониси, в 40 км от устья Дуная. Это святилище находилось под особым покровительством ольвиополитов.

В Херсонесе главным божеством-покровителем полиса была богиня Дева (Παρϑένος), которая во многом была близка греческой богине Артемиде. Однако этот культ имел местные корни — он был связан с Таврской богиней и, нужно думать, с почитанием Великого женского божества, которое было свойственно ряду племен Северного Причерноморья. Отголоском культа этой богини у меотов и скифов являются многочисленные изображения ее на произведениях торевтики, главным образом золотых бляшках, изготовлявшихся боспорскими мастерами специально для местной племенной знати.

Великое женское божество заняло очень видное место и в религиозных представлениях обитателей Боспора как в азиатской, так и в европейской частях. С ним связано почитание в Пантикапее «Матери богов», которую один из позднеантичных авторов — Гесихий Александрийский назвал киммерийской богиней. В Фанагории и других центрах азиатского Боспора получил распространение культ Афродиты. Вместе с тем на всем Боспоре с раннего времени большим почитанием пользовалась Деметра, богиня хлебопашества и заупокойного культа. Популярность культа Деметры была обусловлена большой ролью земледелия, а также близостью этой богини местному женскому божеству. Одним из проявлений культа Деметры на Боспоре является комплекс терракотовых статуэток, обнаруженный в 1868 г. в кургане Большая Близница на Таманском полуострове. Эти статуэтки были положены в могилу знатной женщины — участницы мистериального (тайного) культа Деметры или, возможно, жрицы этой богини.

ap-58

57. Золотая пластина из Мерджан с изображением Великого женского божества

Несколько позднее, примерно с IV в. до н. э., на Северном Понте очень видное место занял культ Диониса — бога вина и производящих сил природы, а также ряда божеств, ему сопутствовавших. Нужно думать, что с этими божествами отчасти были отождествлены некоторые демоны природных сил, почитавшиеся местными причерноморскими племенами.

С развитием античного общества религиозные представления претерпевали значительные изменения. Общение с различными народами приводило к проникновению иноземных культов. Так, в период эллинизма во многие греческие города проник культ египетских божеств Сераписа и Исиды, изображения которых встречаются и в Северном Причерноморье. В первых веках нашей эры на Боспоре получает распространение фракийский культ Сабазия — бога производящих сил природы, несколько близкого Дионису.

Также под воздействием религиозных представлений восточных народов среди греков распространился, особенно в эллинистическое время, культ правителей. Это явление наблюдается и на Боспоре. Согласно свидетельству Страбона, боспорский правитель Перисад (по-видимому, первый) был признан богом. В первых веках нашей эры некоторые боспорские цари были обожествлены еще при их жизни; это было с Аспургом (8 г. до н. э. — 38 (?) г. н. э.), и, вероятно, с Тиберием Юлием Савроматом I(93—123 гг. н. э.). Некоторая зависимость Боспорского государства от Римской империи привела к установлению культа римских императоров. В Пантикапее был построен храм, посвященный этому культу и носивший наименование Капитолия. Судя по изображениям на монетах, этот храм был сооружен в ионийском ордере и имел пять колонн на фасаде. Боспорские цари (во всяком случае Тиберий Юлий Рискупорид I и его сын Тиберий Юлий Савромат I) носили титул пожизненного верховного жреца (ἀρχιερεὺς τῶν Σεβαστῶν διάβίου) этого культа.

ap-59

58. Алтарь с посвятительной надписью Юпитеру Лучшему Величайшему (Xаракс)

Римские гарнизоны, стоявшие в I—III вв. н. э. в ряде пунктов в Крыму и на северо-западном побережье Черного моря, принесли с собой новые культы. Прежде всего это было почитание «Юпитера Лучшего Величайшего» (Jupiter Optimus Maximus), являвшегося официальным культом в римской армии. Пребывание римских солдат на Северном Понте способствовало распространению и других культов, преимущественно бытовавших в придунайских провинциях. Это были культы Фракийского Всадника и солнечного бога Мифры. Зародившийся на иранском Востоке, этот культ проник в Причерноморье, а в первых веках нашей эры получил весьма большое распространение по всей Римской империи и был сильнейшим соперником христианства.

В религиях первых веков нашей эры наблюдается усиление идей монотеизма. В старых религиозных системах постепенно все более и более выделяется на первое место одно из божеств, заслоняя собой другие. С этим связано распространение на Боспоре культа «Бога Всевышнего» — Θεὸς ὕψιστος, особо почитавшегося в религиозных и вместе с тем военных братствах, называвшихся синодами. Представление о боге Всевышнем, видимо, возникло на основе культа Зевса, но было осложнено включением в этот образ других божеств. Наконец, в рассматриваемый период в Северное Причерноморье проникли иудаизм, а в самом начале IV в. н. э. — христианство.

Помимо общественных культов, в античном мире занимали известное место домашние культы и обряды. Данные о них в Северном Причерноморье, в отличие от эллинского Средиземноморья, весьма скудны. Несколько лучше обстоит дело только с одной стороной представлений древних обитателей Северного Причерноморья — с их суевериями и магией.

ap-60

59. Свинцовая пластина с заклятием IV в. до н. э. из Ольвии

О суевериях свидетельствуют надписи-наговоры. Образцом может служить найденная в 1912 г. при раскопках ольвийского некрополя чашка с наговором IV в. до н. э. Внутри ее выцарапана надпись, цель которой — оградить колдующего от его противников, выступающих на судебном процессе. Надпись эта гласит: «Я связываю языки противников по суду и свидетелей Телесикрата и сыновей Телесикрата — Агрона, Гиппоника, Артемидора, Аполлодора, — и всех других, кто вместе с ним».

Нередко для различных заклинаний применялись свинцовые пластины, встречающиеся среди находок на нашем юге. Таковы найденные в Ольвии пластины IV и I вв. до н. э. с именами проклинаемых людей.

Магические надписи применялись и с медицинскими целями. В окрестностях Анапы был найден агатовый амулет IV в. н. э. в виде шара с длинной надписью-наговором. Этот наговор должен был способствовать излечению недугов своего владельца, страдавшего горловыми болезнями.

Сравнительно мало известен нам погребальный ритуал обитателей северопонтийских городов. Нужно думать, он был близок погребальным обрядам Средиземноморья. Богатые захоронения в боспорских курганах сопровождались тризнами, в ритуал которых входили жертвоприношения героизированному покойнику. Этими жертвами были кровавые возлияния на особых алтарях, установленных над жертвенными ямами. Многократно производившиеся в XIX—XX вв. раскопки северопонтийских некрополей подробно познакомили нас с типом могил, характером захоронений и погребальным инвентарем.

ap-61

60. Детская подбойная гробница ольвийского некрополя (раскопки 1927 г.)

Наиболее распространенным типом могилы является простая грунтовая яма, аналогичная теперешней могиле. Глубина такой могилы колебалась от нескольких десятков сантиметров до четырех метров. На продольных сторонах этих могил иногда устраивались приступки, и гробница покрывалась каменными плитами или досками. Иногда каменные плиты не только накрывали гробницу, но и обрамляли ее с боков наподобие ящика («плитовая» гробница). Случалось, что над уложенным на дно ямы покойником сооружалось нечто вроде «карточного домика» из черепиц-соленов.

Применялись еще подбойные могилы: выкапывалась прямоугольная яма, близкая по типу обычной глубокой могиле, и внизу, вдоль одной из продольных сторон, сооружался подбой наподобие неширокой и невысокой пещеры. В этом подбое укладывали тело покойника. Затем закрывали вход в подбой, сложив перед ним стенку-заклад, и засыпали колодезь. Заклад сооружался из сырцовых кирпичей или камня; иногда для этой цели применялись остродонные амфоры. Третьим, более богатым видом гробницы был земляной склеп. Сначала выкапывался дромос — постепенна углублявшийся узкий сходили же копалась прямоугольная яма. На нужной глубине, из ямы прокапывали небольшой коридорчик, который далее расширялся в погребальную камеру, выкопанную в материковой глине, или высеченную в скало комнату, обычно 2—3 м шириной, 3—4 м длиной и 1,5—2 м высотой. Камера имела сводчатый потолок. В склепах иногда сооружались особые лежанки для покойников: выкапывались в стене ниши или оставлялись в качестве ложа выступы породы. Покойников укладывали на лежанки или на полу. Затем коридорчик закрывали большой плитой, и дромос, или входную яму, засыпали землей. Склепы обычна были семейными усыпальницами, и в них, по мере надобности, хоронили новых покойников иногда на протяжении длительного времени.

Наиболее богатые склепы сооружались из камня. Это были монументальные постройки, стены которых выкладывались насухо из больших, тщательно отесанных блоков. В IV в. до н. э. широко применялись уступчатые перекрытия, которые не вышли из употребления и в II—I вв. до н. э. Примерно в конце IV — начале III в. до н. э. на Боспоре появились склепы, перекрытые полуциркульными сводами. Такие склепы часто, хотя и не всегда, облицовывались штукатуркой и покрывались росписью. Над склепами обычно насыпали большие курганы. Иногда курганы обрамлялись невысокими стенками-крепидами, удерживавшими насыпь от оползаний.

Над более скромными могилами сооружались надгробные памятники в виде плиты с надписью, сообщающей имя и отчество покойного, а иногда и с стихотворной эпитафией. Надгробия нередко украшались рельефными изваяниями покойников.

ap-62

61. Богатое захоронение с кремацией (раскопки ольвийского некрополя 1911 г.)

Эти рельефы сопровождаются иной раз довольно пространными надписями, сообщающими различные сведения об умерших и завершающимися словами: ΧΑΙΡΕ («будь здоров» в смысле «прощай») или ΧΑΙΡΕΤΕ («прощайте»), если под памятником было похоронено несколько умерших.

Обряды захоронения были различны. Преобладающим было трупоположение. Покойника клали на спину так, чтобы ноги были вытянуты, а руки лежали вдоль туловища; преобладала ориентация головой на восток. В первых веках нашей эры с усилением сарматизации и других местных веяний получили значительное распространение и другие ориентации, и несколько иное расположение костяка: одна из рук сгибалась в локте, и кисть ее помещалась на лобке, ноги скрещивались в голенях. Реже применялась кремация.

Инвентарь, клавшийся в могилы, был весьма различен; он зависел от пола и возраста покойника и особенно от материального достатка последнего. В бедных могилах — это немногочисленные скромные предметы; немало также гробниц, где вещи совершенно отсутствуют: там, вероятно, были похоронены рабы. В богатых погребениях — десятки различных вещей: дорогостоящая, в том числе золотая, утварь, ювелирные изделия, художественно украшенная посуда, не говоря уже о богато украшенных деревянных или мраморных саркофагах.

Форма саркофагов ведет происхождение от больших тяжеловесных деревянных ларей или сундуков, которые сколачивались из толстых досок, пришивавшихся к четырем массивным брусьям, вертикально поставленным по углам. Нижние концы этих брусьев служили ножками. В плане такие лари, как и саркофаги, — прямоугольные. Крышки первоначально были плоскими, крепившимися на деревянных шарнирах. В дальнейшем плоская крышка деревянных саркофагов была заменена двускатной, подражавшей форме крыши эллинских храмов, что было связано с представлениями о героизации знатных покойников. Вместе с этим изменением исчезли высокие ножки, применявшиеся в более раннее время, в силу чего дно такого саркофага ставилось непосредственно на землю. Этому более позднему варианту деревянного саркофага подражали каменные саркофаги.

Как деревянные, так и каменные саркофаги нередко богато украшались. Более ранние деревянные саркофаги иногда отделывались различными инкрустациями, исполненными резьбой орнаментами и даже целыми фризами с деревянными рельефными фигурами, покрытыми позолотой. Позднее деревянные саркофаги стали украшать приставными ордерами с полуколоннами, пилястрами и антаблементом над ними, что вместе с двускатной крышкой стало придавать им подобие храмиков. В просветах между колонками иногда помещались терракотовые или гипсовые, ярко раскрашенные скульптурные прилепы.

Деревянные гробы нынешнего типа, т. е. дощатые ящики, более широкие в головах и суживающиеся в ногах, получили распространение в период сарматизации. Обычно в гробницах помещались вещи, так или иначе связанные с занятиями или положением покойного. В детских могилах это были игрушки, в женских — зеркала, различные украшения, туалетная посуда с косметикой; в могилах юношей и мужчин — спортивный инвентарь, особенно сосуды для масла, которым атлеты натирали тело перед борьбой. В мужских погребениях нередко встречается и оружие.

Искусство

Искусство городов Северного Причерноморья в первые века их существования было тесно связано с художественным творчеством эллинского мира. Значительная часть произведений искусства в этот период привозилась из Средиземноморья, а те, что изготовлялись в северопонтийских городах, по большей части еще не имели каких-либо своеобразных особенностей, как это нередко наблюдалось позднее. Уже в VI в. до н. э. в Северном Причерноморье создавались значительные произведения архитектуры. Обнаруженные при раскопках Пантикапея в 1945 г. базы колонн и часть архитрава ионийского ордера позволяют, хотя бы в самых общих чертах, реконструировать здание, к которому они некогда принадлежали. По всей видимости, это был храм, со всех сторон обнесенный колоннадой ионийского ордера. Размеры этой постройки были довольно обширными: длина, вероятно, достигала 50 м. Судя по стилю дошедших до нас фрагментов, временем сооружения храма была вторая половина VI в. до н. э. Примерно в то же время в Пантикапее был поставлен богато украшенный алтарь, от которого до нас дошли также незначительные остатки.

В VII—VI вв. до н. э. в Греции получила большое развитие монументальная скульптура. Эллинскую скульптуру этого времени принято называть «архаический»; для нее характерны строго симметричные, неподвижные фигуры. Таковы атлетические фигуры обнаженных юношей, нередко изображающих бога Аполлона, сидящих мужчин, одетых в гиматии, и стоящих девушек, задрапированных в пышные одежды.

Привезенные из Средиземноморья памятники архаической скульптуры неоднократно встречались при раскопках северопонтийских городов, в особенности Ольвии. Таков обломок мраморной статуи юноши типа архаического Аполлона в обычной неподвижной позе. Эта статуя, видимо, была исполнена на Самосе, примерно в середине VI в. до н. э.

Из Ольвии происходит фрагмент нижней части своеобразной плоской мраморной скульптуры, вероятно, украшавшей крышу какой то богатой постройки. Скульптура представляла женскую фигуру, задрапированную в длинную одежду, скорее всего это было изображение богини Афины аттико-ионийской работы конца VI — начала V в. до н. э.

ap-63

62. Аттический чернофигурный лекиф, найденный в одной из ольвийских могил (раскопки 1948 г.)

Обильнее и разнообразнее произведения архаической керамики, найденные на нашем Юге. При раскопках на Березани, в Ольвии, в Пантикапее и его окрестностях, а также на Таманском полуострове и других местах обнаружены многочисленные вазы и их обломки. Среди них имеются образцы первоклассных ваз с жизнерадостными, красочными, сочными росписями коврового стиля, украшенных растительным и геометрическим орнаментом и изображениями животных или фантастических существ. Таковы вазы родосской (или милетской), самосской, коринфской и навкратийской работы. Особо выделяются большие родосские сосуды с росписью из нескольких поясов, в каждом из них представлены животные, следующие друг за другом. Ко второй половине VI — первой половине V в. до н. э. относятся чернофигурные вазы (исполненные черным силуэтом на фоне красноватой глины) ионийской, клазоменской, халкидской и особенно аттической работы. В небольшом количестве привозились фигурные сосуды; сравнительно немногочисленны также находки краснофигурных ваз строгого стиля.

ap-64

63. Самосский кувшин из Пантикапея (раскопки 1958 г.)

Значительно реже, чем глиняная посуда, встречались богато украшенные небольшими скульптурными изображениями алебастровые вазы; таковы туалетные сосуды из Навкратиса, найденные в Ольвии.

В VI—V вв. до н. э. на Боспоре существовало и местное производство расписной глиняной посуды, как показали раскопки в Пантикапее, Нимфее и других городах. Эта керамика украшена фигурными изображениями: или чаще незамысловатым узором в виде горизонтальных полос, подобно современным ей ионийским сосудам. Довольно большое распространение получили терракотовые фигурки VI в. до н. э. как привозные, так и местной работы. Таковы статуэтки сидящей богини, застывшей в неподвижной фронтальной позе. Весьма характерны односторонки — протомы, представляющие голову и верхнюю часть торса богини. Образцы таких скульптур были обнаружены при раскопках городов европейской части Боспора, а также в Фанагории. По всей вероятности, они являются изображением Деметры или Коры-богинь, связанных с земледелием и погребальным культом.

Для производства мелкой скульптуры служили специальные формы. Образцом является найденная в Ольвии форма («типос») из терракоты, предназначенная для оттискивания или отливки головы богини. Эта форма, вероятно, была изготовлена в первой половине V в. до н. э. в Ионии, скорее всего на острове Самосе. Отливы, сделанные в этом «типосе», показывают, что скульптура отличалась четкими формами.

ap-65

64. Навкратийский кубок

Уже в VI в. до н. э. в северопонтийских городах зародилась художественная обработка металлов. Изготовлявшиеся там различные произведения торевтики частично бытовали в городах, а частично проникали к обитателям степей. Подобные предметы встречаются при раскопках богатых могил в скифских и меотских курганах. Примером такой работы, вероятно, малоазийского мастера-эллина, переселившегося на Боспор, является серебряное позолоченное зеркало Келермесского кургана. Оно богато украшено различными изображениями богини — владычицы зверей — «Восточной Артемиды», попарно сгруппированных, симметрично расположенных животных (в так называемой геральдической схеме) и пр. Особенности трактовки отдельных фигур животных, представленных на этом зеркале, позволяют предполагать, что исполнявший их мастер, в основном следовавший традициям греческого архаического искусства, использовал некоторые художественные мотивы, свойственные художественному творчеству аборигенов Северного Причерноморья.

Об ювелирном производстве в Пантикапее в это время говорит каменная форма для отливки простых украшений, найденная при раскопках дома конца VI в. до н. э.

Имеются основания считать ольвийскими художественно исполненные бронзовые зеркала, встречающиеся при раскопках не только в Оливии, но далеко за ее пределами в скифских могилах. Ручки этих зеркал украшены фигурками барсов, оленей, бараньими головками, рельефными масками Медузы-Горгоны и другими изваяниями. Таким образом, в VI и в первых десятилетиях V в. до н. э. нельзя отметить существенного своеобразия в художественном творчестве городов Северного Причерноморья, искусство которых очень близко творчеству античного мира Средиземноморья.

ap-66

65. Келермесское зеркало

Иную картину мы можем наблюдать позднее, примерно с конца V в. до н. э. и особенно в последующее время. При этом нужно учесть, что с этого периода четко наметилось различие между западной и восточной частями северопонтийского побережья, о чем мы говорили раньше. Возникший около 421 г. до н. э. и в дальнейшем разросшийся в небольшое государство Херсонес, как и Ольвия, постоянно оставался полисом эллинского типа, управлявшимся рабовладельческой демократией. Боспорское государство, первоначально состоявшее из одних эллинских городов, примерно, в начале второй четверти IV в. до н. э. включило также синдов и часть меотских племен. Наличие во главе Боспора династии Спартокидов фактически превратило ее в монархию. Эти в корне различные условия жизни западных и восточных городов отразились на их культуре, искусстве, приведя к большему своеобразию Боспора по сравнению с Херсонесом и Ольвией, сохранивших значительно больше черт, общих с эллинскими городами Средиземноморья.

Некоторые отличия наблюдаются в это время и во внешних отношениях Северного Причерноморья со Средиземноморьем. Если в VI в. до н. э. северопонтийские города находились в особенно тесных экономических связях с Ионийским побережьем Малой Азии и прилегающими островами, то иная картина наблюдается после греко-персидских войн. В V—IV вв. до н. э. Афины в большом количестве стали экспортировать в Северное Причерноморье произведения своего искусства и художественного ремесла, вытесняя ионийскую продукцию; в это время на Северный Понт в значительном количестве ввозились аттические краснофигурные вазы.

В III—II вв. до н. э. импорт из греческих городов Средиземноморья не прекратился, но теперь Афины в значительной мере утратили ту роль, которую они играли в предшествующие столетия. Вновь оживились связи с греческими городами Малой Азии; привозились произведения искусства и из других пунктов, в том числе из расположенной в устье Нила Александрии, которая в это время стала крупнейшим центром Средиземноморья.

Об архитектуре и парадном убранстве богатых ольвийских построек мы уже говорили выше. Здесь отметим, что в Ольвии применялись характерные для античного мира мозаичные картины. Интересна в этом отношении мозаика двора упоминавшегося уже ольвийского дома, раскопанного в 1902—1903 гг. Она была выложена из темно-синих, светло-желтых и буро-красных галек. Центральная часть мозаики представляла круг, посередине которого, вероятно, находилось изображение Орфея. Круг был заключен в квадрат; раму квадрата украшали фигуры крылатых львов, пантер, кабанов, сгруппированных попарно перед пальметтами.

Как и в предшествовавшее время, в IV—II вв. до н. э. монументальная скульптура в основном, видимо, привозилась в Ольвию из Средиземноморья. Можно думать, что в Ольвию доставлялись и первоклассные оригиналы; там была найдена база статуи с подписью знаменитого аттического скульптора Праксителя. Оттуда же происходят мраморная голова богини аттической работы первой четверти IV в. до н. э., великолепная мраморная голова бородатого бога, полная патетики, характерной для круга великого ионийского скульптора IV в. до н. э. Скопаса, мраморная головка Диониса аттической работы середины IV в. до н. э. Вероятно, в конце IV в. до н. э. была исполнена небольшая мраморная статуэтка Афины; она представляет собою копию знаменитой колоссальной статуи Афины Парфенос (Девы), исполненной из золота и слоновой кости аттическим скульптором Фидием.

Большой жизненностью и выразительностью отличаются обломки найденной в Ольвии колоссальной статуи льва аттической работы конца IV — начала III в. до н. э. Напряженные мускулы и кровеносные сосуды лапы хищника кажутся полными пульсирующей жизни.

Выше уже упоминалось о находке в доме, раскопанном в 1902—1903 гг., двух небольших мраморных голов, по всей вероятности, Асклепия и Гигиейи, возможно принадлежавших к одной группе. Обе головы отличаются исключительно мягкой, несколько обобщенной живописной трактовкой, характерной для александрийской работы: они должны быть отнесены примерно к концу III в. до н. э. Вместе с этими головами была найдена несколько превосходящая их по размерам голова, может быть, Эрота, также александрийской работы конца III в. до н. э.

В рассматриваемый период в Ольвии скульптура была не только привозной; там были и свои мастера-ваятели. Примерно к III в. до н. э. относится рельеф из известняка, изображающий сидящую на троне богиню Кибелу.

ap-67

66. Фигурный сосуд в виде головы Ахилла из Ольвии

Большое распространение получили в Ольвии небольшие статуэтки из терракоты, привозившиеся из Малой Азии и Александрии, а также ольвийской работы. Известны также и фигурные сосуды в виде голов различных животных или головы Ахилла, о культе которого в Ольвии мы уже говорили.

Ввоз в Ольвию художественно украшенной посуды не прекращался в III—I вв. до н. э. Примерно к III в. до н. э. относятся большие чернофигурные амфоры; фигуры, изображенные на этих вазах, отличаются свободой в передаче ракурсов и пространства, что не было свойственно плоским силуэтам черонфигурных рисунков VI в. до н. э. Выделяется большая амфора александрийской работы II в. до н. э. из Ольвии. Верхняя часть этой вазы, покрытая белой облицовкой, украшена рельефами, нижняя часть, оживленная вертикальными ребрами, сплошь покрыта коричневым лаком. Не менее интересна, вероятно, происходящая из Ольвии глазурованная ваза с горельефной сценой суда Париса. Широко известный миф передан в сильно шаржированном виде, представляя яркий образец эллинистической карикатуры. Эта ваза исполнена в Малой Азии в I в. до н. э.

Помимо привоза художественной керамики из Средиземноморья в III—II вв. до н. э. в Ольвии, как и в других крупных центрах Северного Причерноморья, получает значительное развитие и местное производство глиняной расписной посуды, украшенной легкими декоративными узорами. Несомненно северопонтийское происхождение найденной в Ольвии фрагментированной ойнохои, примерно начала III в. до н. э., с многокрасочной росписью по белому фону; на плечах этого сосуда изображена, как бы привязанная, разукрашенная повязка — тэния.

ap-68

67. Александрийская амфора II в. до н. э. из Ольвии

Мы уже отмечали, что Херсонес в конце I—II в. до н. э. имел тесные культурные связи с Южным Причерноморьем и Средиземноморьем.

В художественной культуре Херсонеса рассматриваемого периода не наблюдается каких-либо особенностей, которые можно приписать воздействию его ближайших соседей — тавров.

В богатых постройках Херсонеса рассматриваемого времени, видимо, применялись примерно такие же приемы отделочных работ, что и в Ольвии. Об этом свидетельствует обнаруженная в 1936—1937 гг. мозаика из галек, изображающая моющихся женщин.

ap-69

68. Найденная в Ольвии глазурованная ваза с рельефным изображением суда Париса в шаржированном виде

Были в Херсонесе и произведения монументальной скульптуры. Судя по находке мраморной базы статуи, трудно поддающейся точной датировке, в Херсонесе ставились и колоссальные статуи. Однако возможно, что произведения скульптуры привозились в Херсонес в меньшем количестве, чем в Ольвию. Примером привозной скульптуры может служить мраморная голова юноши хорошей работы IV в. до н. э. круга Скопаса. Изготовлялась скульптура и в самом Херсонесе. Дошедший до нас торс терракотовой фигуры из херсонесской глины свидетельствует о том, что в Херсонесе исполнялись глиняные скульптуры довольно больших размеров. Этот торс достигает половины натуральной величины. Судя по стилю, эта скульптура относится к IV—III вв. до н. э. Кого она изображала — трудно сказать с полной уверенностью, но скорее всего дорийского героя — Геракла.

В быту херсонесцев большое распространение получили различные произведения художественного ремесла: расписные и рельефные вазы, терракотовые статуэтки и прочие изделия, в значительной части изготовлявшиеся в самом Херсонесе. При раскопках 1888 г. там было обнаружена мастерская корапласта, в которой выделывались мелкие скульптурные поделки из обожженной глины.

Встречались в Херсонесе и ювелирные изделия; среди них отличается тонкостью работы золотое ожерелье с небольшой фигуркой сирены, найденное в 1899 г.

ap-70

Рис 69. Оттиск, исполненный по форме, найденной в 1888 г. в мастерской херсонесского коропласта

Искусство входивших в Херсонесское государство античных поселений Западного Крыма: Керкинитиды, Прекрасной Гавани и других нам известно меньше. Однако и в этих не-? больших населенных пунктах развивалось свое художественное творчество. Оттуда происходят рельефы с изображением пирующего Геракла. Эллинский герой представлен могучим и грузным. Несколько грубоватое исполнение не лишено, однако, острой нарицательности и умения живо передать натуру.

Наиболее значительное из античных государственных образований Северного причерноморья — Боспор — достигло своего расцвета в IV в. до н. э. Активное участие в экономической, политической и культурной жизни Боспора этого времени не только эллинских, но и синдо-меотских элементов определило значительное своеобразие его художественной культуры. Искусство Боспора, особенно зодчество и торевтического времени являются значительным вкладом в художественное творчество древности.

Наиболее характерные черты архитектуры Боспора выступают в монументальных гробницах, в особенности подкурганных склепах, которые появились на Боспоре не раньше конца первой четверти IV в. до н. э., получили значительное распространение в течение этого столетия и продолжали сооружаться и во II—I вв. до н. э. Такие склепы сосредоточены в окрестностях Пантикапея, особенно вдоль хребта Юз-Оба. Склепы обычно состоят из хода — дромоса и одной или двух погребальных камер, прямоугольных или квадратных в плане. Стены их выкладывались из тесаных каменных блоков и перекрывались уступчатым сводом, образованным постепенным напуском камней с двух, трех или со всех четырех сторон.

ap-71

70. Золотой курган под Керчью

Генезис описанных боспорских склепов некоторые исследователи возводили к эгейским прототипам. Однако вряд ли прямоугольные в плане пантикапейские склепы могли произойти от круглых в плане ульевидных эгейских гробниц. Скорее можно предположить местное происхождение этих довольно простых по конструкций сооружений. Задолго до боспорских склепов в юго-восточной Европе, в Приднепровье и Прикубанье нам известны деревянные погребальные сооружения, на основе которых возникли местные каменные конструкции, совершенно аналогичные склепам с уступчатыми перекрытиями. Нужно думать, что истоки архитектурных форм боспорских склепов восходят к этим погребальным сооружениям племенной знати Северного Причерноморья и особенно Прикубанья. Это обстоятельство позволяет предполагать, что аристократию боспорской столицы, возможно, составляли не столько потомки малоазийских знатных родов, сколько выходцы из синдо-меотской племенной знати, разумеется, сильно эллинизировавшейся.

Однако нужно подчеркнуть, что сказанное относится только к архитектурному прототипу, что же касается строительной техники пантикапейских склепов, то она полностью отвечает приемам эллинского зодчества Средиземноморья. Вместе с тем следует отметить, что монументальные боспорские склепы отличаются от своих прототипов и значительно более высоким уровнем художественного мастерства.

Среди боспорских склепов несколько особняком стоит грандиозный склеп Золотого кургана под Керчью, раскопанного в прошлом столетии. Это сооружение имело ульевидную форму и, по-видимому, было навеяно иноземными, скорее всего фракийскими, образцами.

Большими размерами отличается находящийся под Керчью так называемый Царский курган, достигающий в высоту 17 м. Он был сооружен, вероятно, в последних десятилетиях IV в. до н. э. К центру кургана вел широкий и длинный ход — дромос, обрамленный стенами, сложенными из рустованных камней. По мере приближения к камере стены дромоса постепенно повышаются, около середины длины его начинается перекрывающий его уступчатый свод. В конце дромоса находится вход в камеру, почти квадратную в плане, перекрытую высоким ступенчатым куполом. Высота камеры около 9 м. Уступчатое перекрытие усиливает впечатление монументальной простоты, которой отличается эта грандиозная гробница.

ap-72

71. Дромос Царского кургана

В конце IV — начале III в. до н. э. появился новый тип подкурганных склепов с погребальными камерами, перекрытыми коробовыми сводами. Один из самых значительных склепов, примерно начала III в. до н. э., был обнаружен в кургане на Васюринской горе (на Таманском полуострове). Сооружение состояло из дромоса, крытого коридора и погребальной камеры. Дромос представлял собой каменную лестницу, обрамленную с боков стенами, к ним примыкали два каменных ящика для погребения коней, за лестницей находился небольшой коридор, крытый коробовым сводом, ведший в погребальную камеру; последняя была покрыта таким же сводом, в стенах ее были устроены три небольшие ниши.

Стены и потолок были оштукатурены и богато расписаны. Роспись стен изображала ограду, сложенную из каменных плит черного, красного, желтого и желтоватого цветов: стену увенчивал написанный красками ионийский карниз, над которым проходила сима (желоб). Над симой возвышались небольшие узкие козырьки — антефиксы, между ними изображены сидящие птицы: стрижи и ласточки. Средняя часть свода также была украшена росписью: она изображала натянутый над камерой прямоугольный ковер синего цвета с широкой пурпуровой каймой по краям и с красными кистями по углам.

Близок по времени Васюринскому склепу расписной склеп расположенного невдалеке кургана Большой Близницы. Расположенная позади дромоса погребальная камера этого склепа была перекрыта ступенчатым куполом. Вдоль верхней части стен ее тянулся расписной пояс, заполненный орнаментами. Большая плита, завершавшая уступчатое перекрытие, была украшена росписью, представлявшей поплечное изображение богини Деметры или ее дочери Коры.

ap-73

72. Плита с изображением Деметры или Коры из кургана Большая Близница

Находки многочисленных обломков расписной штукатурки в Пантикапее и Фанагории дали представление об отделке домов II в. до н. э. Здесь система росписи была сложнее, чем в Васюринском кургане: гладь стены делилась на несколько горизонтальных поясов, состоявших из орнаментальных полос или рядов квадров — желтых, красных или окрашенных под пестрый мрамор.

Как и в Ольвии, монументальная скульптура на Боспоре, особенно в V—IV вв. до н. э., в основном была привозной. Таковы найденные в Керчи мраморные скульптуры V в. до н. э.: обломок рельефного надгробия юноши и круглая база с рельефным изображением торжественного шествия женщин, вероятно участниц религиозной процессии.

Из Пантикапея происходит также большая мраморная статуя юного Диониса в коротком хитоне; у ног его маленькая фигура пантеры. Эта скульптура исполнена в Аттике в начале IV в. до н. э. Аттической работой середины IV в. до н. э. является найденная в Керчи сильно поврежденная колоссальная мраморная статуя мужчины, задрапированного в гиматий, вероятно, портрет Аполлония, одного из Спартокидов, — представителя династии, правившей на Боспоре.

ap-74

73. Статуя юного Диониса из Пантикапея

Наряду с привозными статуями можно отметить еще ряд произведений боспорской работы. В последние века до нашей эры и особенно в последующий период на Боспоре в большом количестве исполнялись рельефные надгробия. Как сюжеты, представленные на этих памятниках, так и стиль их имеют своим истоком греческую надгробную скульптуру из Малой Азии, северо-восточной части Балканского полуострова и прилежащих центров. Но трактовка фигур сильно переработана боспорскими мастерами. Среди этих надгробий выделяется найденная в Керчи плита II в. до н. э. с рельефными изображениями, расположенными в два яруса; вверху представлен пятиколонный фасад ионийского храма, в треугольном пространстве его фронтона помещен бюст богини, вероятно, Деметры или Афродиты; в нижней части изображен покойник в полном вооружении, его увенчивает парящая в воздухе богиня победы Ника; рядом с покойником находится величавая женская фигура с жезлом.

Находки на Боспоре свидетельствуют о высоком качестве бытовавших там предметов художественного ремесла. Таковы расписные и фигурные сосуды из обожженной глины, лучшие образцы которых найдены в одном из курганов некрополя Фанагории. Это фигурные вазы, изображающие сфинкса, сирену и Афродиту, рождающуюся из морской пены. Все они хорошо сохранились. Эти совершенно уникальные, первоклассные произведения аттической работы конца V — начала IV в. до н. э. важны еще и тем, что дают наглядное представление о расцветке эллинских хризо-элефантинных (т. е. выполненных из золота и слоновой кости) скульптур; волосы и часть украшений покрыты позолотой; тело окрашено в очень мягкий телесный тон, различные детали мастерски расцвечены.

От описанных выше идеализованных образов божеств эллинской мифологии резко отличается серия терракотовых статуэток примерно конца V в. до н. э., найденная в кургане Большая Близница (на Таманском полуострове). Это непристойные по тематике, нарочито уродливые, гротескные изображения старух и обнаженных женщин, вероятно, имевшие культовое значение.

ap-75

74. Надгробие с изображением пятиколонного здания II в. до н. э., найденное в Пантикапее в 1911 г.

Производство терракотовых статуэток на Боспоре успешно развивалось в течение всего рассматриваемого периода. В 1947 г. при раскопках в Фанагории было найдено большое количество миниатюрных терракотовых фигурок II—I вв. до н. э., позволивших установить характерные особенности коропластики этого города.

Аттические расписные сосуды V—IV вв. до н. э. в большом количестве привозились на Боспор, отчасти проникая оттуда к местным племенам Придонья и Прикубанья. По большей части это были краснофигурные вазы, но среди них встречались и образцы позднего чернофигурного стиля. К ним принадлежит найденная в низовьях Дона, около станицы Елисаветовской панафинейская амфора середины V в. до н. э. Такие вазы изготовлялись в Афинах и служили призами победителям на происходивших там состязаниях во время праздника Великих Панафиней. Эта ваза расписана в чернофигурной технике, применение которой было традиционно для панафинейских амфор. На лицевой стороне ее представлена грозная богиня Афина Паллада, около нее надпись: «Приз с афинских состязаний». На обратной стороне изображен музыкант, играющий на струнном инструменте — кифаре, по обе стороны его два слушателя. Другая панафинейская амфора IV в. до н. э. была найдена на Кубани около станицы Елизаветинской; на ее лицевой стороне также нарисована Афина Паллада, а на обратной — сцена состязания кулачных бойцов.

В IV в., наряду с непрекращавшимся ввозом аттических ваз позднего краснофигурного стиля, на Боспоре получает дальнейшее развитие производство художественной керамики. В это время, возможно, на Боспоре работал мастер Ксенофант; родом, из Афин; им был исполнен большой, роскошно украшенный арибаллический лекиф, найденный в Керчи. Тулово вазы покрыто многочисленными фигурами, представляющими персов, которые среди экзотических растений охотятся на кабанов и фантастических чудовищ — грифов. Эти изображения исполнены частично росписью, частично раскрашенными рельефами. Из Керчи происходит и другой, несколько меньший по размерам арибаллический лекиф работы того же Ксенофанта, также украшенный сценами охоты, исполненными аналогичной техникой. Вазы, декорированные таким образом, видимо, особенно ценились на Боспоре. К числу их принадлежит великолепная гидрия (трехручный кувшин) с изображением спора Афины с Посейдоном. Эта сцена навеяна известной композицией западного фронтона Парфенона.

ap-76

76. Фигурная ваза в виде Афродиты, найденная в Фанагории

В IV в. до н. э. в большом количестве привозились из Аттики на Боспор краснофигурные пелики (вазы с двумя ручками). Росписи их, нередко связанные с легендами о Северном Причерноморье, изображают конных воительниц-амазонок, аримаспов, борющихся с грифами, Аполлона на грифе и пр. На другой стороне этих ваз почти неизменны изображения юношей-палестритов, задрапированных в гиматии. Нередки также большие краснофигурные туалетные сосуды — леканы со сценами из жизни гинекея — женской половины дома.

В III в. до н. э. прекратилось изготовление краснофигурных ваз. На Боспор теперь привозились сосуды, украшенные растительными и геометрическими орнаментами, исполненными красками по чернолаковому фону, и особенно вазы с рельефными украшениями. Во II в. до н. э., как и в других странах, здесь преобладали покрытые лаком рельефные сосуды, главным образом так называемые мегарские чаши. Многие из них привозные, но эти чаши изготовлялись также и в Северном Причерноморье, на что указывают обломки форм, найденные в Пантикапее.

Помимо рельефных чаш, на Боспоре в III—II вв. до н. э. в значительном количестве изготовлялись так называемые акварельные вазы; это по большей части пелики и леканы, подражающие по форме и отчасти росписи сосудам IV в. до н. э.

ap-77

76. Фигурная ваза в виде сирены, найденная в Фанагории

Из других разделов художественного ремесла следует отметить богато украшенные предметы мебели. Таковы украшения клины (ложа), найденные в Куль-Обском кургане под Керчью. Это обломки пластин из слоновой кости с изображениями сцен из эллинской мифологии, исполненными врезанным рисунком.

Художественной работой отличаются также деревянные саркофаги, встречавшиеся в богатых гробницах. Древнейшие из них имели вид больших солидных ларей, нередко богато украшенных резьбой или инкрустацией. К числу их принадлежит саркофаг IV в. до н. э., найденный под Керчью в Змеином кургане. Саркофаг украшают покрытые позолотой небольшие рельефы, представляющие Аполлона и Геру.

Великолепный деревянный саркофаг III в. до н. э. был найден в кургане под Анапой; на нем находятся рельефные фризы с резными изображениями батальных сцен, а также Нереид, несущих доспехи Ахиллу.

ap-78

77. Деревянный саркофаг из Змеиного кургана

Реже встречались каменные саркофаги. Среди них выделяется монументальный мраморный саркофаг, найденный около станицы Таманской; он отличается простотой и строгостью очертаний. Крышка саркофага, сделанная наподобие двускатной кровли, придает саркофагу некоторое сходство с греческими храмами. Можно думать, что это связано с представлениями о героизации знатных покойников.

На Боспоре найдены первоклассные образцы резных полудрагоценных камней, вставленных в перстни, диадемы и пр. В одной из могил на Юз-Обе было найдено кольцо, украшенное резным камнем с изображением летящей цапли и подписью резчика Дексамена Хиосского.

Еще большего внимания заслуживают художественные изделия из металлов. Выше уже говорилось о золотой пантикапейской монете — статерах IV в. до н. э., отличающихся высоким мастерством исполнения.

ap-79

78. Арибаллический лекиф работы мастерской Ксенофанта

Художественная утварь, найденная в окрестностях Пантикапея, на Таманском полуострове, а равно в курганах южных степей, занимает видное место среди дошедших до нас аналогичных изделий античного времени. Курганы Куль-Оба, Большая и Малая Близницы, Семибратние, Карагодеушах, Чертомлык, Солоха и другие дали многочисленные изделия из золота и серебра, относящиеся к IV—III вв. до н. э. Рельефные изображения на них отчасти представляют сцены из эллинской мифологии, отчасти навеяны жизнью соседних с Боспором местных племен. Эти изображения в основном исполнены в стиле классического искусства Греции; однако некоторым из них, главным образом в сценах из скифской жизни, свойственна тщательная передача характерных этнографических особенностей и большая выразительность, так же как голове козлоухого божества на пантикапейских монетах.

Среди многочисленных находок в Куль-Обском кургане выделяется великолепная золотая подвеска с рельефным изображением головы статуи Афины-Парфенос Фидия; оно представляет наиболее точное из дошедших до нас воспроизведений прославленного оригинала: украшенный тремя гребнями шлем передан с мельчайшими подробностями, известными по описанию древнегреческого путешественника Павсания.

Тонкостью ювелирной работы отличаются золотые серьги, обнаруженные в кургане близ Феодосии в 1853 г.; на них представлены изображения воина в колеснице, запряженной четверкой коней, и Ники — крылатой богини победы. Эти изображения на феодосийских серьгах настолько малы по размерам, что с трудом могут быть рассмотрены невооруженным глазом.

ap-80

79. Золотые серьги из Феодосии (в увеличенном виде)

Выбивная золотая пластина, украшавшая горит (футляр для лука и стрел) из Чертомлыцкого кургана, является чисто эллинской не только по характеру трактовки многофигурной композиции, но и по сюжетам изображений, вероятно, связанных с греческими мифами. Эта пластина не является единичным памятником — совершенно идентичные ей золотые рельефные пластины были найдены в Ильинецком кургане (при раскопках 1901—1902 гг.), а также в Мелитопольском кургане в 1954 г. и, наконец, в Елисаветовском кургане в 1959 г.

В одном из самых значительных таманских курганов — Большой Близнице были найдены многочисленные изделия из золота; среди них выделяется головной убор с рельефными изображениями аримаспов, сражающихся с грифами. Как отмечалось, этот сюжет нередко встречается и в росписях боспорских пелик. Найденная в том же кургане большая ушная подвеска с изображением Нереиды с доспехом Ахилла на гиппокампе не уступает по качеству работы кульобской.

Среди вещей, обнаруженных в кургане Карагодеушах, большой интерес представляет фрагментированный серебряный сосуд в виде рога (ритон). Сцена, украшающая верхнюю часть этого сосуда, дает нам представление о воззрениях местных обитателей Северного Причерноморья. Верховный бог изображен в виде всадника, против которого находится вождь, также сидящий верхом на коне. Бог приобщает к власти или, может быть, передает сакральную силу вождю, который был не только военачальником, но также и жрецом. Как и в чертомлыцкой вазе, в этой сцене сказались большая этнографическая осведомленность боспорского мастера и интерес к жизни северопонтийского племенного мира. Из находок в Куль-Обе нужно упомянуть рельефный сосуд, сделанный из электра; на нем представлены сцены из жизни скифов, свидетельствующие о хорошем знакомстве с ними художника, что было возможно лишь при непосредственном наблюдении; примечательна сцена вырывания зуба, насыщенная патетической выразительностью.

ap-81

80а. Боспорская краснофигурная пелика. Лицевая сторона

Те же особенности можно отметить в изображении скифов, дрессирующих лошадей, на серебряной амфоре, найденной при раскопках Чертомлыцкого кургана (в 1862—1863 гг.). Эта живая сцена занимает неширокий пояс на плечах вазы; фон рельефа гладкий, фигуры исполнены с такой жизненностью, что у зрителя создается впечатление необъятного простора южной степи. Над поясом с изображением скифов и коней представлены грифы, терзающие оленей. Тулово вазы богато украшено сложными орнаментальными мотивами: по всей поверхности извиваются усики, из которых вырастают пальметты, полупальметты и цветы; на усиках сидят птицы. К нижней части тулова прикреплены исполненные в круглой скульптуре две головы львов и между ними голова Пегаса, обрамленная широко распластанными крыльями. Эти головы, вероятно, были приделаны к вазе не при ее изготовлении, а немного позднее, но выполнены они в той же мастерской.

Такой же характер, как на описанных горитах, имеют рельефы на ножнах меча из Чертомлыка.

Замечательным произведением античной торевтики Причерноморья является массивный золотой гребень из кургана Солоха. Его увенчивает группа, представляющая битву трех воинов. В центре — конный воин, нападающий на спешенного всадника, около которого лежит убитая лошадь; за конным воином следует пеший дружинник. Все бойцы одеты в местную одежду, на всадниках греческие шлемы и панцири. Аналогичный сюжет изображен на главной композиции серебряной обивки налучия из того же кургана, с тем лишь отличием, что на сражающихся нет греческих доспехов и они представлены в более грубом обличии, чем более «эллинизованные» бойцы золотого гребня.

ap-82

806. Боспорская краснофигурная пелика. Обратная сторона

Рассмотренные произведения торевтики, в основном относящиеся к IV в. до н. э., во многом ближе эллинистическому искусству Средиземноморья, чем греческому искусству периода классики. Это прежде всего сказывается в «этнографических» интересах художников, внимательно наблюдавших меотов и скифов, старательно передававших их внешний облик, одежду, оружие, их позы, движения, нравы и обычаи. Боспорские торевты, изготовлявшие эти замечательные произведения искусства, были знакомы со всеми достижениями греческой классики. Вместе с тем, считаясь с вкусами своих местных заказчиков, боспорские мастера изображали сцены из жизни степняков и их типы, отличные от эллинских; при этом создавались совершенно новые образы, необычные для классического искусства.

Как уже отмечалось, в период с середины I в. до н. э. наблюдается дальнейшее усиление местных элементов в городах Северного Причерноморья. Хотя государственным языком в этих городах по-прежнему остается греческий, но в культурной жизни и в быту происходят очень значительные изменения, резко меняющие облик гражданства. Прежнего гражданина — палестрита сменяет одетый в кочевническую одежду конный воин. Глубокие изменения происходят и в художественном творчестве. Потребность в произведениях искусства Средиземноморья падает, преобладает местная художественная продукция. Особенно резко выступают .местные элементы на Боспоре, подвергавшемся в это время сильной сарматизации. В несколько меньшей мере это проявляется в Ольвии и еще слабее — в Херсонесе. Последний всегда был тесно связан культурными интересами и политическими взаимоотношениями с эллинским миром, а в рассматриваемую эпоху Херсонес по большей части находился в зависимости от Рима.

Ольвия, восстановленная после разрушения ее гетами, в середине I в. до н. э. была небольшим городом, сильно уступавшим по величине прежнему.

От храмового зодчества Ольвии рассматриваемой эпохи до нас дошли обломки храма Аполлона Простата ионийского ордера. Хорошо сохранились два монументальных каменных склепа II—III вв. н. э.; каждый из них состоит из двух помещений, расположенных по одной оси. Один из склепов находится под курганом, получившим наименование «Зевсова кургана». Нижняя часть этого кургана была обнесена подпорной каменной стеной крепидой.

Скульптура Ольвии рассматриваемого периода по качеству значительно уступает скульптуре времени расцвета города. Примером ее может служить статуя мальчика с мехом в руках, служившая украшением фонтана.

Римские гарнизоны, длительно стоявшие в Херсонесе, способствовали установлению связей с римскими, главным образом дунайскими провинциями, и известному воздействию искусства последних на художественное творчество херсонесских мастеров.

На херсонесских надгробных рельефах нередко встречаются портретные бюсты или фигуры покойных. Более примитивные, чем средиземноморские, они не лишены некоторой остроты индивидуальной характеристики и вместе с тем отражают ту эволюцию стиля, которую претерпевал античный портрет во II—III вв. н. э. Весьма интересная серия мраморных рельефов первых веков нашей эры была найдена в 1935 г.; сюжеты весьма различны: фигуры Эротов, несущих тяжелые гирлянды, изображения подвигов Геракла, грифа, кораблей и пр. Особого внимания заслуживает рельеф II в. н. э., представляющий покойных супругов — Фемиста, сына Стратона, и его жену Василину, возлежащих на ложе; по сторонам их Эроты и маски Медузы.

ap-83

81. Золотая обивка горита из Мелитопольского кургана (раскопки 1954 г.)

Еще сильнее сказалось воздействие художественного творчества дунайских провинций на искусстве римской крепости Харакс, расположенной на Ай-Тодорском мысе.

В святилищах около крепости были найдены небольшие вотивные рельефы, представляющие Диониса, Артемиду, Фракийского всадника, Мифру и пр. Того же происхождения и мраморное надгробие Фурия Севта с изображением скачущего на лошади всадника, который в сопровождении собаки охотится на кабана. Все эти рельефы исполнены под сильным воздействием фракийского искусства. Это вполне естественно, если принять во внимание, что римский гарнизон Харакса в значительной мере состоял из солдат, набранных в северо-восточной части Балканского полуострова.

Памятников зодчества Боспора периода сарматизации до нас дошло довольно много. Большая часть их — развалины жилых домов, а также хозяйственные, технические и оборонительные сооружения.

Выше была отмечена находка обломка архитрава с надписью, которая позволяет полагать, что в 23 г. н. э. в Пантикапее был сооружен пятиколонный мраморный портик дорийского ордера, служивший, вероятно, фасадом храма, посвященного Аспургу.

ap-84

82. Надгробие Фурия Севта из Харакса

Пантикапейские склепы I в. до н. э. и первых веков нашей эры заметно отличаются от боспорских монументальных гробниц IV в. до н. э. Богатые гробницы сарматского времени представляли погребальные камеры, которые обычно вырезались в твердом материке. Стены и потолки таких камер нередко покрывались росписью различного содержания.

Простотой архитектурных форм выделяется монументальный каменный склеп I в. н. э., обнаруженный при раскопках 1948 г. в одном из курганов под Керчью. Фасад этого склепа представлял собой простую стену, сложенную из больших каменных квадров; он был прорезан дверным проемом, перекрытым громадным блоком. Сравнительно небольшая погребальная камера была покрыта коробовым сводом, сложенным из клинчатых камней. Какой-либо росписи или облицовки в этом сооружении не было, стены и своды оживлялись только сеткой швов между отдельными камнями. Внутри погребальной камеры стоял монументальный каменный саркофаг. Он был закрыт крышкой, имевшей округлые очертания, которые гармонировали со сводчатым перекрытием склепа. Своей простотой пантикапейский склеп, обнаруженный в 1948 г., несколько напоминает суровые архитектурные формы склепов с уступчатыми перекрытиями IV в. до н. э. Однако, как уже отмечалось, для пантикапейских склепов первых веков нашей эры более характерно наличие сложных росписей.

В росписях склепов I в. до н. э. и первых веков нашей эры нередко наблюдаются фигурные изображения, главным образом в люнетах. Изображаются мифологические сюжеты или покойник и его домочадцы, иногда в бытовой обстановке в степи. В некоторых случаях передаются элементы пейзажа.

К I в. н. э. относится керченский «Склеп Деметры». На стене по сторонам входа в этом склепе написаны изображения нимфы Калипсо и бога Гермеса; первая, согласно представлениям древних греков, накрывала покойников покрывалом смерти, а второй отводил их душив преисподнюю.

ap-85

83. «Склеп Деметры» в Пантикапее, вид от входа (северная половина)

На других стенах склепа представлены лозы с гроздьями. Стены увенчивает ионийский сухарный фриз.

В одном из люнетов помещено изображение Плутона на колеснице, запряженной четверкой коней, похищающего Кору. Другой люнет заполнен орнаментом. Посередине плафона — круглый медальон, в котором находится поплечное изображение Деметры. Богиня представлена с серьезным, строгим, несколько печальным лицом.

Ее широко открытые глаза как бы смотрят прямо на каждого входящего в склеп и невольно привлекают к себе внимание. Облик богини в полной мере отвечает образу Деметры, божества заупокойного культа, скорбящей матери, которая тщетна разыскивала свою дочь Кору, похищенную в подземное царство владыкой преисподней Плутоном. По краям плафона изображены птицы, растительные мотивы, листья и лепестки роз. Эти мотивы «цветочного» орнамента весьма характерны для росписей плафонов склепов первых веков нашей эры; наряду с ними мы нередко встречаем роспись стен, воспроизводящую инкрустацию плитами разноцветного мрамора.

В керченском склепе II в. н. э., открытом в 1872 г., роспись нижней части стен представляет как бы богато отделанную стену, расчлененную пилястрами на прямоугольные поля, облицованные инкрустациями из плит различных форм и цветов. Верхние же части стен занимают многофигурные сцены, которые дают нам представление о военной жизни пантикапейцев. Одетые в тяжелые доспехи конные пантикапейцы сражаются со своими воинственными соседями — сарматами и таврами. Представленные фигуры несколько распластаны, что наблюдается и на рельефах того же времени. Изображая пейзаж, мастер не представляет местность во всей полноте, ограничиваясь только передачей отдельных деревьев.

Своеобразным, как бы миниатюрным подражанием расписному склепу, является саркофаг конца I — начала II в. н. э., найденный в Керчи в 1900 г. Ящик и крышка саркофага, снаружи довольно грубо высеченные из известняка, внутри отделаны более тщательно и украшены росписью. Изображения массивных колонн разделяют стенки саркофага на восемь полей, заполненных различными композициями. Мы видим сцены, представляющие покойных супругов за трапезой, музыкантов, играющих на флейтах и переносном органе, двух всадников, пляшущих уродливых карликов и другие изображения. Но особенно интересна картина, показывающая живописца за работой в его мастерской; он сидит перед мольбертом возле ящика с восковыми красками; около художника — жаровня, на которой он разогревает свой инструмент. Вероятно, живописец пишет портрет три подобных произведения тут же висят на стене.

ap-86

84. Голова Афродиты из Пантикапея (раскопки 1949 г.)

В позднеантичное время в Пантикапее встречаются склепы, стены которых покрыты незамысловатой росписью с простыми геометрическими узорами, растительными мотивами и примитивными фигурами животных и людей с колоколовидными туловищами. По всей вероятности, композиции с изображениями людей представляют ритуальные сцены, связанные с культом Сабазия.

Найденные на Боспоре скульптуры сарматского времени в основном не привезены из Средиземноморья, а исполнены на месте. Среди них лишь небольшая часть следует классическим образцам. К числу таковых принадлежит великолепная мраморная голова богини Афродиты, обнаруженная при раскопках Пантикапея в 1949 г. Эта голова исполнена примерно в I в. н. э. по образцу V в. до н. э. В 1956 г. также в Пантикапее были найдены мраморные головы бородатого бога и богини, вероятно, Гигиейи; последняя исполнена примерно в I в. н. э., а образец ее восходит к оригиналу аттического мастера IV в. до н. э. — Праксителя.

Значительное место в боспорской скульптуре рассматриваемого времени принадлежало портретам. Таковы найденная под Новороссийском небольшая бронзовая голова, вероятно, представляющая портрет боспорской царицы Динамии, и мраморная голова одного из боспорских царей I в. н. э.

Исключительно интересна портретная мраморная статуя второй половины II в. н. э., найденная в Анапе. Она изображает стоящего бородатого мужчину; связка свитков у его ног позволяет заключить, что это скорее всего один из представителей боспорской администрации. Этот магистрат задрапирован в античную одежду, которая сочетается с местным украшением — гривной — массивным ожерельем с головой животного посередине. Еще острее веяния новой местной культуры сказываются в передаче тела: узкие плечи и впалая грудь резко отличаются от более коренастых торсов греческой классики. Работа отличается большим совершенством технических приемов; стиль статуи близок восточногреческой скульптуре II в. н. э. Чувствуется продолжение эллинистической традиции со свойственным ей этнографическим интересом к изображению иноземцев — в данном случае, по всей вероятности, представителя греко-синдской знати.

ap-87

86. Мраморная голова боспорского царя из Пантикапея

Из рельефных скульптур заслуживает упоминания найденный в Танаисе небольшой мраморный рельеф с посвятительной надписью Трифона, исполненный во II — начале III в. н. э. Он представляет тяжеловооруженного всадника, держащего обеими руками большое копье. Нужно думать, что рельеф был вставлен в стену здания, к которому и относится посвятительная надпись.

Боспорские надгробные рельефы из известняка, исполнявшиеся еще во II—I вв. до н. э., получили большое распространение в первых веках нашей эры. На них покойный часто изображен в кочевнической одежде и вооружении верхом на лошади в сопровождении конных и пеших соратников. Такие изображения тесно связаны с новыми бытовыми условиями на Боспоре, когда верховая езда получила широкое распространение, а в военном деле конница стала играть весьма большую роль. Кроме того, в это время, отчасти под воздействием сарматского мира, изменились представления об облике героизированного умершего. Его стали изображать в виде всадника наподобие конного божества, почитавшегося у иранских и фракийских племен.

На боспорских надгробиях знатную покойницу нередко изображали восседающей на кресле среди своих прислужниц. Иногда чета покойников изображена пирующей в загробном мире: умерший возлежит на ложе, перед ним стоит столик с едой и напитками; около умершего сидит его супруга, им обоим прислуживают рабы. Подобные рельефы встречаются на надгробиях по одному, а иной раз по два или по три один под другим. Характер рельефа часто не округло-выпуклый, как это свойственно греческой скульптуре, а плоскостной, подобно иранским рельефам; в трактовке изображений на этих памятниках заметно усиливаются черты схематизма.

Среди боспорских надгробных памятников встречаются совершенно примитивные изваяния; такова серия надгробий из Горгиппии.

ap-88

85. Голова богини и в Пантикапея (раскопки 1956 г.)

Как отмечалось, расписные склепы на Боспоре в период сарматизация получили значительное распространение. В отличие от них, склепы со скульптурными украшениями встречались очень редко. Таков обнаруженный около Нимфея вырубленный в известняковой скале продолговатый склеп, относящийся ко II—III вв. н. э. На стенах погребальной камеры находятся рельефные изваяния, высеченные в природной скале. Над входом расположено поясное изображение богини Афины с миниатюрным копьем и щитом в руках и большой маской Медузы Горгоны на груди. В углах склепа бюсты Пана и Силена. Все эти изваяния выполнены малоопытным мастером, плохо справлявшимся с передачей пропорций, особенно фигуры Афины. Тем не менее, они не лишены известной силы и выразительности, своеобразного грубого реализма.

Весьма редко встречались в Боспоре и мраморные саркофаги, украшенные скульптурами. Примером может служить великолепный, сильно фрагментированный саркофаг, найденный в 1834 г. под Керчью. Крышка саркофага представляет богато украшенное ложе, на котором возлежат покойные; ящик саркофага обильно украшен орнаментами и рельефами; там представлен миф о пребывании Ахилла на острове Скиросе: хитрый Одиссей узнает юного эллинского героя, скрывавшегося среди дочерей Ликомеда.

Известны и скульптуры, изображающие животных, из них отметим найденную под Керчью колоссальную статую льва, положившего лапу на голову быка.

Широкое распространение в рассматриваемое время на Северном Понте получили терракотовые статуэтки местного производства. При раскопках Пантикапея в 1949 г. был обнаружен эргастерий коропласта I в. до н. э. Были найдены развалины двух обжигательных печей, формы для оттискивания фигурок и большое количество статуэток и их обломков, явно исполненных в одних и тех же формах.

Сюжеты боспорских статуэток сарматского времени очень разнообразны. Таковы жанровые сцены, изображения местных обитателей, мифологических персонажей (например, Эрота). Статуэтки нередко сохраняют следы яркой расцветки. Исполнение этих фигурок отличается некоторой суммарностью и штампованностью, что не мешает им быть иногда очень выразительными.

ap-89

87. Уздечный набор полихромного стиля из Пантикапея (детали)

Особое место среди боспорских терракот занимают своеобразные уродливые фигурки — гротески, представляющие скорее всего изображения местных демонов. По внешнему виду они напоминают античных марионеток. Головы их часто накрыты рогатыми уборами; в руках у них сиринга (свирель), флейта, другие музыкальные инструменты или иные предметы для ритуальных действий; туловище имеет колоколовидную форму, что позволяет подвесить к нему свободно раскачивающиеся нижние конечности.

Из терракоты исполнялись также рельефы-односторонки, например, изображения Ниобидов и Ниобид, истребляемых разгневанными богами. Такие терракотовые изображения обычно служили украшениями деревянных саркофагов. Наряду с ними применялись отливы из гипса; последние иногда представляли собой аналогичные фигурки Ниобидов. Из гипса изготовлялись также архитектурные орнаменты, например ажурные акротерии из раскопок некрополя в Дии-Тиритаке в 1933 г., рельефные скульптуры: протомы силенов, маски львов или Медузы, трагические маски и пр. Гипс пестро раскрашивался очень яркими красками: розовой, голубой, кирпично-красной, черной и т. д. Среди гипсовых украшений преобладали изображения, по сюжетам и стилю всецело продолжающие античную традицию; реже встречаются плоскостные скульптуры, в которых ясно сказываются сильные воздействия местных этнических элементов. Известны также саркофаги, украшенные резьбой по дереву. К их числу принадлежит саркофаг с различными изображениями (юноша около сосуда, кентавр, животные и пр.), найденный в Керчи в 1900 г. Все фигуры имеют распластанный «пряничный» вид, в них сказывается такая же «варваризация» стиля, которая наблюдается в некоторых гипсовых украшениях.

Еще сильнее выступают новые черты, порожденные «варваризацией» Боспора, в терракотовых фигурках, найденных в небольших боспорских поселениях, например около нынешней деревни Тасуново. В этих мелких скульптурах, вероятно ритуального назначения, реалистические формы иногда настолько утрачены, что лицо имеет вид плоской поверхности, нос передан легким защипом, глаза едва намечены.

Высокохудожественная расписная керамика доримского времени сменяется более скромной краснолаковой посудой, среди которой довольно редки сосуды с рельефными украшениями. Таков, например, узкогорлый кувшинчик с изображением двух цапель, напавших на змею.

Получившая некоторое распространение в это время лепная керамика из темной грубой глины нередко бывает украшена незамысловатыми геометрическими узорами, исполненными насечкой, порезкой или лощением. Встречаются также сосуды с ручками, представляющими схематическое изображение птицы или четвероногого животного. Нужно думать, что появление на Боспоре сосудов с зооморфными ручками тесно связано с воздействием сарматского мира.

Отметим еще, правда, малочисленные сосуды из стекла, украшенные полихромной росписью с изображением газелей (из Ольвии) или птиц среди ветвей (из Пантикапея).

Из других разделов художественного ремесла особенно интересна торевтика. На Боспоре в широком ходу были мелкие бляшки с сильно геометризованными растительными орнаментами, насечками и зернью. В мастерских Пантикапея получил распространение особый полихромный стиль. Ювелирные золотые изделия украшались инкрустацией цветными камнями (гранатами, изумрудами, аквамаринами, бирюзой), разноцветным стеклом и цветной эмалью. Такие цветные вставки с плоско-срезанной передней поверхностью, разделенные неширокой сеткой золотой оправы, иногда почти сплошь покрывали предмет, составляя незамысловатый узор. В общем же создавалось впечатление очень пестрой, бросающейся в глаза, несколько грубоватой «варварской» роскоши, совершенно чуждой более строгой эллинской классике.

Завершая обзор искусства Северопонтийских государств, отметим, что значительная часть рассмотренных произведений (особенно до сарматского времени) была привезена из метрополии. К ним принадлежат многие из памятников монументальной скульптуры, расписных и рельефных ваз, а также других изделий художественного ремесла. Соответственно этому и античное зодчество Северного Причерноморья преимущественно навеяно средиземноморскими образцами.

Однако существовало и северопонтийское художественное творчество, среди произведений которого выделяются монументальные гробницы Боспора со склепами с уступчатыми или полуциркульными перекрытиями, украшенные стенными росписями. В истории античной торевтики одно из первых мест принадлежит пантикапейским золотым монетам и ювелирным изделиям, ярко запечатлевшим облик древних обитателей наших южных степей.

В период сарматизации северопонтийское искусство испытывает значительное воздействие местной среды и приобретает более резко выраженный локальный характер.

Часть II. Северопонтийские города, поселения и другие памятники

Борисфенида

Древнейшее греческое поселение в Северном Причерноморье возникло на острове Березани — древней Борисфениде. Березань — небольшой остров, расположенный в устье Днепровско-Бугского лимана, недалеко от нынешнего Очакова. Остров этот представляет собой довольно ровное плато, постепенно повышающееся по направлению к югу. Размеры его невелики — всего около километра в длину.

В северной части острова находились древнее поселение и его некрополь. Поселение это возникло в VII в. до н. э. и расцвело в VI — начале V в. По своему характеру поселение на Березани представляло торговую факторию-эмпорий. Подобного рода эмпории и в некоторых других местах на Черном море основывались первоначально на островах (или полуостровах). Такое островное расположение эмпориев неразрывно связано со стремлением греческих купцов обезопасить свои фактории при столкновениях с местным населением, что могло случиться на первых порах. Несколько позднее, когда торговля греков с местным населением стала более устойчивой, начали появляться поселения на материке.

Поселение на Березани состояло из ряда домов, построенных из камня или сырцовых кирпичей на каменных цоколях. На Березани были открыты многочисленные ямы грушевидной формы, расположенные по соседству с домами. Нужно думать, что первоначально эти ямы служили зернохранилищами. В дальнейшем ямы обычно засыпались различным мусором. В некоторых ямах находились погребения: глиняные сосуды с костями сожженных покойников.

На Березани, помимо погребений в грушевидных ямах, обнаружен значительный некрополь в северо-западной части острова. Некрополь заключал трупоположения с костяками в вытянутом и скорченном положении. Многие из погребений сопровождались довольно богатым инвентарем. Это — расписная посуда, главным образом коврового стиля; среди ваз часто встречались родосские, ионийские с незамысловатыми узорами в виде полос лака и, наконец, аттические чернофигурные сосуды. В могилах были также обнаружены терракотовые статуэтки, нередко представляющие восседающую на троне богиню.

В V в. до н. э., с ростом недалеко расположенной Ольвии, поселение на Березани в значительной мере заглохло, хотя продолжало существовать в течение всего античного, а отчасти и средневекового времени.

Ольвия и ее хора

Несравненно большее значение, чем поселение на Березани, имела Ольвия. Развалины этого города находятся на западном берегу Бугского лимана к югу от нынешнего села Парутина. Городище Ольвии имеет очертания, близкие к вытянутому треугольнику, узкой стороной обращенному к северу; длина его около 1 км. Это городище лежит на двух террасах — верхней и нижней, примыкающих к лиману; нижняя терраса ежегодно подмывается водой; аналогичное явление наблюдается и в некоторых других северопонтийских городищах. Исследования Ольвии сыграли большую роль в русской дореволюционной и советской археологии, равно и в античной археологии в целом. Уже начиная со второго десятилетия XIX в. с ольвийского городища и некрополя неоднократно снимались планы. В дальнейшем там производились раскопки многими исследователями: А.С. Уваровым в середине XIX в., И.Е. Забелиным — в семидесятых годах и др. В первых десятилетиях XX в. в Ольвии работал Борис Владимирович Фармаковский, значительно усовершенствовав приемы раскопок древнего города, он поднял полевую археологию на небывалую до него высоту.

В результате работ Б.В. Фармаковского была выявлена история города, установлены границы города в их историческом развитии. Эти достижения были результатом строгой целеустремленности работ Б.В. Фармаковского. Значительные по масштабу раскопки производились и после Б.В. Фармаковского, особенно в 30-х годах текущего столетия; работы эти ведутся и в настоящее время.

Мы располагаем очень ценными и разнообразными источниками для изучения истории Ольвии. Здесь прежде всего следует упомянуть древних писателей, в первую очередь Евсевия, сообщающего нам о времени основания Ольвии. Особо следует отметить Геродота, описавшего местоположение Ольвии. Рассказывая историю скифского царя Скила, Геродот сообщает нам ряд сведений об этом городе, о его крепостных стенах, о дворце скифского царя в Ольвии, украшенном скульптурами.

Из последующих писателей особенно важным является Дион Хрисостом

Вторая группа источников — источники эпиграфические. До нас дошло значительное количество надписей на мраморных досках, найденных в Ольвии, представляющих собой различного рода государственные акты, посвятительные надписи божествам и надгробия. Эти надписи рисуют нам социальную структуру города, дают важные сведения по его хозяйству.

Совершенно выдающийся интерес представляет собой декрет III в. до н. э. в честь одного из ольвийских граждан — Протогена, сына Геросонта. В декрете заключаются сведения об экономических затруднениях, испытывавшихся этим полисом, о политическом положении Ольвии, о тех внешних опасностях, которые постоянно угрожали городу.

Общественная казна Ольвии постоянно пустовала, и полис вынужден был обращаться с просьбами к Протогену о денежной помощи. Деньги были нужны то для уплаты дани скифскому царю Саитафарну, то для выкупа священных сосудов, которые город заложил иноземному ростовщику, то для закупки вина и особенно хлеба во времена голода, и наконец для постройки оборонительных стен и башен, а также других городских сооружений.

Ольвия в это время находилась в политической зависимости от скифов, выражавшейся в том, что скифские цари постоянно требовали дань, которая тяжелым бременем ложилась на оскудевшую государственную казну. Вместе с тем эта зависимость от скифов отнюдь не гарантировала Ольвию от нападений других племен. Так, ольвиополиты были в большой тревоге при известии о том, что галаты и скиры заключили союз и угрожают нападением Ольвии и ее соседям.

Из других надписей отметим декрет I в. до н. э. в честь Никерата, сына Папия, который неоднократно оказывал различные услуги полису, главным образом при военных столкновениях с врагами, попал в устроенную ими засаду и был убит. В почетном постановлении в честь покойного Феокла, сына Сатира, упоминается, что помимо Ольвии его увенчали золотыми венцами еще 18 городов Северного, Западного и Южного Причерноморья.

Весьма важны также для истории Ольвии археологические источники: раскопки, которые велись в Ольвии более столетия, дали самые многочисленные и разнообразные материалы. Исследования Ольвии XIX в. в археологическом отношении были очень несовершенны. Однако при этих раскопках было найдено много надписей, которые позволили крупнейшему историку-антиковеду Василию Васильевичу Латышеву написать его выдающееся исследование по истории Ольвии. Кроме того, исследованиями конца XIX в. было раскрыто много могил ольвийского некрополя.

Новой эрой в изучении Ольвии стали раскопки Бориса Владимировича Фармаковского. В 1901 г. Б.В. Фармаковский раскапывал некрополь Ольвии. Эти работы легли в основу наших представлений о характере ольвийских могил и о той эволюции, которую они претерпели.

В 1902—1903 гг. Б.В. Фармаковский приступил к изучению Ольвийского городища. Им был вскрыт участок так называемого Зевсова кургана (таково условное название одного из курганов, данное А.С. Уваровым). Исследование этого участка показало, что курган был насыпан не из обычной чистой земли, а из культурного слоя городища и что он сооружен над местом, некогда занятым древним городом. Под этим курганом Б.В. Фармаковский обнаружил многочисленные культурные напластования, начиная с VI в. до н. э. и кончая I в. до н. э. В этих напластованиях были открыты уже упоминавшиеся выше: стена VI в. до н. э. в виде сырцовой кладки на цоколе из полигональных камней и богатый дом II в. до н. э. с внутренним двором, обнесенным колоннадой ионийского ордера и украшенным мозаикой из разноцветных голышей. В середине I в. до н. э. все постройки, находившиеся на этом участке, были разрушены, после чего городская жизнь в данном месте навсегда прекратилась. В первых веках нашей эры это урочище находилось за пределами города и на нем был сооружен обширный курган с монументальным каменным склепом.

Описанная картина, раскрытая в результате археологических работ, полностью согласуется, как это отмечалось Б.В. Фармаковским, с данными письменных источников, именно — со свидетельством Диона Хрисостома о том, что после гетского разгрома площадь Ольвии значительно сократилась.

В 1903—1904 гг. Б.В. Фармаковский обследовал западные границы города. Раскоп его был разбит над Заячьей балкой. Согласно предположениям исследователя, можно было ожидать, что там должна проходить ольвийская крепостная стена. Раскопки подтвердили эту гипотезу. Б.В. Фармаковский обнаружил остатки мощной оборонительной стены IV в. до н. э., которая сослужила немалую службу городу во время его осады полководцем Александра Македонского Зопирионом. Над развалинами стены IV в. до н. э. открыта менее солидная стена первых веков нашей эры, усиленная большой башней.

Исследования 1905—1906 гг. велись у Поперечной балки, пересекающей городище Ольвии с запада на восток. На южной стороне этой балки была выявлена стены цитадели римского времени. Под этой стеной не оказалось каких-либо остатков оборонительных сооружений более раннего времени. Таким образом, наметились границы послегетской Ольвии и еще раз получили подтверждение предположения о размерах догетской Ольвии.

В 1907—1908 гг. работы были направлены на определение северной границы Ольвии во время ее наибольшего расцвета. Исследовался участок около Северной балки. Там раскопаны остатки оборонительной стены и городских ворот IV в. до н. э. Выше этих сооружений не оказалось каких-либо городских остатков, относящихся к временам после гетского разгрома.

В 1908—1914 гг. работы Б.В. Фармаковского сосредоточиваются на нижнем городе, в южной части последнего. Там, недалеко от берега Бугского лимана, был вскрыт значительный участок, заключавший многочисленные напластования с V в. до н. э. до позднего античного времени.

Среди обнаруженных там сооружений наибольший интерес представляет обширное здание II в. до н. э. с внутренним перистильным двором, где стоял алтарь, вероятно, посвященный Аполлону. Согласно предположению Б.В. Фармаковского, это здание служило пританеем.

Прерванные войной раскопки в Ольвии были возобновлены Б.В. Фармаковским в 1924 г. Работы производились около Поперечной балки. Там открыты остатки храма Аполлона Простата — покровителя Ольвии. Обломки здания лежали уже не на первоначальном месте, что не дало возможности восстановить план храма.

В 1925 г. работы велись на территории Сигнальной станции, в северной части Ольвийского городища. Там обнаружен некрополь архаического времени, над которым залегали городские напластования периода расцвета Ольвии, а также участок крепостной стены, являвшейся непосредственным продолжением стены 1907—1908 гг. Более поздних остатков послегетского времени на данном участке не оказалось.

Наконец, в последнем году деятельности Б.В. Фармаковского — в 1926 г. — производились раскопки города главным образом к западу от Зевсова кургана. Там были вскрыты греческие напластования с VI в. до I в. до н. э. В результате этих работ выявлен перекресток широких улиц, расположенных под прямым углом, что позволило Б.В. Фармаковскому установить применение так называемого гипподамова принципа планировки в Ольвии еще в VI в. до н. э.

ap-90

88. Золотая серьга из ольвийской могилы VI в. до н. э.

Параллельно с работами на городище Б.В. Фармаковский вел раскопки некрополя. Им было обнаружено значительное количество могил, относящихся к различным эпохам, и установлены три основных типа могил ольвийского некрополя: простых, подбойных и земляных склепов. Преобладающим обрядом было трупоположение. Кремация применялась редко и притом обычно только в раннее время. Наиболее богатыми были погребения под курганами.

Особо отметим два кургана с монументальными каменными склепами первых веков нашей эры. Об одном из них, так называемом Зевсовом кургане, мы уже упоминали. Другой курган со склепом, в котором были похоронены Еврисивий и Арета, находится возле северной окраины ольвийского городища.

После смерти Б.В. Фармаковского в Ольвии производились коллективом советских археологов большие по объему раскопки. В результате этих работ в 20-х годах было установлено на участке к западу от Зевсова кургана наличие металлургического (бронзолитейного) производства. Там были найдены остатки горнов и ямы, заключавшие большое количество шлака и других отходов. В том же районе были обнаружены наглядные следы гетского разгрома I в. до н. э.; на мостовых лежало много непогребенных костяков убитых ольвиополитов.

В 30-х годах значительные исследования производились в северной части города; были обнаружены кварталы, заселенные сравнительно небогатыми обитателями: ряд небольших жилых домов с внутренними двориками, не имевшими колоннад. В нижнем городе был вскрыт значительный участок к северу от района, исследованного Б.В. Фармаковским. Там открыты оборонительная стенай гончарный квартал с большими печами для обжига глиняной посуды первых веков нашей эры.

В последние годы наиболее значительные результаты дали раскопки верхнего города, в северной части последнего. Открыта часть агоры и прилегающего к ней священного участка — теменоса; о них мы говорили выше.

Наконец, следует упомянуть раскопки в римской цитадели, где был обнаружен дом с внутренним двориком I—II вв. н. э., по типу напоминающим перистильные дворики догетского времени. В другом участке цитадели в 1952 г. были раскопаны остатки кузнечной мастерской.

На основе доступных нам материалов можно наметить главнейшие вехи исторического развития и характера культуры Ольвии. Можно думать, что в хозяйстве Ольвии земледелие играло сравнительно скромную роль. Тот хлеб, который вывозился в Средиземноморье из Ольвии, поступал в нее главным образом посредством торговли, ибо земледельческий район собственно Ольвии был незначительным. Основу хозяйства города составляли ремесла. Большую роль играла металлургия, в особенности медное литье, получившее развитие еще с VI в. до н. э. Об этом свидетельствуют многочисленные формы, изделия, иногда со следами брака, горны, найденные в 20-х годах. Затем следует отметить керамическое производство Ольвии, изготовление посуды, терракотовых статуэток, архитектурных деталей и пр. Среди промыслов следует упомянуть рыболовство и добычу соли. Виноделие в Ольвии, по-видимому, было лишь в первых веках нашей эры. Количество найденных виноделен, при наличии довольно большой вскрытой площади города, сравнительно невелико.

В Ольвийском хозяйстве большую роль играла посредническая торговля со скифами, о значении которой особенно ярко свидетельствует Дион Хрисостом.

Характер ольвийской культуры в догетское время был греческим. Позднее наблюдается, по-видимому, постепенно нараставшая «варваризация» быта. Дион Хрисостом отмечает, что ольвиополиты носили черную одежду «варварского» образца. Вместе с тем Дионом отмечаются и другие особенности быта ольвиополитов, порожденные общением с местными жителями, в частности широкое применение верховой езды.

* * *

Помимо раскопок в городе, в советское время производились большие разведочные и раскопочные работы в ближних окрестностях Ольвии. Эти исследования дают представление о земледельческих поселениях, примыкавших к городу и входивших в ольвийскую хору. Наиболее интересные памятники обнаружены непосредственно к югу от Ольвии. У окраины ольвийского некрополя, около Широкой балки, раскапывалось поселение VI—II вв. до н. э., заключавшее остатки небольших бедных жилищ, заглубленных на 0,40 м в землю, стены которых, по всей видимости, были возведены главным образом из вынутой при постройке земли с ограниченным добавлением грубо отесанных камней. Возле жилищ находились зерновые ямы и печь, возможно, служившая для подсушки зерна.

В 4 км к югу от Ольвии, около Закисовой балки, находится поселение, существовавшее также в VI—II вв. до н. э., но наиболее оживленная жизнь в нем была в IV—I—II вв. до н. э.; там обнаружены большие монументальные дома, по строительной технике очень близкие ольвийским. Это — каменные здания с мощеными двориками, снабженными водостоками. Применялись там также и слоевые субструкции, столь характерные для ольвийских построек. О земледельческом характере поселения наглядно свидетельствуют открытые зерновые ямы с каменными горловинами и крышками; в одной из них обнаружены зерна пшеницы, вики и ржи. В балке около поселения был раскопан круглый в плане колодезь эллинистического времени, верхняя часть которого была сложена из рваного камня, а нижняя вырублена в скале. Достойно внимания, что как в двух названных поселениях, а также в поселениях около Петуховки (на Днепровско-Бугском лимане) — около Чертоватого (к северу от Ольвии), наблюдается следующий состав стада: на первом месте стоит мелкий рогатый скот, на втором — крупный рогатый скот, затем обычно лошади и свиньи. Такой состав стада является характерной особенностью греческого животноводства и резко отличен от скифского.

Тира

Ближайшим к Ольвии античным городом была Тира, находившаяся на западном берегу Днестровского лимана, возле нынешнего Белгорода-Днестровского. Судя по доступным нам данным, Тира имела несколько меньшее значение, чем Ольвия. Хотя раскопки Тиры начались более шестидесяти лет назад, однако до сего времени город исследован крайне мало, и история его во многом остается неясной. Обстоятельно разработаны только нумизматика и довольно скудная эпиграфика Тиры. Тира, по всей видимости, возникла в VI в. до н. э.; нужно думать, что в хозяйстве этого города земледелие всегда играло значительную роль. Исторические судьбы Тиры в известной мере были близки истории Ольвии. Однако Тира не прекратила, подобно Ольвии, своего существования в позднеантичное время; в силу этого, мощные средневековые напластования, отложившиеся над остатками античного города, немало затрудняют раскопки последнего.

Основными результатами раскопочных работ двух последних десятилетий было обнаружение части древней улицы шириною 2 м и развалин, примыкавших к ней жилых домов первых веков нашей эры. В это время в Тире стоял римский гарнизон, с пребыванием которого в городе связаны находки кирпичей с клеймами I Италийского, V Македонского и XI Клавдиева легионов.

Херсонесское государство. Харакс

Крупнейшим центром античного времени в Западном Крыму был Херсонес Таврический, расположенный на окраине нынешнего Севастополя. Там еще в VI в. до н. э. возник греческий эмпорий, продолжавший существовать в течение большей части V в. до н. э. Вероятно, в 422—421 гг. до н. э. переселенцы из Гераклеи Понтийской на месте эмпория основали полис. Письменные источники сравнительно скудно освещают историю Херсонеса. Античные авторы кратко упоминают об этом городе в периплах. Страбон и Плиний также лишь бегло касаются Херсонеса.

Значительно более важны эпиграфические памятники, найденные в Херсонесе: многочисленные декреты, посвятительные надгробные надписи. Среди этих памятников совершенно исключительное значение имеет гражданская присяга херсонесцев начала III в. до н. э., позволяющая нам выяснить состав Херсонесского государства и его социально-экономическую структуру. Приносивший присягу клялся Зевсом, Геей, Гелиосом, богиней Девой, олимпийскими богами и богинями, а также героями Херсонеса сохранить в целости владения Херсонесского государства, в которые помимо хоры входили еще Керкинитида и Прекрасная Гавань, поддерживать демократический строй, всемерно борясь со всеми злоумышляющими против него, и, наконец, хлеб, предназначенный к вывозу с равнины, направлять только в Херсонес, а не в какое-либо иное место.

Другой выдающийся памятник херсонесской эпиграфики — декрет в честь понтийского полководца Диофанта, посланного в конце II в. до н. э. Митридатом Евпатором на помощь Херсонесу против скифов. В этом декрете подробно описываются войны, которые вел Диофант. Не менее важно упоминание в этом декрете о восстании скифских рабов на Боспоре под предводительством Савмака — первом крупном рабском движении, известном нам на нашей территории.

Среди других эпиграфических памятников упомянем декрет в честь херсонесского историка Сириска, сына Гераклида, а также очень плохо сохранившуюся большую надпись конца III — начала II в. до н. э., в которой говорится о продаже виноградников.

Помимо памятников лапидарной эпиграфики, в Херсонесе было найдено большое количество керамических клейм на черепицах и особенно на остродонных амфорах; значительная часть их херсонесского происхождения, однако в большом числе встречались и привозные: фасосские, синопские, гераклейские, родосские, книдские, паросские и др.

Ценным источником для истории Херсонеса является также херсонесская нумизматика, многочисленные монеты, по большей части с изображением богини Девы, покровительницы города. Характер чеканки Херсонеса свидетельствует о значительной устойчивости экономики этого города.

Важны также источники археологические — данные раскопок этого города. Раскопками Херсонеса обнаружен ряд сооружений, отличающихся хорошей сохранностью. Однако, к сожалению, Херсонес в прошлом не подвергался столь систематическому исследованию, как Ольвия. Отдельные попытки раскопок Херсонеса предпринимались во второй и третей четвертях XIX в. Постоянный характер они приобрели в 1888 г., когда начались обширные работы по раскопкам средневековых и античных сооружений Херсонеса, а также его некрополя.

Среди памятников Херсонеса выдающееся место занимают оборонительные сооружения — стены, башни, крепостные ворота и небольшие калитки для вылазок во время осады. Эти сооружения относятся к различному времени: к IV—III вв. до н. э., первым векам нашей эры и к средневековью, когда Херсонес продолжал существовать и вошел в русскую историю под именем Корсунь. Над более ранними кладками сооружались стены более позднего времени, в результате чего при раскопках обнаружены сооружения, достигавшие нередко нескольких метров вышиной. Верхний горизонт оборонительной стены относится к средневековому времени; для него характерно заполнение пространства между облицовками из тесаного камня бутом на известковом растворе. В период раннего средневековья город был обнесен рвом, наружная сторона которого укреплена особой стеной — протейхизмой.

ap-91

89. Погребальная урна из Херсонеса

В античную эпоху к оборонительным стенам с наружной стороны пристраивались склепы для погребения стеностроителей и наиболее заслуженных граждан города. Около крепостных ворот, с внутренней стороны, помещалось караульное помещение для солдат, охранявших ворота.

Раскопками обнаружены жилые кварталы, о которых мы говорили в разделах, посвященных градостроительству и жилищам.

Дома эти, существовавшие в III—II вв. до н. э., прекратили свое существование примерно в начале I в. до н. э. Возможно, что их разрушение связано с грандиозной стихийной катастрофой — большим землетрясением, разразившимся в Крыму, согласно свидетельству источников, в 63 г. до н. э.

Выше уже говорилось о многочисленных херсонесских глубоких цистернах для засолки рыбы. Из других хозяйственных сооружений отметим винодельни первых веков нашей эры.

В Херсонесе были открыты и общественные постройки: монетный двор IV в. до н. э. и обнаруженное совсем недавно, осенью 1954 г., зрелищное здание — вероятно, одейон.

Раскопками XIX и начала XX вв. было открыто значительное количество могил античного и средневекового времени, расположенных за пределами города. Характер античных погребений позволяет говорить об отсутствии значительной имущественной дифференциации среди гражданского населения Херсонеса.

Совершенно иной, весьма своеобразный характер носит некрополь, обнаруженный в 30-х годах нынешнего столетия под культурными напластованиями эллинистического и римского времени в северной части города. Этот некрополь, заключавший могилы в основном V—IV вв. до н. э., отличается разнообразием обрядов погребения: инвентарь в них крайне скромный, а по большей части даже отсутствует. Примечательно также, что все покойники были похоронены в неглубоких, довольно небрежно вырытых могильных ямах. Все сказанное наводит на мысль о том, что данный некрополь является рабским. Если данное предположение справедливо, то тогда можно считать, что это единственный известный нам рабский некрополь, обнаруженный в Северном Причерноморье.

Херсонес расположен в северо-восточной части Гераклейского полуострова, треугольником выступающего в море. Гераклейский полуостров был сельскохозяйственным районом Херсонеса. Археологическое исследование этого района началось в ближайшие годы после покорения Крыма. Выше мы уже говорили, что еще в 1786 г. подпоручик Анания Строков составил план Гераклейского полуострова, являющийся гордостью русской археологической науки. Подобного рода исследования на Западе начались значительно позднее.

Изучение многочисленных укрепленных усадеб Гераклейского полуострова началось в первой половине XIX в. (З.А. Аркас и другие исследователи). Н.М. Печенкиным в начале XX в. производились раскопки усадеб, установившие время их существования.

Исследования Гераклейского полуострова были успешно продолжены в советское время; удалось обнаружить ряд исключительно хорошо сохранившихся клеров (наделов) около Круглой бухты с укрепленными усадьбами. Клеры имели вытянутую прямоугольную форму и были разделены поперечными стенками на несколько десятков небольших полей, часть которых была занята виноградниками и садами, а другая — пашнями. Каждый из этих участков отделялся от других небольшой стенкой.

Как уже отмечалось выше, участки, отведенные под виноградники и сады, имели особые конденсационные стенки для питания корневой системы водой, что было очень важно в этой бедной влагой местности; характер участков, отведенных под ноля, позволяет предполагать наличие двухпольной системы.

Помимо Гераклейского полуострова, в Херсонесское государство, во всяком случае, в начале III в. до н. э., входили небольшие города на западном побережье Крыма. Главными из них были Керкинитида, расположенная на месте нынешней Евпатории, и Прекрасная Гавань, находившаяся около нынешнего Черноморска (б. Акмечеть).

ap-92

90. Амфора конца III — начала IV в. н. э. из Харакса

Возникшая ранее Херсонеса, еще в конце VI в. до н. э., Керкинитида первоначально была независимым полисом. Войдя в Херсонесское государство, она пользовалась правом самоуправления и с середины IV до II вв. до н. э. чеканила монету. Керкинитида — сравнительно небольшое городище площадью 7—8 га, имеющее довольно мощные культурные напластования, достигающие 5,5 м. Раскопки Керкинитиды велись в небольшом объеме. В 1896 г. исследовался некрополь. В текущем столетии неоднократно раскапывалось городище. Наиболее значительные результаты дало вскрытие развалин оборонительной стены III—II вв. до н. э., а также исследование остатков городских построек VI—II вв. до н. э.

Еще менее изучена Прекрасная Гавань — небольшой город, площадью всего в 4 га, развалины которого находятся в 1,5 км от нынешнего Черноморска. В 1950 г. там были обнаружены остатки оборонительной стены III в. до н. э., тогда же в развалинах дома III—II вв. до н. э. найдены остатки каменного обрамления окна, что допускает предположение о наличии там двухэтажных зданий.

Оба города были центрами сельскохозяйственных районов, хозяйство которых, по-видимому, было организовано так же, как и на Гераклейском полуострове. Следы межей отдельных полей и клеров сохранились в окрестностях Прекрасной Гавани.

Хотя Херсонес, и особенно малые города, входившие в Херсонесское государство, менее исследованы, чем Ольвия, все же возможно в общих чертах характеризовать их хозяйство и культуру. Судя по доступным нам данным, в хозяйстве Херсонеса земледелие и рыболовство играли большую роль, чем ремесла и особенно торговля. Культура этого города носила значительно более греческий характер, чем в других городах Северного Причерноморья.

ap-93

91. Топор из Харакса

В первых веках нашей эры Херсонес не испытал такого сильного воздействия местного населения, как Ольвия. В это время в нем стоял римский гарнизон, состоявший из солдат I Италийского, V Македонского и XI Клавдиева легионов. Этот гарнизон наложил заметный отпечаток на характер культуры Херсонеса. В частности, во многих надписях этого времени мы встречаемся со значительным количеством римских имен, в том числе и у граждан Херсонеса.

Римляне, занявшие Херсонес, поставили гарнизоны и в других пунктах южной части Крыма. Наиболее четкое представление у нас имеется о Хараксе — римской крепости, расположенной на Ай-Тодорском мысу. Эта крепость по размерам не уступает небольшим городам Северного Причерноморья, площадь ее достигает 6 га. Археологические исследования Харакса производились еще в середине XIX в., особенно в начале XX века и в 30-х годах нашего столетия. Этими раскопками установлено, что первоначальное поселение на Ай-Тодорском мысу представляло собой таврскую крепость, сооруженную в качестве убежища на случай военной опасности. Мыс, совершенно недоступный со стороны моря, был отгорожен с суши стеной,, сооруженной из громадных каменных глыб, грубо отесанных и не очень тщательно пригнанных друг к другу.

В середине I в. н. э. римляне заняли это таврское укрепление, и часть стены его была включена в римские оборонительные сооружения. Об укреплениях Харакса, состоявших из двух линий стен, мы уже говорили в разделе, посвященном военному делу.

Большинство построек находилось внутри верхней (т. е. внутренней) оборонительной стены; к самой стене примыкал Нимфей. Это был большой бассейн, посвященный божествам воды — Нимфам. Бассейн был снабжен лестницей; вода поступала в него по глиняным трубам.

Из сооружений Харакса наибольший интерес представляют термы, дошедшие в довольно хорошей сохранности; о них мы уже говорили выше.

ap-94

92. Бронзовая фибула из Харакса

За пределами крепости находилось небольшое святилище бенефициариев. Бенефициарии — это дорожные сторожа, наблюдавшие за безопасностью путей. Находки в этом святилище показывают, что там в особом почете были фракийские божества. Это вызвано тем обстоятельством, что из фракийцев в значительной мере комплектовались дунайские легионы, выделявшие из своего состава вексилляции (части особого назначения), посылавшиеся в Крым.

В 1932 и 1935 гг. за пределами наружной стены Харакса был раскопан небольшой могильник. Большая часть погребений представляла кремации; прах покойников чаще всего хоронили в амфорах, иногда в сосудах иных форм. Могилы имели небольшую глубину — всего несколько десятков сантиметров. Они вырывались в глине, заполнявшей небольшие расселины материковой скалы. Помимо посуды, в могилах встречались различные орудия труда: рыболовные крючки, топоры, пряслица, серпы и в небольшом количестве оружие: наконечники копий, кинжалы, умбоны щитов, а также фибулы.

Время этих могил — последнее десятилетие III — первая половина IV в. н. э. Это период, когда римский гарнизон уже покинул Харакс. Нужно думать, что покойники данного некрополя принадлежали к потомкам населения канабы, ремесленного поселка, находившегося по соседству с римским лагерем. Этим объясняется и целый ряд особенностей обряда погребения (кремация), а равно и римские монеты, которые резко выделяют данный могильник среди других поздних античных могильников Северного Причерноморья.

Харакс является наиболее ярким памятником римской культуры Северного Причерноморья, ибо греческие города сравнительно мало или вовсе даже не подверглись романизации.

Другой центр, связанный с римлянами, был обнаружен летом 1954 г. в окрестностях Бахчисарая. Там открыто поселение, заключавшее значительное количество керамики первых веков нашей эры, в том числе первоклассных образцов краснолаковой посуды, и, что особенно интересно, черепиц с клеймами XI Клавдиева легиона — тогос амого, солдаты которого стояли в Херсонесе и в Хараксе.

Боспорское государство

По сравнению с полисами Ольвией и Херсонесом значительно более сложную картину представляло Боспорское государство, занимавшее восточную часть Крыма, Таманский полуостров, низовья Кубани, Восточное Приазовье и устье Дона.

Свидетельства древних авторов, довольно многочисленные, но по большей части весьма отрывочные, очень неравномерно освещают историю Боспорского государства. До нас дошли отдельные отрывки милетского географа Гекатея VI в. до н. э., заключающие ряд сведений и по Северному Причерноморью. Упоминания о Боспоре и об экономической жизни этого государства заключаются в речах аттических ораторов IV в. до н. э., в частности у Демосфена. К тому же времени восходит самый ранний из дошедших до нас так называемых периплов по Понту — справочников для мореходов, следующих вдоль берегов Черного моря. Довольно подробное и разностороннее описание Боспора нам оставил уже неоднократно упоминавшийся нами Страбон. Отдельных страниц политической истории Боспора касались многие авторы, но наиболее ценные сведения мы находим у Диодора Сицилийского, Тацита, Аппиана и Аммиана Марцеллина.

Существенную помощь для изучения истории Боспора оказывают нам надписи на камне. Правда, боспорская эпиграфика значительно уступает ольвийской, ибо в ней не получили в такой мере отражения значительные исторические события, законодательные или юридические акты. Однако ряд посвятительных надписей, заключающих титулы боспорских правителей, является ценнейшим источником для установления истории границ Боспорского государства, а также характера его управления. Рассматриваемые надписи в той или иной мере освещают также историю войн, внешних связей, состава населения, главнейшие культы, а равно и характер административного аппарата в Боспорском государстве первых веков нашей эры. Наконец, по надписям мы узнаем о постройке зданий и сооружений многочисленных статуй.

Археологическое исследование Боспора, насчитывающее уже около полутора столетий, далеко не одинаково освещает отдельные части этого государства, а равно и различные вопросы, связанные с историческими судьбами последнего. Прежде всего нужно остановиться на Пантикапее и Фанагории, раскопки которых дали разнообразные и богатые материалы некрополей: курганов, изучавшихся преимущественно в XIX в., и сплошных грунтовых могильников, которые раскапывались особенно в начале XX в. Культурные напластования этих городов исследовались преимущественно в советское время. Большое значение также имеет исследование малых городов Боспора — Мирмикия, Дии-Тиритаки, Нимфея, Киммерика и др. Раскопки этих городов познакомили нас с экономической базой Боспора, в частности, с грандиозным рыбным хозяйством Дии-Тиритаки и большими винодельнями Мирмикия. В последнее время — с начала 50-х годов — на Боспоре начаты работы по изучению хоры. Эти исследования помогают не только изучить сельскохозяйственные районы Боспора, но также способствуют выяснению роли местных племен, входивших в состав Боспорского государства. Эти работы проводились в южной части Таманского полуострова, на территории древних синдов и особенно на Керченском полуострове. Хотя эти работы сравнительно недавно начаты, но уже в настоящее время резко выступают разнообразные типы поселений и различия в их исторических судьбах.

В числе археологических памятников хоры европейской и азиатской частей Боспора должны быть упомянуты, помимо поселений, мощные валы, имевшие в основном оборонительное назначение. Из других городов, входивших в состав Боспорского государства, следует отметить сравнительно малообследованные Феодосию, Гермонассу и Горгиппию, однако каждая из них дала ценные находки. Трудно суверенностью установить наименование небольшого боспорского города, расположенного на нижнем течении Кубани, который обычно именуют Семибратным городищем. Раскопки этого города показали наличие весьма развитых форм жизни, наличие монументальных оборонительных сооружений, стен и башен в этом городе, еще до включения данной территории в состав Боспорского государства. Эти археологические материалы, наряду с ранее известной чеканкой монет синдами, позволили предполагать наличие классового общества и государства у синдов еще до включения их в состав Боспора.

Главнейшие памятники боспорской археологии расположены по берегам Керченского пролива и в окрестностях последнего. Помимо них большое значение имел только Танаис, город, находившийся в устье Дона, около нынешней Недвиговки.

Пантикапей

Среди городов боспорского государства первое место принадлежало его столице — Пантикапею. Исследования Пантикапея ведутся уже без малого полтора столетия, однако они еще далеки от завершения: так грандиозен и сложен этот первоклассный археологический памятник, в который входят многослойное городище, обширный грунтовой и курганный некрополь и мощные мусорные свалки. Пантикапей находился на месте нынешней Керчи. Во времена, когда город достигал наибольших размеров, площадь его была более 100 га. В это время он занимал вершину и склоны горы Митридата до их подножия на юге, на востоке он доходил до моря, а на севере простирался довольно далеко, почти до устья речки Мелек-Чесмы.

Древнейшее поселение — торговая фактория и город в первые времена своего существования в VI—V вв. до н. э. — занимали значительно меньшее пространство, главным образом по восточному склону горы и прилегающим к нему местам. В дальнейшем границы города неоднократно расширялись преимущественно в западном и, вероятно, в северном направлениях, В IV в. до н. э. они включали западные склоны вершины, именуемой «Первое кресло Митридата». В III в. до н. э. город занимал часть седловины между вершинами «Первое» и «Второе кресло Митридата». Наконец, во II в. до н. э. в черту города вошли вершина с северным и отчасти южным склонами Второго кресла Митридата. В основном в этих границах город оставался до разрушения его в последних десятилетиях IV в., после чего в течение долгого времени поселение ограничивалось небольшим участком у самого берега моря.

О городских остатках Пантикапея доспартокидского времени (т. е. до 438 г. до н. э.) нам известно сравнительно мало. Крытые черепицей сырцовые или чаще каменные дома, видимо, были довольно скромными. На вершине горы еще в VI в. до н. э. был сооружен из известняка довольно большой храм ионийского ордера, вероятно, посвященный Аполлону; от этого храма до нас дошли незначительные фрагменты. В том же столетии город, по-видимому, был обнесен оборонительной стеной.

Период ранних Спартокидов (конец V—IV вв. до н. э.) был временем большого расцвета Пантикапея. Город увеличился в размерах и достиг значительного благоустройства. Характерная черта планировки Пантикапея отчетливо выступает в это время. Выше уже отмечалось, что в отличие от других больших северопонтийских городов, в основе плана которых лежала сетка прямых пересекающихся под прямыми углами улиц, Пантикапей имел террасную планировку, тесно связанную с рельефом местности. Гора, которую занимал город, была опоясана террасами, поддерживавшимися подпорными стенами. Вероятно, к тому же времени относятся грандиозные подтески выходов материковой скалы, превращавшие последние в основания стен и башен акрополя Пантикапея. В храмах и общественных местах боспорской столицы ставились монументальные статуи. Таковы, вероятно, храмовая статуя Диониса, найденная у подошвы южного склона Митридатовой горы, и грандиозная портретная статуя одного из Спартокидов, вероятно, сына Левкона — Аполлония. О жилых домах рассматриваемого времени известно немного, по всей видимости, они стали более обширными и комфортабельными.

В продолжавшем разрастаться Пантикапее III—II вв. до н. э. известны обширные, богатые жилые дома, а также общественные здания. Раскопки, особенно конца XIX в., познакомили нас с богатой отделкой этих сооружений. К ней принадлежат приставные колонны, увенчанные полихромными капителями, по своему характеру занимающими промежуточное положение между ионийскими и коринфскими. Стены таких построек покрывались штукатуркой и украшались раскраской и росписью.

Бурные события в истории Боспора конца II и первой половины I в. до н. э. и грандиозное землетрясение 63 г. до н. э. вызвали сильное разрушение Пантикапея. При восстановительных работах I в. до н. э. и I в. н. э. заново приходилось не только отстраивать дома, но и сооружать подпорные стены террас. Характерной особенностью некоторых построек этого времени является применение хищнической кладки: камень для новых построек строители брали из развалин разрушенных разновременных зданий.

К этому вновь восстановленному городу относится краткое, но весьма содержательное описание Страбона: «Пантикапей представляет собою холм, со всех сторон заселенный, окружностью в 20 стадий; с восточной стороны от него находится гавань и доки приблизительно для 30 кораблей, есть также акрополь».

Состав населения вновь восстановленного Пантикапея изменился: в него проникло значительное количество представителей местных племен, в той или иной мере воспринявших эллинскую культуру.

Пантикапей первых веков нашей эры значительно отличался от боспорской столицы времени Спартокидов. В нем более резко выступает различный характер отдельных частей города. Акрополь, видимо, остается парадной частью столицы. На нем, во всяком случае в I и II вв. н. э., сооружались новые террасы, поддерживавшиеся мощными подпорными стенами. Для насыпей этих террас производились иногда грандиозные земляные работы. Здания, стоявшие на акрополе, украшались облицовками из плиток белого мрамора, а также пестрого и цветного камня. В других частях города, помимо остатков жилых построек, встречались: в прибрежном районе рыбозасолочные цистерны, а дальше от моря на запад — гончарные печи, сельскохозяйственные сооружения — развалины виноделен, начиная же со II в. н. э. и особенно позднее — ямы для хранения зерна, говорящие о появлении на территории Пантикапея больших зерновых хозяйств. Это явление, свидетельствовавшее о русификации города, было тесно связано с постепенным переходом к натуральному хозяйству и началом распада рабовладельческих отношений.

Жилые постройки рассматриваемого времени свидетельствуют о значительной имущественной дифференциации. На западной окраине города, видимо, находились жалкие домишки бедноты, стены которых были небрежно сложены из рваного камня; эти постройки были настолько несовершенны, что постели фундаментов далеко не всегда были горизонтальными: на склонах горы они были нередко наклонными, следуя рельефу местности.

На южном склоне Митридатовой горы была раскопана часть города III в. н. э. — «трехдорожный» перекресток, образованный улицей и переулком. Неширокая (около 3 м) улица шла почти горизонтально, опоясывая гору; прямо вверх от нее круто поднимался узкий (около 1½ м) переулок, по-видимому, переходивший в лестницу. Перекресток обрамляли три дома с довольно солидно возведенными каменными стенами. Остатки более монументальных жилых построек, сооруженных на террасах, поддерживаемых подпорными стенами, были обнаружены (в 1956—1958 гг.) в восточной части северного склона Митридатовой горы. О более богатом характере этого района свидетельствуют обнаруженные там же термы III—IV вв. н. э.

Пантикапей рассматриваемого времени был обнесен мощной оборонительной стеной, остатки которой найдены на западном склоне Второго кресла. Сохранились развалы больших глыб бутового камня и остатки вымосток «стратегической» улицы, проходившей вдоль внутренней стороны стены; назначением ее было обеспечить передвижение вооруженных сил, защищавших город, подвоз необходимых боевых припасов, а также строительных материалов для починки стены в случае повреждения ее осадными машинами противника.

Все эти перечисленные выше сведения добыты в результате раскопок Пантикапея, которые велись преимущественно в 40-х и 50-х годах текущего столетия. Как уже отмечалось, Пантикапей представляет собой очень сложный археологический памятник, количество слоев в котором достигает девятнадцати. Расположение его на склонах, иногда весьма крутых, система террасной планировки с залеганиями слоев на различных уровнях, нередкие оползни, не говоря уже о сильной изрытости в различные времена, что в значительной мере вызвано очень интенсивной жизнью боспорской столицы, — все это создает большие трудности для исследования города.

Вещевые находки с пантикапейского городища, исключительно обильные и многообразные, освещают самые различные стороны античной культуры: тара для транспорта и хранения продуктов сельского хозяйства, кухонная, столовая и туалетная посуда, орудия труда, оружие, украшения, монеты, весовые гири, светильники, надписи на мраморе и камне, произведения скульптуры, различного вида архитектурные детали и пр.

Некрополь Пантикапея изучен довольно основательно исследователями XIX и начала XX в., хотя, к сожалению, в отчетах, особенно о старых раскопках, далеко не всегда точно указывалось местонахождение могил; кроме того, нередко случалось, что инвентари целой группы гробниц смешивались вместе. Преобладающим типом погребения в Пантикапее было трупоположение; трупосожжение применялось во все времена, но значительно реже. Несколько чаще, чем в другие периоды, трупосожжение встречалось, но отнюдь не преобладало, в VI — начале V в. до н. э., а также в неспокойные времена — I в. до н. э. Доминирующим типом могилы всегда была простая грунтовая яма, иногда снабженная уступами и перекрывавшаяся деревянными досками или каменными плитами. Помимо перекрытия иногда применялась обкладка стенок и пола гробницы каменными плитами, и таким образом покойник оказывался захороненным в каменном ящике. По сравнению с простыми ямными гробницами значительно реже применялись подбойные могилы с каменным, черепичным или иным закладом.

Некрополь Пантикапея доспартокидского времени, по-видимому, занимал сравнительно небольшое пространство по северному, западному и южному склонам Второго кресла Митридата. Обычно это — простые грунтовые могилы с закладом из плит или досок; стенки гробниц иногда были обложены сырцовым кирпичом. Инвентарь их довольно бедный, золотые предметы встречаются весьма редко, преобладает глиняная посуда, в том числе расписные вазы: ионийские (среди них самосские), коринфские, аттические чернофигурные и редко краснофигурные строгого стиля. Оружие — наконечники копий и стрел, реже мечи — встречается сравнительно часто (до 12% погребений).

Расцвет Пантикапея в раннеспартокидское время (конец V—IV вв. до н. э.) ярко сказался на его некрополе. Грунтовой некрополь, занявший обширное пространство, простирался примерно на 3 км на запад от Второго кресла Митридата, доходя до Золотого кургана. На север от Митридатовой горы могилы тянулись не менее чем на 2 км и еще более на северо-восток. Еще дальше от города находились многочисленные курганы, расположенные в различных направлениях. Так, к северу от города возвышался Мелек-Чесменский курган, к северо-востоку — Царский, к западу — Куль-Обский; в нескольких километрах к югу и юго-западу от Пантикапея тянулась цепь курганов, расположенных по хребту Юз-Оба.

Резкое различие двух основных типов гробниц — простых грунтовых и подкурганных склепов — ярко свидетельствует о значительно возросшей социально-экономической дифференциации населения боспорской столицы.

Рядовые погребения рассматриваемого времени чаще всего представляли простые грунтовые ямы, иногда крытые плитами, деревянными досками или черепицами. Встречаются и плитовые гробницы (каменные ящики). Инвентарь их примерно такой же, как и в более ранних пантикапейских грунтовых могилах, но несколько богаче, чем в последних. Преобладают различные расписные и чернолаковые вазы, в том числе лекифы, алабастры и другие сосуды для оливкового масла, которым атлеты натирали тело перед борьбой. Часто встречаются также стригили — железные или бронзовые скребки. С обиходом греков, занимавшихся физической культурой, были связаны и губки для мытья, которые также нередко клали в могилы. Все эти находки указывают на значительную роль палестры в жизни рядового гражданства Пантикапея в раннеспартокидское время, а, следовательно, на чисто эллинский характер культуры последнего в это время. В отличие от гробниц более раннего времени, оружие — мечи, кинжалы, наконечники стрел — в могилах рассматриваемого периода встречалось гораздо реже (около 6% общего числа захоронений). В спартокидское время иногда хоронили умерших в простых ямных гробницах, сооружая над трупом постройку на два ската из кровельных черепиц наподобие карточного домика. Реже применялись деревянные и особенно каменные саркофаги; они встречаются лишь в богатых погребениях.

Кроме грунтовых погребений, в пантикапейском могильнике встречаются и погребения под курганами. Курганные погребения известны с начала V в. до н. э.; эти курганы сравнительно невелики, высота их вряд ли была более 3 м. Значительно чаще встречаются подкурганные захоронения в монументальных каменных склепах в IV—III вв. до н. э., а также в I—II вв. н. э. Курганы, содержащие эти захоронения, весьма значительны по размерам: обычно они имеют несколько метров в высоту; нередко встречаются курганы вышиной более 10 м. Для склепов IV—III вв. до н. э. характерно применение уступчатых перекрытий.

Такие склепы тщательно сооружались из прекрасно отесанных каменных блоков, выкладывавшихся насухо. Плиты иногда соединялись металлическими скрепами. Склепы состояли из крытого хода — дромоса и одной или двух погребальных камер с уступчатыми перекрытиями.

Реже встречаются склепы с горизонтальными перекрытиями, а около начала III в. до н. э. появляются погребальные камеры, крытые полуциркульными сводами.

ap-95

93. Пантикапейский двукамерный склеп. Раскопки 1956 г.

Для погребений в описанных склепах обычно характерно трупоположение. Тело покойника клали в большой, нередко богато разукрашенный саркофаг и вместе с ним помещали в могилу обильный и дорогой инвентарь. На голову покойного обычно надевали венок из золотых листьев; в могилы клали и другие ювелирные изделия — золотые перстни с резными камнями, а в женские погребения, кроме того, золотые серьги, ожерелья, бронзовые зеркала. В значительном числе встречается глиняная посуда: краснофигурные пелики особого «боспорского» типа, а также арибаллические лекифы, чернолаковые реберчатые сосуды с накладной росписью и алебастровые алабастры. Помещались в склепы и остродонные амфоры. Сравнительно редки в этих могилах монеты, а также оружие (шлемы, поножи, наконечники стрел, мечи).

Для богатых погребений в пантикапейском некрополе, помимо подкурганных склепов, начиная с IV в. до н. э. нередко применяли погребальные комнаты, вырытые в твердой материковой глине или высеченные в скале. Такие гробницы в старой литературе нередко неправильно называются катакомбами. Выкапывалась глубокая яма, от которой небольшой коридор вел в погребальную комнату, прямоугольной или трапецевидной формы, обычно с немного сводчатым потолком. Иногда за первой комнатой располагалась вторая, в которую вел коридор.

В последующий период поздних Спартокидов (III—II вв. до н. э.) подкурганные каменные склепы вытесняются только что описанными подземными комнатами, вырезанными в скале или материковой глине. Вместе с тем в это время встречаются богатые захоронения и в монументальных плитовых гробницах под курганными насыпями. Не исчезают и склепы с уступчатыми перекрытиями, хотя и применяются значительно реже, чем прежде; примером такой гробницы может служить Керченский склеп 1956 г., относящийся к II в. до н. э..

Эти погребения содержат различные предметы роскоши: золотые венки, золотые перстни с камнями, серьги, ожерелья, серебряные сосуды различных форм, монеты и разнообразную глиняную посуду работы средиземноморских мастеров; вазы позднего краснофигурного стиля, чернолаковую посуду, в частности реберчатую с накладной росписью, арибаллические лекифы с сетчатой росписью, алабастры, расписные кувшины для вина — лагины, «мегарские» чаши. Еще обильнее изделия местной пантикапейской работы: желтоглиняные или сероглиняные пелики, украшенные довольно непрочной акварельной росписью, вероятно, специально приготовлявшиеся для похоронных обрядов. Сюжеты росписей этих пелик часто близки рисункам на краснофигурных боспорских пеликах. Встречаются также в могилах терракотовые статуэтки, в мужских погребениях нередки стригили, в женских — бронзовые зеркала.

ap-96

94. Золотой погребальный венок из Пантикапея

Инвентарь рядовых гробниц этого времени значительно беднее, но по типу не отличается сколько-нибудь заметно от богатых. Обычно это — чернолаковая посуда, «мегарские» чаши, терракотовые статуэтки, бронзовые серьги, легнитовые бусы, иногда мелкие золотые бляшки.

Пантикапейский некрополь периода бурных событий конца II — первой половины I в. до н. э. сравнительно мало известен. Видимо, это было время, когда несколько чаще, чем в предшествующий период, стала применяться кремация покойников. Для захоронения сожженного праха применялись глиняные урны, обычна с четырьмя ручками, часто украшенные росписью. На этих сосудах нередко писались красной или черной краской имена, а иногда и отчества, вероятно, покойников.

К периоду сарматизации Боспора относится очень большое количество могил пантикапейского некрополя. Могильник Пантикапея этого времени растянулся на очень обширном пространстве, несколько большем, чем во времена расцвета города в IV в. до н. э. Особенно велико число могил I в. н. э.; это позволяет заключить, что население боспорской столицы в названном столетии значительно возросло по сравнению с предшествовавшим временем. В рассматриваемый период преобладали простые ямные и плитовые гробницы, которые сооружались не только в прилегавшей к городу ровной степи, но нередко также впускались в насыпи курганов того же времени. В I—II вв. н. э. сооружались монументальные склепы, нередко впускавшиеся в насыпи старых курганов. Эти склепы состояли из дромоса и одной-двух или большего числа расположенных одна за другой камер, перекрытых полуциркульными сводами; однако большей популярностью пользовались подземные погребальные комнаты, иногда украшенные росписью, но чаще без каких-либо украшений на стенах или потолке; начиная со II в. н. э. они нередко снабжались лежанками для покойников в виде более или менее широких ниш, вырезанных по двум или трем стенам. Во II—III вв. н. э. постоянно использовались для повторных погребений не только склепы первых веков нашей эры, но также и значительно более раннего времени (до IV в. до н. э. включительно). В рассматриваемое время кремация покойников почти исчезла, трупоположение стало доминировать, получили применение богато украшенные деревянные саркофаги и особенно простые гробы.

Рядовые погребения I в. н. э. свидетельствуют о значительной зажиточности населения Пантикапея этого времени, не уступая в этом отношении рядовым могилам времени Спартокидов. Во II в. н. э. инвентарь становится значительно беднее, а в III—IV вв. н. э. преобладают очень бедные погребения. Что же касается богатых захоронений в склепах или погребальных комнатах, заключавших весьма обильный, дорогостоящий инвентарь, то их совсем немного на всем протяжении I—IV вв. н. э.

Мужские погребения рассматриваемого периода не имеют палестрического характера, свойственного захоронениям досарматского времени. Вместе с тем в них постоянно встречается оружие: мечи и кинжалы. Эти мечи — сарматского типа, остроконечные, с длинной обоюдоострой полосой и с деревянной или костяной ручкой, увенчанной навершием из полудрагоценного камня или цветного стекла.

На голову покойника нередко надевали диадему из золотых листьев, а тело покрывали пологом, украшенным тонкими золотыми бляшками. На руках встречаются золотые перстни с резными камнями. В могилы клали большое количество посуды — глиняной (флаконы, краснолаковые чашки), стеклянной (бальзамарии), бронзовой и даже серебряной, а также глиняные светильники и терракотовые фигурки.

Богаче других женские могилы с золотыми и серебряными серьгами, украшенными драгоценными камнями, ожерельями, браслетами и перстнями. В большом количестве встречаются бусы из янтаря, сердолика и других камней, легнита и египетской пасты, а также подвески и пронизи. Наконец, следует отметить баночки с косметикой, рабочие ящички и плетеные корзиночки с орехами и фруктами.

В детских могилах среди прочих предметов нередки терракотовые фигурки, повозочки, астрагалы.

ap-97

95. Бронзовые пряжки с тамгообразными знаками

Как уже отмечалось, в состав населения Пантикапея первых веков нашей эры проникали более или менее эллинизованные сарматы. Наличие их в боспорской столице приводит к тому, что в единичных могилах пантикапейского некрополя еще в I в. в погребальный инвентарь входят пряжки с таврообразными знаками. Возможно, что эти знаки восходят к меткам, которыми сарматы пользовались при таврении скота, и вместе с тем вполне вероятно видеть в них зачаточную форму сарматской письменности. Роль сарматских элементов более отчетливо сказывается в пантикапейских могилах II в. н. э. Это отразилось не только в погребальном инвентаре — пряжках, меловых бусах, бляшках, геометрических по очертаниям, но также и в погребальном обряде, а именно в наличии конских костяков со сбруей, найденных в некоторых богатых могилах, начиная со II в. н. э. Значительно усиливаются черты сарматизации пантикапейских гробниц в III—IV вв. н. э. Могильные сооружения этого времени и общий характер погребального обряда мало меняются по сравнению со II в/н. э. По-прежнему в мужских погребениях встречается оружие (мечи, кинжалы, наконечники копий, а также железные шлемы и кольчатые доспехи), конская сбруя и костяки лошадей. Но теперь широкое применение для украшения парадного оружия и различных ювелирных изделий получает особый полихромный стиль, о котором мы говорили выше.

Для богатых могил последних десятилетий III и IV вв. н. э. характерно широкое применение погребальных комнат. Некоторые из них, судя по надписям на стенах, заключали христианские захоронения.

Намогильные памятники пантикапейского некрополя представляют каменные, обычно известняковые, значительно реже мраморные плиты с надписями, а нередко с рельефными изображениями. Древнейшие из известных нам надгробий относятся к V в. до н. э. На ранних надгробиях обычны надписи с именами покойных, реже встречаются краткие эпитафии. Такие плиты увенчивались высоким акротерием с растительным орнаментом или фронтоном, который в общих чертах воспроизводил очертания верхней части фасада храмика с отлогой двускатной крышей. Материалом для ранних надгробий нередко служил мрамор, возможно, что некоторые из этих памятников изготовлялись не в Пантикапее, а привозились из-за моря.

В последних веках до нашей эры и особенно в первых веках нашей эры в Пантикапейском некрополе получили широкое распространение украшенные рельефами надгробные памятники местной работы, о которых мы говорили в разделе, посвященном искусству.

Значительно менее, чем город и некрополь, были исследованы мусорные свалки Пантикапея. Наиболее значительные из них расположены за чертой города, к западу от Второго кресла Митридата. Они раскапывались преимущественно в конце XIX и начале XX в. археологами, внимание которых было направлено только на изучение древних могил, так или иначе связанных с этими свалками, а именно гробниц, которые были вырыты в земле задолго до устройства свалки на этом месте, или таких могил, которые в более позднее время были выкопаны в слое свалки. В силу этого самые свалки, мощность пласта которых в этих местах иногда превосходила 10 м, остались, в сущности, почти не исследованными. Нам известно только, что они заключали напластования как спартокидского времени, так и периода сарматизация Боспора. Эта скудность сведений тем более досадна, что содержимое сравнительно небольших насыпей из свалок, обнаруженных в черте города при раскопках последних десятилетий, отличается большой насыщенностью обломками разнообразных предметов, нередко хорошо сохранившихся. Вместе с тем напластования часто позволяют более надежно датировать находки, чем это возможно для обычных городских слоев.

Малые города и другие памятники Европейской части Боспора

Помимо Пантикапея, в античную эпоху существовал еще целый ряд городов на южном, северном и особенно восточном берегах Керченского полуострова. По размерам эти города сильно уступали боспорской столице, площадь их — обычно не более нескольких гектаров.

Среди этих городов прежде всего следует назвать Киммерик, расположенный на южном черноморском берегу Керченского полуострова около горы Опук. Упоминание об этом городе у Гекатея Милетского, автора конца VI в. до н. э., позволяло заключить, что Киммерик существовал уже в это время.

Раскопками, производившимися в 1950 г., недалеко от источника на южном склоне названной горы, были обнаружены остатки поселения догреческого времени, нужно думать, принадлежавшего древним киммерийцам. Над этим напластованием залегал слой античного времени, заключавший развалины дома, сооруженного в VI в. до н. э. и просуществовавшего до IV в. до н. э. Этот дом представлял собой жилищный блок, делившийся не менее чем на три секции, состоявшие из одной комнаты и расположенного перед ней двора. Античное поселение на южном склоне горы имело очень ограниченные размеры и просуществовало, по-видимому, недолго.

Остатки города, относящиеся ко времени от V в. до н. э. до III—IV вв. н. э., были обнаружены на берегу моря, примерно в 1 км к юго-западу от вершины горы Опук.

Из раскопанных там сооружений отметим обследовавшиеся в 1948—1949 гг. развалины дома, построенного в I в. н. э. и погибшего от пожара в III в. н. э. Здание стояло на материковой скале; значительная часть поверхности пола и нижних, частей стен были вырублены в скале. Стены были каменные, кровля — из прутьев и камыша, обмазанных глиной. Дом состоял из открытого мощеного дворика и прилегавших к нему крытых помещений. Северное помещение служило мукомольней. В нем были обнаружены каменные ступы и ручная мельница. Южное помещение служило складом зерна (ячменя и пшеницы), хранившегося в больших остродонных амфорах и пифосе. Там же был найден штамп из обожженной глины, служивший для оттискивания стилизованного изображения птицы. Нужно думать, что такие изображения оттискивались на лепешках или хлебцах, выпекавшихся для культовых потребностей.

Подобно Пантикапею, Киммерик во II—III вв. н. э. подвергся сильной русификации: о наличии крупных зерновых хозяйств в черте этого города свидетельствуют большие зерновые ямы; так, одна из них, имевшая грушевидную форму, достигала 6,5 м в глубину при диаметре до 4,5 м.

В рассматриваемое время или, может быть, несколько раньше был создан большой укрепленный район; охватывая город Киммерик, он тянулся на восток, включая вершину горы Опук и значительный участок еще дальше на восток. Этот район занимал площадь около 3 км²; он был обнесен стенами с башнями, сложенными из больших грубо отесанных глыб. За этими укреплениями могло укрыться окрестное население со своими стадами в случае нападений кочевников.

Примерно в 12 км к востоку от Киммерика находился другой небольшой город — Китей; раскопками установлено наличие в нем оборонительной стены IV в. до н. э., сложенной из тесаных блоков; толщина этой стены была 2,5 м. В первых веках нашей эры эта стена была значительно усилена обкладкой снаружи грубо отесанными камнями, доведшей толщину стены до 5,5 м.

Среди находок в Китее особенно интересен храмовый стол с посвятительной надписью 234 г. н. э. Эта надпись сообщает о сооружении общиной города Китея храма, посвященного «богу гремящему, внемлющему», а также прилежащего дома и ограды. Работами этими руководил бывший начальник царской конюшни Юлий Симмах, сын Стратоника.

Из других городов, расположенных на Керченском полуострове, отметим еще Нимфей, находившийся на невысокой горе около нынешнего поселка Героевки (бывшего Эльтегеня), примерно в 17 км к югу от Керчи. Этот город возник еще в VI в. до н. э. Согласно Страбону, он обладал хорошей гаванью. По всей видимости, Нимфей имел не малое значение, ведь это единственный из соседивших с Пантикапеем городов, который самостоятельно чеканил монету, хотя и непродолжительное время (в V в. до н. э.). В Нимфее были обнаружены весьма насыщенные культурные напластования VI в. до н. э. К этим ранним памятникам относятся зерновые ямы грушевидной формы, часть которых была тщательно обложена мелкими плитками рваного камня.

С ролью хлебопашества и хлебной торговли в хозяйстве Нимфея с раннего времени связано большое значение культа Деметры в этом городе. Там были обнаружены развалины святилища Деметры, сооруженного в VI в. до н. э. Сохранились остатки стен святилища, каменной ограды и основания алтарей, там же найдены многочисленные вотивные приношения: терракотовые изображения богини Деметры или ее прислужниц.

Помимо большого количества привозной, преимущественно ионийской, расписной керамики в Нимфее было найдено немало обломков посуды, украшенной незамысловатыми узорами в виде поясов лака. Наличие производственного брака, а равно и остатков обжигательных печей позволило с полной определенностью установить существование керамического производства в Нимфее еще в VI в. до н. э.

Исключительный интерес представляет курганный некрополь Нимфея, раскапывавшийся в XIX в. Там были обнаружены богатые погребения V — первой половины IV в. до н. э., по-видимому, принадлежавшие местной, сильно эллинизированной знати. Известны каменные гробницы, сопровождаемые конскими захоронениями. В гробницах тела покойников хоронили в деревянных саркофагах. В погребальный инвентарь входили многочисленные ювелирные изделия, в том числе золотые штампованные бляшки, чернолаковые и расписные сосуды, терракотовые фигурки, бронзовая посуда, киафы — ложки для разливания вина по чашам, канделябры, предметы вооружения: греческие шлемы, поножи, чешуйчатые панцири из бронзовых и железных пластинок, мечи, кинжалы, наконечники копий и стрел, а также части конского уздечного набора.

ap-98

96, Примитивная скульптура, найденная в Дии-Тиритаке

Из малых боспорских городов более других подвергалась исследованию Дия-Тиритака, расположенная примерно в 12 км к югу от Пантикапея. Этот город возник на месте поселения II — начала I тыс. до н. э. Особый интерес в этом отношении представляют два примитивных каменных изваяния, вероятно, киммерийской работы, которые были заложены в качестве строительного материала в одну из стен начала V в. до н. э. в юго-западной части города. Эти изваяния представляют изображения мужчины и женщины, у обоих грубо обозначены лицо и руки, а у женщины — и груди.

Раскопками в Дии-Тиритаке обнаружен дом второй половины VI в. до н. э. с сырцовыми стенами на каменном цоколе, состоявший из трех комнат. Этот дом, стоявший на западной окраине города, был включен в оборонительную линию: от него к соседним домам тянулись крепостные стены, они также были возведены из сырца и стояли на каменном цоколе.

В южной части города обнаружены более основательные оборонительные сооружения. Там были открыты остатки оборонительной стены V в. до н. э., над которыми залегали развалины более мощной стены IV—III вв. до н. э., достигавшей 3,40 м в толщину.

Из сооружений, обнаруженных в Дии-Тиритаке, наибольшее значение имеют постройки, связанные с виноделием и рыбным промыслом. В хозяйстве этого города с III в. до н. э. и в дальнейшем, вплоть до первых веков нашей эры, виноделие играло весьма значительную роль. Там были обнаружены винодельни как раннего типа (III—II вв. до н. э.) с площадкой для давления винограда ногами и одним резервуаром для сусла, так и более позднего типа (начиная с I в. до н. э.), где помимо площадок для давильщиков имелось еще и приспособление для механического пресса и соответственным образом устраивалось особое отделение для сусла второго сорта.

Однако, по всей видимости, еще большую роль в Дии-Тиритаке играл рыбный промысел, особенно в I—III вв. н. э. К этому времени относятся многочисленные (59) рыбозасолочные цистерны, обнаруженные в южной и юго-восточной части города. Самое крупное предприятие такого рода, обнаруженное в 1932 г., представляло собой комплекс, состоящий из 16 цистерн.

Некрополь Дии-Тиритаки, раскапывавшийся отчасти в XIX в., а отчасти в 30-х годах текущего столетия, в общем изучен сравнительно мало. Были обнаружены главным образом плитовые гробницы IV—III вв. до н. э. и земляные склепы I—IV вв. н. э.

Примерно в 5 м к северо-востоку от Пантикапея находился другой малый боспорский город — Мирмикий. Раскопки некрополя Мирмикия велись в XIX в., а город раскапывался преимущественно в советское время. Этими работами обнаружены развалины оборонительной стены IV в. до н. э., рыбозасолочные цистерны первых веков нашей эры и винодельни, позволяющие заключить, что Мирмикий был одним из значительных центров боспорского виноделия. С I в. н. э. этот город несколько захирел, но отнюдь не прекратил своего существования. Некрополь Мирмикия, сливающийся с пантикапейским периода расцвета, по характеру весьма близок последнему.

Вероятно, частью Мирмикийского некрополя является могильник, раскопанный в 1953 г. около поселка имени Войкова (в 7 км от Керчи). Этот могильник, относящийся к IV—III вв. до н. э., состоял из простых могил и очень своеобразных миниатюрных склепов; устройство последних было таково: на поверхности материковой скалы производилась прямоугольная вырубка, по продольным сторонам постепенно расширявшаяся внизу, в силу чего в разрезе такая могила имеет форму трапеции. Сбоку гробницы устраивали специальный вход наподобие дромоса с закладной плитой, сверху гробницу накрывали тремя-четырьмя плоскими камнями. Хоронили в таких могилах по нескольку покойников.

К северо-востоку от Мирмикия, на берегу Керченского пролива находился небольшой городок Порфмий, площадь которого занимала всего 0,65 га. Этот городок существовал со второй половины VI в. до I в. до н. э. Раскопками 1953 г. там обнаружена мощная оборонительная стена с воротами III в. до н. э. От ворот во внутрь, городка шла улица шириной всего 1,60 м. Жилые дома были построены впритык к городской стене.

Довольно значительным городом, вошедшим в IV в. до н. э. в состав Боспорского государства, была Феодосия. Античная Феодосия расположена на месте нынешнего одноименного города, где она занимает район Карантинной горки. Древняя Феодосия, существовавшая уже во второй половине VI в. до н. э., первоначально была самостоятельным полисом. Включенная позднее в Боспорское государство, она играла в нем значительную роль. На это указывает постоянное упоминание о ней в титуле боспорских правителей. Феодосия была крупным торговым центром, через который вывозилось большое количество боспорского хлеба. Согласно Демосфену, гавань Феодосии не уступала Пантикапейской, а по Страбону, она вмещала до 100 кораблей. О значении Феодосии говорит и то обстоятельство, что она, хотя и не всегда, но все же неоднократно била монету в течение времени от конца V до конца III в. до н. э.

Археологические исследования в Феодосии велись мало, что отчасти было вызвано малодоступностью античных слоев, накрытых толстыми напластованиями средневекового и нового времени.

Курганный могильник Феодосии раскапывался в середине XIX в.; вскрытые там могилы относятся к V—IV вв. до н. э. В отличие от богатых пантикапейских гробниц того же времени, в феодосийских курганах не наблюдалось каких-либо каменных могильных сооружений, а большая часть погребенных была подвергнута кремации. В могилах были обнаружены первоклассные художественные изделия, среди которых выделяются своей тончайшей работой золотые серьги, украшенные различными орнаментальными мотивами и изображением четверки коней.

Таковы в той или иной мере исследованные города европейской части Боспорского государства, возникшие во времена колонизационной деятельности эллинских полисов метрополии и существовавшие на всем протяжении античной эпохи как центры ремесла, промыслов, торговли и сельского хозяйства. Однако в состав античных государств входили не только города, но и прилегавшая к ним сельскохозяйственная территория — хора. Для исследования последней очень большое значение имеют разбросанные по Керченскому полуострову сельские поселения античной эпохи. Исследование этих памятников, начатое лишь с 1951 г., уже в настоящее время дало значительные результаты, хотя еще далеко до завершения.

Разведками и раскопками в районе г. Ленинска были обследованы небольшие неукрепленные поселения IV—III вв. до н. э., которые во II в. до н. э., по всей видимости, прекратили свое существование. Древние поселения в районе нынешней деревни Марфовки не были компактными: отдельные усадьбы, построенные и в рваного камня, располагались на расстоянии нескольких десятков метров одна от другой. Судя по находкам черепков посуды, обитатели этих усадеб были не богаты; импортная керамика ограничивалась только обломками остродонных амфор.

На Азовском побережье Керченского полуострова были обнаружены также древние поселения, главным образом I—III вв. н. э. Населенные пункты первых веков нашей эры обычно располагались около бухт, на возвышенностях, которые удобно было укрепить.

В этих поселениях открыты развалины домов с мощеными двориками, в жилых помещениях обнаружены печи из сырцовых кирпичей, каменные ступки, ручные мельницы, орудия труда земледельцев и рыболовов, большое количество обуглившихся зерен ячменя и пшеницы.

Эти поселения, видимо, погибли в шестидесятых годах III в. н. э. (примерно в 267 г. н. э.), во время готского нашествия.

С этими исследованиями необходимо связать значительные результаты раскопок сороковых и пятидесятых годов текущего столетия, производившихся в небольшом, около 2 га площадью, городке (предполагаемом Илурате, о котором упоминает Птолемей). Развалины этого городка находятся около нынешней деревни Ивановки, в 17 км к юго-западу от Керчи. Это городище в основном является однослойным памятником. Городок возник в I в.н. э. и просуществовал до III в.н. э. Он обнесен оборонительными стенами, толщина которых более 6 м; кроме того, стены были усилены мощными башнями, расположенными на расстоянии нескольких десятков метров одна от другой. Внутри стен находились довольно регулярно распланированные жилые дома; они были сложены из камня и имели по нескольку комнат; в некоторых помещениях хорошо сохранились печи, закрома, устроенные из каменных плит, помещения для скота. Устройство ходов на стену и башню, которые ведут туда прямо из дворов двух домов, примыкающих к оборонительной линии, показывает, что основная часть обитателей городка в случае нападения врага выходила на защиту стен. Находки в домах позволили заключить, что жители городка занимались земледелием, скотоводством и домашними рукоделиями.

Предметы обихода, найденные в этом поселении, свидетельствуют о значительно более низком уровне материального достатка, чем в Пантикапее и, кроме того, о значительно большей «варваризации» культуры у обитателей этой крепости по сравнению с населением боспорской столицы; последнее особенно резко сказывается в керамике, видимо, местного производства: лепной посуде и глиняных фигурках.

Археологические работы 1951 г. показали, что городок около деревни Ивановки не был единичным явлением. В нескольких километрах к северу от Ивановки, у деревни Тасуново, было обнаружено на крутом высоком холме поселение, существовавшее в I—IV вв. н. э. Площадь, занятая этим поселением, была около 5 га. Общий характер находок, обнаруженных в Тасуновском поселении, близок .ивановским; однако в первом еще заметнее выступает сильная «варваризация» культуры, что особенно сказывается в терракотовых фигурках.

Таковы поселения в европейской части Боспора, в той или иной мере исследованные археологами. Помимо них на Керченском полуострове следует отметить наличие двух древних оборонительных валов. Один из них проходит примерна в 3—4 км к западу от Пантикапея. Перед этим валом с западной стороны находится глубокий ров. Эти укрепления защищали сравнительно небольшую северо-восточную часть Керченского полуострова. В оборонительную линию описываемого вала был включен Золотой курган, который в нижней части был опоясан мощной крепидой — подпорной стеной, сложенной из громадных грубо обитых каменных глыб. Первоначально высота этой крепиды была более 11 м. Время сооружения упомянутой оборонительной линии еще не установлено; вероятно, она относится еще к киммерийскому периоду. Может быть, этот вал имел в виду Геродот, когда говорил о киммерийских укреплениях.

Также, возможно, к киммерийскому времени, хотя бы в основе, относится и другой древний вал, проходящий несколько искривленной линией по Керченскому полуострову, примерно в 30 км западнее Пантикапея. На севере этот вал достигал побережья Азовского моря, а на юге он доходил до Узунларского озера, расположенного около Черного моря. Длина этого вала около 32 км. Перед валом с западной стороны находится глубокий ров. Сохранность этих сооружений в разных частях различная. Там, где они дошли в довольно хорошем состоянии, высота вала достигает 5—6 м при ширине в основании 28—40 м, а глубина рва достигает 3—4 м при ширине в верхней части 14—26 м. Раскопками середины XIX в. установлено, что в некоторых местах в основании вала были сооружены для его укрепления каменные насыпи или небрежно выстроенные кладки. При тех же исследованиях были обнаружены остатки кладок из тесаного камня, вероятно принадлежавших сторожевым башням. Нужно думать, что эти башни были сооружены в более позднее время и связаны с использованием вала для обороны Боспорского государства.

Азиатская часть Боспора

По сравнению с европейской частью Боспорского государства, менее исследованной является азиатская часть, в особенности районы, населенные местными племенами. Внимание археологов до сего времени было преимущественно направлено на изучение городов и притом не всех.

Исследования топографии Таманского полуострова ведутся уже давно, однако многое еще остается неясным. Дело в том, что географические условия там подвержены довольно быстрым и сильным изменениям, гораздо более значительным, чем на Керченском полуострове. В древности Таманский полуостров имел совершенно иной облик, чем теперь, — он состоял из островов, число которых точно не установлено. Сбивчивость и неясность показаний нашего основного источника по географии античного времени — Страбона допускает предположение, что он сам представлял недостаточно отчетливо топографию этой части Боспорского государства. Наибольшее значение среди городов азиатского Боспора имела Фанагория; Страбон сообщает, что главным городом для европейских боспорцев был Пантикапей, а для азиатских — Фанагория.

Развалины древней Фанагории находятся на южном берегу Таманского залива примерно в 3 км к западу от хутора Сенного. Исследованиями, производившимися с середины тридцатых годов текущего столетия до последнего времени, установлены границы Фанагории и выявлен характер культурных напластований в различных частях города. Древнее городище расположено на двух больших террасах, тянущихся вдоль узкой полосы берегового песка; длина его с востока на запад достигает 900 м, а ширина колеблется от 650 м в восточной части до 350 м в западной; это составляет площадь около 37 га. Однако, как показали раскопки 1939—1940 гг., а также подводные археологические работы 1958—1959 гг., значительная часть древнего города, размером около 15 га, отчасти размытая, ныне затоплена морем, уровень которого поднялся с древних времен не менее чем на 4 м.

Фанагорийское городище имеет сложную стратиграфию — 14 культурных слоев, пять из них средневекового, а остальные античного периода. Сохранность сооружений в Фанагории нередко заставляет желать лучшего. Таманский полуостров беден строительным камнем, в силу чего там с древнего времени постоянно имела место выборка камня из старых построек. Раскопками обнаружены остатки построек, начиная с последних десятилетий VI в. до н. э.; к этому времени относятся развалины дома с винным погребом. В V—IV вв. до н. э. были сооружены полы, тщательно выложенные из гальки. В IV в. до н. э. в западной части города было возведено дважды перестраивавшееся в дальнейшем монументальное общественное здание, возможно гимнасий; толщина стен этого сооружения достигала 1,60 м.

ap-99

97. План Фанагории (наземной и подводной части)

Ко II в. до н. э. относится построенный примерно посередине прибрежной части города большой, богато украшенный дом. Сохранившиеся обломки штукатурки, украшенной раскраской и росписью, отличаются высоким уровнем исполнения.

Среди построек периода сарматизации следует упомянуть остатки винодельни, обнаруженные неподалеку от дома II в. до н. э. и, по-видимому, терм в западной части города. От последних сохранились обломки широких глиняных теплопроводных труб — гинокаустов, которые проводились под полом горячей бани.

В юго-восточной части города были открыты развалины оборонительной стены III—II вв. до н. э., четырехметровой ширины в основании, субструкцией ее служил пласт наклонно расположенных камней на глиняном растворе. На субструкции лежали большие каменные глыбы. В I в. до н. э. стена прекратила свое существование, а в I—IV вв. н. э. данный участок стал керамиком — районом гончарных мастерских. Там обнаружены круглые в плане печи различной величины. Лучше других сохранилась печь диаметром 5,30 м, раскопанная в 1930 г.

К западу от Фанагорийского городища были открыты незначительные остатки древних дорог и большой монументальный колодезь, сооруженный в первые века нашей эры, заключавший около двухсот битых амфор III—V вв. н. э. С трех сторон и особенно с западной и восточной к городу прилегают грунтовые могильники, где преобладали простые ямные захоронения античной эпохи (начиная с VI в. до н. э.) и средневекового периода.

Простые грунтовые могилы античного времени по большей части небогатые. Изделия из драгоценных металлов встречаются в них весьма редко, погребальный инвентарь обычно ограничивается глиняной посудой, немногочисленной и невысокого качества. Трупоположение явно преобладает над кремацией. Значительно богаче захоронения в земляных склепах, относящихся к периоду сарматизации. Устройство их следующее: выкапывалась глубокая прямоугольная яма, форма и размеры которой позволяли удобно опустить в нее гроб; затем с одной или обеих узких сторон прокапывался невысокий ход — дромос, который вел в погребальную комнату. Покойники в таких гробницах нередко погребались в деревянных гробах. В могилы клали стеклянные, краснолаковые и простые сосуды, серебряные пряжки, фибулы, различные виды бус, монеты, оружие. Помимо грунтовых могил, около Фанагории находится много курганов, расположенных преимущественно к востоку и западу от города. Кроме того, длинная цепь курганов тянется на юг от города на протяжении нескольких километров; нужно думать, что эти курганы были расположены вдоль дороги, проходившей здесь в древности.

Курганы в фанагорийском некрополе, видимо, появились в V в. до н. э. и в основном относятся к периоду Спартокидов. Курганные захоронения производились по преимуществу в грунтовых ямах; нередко встречаются могилы со стенками, обложенными сырцовым кирпичом и сверху накрытыми деревянными брусьями. Как и в грунтовом могильнике, преобладающим погребальным обрядом было трупоположение. Наиболее богатые погребения в фанагорийских курганах относятся к IV—III вв. до н. э., среди них выделяется гробница, раскопанная в 1869 г. Эта могила, с сырцовыми стенками и деревянным перекрытием, заключала женское погребение начала IV в. до н. э., в инвентарь которого входили художественно исполненный головной убор из золота и три полихромных фигурных сосуда, представлявших Сфинкса, Афродиту, выходящую из раковины, и сирену. Обнаруженные в курганных насыпях гробницы сарматского времени близки по характеру пантикапейским. Также довольно близки по общему типу и времени пантикапейским рельефным надгробиям аналогичные намогильные памятники Фанагории.

Наконец, следует упомянуть о мусорных свалках, расположенных отчасти к западу и главным образом к востоку от городища. Там было обнаружено очень большое количество битой глиняной посуды, в том числе керамического брака, позволившего установить наличие гончарного производства в Фанагории с VI в. до н. э. В фанагорийских мастерских изготовлялись терракотовые статуэтки, небольшие мерные клейменные кувшины (ойнохои), остродонные амфоры, черепица и пр. Раскопанная в 1947 г. свалка II—I вв. до н. э. содержала много обломков терракотовых статуэток из мастерской коропласта. Это были преимущественно женские задрапированные фигурки, вероятно изображавшие Афродиту Уранию.

Другой значительный город азиатской части Боспора — Гермонасса, по всей вероятности, находился на месте нынешней станицы Таманской. Городище Гермонассы исследовано значительно меньше, чем Фанагорийское, систематические работы там начались совсем недавно и пока затронули небольшую площадь. Исследование Гермонассы затрудняется тем обстоятельством, что над античным культурным слоем лежат значительные напластования (около 3½ м толщиной) более позднего времени, в том числе древнерусского города Тмутаракани.

ap-100

98. Винодельня, обнаруженная в синдском поселении, предполагаемой Коракондаме (раскопки 1953 г.)

Античные напластования Гермонассы достигают в толщину 6 м. Как показали раскопки последнего времени, Гермонасса возникла еще в первой половине VI в. до н. э. В ранних напластованиях обнаружены остатки построек с сырцовыми стенами на каменных цоколях и обломки боспорской керамики с незамысловатым узором в виде полос. При раскопках Гермонассы в 1957 г. были обнаружены две зерновые ямы VI в. до н. э.; емкость их была 1,3 и 1,4 куб. м. Во второй яме было обнаружено около 1200 кг ячменя с небольшой примесью пшеницы и ржи.

Недавно опубликованный грунтовой могильник некрополя Гермонассы состоял по преимуществу из погребений VI—V вв. до н. э. Среди них довольно много погребений с оружием. Курганные погребения Гермонассы в общем близки по времени фанагорийским. Наиболее интересна каменная гробница начала III в. до н. э. на Лысой горе к западу от станицы Таманской, заключавшая великолепный мраморный саркофаг в виде ящика, украшенного розеттами, закрытого крышкой наподобие двускатной кровли с фронтонами, обрамленными акротериями.

Недалеко от Гермонассы находится могильник, расположенный около мыса Тузлы, раскапывавшийся преимущественно в 1911 и 1913 гг. В.В. Шкорпилом. Обнаруженные там гробницы относятся ко времени от VI в. до н. э. до IV в. н. э ., но большинство их датируется VI—III вв. до н. э. В этом могильнике погребались представители небогатого, вероятно, сильно эллинизованного населения. Изделия из драгоценных металлов там почти не встречались, а различные мелкие украшения (серьги, браслеты, перстни) были бронзовые. Расписные вазы известны в небольшом числе; глиняная посуда была преимущественно простая или чернолаковая, невысокого качества; к тому же чернолаковые сосуды нередко встречаются со следами античной починки посредством металлических скреп, следовательно, эти сосуды очень ценились. В мужских погребениях постоянно встречалось оружие: мечи, наконечники копий и стрел.

К югу от тузлинского некрополя был обнаружен другой некрополь, заключавший погребения с VI в. до н. э. до первых веков нашей эры. Эти могилы, вероятно, принадлежали синдскому населению, подвергшемуся некоторой эллинизации. Обычный погребальный обряд — трупоположение. В могилах постоянно встречается привозная греческая керамика: остродонные амфоры, чернолаковые сосуды, реже довольно скромная расписная посуда. Иногда попадались туалетные сосуды из «финикийского» цветного стекла и бусы. Довольно обильна простая и расписанная незамысловатыми узорами посуда античного типа боспорского производства. В рассматриваемые могилы часто клали оружие: железные мечи и наконечники копий, а также наконечники стрел. Особенностью этих погребений являются остатки мясной пищи, которую клали покойным, а также встречающиеся в могилах конские кости.

Описанный некрополь принадлежал обитателям поселения, расположенного неподалеку от морского берега, и, по всей вероятности, идентичного с древней Карокондамой, довольно хорошо локализуемой, благодаря указаниям Страбона.

ap-101

99. Оборонительная стена Семибратнего городища

Раскопками, производившимися на этом поселении в 1953 г., установлено наличие там мощных культурных напластований, заключавших находки от VI в. до н. э. до IV в. н. э. Остатки каменных сооружений показывают, что строительство в этом поселении по своему характеру не отличалось от последнего в малых боспорских городах. Среди открытых сооружений выделяется своей хорошей сохранностью винодельня III в. н. э., имевшая две площадки для давления винограда ногами виноделов, каменное основание для механического пресса и три цистерны для сусла.

На северном берегу Таманского залива находится большое городище, которое некоторые исследователи отождествляют с древним селением Патраем, упоминаемым Страбоном. Это городище сравнительно мало исследовано. Отметим обнаруженную там в 1948 г., хорошо сохранившуюся винодельню II в. н. э., отличающуюся сложным устройством. Наконец, из других древних поселений на Таманском полуострове следует упомянуть городок Кепы (к северу от нынешнего поселения Сенная) и Тирамбу (на Азовском побережье, возле теперешней Пересыпи).

На месте нынешней Анапы в древности находился эмпорий — торговая фактория, возникшая в VI в. до н. э. и именовавшаяся Синдской гаванью. В IV в. до н. э. ее сменил город — Горгиппия, бывший главным центром Синдики. Размеры Горгиппии были не более 20 га.

Горгиппия мало подвергалась раскопкам: древние напластования, сильно нарушенные жизнью на городище в последующее время, находятся под современным городом и трудно доступны. Наиболее существенные находки на городище, обнаруженные случайно при земляных работах, представляют собою памятники лапидарной эпиграфики. Заключая большое количество имен горгиппийцев, они проливают свет на состав населения города, наиболее эллинизованного из всех боспорских городов. Таков прежде всего «агонистический каталог», относящийся к III в. до н. э. и заключающий список победителей в состязаниях в честь Гермеса — бога-покровителя палестры. В Горгиппии была найдена первоклассная мраморная статуя второй половины II в. н. э., изображающая, вероятно, одного из представителей местной знати.

ap-102

100. План дома в Семибратнем городище

В грунтовом некрополе Горгиппии обнаружены погребения с IV в. до н. э. до позднеантичного времени. В них встречалась керамика чернолаковая, краснофигурные вазы, так называемые акварельные пелики и простая посуда горгиппийского производства. К первым векам нашей эры относится ряд намогильных памятников с рельефными изображениями, значительно более «варваризованными», чем изваяния на пантикапейских или фанагорийских надгробиях.

В окрестностях Горгиппии расположен курганный могильник, который, вероятно, тянулся вдоль дорог, шедших из города в северо-восточном и юго-западном направлениях. В этих курганах были открыты каменные склепы с уступчатыми перекрытиями различных видов, а также с полуциркульными сводами.

Выше мы упоминали небольшой город, обнаруженный в 12 км к западу от станицы Варениковской; площадь этого городища, обычно называемого Семибратним, достигает 9 га. Этот город возник, вероятно, на рубеже VI—V вв. до н. э. и в начале V в. до н. э. был окружен оборонительной стеной шириной в 2,5 м, сложенной из грубо отесанных известняковых камней. Стена была усилена прямоугольными башнями, выдававшимися на 3,5 м за ее линию. Башни расположены на расстоянии 15—18 м одна от другой. В интервалах между башнями к внутренней стороне крепостной стены были пристроены лестницы, в силу чего в этих местах толщина стены превосходила 4 м. Описанные укрепления подверглись частичному разрушению, примерно, в начале IV в. до н. э. В скором времени восстановленные, они снова подверглись на этот раз более сильному разорению в конце того же столетия. Над развалинами старой стены в III в. до н. э. была построена новая стена 1,9 м толщиной, также снабженная башнями.

Внутри города был раскопан монументальный жилой дом. Построенный в III в. до н. э., он существовал около двух столетий. Это была большая постройка площадью свыше 400 км. м, состоявшая из внутреннего дворика и пяти комнат. Внутри дворика находился колодезь. Стены дома были возведены насухо из тщательно отесанных блоков. Толщина наружных стен здания достигала 1,70 м, внутренних — 1,40 м. Возможно, что дом хотя бы частично был двухэтажным.

Если общий характер оборонительных сооружений Семибратнего городища, в сущности, не отличается от фортификации античных городов, то в жилом доме того же городища резко выступают своеобразные черты синдского зодчества, что особенно сказывается в его монументальных стенах, словно рассчитанных на осаду.

Около Семибратнего городища находится группа курганов «Семь братьев», по имени которой и названо городище. Эти курганы заключают погребения V—IV вв. до н. э., принадлежавшие местной знати. Могилы либо плитовые, либо обложенные с боков камнем или сырцовым кирпичом и крыты деревянными брусьями. В богатый погребальный инвентарь входили многочисленные золотые бляшки, серебряная с золотыми украшениями посуда, краснофигурные и чернолаковые вазы, различная бронзовая утварь. Постоянно встречалось оружие: панцири из бронзовых и железных чешуек, наконечники копий и стрел. Вместе с покойными погребались и лошади, вероятно те, которые запрягались в погребальные колесницы, и верховые.

Семибратние курганы были погребальными сооружениями эллинизированной синдской знати. Такие погребения встречаются и в других частях Синдики. Отметим расположенный к юго-западу от Фанагории курган Большой Близницы, заключавший неодновременные погребения примерно конца IV в. до н. э. Захоронения в нем сопровождались погребальной тризной с кровавыми возлияниями над жертвенной ямой. Отрытое в этом кургане захоронение жрицы Великого женского божества заключало очень богатый золотой убор. В мужском погребении обнаружено греческое вооружение. Остальной погребальный инвентарь представлял собою предметы античного обихода — художественно украшенные глиняные вазы, золотые монеты и проч.

Городища и особенно некрополи Синдики уже давно подвергались археологическим исследованиям, и о них мы располагаем в общем довольно обильными материалами. Совершенно по-другому обстоит дело с поселениями в синдской хоре — сельскохозяйственном районе, исследование которых производилось в ограниченных масштабах. В настоящее время обследовано 16 таких поселений. Установлено, что эти поселения были двух типов: обычных деревень и временных кошей.

Постоянные поселения типа деревень (их раскопано десять) по большей части располагались на берегу моря в устьях ныне высохших ручьев и протоков, реже мы находим их на некотором расстоянии от моря, но в таких случаях всегда около нынешних или недавно заброшенных колодезей. Возникали эти поселения обычно в VI в. до н. э., реже в V—III вв. до н. э. и существовали до средневекового или реже до позднеантичного времени. Эти поселения, по-видимому, не имели укреплений; для строительства домов в них широко применялся рваный камень. Основными занятиями населения было земледелие и скотоводство. О хлебопашестве говорят находки ручных мельниц и очагов для хлебопечения, а о скотоводстве — многочисленные кости крупного и мелкого рогатого скота, лошадей и особенно свиней. Наличие глиняных грузил особого типа (сильно вытянутых по форме) в прибрежных поселениях указывает на рыболовство. Находки остатков гончарных печей, керамического и металлического шлака свидетельствуют о том, что в этих поселениях были также ремесленники, гончары и металлурги.

Поселения второго типа — коши (их раскопано шесть) находятся довольно далеко от берега и располагаются нередко в горах. Возникали они в различное время: в VI, IV, III—II вв. до н. э. и существовали иногда два-три века, а иногда значительно дольше. В этих временных стоянках скотоводов остатков построек не наблюдалось, там встречались только обломки посуды и кости животных.

Хуже, чем Синдика, исследованы другие районы азиатской части Боспорского государства. Большое городище находится на южном берегу Адагума, одного из притоков Кубани, примерно в 30 км к востоку от Семибратнего городища, на месте нынешнего Красно-Батарейного хутора. Судя по керамическим и монетным находкам, время жизни на этом городище — V в. до н. э. — VII в. н. э. В западной части городища находится укрепление типа акрополя; северной стороной оно примыкает к реке, с остальных окружено рвом. Это укрепление было обнесено стеной толщиной 1,75 м. На южной стороне акрополя был устроен въезд. Там была найдена большая плита с изображением личного знака боспорского царя Савромата II (175—211 гг. н. э.).

На восток и юго-восток тянулся город. Основные укрепления его находились с восточной стороны, там теперь виден вал с рвом перед ним. Вал продолжается к югу от городища до цепи курганов, образуя оборонительную линию длиной около 1,5 км. Другая оборонительная линия находилась, примерно на 0,5 км южнее курганов. Расположенная между двумя речками Псиф и Непетил, она тянулась с востока на запад на протяжении 3,7 км, состоя из вала и рва к югу от последнего. Высота сильно расползшегося вала достигает 2,15 м при ширине, по верху, 4 м.

Танаис

В состав Боспорского государства входил еще один город — Танаис, развалины которого находятся в дельте Дона, на берегу Мертвого Донца, на окраине нынешней Недвиговки.

Исследования Танаиса производились еще в середине XIX в. П. Леонтьевым, впервые поставившим широкие исторические задачи исследования античного поселения. Основные наблюдения П. Леонтьева сохраняют свое значение и в настоящее время. Последующие работы носили более беглый характер, и систематические раскопки городища начались лишь в недавнее время. Недвиговское городище имеет почти квадратную форму, занимая сравнительно небольшую площадь — около 5 га. Оно было укреплено-мощными стенами и рвом, глубина которого в настоящее время достигает 7 м. Раскопки и случайные находки в Недвиговке дали значительное количество надписей, рисующих нам своеобразный характер этого древнего поселения, в котором местные элементы играли очень большую роль.

Танаис возник около начала III в. до н. э.; судя по свидетельству Страбона, он был очень важным пунктом торговли Боспора с кочевыми обитателями Придонья.

Еще работами П. Леонтьева был установлен не эллинский, а в значительной степени «варваризованный» характер культуры этого городища. Большое значение имеют лапидарные надписи, найденные в Танаисе. Они заключают довольно большое количество имен обитателей этого города, причем среди них негреческих имен больше, чем в каком-либо ином городе Боспорского государства. Коль скоро они преимущественно принадлежали привилегированной части населения, в основном, несомненно, состоявшей из греков и эллинизированных представителей местных племен, нужно думать, что число «варваров» в Танаисе было еще больше. О большой роли местного населения в Танаисе можно заключить и по администрации Танаиса, известной нам также по надписям. Там были особые магистраты, ведавшие делами эллинов — «эллинархи» и танаитов — «архонты танаитов».

Раскопками последних лет были обследованы жилые кварталы II—I вв. до н. э. в западной части городища. На северо-восточной и западной окраинах Танаиса была открыта хорошо сохранившаяся мощная оборонительная стена II в. н. э., сложенная из грубоотесанных каменных блоков. Возле стены выявлены постройки с подвалами II—III и IV вв. н. э. В них обнаружено большое количество разнообразных находок, в том числе наглядно свидетельствующие о торговом характере города сотни фрагментированных однотипных узкогорлых амфор с надписями, исполненными красной краской; заслуживают внимания предметы, связанные с культом, — глиняные штампы с рельефными узорами.

Описываемыми работами установлено время разрушения Танаиса готами — в сороковых годах III в. н. э., а также время прекращения существования этого поселения — в последних десятилетиях IV в. н. э.

Раскопанный около Танаиса некрополь заключал погребения, относящиеся ко времени с III в., возможно, даже с конца IV в. до н. э. Преобладающим типом могил в грунтовом некрополе были простые ямные погребения. Иногда применялись деревянные или каменные перекрытия, реже встречались каменные гробницы. Основным погребальным обрядом было трупоположение, трупосожжение имело место довольно редко. Кремированный прах покойников собирался в четырехручную урну и закапывался в небольшую ямку.

В могильный инвентарь входили золотые, серебряные и бронзовые украшения, бусы из цветных камней, стекла, янтаря и легнита. Посуды было сравнительно мало, причем преобладала краснолаковая; в меньшем количестве встречалась простая красноглиняная, серая лощеная, лепная; совсем мало было стеклянных сосудов. Клались в могилы и металлические сосуды: бронзовые и даже серебряные. Наконец, следует упомянуть о наличии в мужских могилах оружия: мечей, наконечников копий и железных наконечников стрел.

В общем следует отметить, что и в некрополе Танаиса чувствуется та же печать «варваризации», которая выступает и в находках на городище. Все это свидетельствует о том, что в Танаисе, более чем в каком-либо другом из городов Северного Причерноморья, античная культура была пронизана сильными местными воздействиями. Недаром он возник на месте, находившемся на стыке скифского, сарматского и меотского мира.

Недалеко от Танаиса обнаружены остатки более древнего поселения, вероятно эмпория. В настоящее время это поселение затоплено морем: оно лежит на дне Таганрогского залива. Найденные там обломки керамики (родосской и ионийской) относятся ко второй половине VII и главным к VI в. до н. э.

Заключение

Античные города Северного Причерноморья, основанные греческими переселенцами из Малой Азии, первоначально представляли собою обычные эллинские полисы. И в дальнейшем эти города оставались частью того единства, правда несколько относительного, которое представлял собою эллинский мир в целом.

Однако особые условия, в которых развивалась античная культура на Северном Понте, во многом были отличны от тех, которые имели место в Средиземноморье. Поэтому, хотя северочерноморские города и сохраняли в основном греческий облик, но все же со временем испытывали значительные изменения, обусловленные их тесными взаимоотношениями с местными племенами. Среди этих племен для более раннего времени нужно отметить скифов, тавров и особенно синдов, а также меотов; позднее на первое место выдвинулись сарматы, сыгравшие особенно значительную роль в истории Северного Понта. С заметной остротой роль местных элементов выступает в Боспорском государстве, где греческие города были объединены с обширными землями, заселенными местными племенами. В меньшей мере это сказалось в Ольвии и особенно Херсонесе. Вместе с тем римская культура, наложившая заметную печать на греческие города Средиземноморья, оказала меньшее воздействие на северопонтийское побережье, да и то преимущественно в ее западной части.

Все это и определило значительное своеобразие античной культуры в Северном Причерноморье. Впрочем, следует отметить, что любая группа полисов, основанных греческими переселенцами на берегах Средиземного моря, будь то в Италии, Сицилии, Галлии, Иллирии, Северной Африке или где-либо еще, также всегда имела локальные особенности, обусловленные ее ближайшим окружением, и некоторые отличия в процессе их исторического развития.

Каждая из этих частей греческого мира, являясь одним из неотъемлемых элементов целого, вносила свой вклад в общую сокровищницу античной культуры. При этом пристальное изучение «периферийных» центров все более и более подчеркивает их значение для всестороннего представления об античной культуре, которое не может зиждиться лишь на рассмотрении городов метрополии, как бы значительны они ни были.

Исследование северопонтийских городов показало их значительное развитие. Особенно следует отметить градостроительство — применение в некоторых городах регулярной планировки еще в VI в. до н. э., а в дальнейшем наблюдаемой в Пантикапее сложной системы террас. Своеобразным и ярким созданием античного зодчества являются монументальные боспорские склепы с уступчатыми перекрытиями, возникновение которых, вероятно, имеет глубокие местные корни. Исключительного мастерства достигли произведения боспорской торевтики IV в. до н. э.

Не менее существенно и другое обстоятельство. В Северном Причерноморье дошли до нас в хорошей сохранности некоторые археологические памятники, которые проливают свет на очень важные области античной экономики. Таковы прежде всего замечательные клеры Гераклейского полуострова, изучение которых весьма важно не только для понимания сельского хозяйства Херсонеса, но античного земледелия в целом.

Значение северопричерноморских городов не ограничивается только тем, что они были одной из составных частей античного мира. Античные государства на Северном Понте находились в постоянных, довольно тесных экономических, политических и культурных взаимодействиях с меотами, скифами, сарматами и другими племенами, обитавшими в античную эпоху в южной части Восточной Европы.

Сказанное свидетельствует о существенном значении Северного Причерноморья в древности, история которого составляет одно из неотъемлемых звеньев прошлого нашей Великой Родины.

Литература

I. Периодические и повременные издания

А. Издания, выходившие преимущественно в дореволюционное время

Записки Классического отделения Русского археологического общества, 1904—1917 гг., т. I—IX.

Записки Нумизматического отделения Русского археологического общества, 1906—1909 гг., т. I, вып. 1, 2—3.

Записки Одесского общества истории и древностей, 1844—1915 гг., т. I—XXXII.

Записки Ростовского-на-Дону общества истории, древностей и природы, 1912—1914.

Записки Русского археологического общества. Новая серия. 1886—1902 гг., т. I—XII.

Известия Археологической комиссии (ИАК), 1901—1918 гг., вып. 1—65.

Известия Таврической ученой архивной комиссии, 1887—1918 гг., № 1—55.

Материалы по археологии России (МАР), 1866—1918 гг., № 1—37. Вып. 1 и 2. Древности Геродотовой Скифии. СПб., 1866—1872.

Вып. 7. Древности южной России. I. Мальмберг В.К. Описание классических древностей, найденных в Херсонесе в 1888—1889 гг.; II. Орешников А.В. Описание монет, найденных при херсонесских раскопках в 1888—1889 гг. СПб., 1892.

Вып. 9. Древности южной России. Латышев В.В. Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1889—1891 гг. СПб., 1892.

Вып. 12. Древности южной России. Бертье-Делагард А.Л. Раскопки Херсонеса. СПб., 1893.

Вып. 13. Древности южной России. Лаппо-Данилевский А. и Мальмберг В.

Курган Карагодеуашх. СПб., 1894.

Вып. 17. Древности южной России. Латышев В.В. Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1892—1894 гг. СПб., 1895.

Вып. 19. Древности южной России. Кулаковский В. Две Керченские катакомбы с фресками. СПб., 1896.

Вып. 23. Древности южной России. Латышев В.В. Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1895—1898 гг., СПб., 1899.

Вып. 24. Древности южной России. Жебелев С.А. Пантикапейские Ниобиды. СПб., 1901.

Вып. 31. Придик Е. Мельгуновский клад 1763 г. СПб., 1911.

Вып. 32. Жебелев С.А. и Мальмберг В.К. Три архаических бронзы из Херсонской губернии. СПб., 1907.

Вып. 34. Доклады, читанные на Лондонском Международном конгрессе историков в марте 1913 г. А.А. Бобринским, Е.М. Придиком, М.И. Ростовцевым, Б.В. Фармаковским и Э.Р. фон-Штерном. Пг., 1914.

Вып. 35. Лукьянов С.С. и Гриневич Ю.П. Керченская кальпида 1906 г. и поздняя краснофигурная живопись. Пг., 1915.

Вып. 36. Тревер К.В. Ольвийская полихромная амфора 1901 г. Пг., 1918.

Вып. 37. Ростовцев М.И. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма. Пг., 1918.

Музей Одесского общества истории и древностей, вып. I—II: «Терракоты», вып. III: Феодосия и ее керамика. 1897—1906.

Извлечение из отчета об археологических изысканиях. СПб., 1855.

Отчеты археологической комиссии (ОАК) 1859—1915 гг.

Пропилеи. — Сб. статей по классической древности, издаваемый П. Леонтьевым, кн. I—V. М., 1851—1856.

Труды археологических съездов. Труды IV съезда в Одессе в 1884 г., т. I, 1886 и т. II, 1888.

Материалы по археологии Кавказа, вып. II, М., 1889.

Б. Издания, выходившие в советское время

Сб. «Археологія» (с 1947 г. по настоящее время). Киев.

Археология и история Боспора. — Сб. статей Государственного Керченского историко-археологического музея им. А.С. Пушкина. I. Симферополь, 1952.

Археологічі пам’ятки УРСР (с 1949 г. по настоящее время). Киев.

Известия Российской (Государственной) Академии истории материальной культуры (ИРАИМК и ИГАИМК). Пг.—Л., 1921—1927 гг., т. І—V.

Вып. 80. В.Ф. Гайдукевич. Античные керамические обжигательные печи по раскопкам в Керчи и Фанагории в 1929—1931 гг. М.—Л., 1934.

Вып. 104. Из истории Боспора. М.—Л., 1935.

Вып. 108. Из истории материального производства античного мира. М.—Л., 1935.

Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры, КСИИМ К. М.—Л. (с 1939 г. по 1959 г.), с выпуска № 81, 1960 г. — Краткие сообщения Института археологии (КСИА).

Вып. XXII, посвященный памяти Бориса Владимировича Фармаковского (1870—1928). М.—Л., 1948.

Краткие сообщения Института археологии АН УССР (с 1952 г. по настоящее время). Киев.

Материалы и исследования по археологии СССР (МИА):

Вып. 4. Археологические памятники Боспора и Херсонеса. М.—Л., 1941.

Вып. 16. А.Н. Зограф. Античные монеты. М.—Л., 1951.

Вып. 19. Материалы по археологии Северного Причерноморья в античную эпоху. I. М., 1951.

Вып. 25. Боспорские города. I. М.—Л., 1952.

Вып. 33. Материалы и исследования по археологии Северного Причерноморья в античную эпоху. II, М., 1954.

Вып. 34. Материалы по археологии Юго-Западного Крыма (Херсонес, Мангуп). М.—Л., 1953.

Вып. 50. Ольвия и нижнее Побужье в античную эпоху. М.—Л., 1956.

Вып. 53. История скотоводства в Северном Причерноморье. М., 1960.

Вып. 56. Пантикапей. М., 1957.

Вып. 57. Фанагория. М., 1956.

Вып. 69. Некрополи Боспорских городов. М.—Л., 1959.

Вып. 83. И.Б. Зеест. Керамическая тара Боспора. М., 1960.

Вып. 85. Боспорские города II. М.—Л., 1958.

Вып. 98. Д.Б. Шелов. Некрополь Танаиса (раскопки 1955—1958 гг.). М., 1961.

Материалы по археологии Северного Причерноморья Одесского государственного археологического музея (с 1957 г. по настоящее время).

Памятники искусства. — Бюллетень Гос. музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина № 2. М., 1947.

Памятники культуры. — Труды Гос. истор. музея (с 1949 г. по настоящее время).

Сб. Советская археология, т. I—XXX, 1936—1959 гг.; т. VII, посвященный академику Сергею Александровичу Жебелеву в связи с 50-летием его научной деятельности. М.—Л., 1941; т. XXVIII, посвященный памяти Василия Васильевича Латышева. М., 1958.

Сообщения Гос. академии истории материальной культуры, т. I, Л., 1926; т. II, Л., 1929.

Сообщения Гос. Эрмитажа (с 1940 г. по настоящее время).

Труды Гос. исторического музея, вып. I, 1926, вып. XVI, 1941.

Труды отделения (секции) археологии Института археологии и искусствознания РАНИИОН, т. I—V. М., 1926—1930.

Труды Отдела истории искусства и культуры античного мира Гос. Эрмитажа, т. I, 1945.

II. Литература по Северному Причерноморью (общая)

Античные города Северного Причерноморья. — Очерки истории и культуры. — М.—Л., 1955. Блаватский В.Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья, М., 1953.

Блаватский В.Д. Искусство Северного Причерноморья античной эпохи. М., 1947. Блаватский В.Д. История античной расписной керамики. М., 1953.

Блаватский В.Д. Очерки военного дела в античных государствах Северного Причерноморья. М., 1954.

Брайчевский М.Ю. Римська монета на території України. Київ, 1959.

Бурачков О.П. Общий каталог монет, принадлежащих эллинским колониям, существовавшим на северном берегу Черного моря. Одесса, 1884.

Вальдгауер О. Античные глиняные светильники. Имп. Эрмитаж. СПб., 1914.

Всеобщая история архитектуры. Изд. Академии архитектуры СССР, т. II, кн. 2. М., 1948. Готье Ю.В. Железный век в Восточной Европе. М.—Л., 1930.

Граков Б.Н. Древнегреческие керамические клейма с именами астиномов. М., 1928. Древний мир на юге России. — Изборник источников под редакцией Тураева Б.А., Бороздина И.Н. и Фармаковского Б.В. М., 1918.

Жебелев С.А. Введение в археологию, ч. I—II. Пг., 1923.

Жебелев С.А. Северное Причерноморье. Исследования и статьи по истории Северного Причерноморья античной эпохи. М.—Л., 1953.

Иванова А.П. Искусство античных городов Северного Причерноморья. Л., 1953.

Иессен А.А. Греческая колонизация Северного Причерноморья. Л., 1947.

Каллистов Д.П. Очерки по истории Северного Причерноморья античной эпохи. Л., 1949. Кулаковский Ю. Прошлое Тавриды. Изд. 2. Киев, 1914.

Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе, т. I. Греческие писатели. СПб., 1900; т. II. Латинские писатели. СПб., 1906.

Латышев В.В. ΠΟΝΤΙΚΑ. — Сб. научных и критических статей по истории, археологии, географии и эпиграфике Скифии, Кавказа и греческих колоний на побережьях Черного моря. СПб., 1909.

Сб. Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху. М., 1959.

ΠΡΟΕΔΡΩΙ ΔΩΡΟΝ — Сб. археологических статей, поднесенный А.А. Бобринскому в день 25-летия председательства его в Археологической комиссии. СПб., 1911.

Придик Е.М. Инвентарный каталог клейм на амфорных ручках и горлышках и черепицах Эрмитажного собрания. Пг., 1917.

Ростовцев М. Античная декоративная живопись на юге России. Текст. СПб., 1914. Атлас. СПб., 1913.

Ростовцев М.И. Эллинство и Иранство на юге России. Пг., 1918.

Толстой И. и Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства; вып. первый — Классические древности южной России. СПб., 1889; вып. второй — Древности скифо-сарматские. СПб., 1889; вып. третий — Древности времен переселения народов. СПб., 1890. Толстой И. Остров Белый и Таврика на Евксинском Понте. Пг., 1918.

Шелов Д.Б. Античный мир в Северном Причерноморье. М., 1956. Bilabel F. Die Ionische Kolonisation. Leipzig—Göttingen, 1920.

Ebert M. Südrussland im Altertum. Bonn—Leipzig, 1921.

Kieseritzky G. und Watzinger C. Griechische Grabreliefs aus Südrussland. Berlin, 1909.

Latyschev Basilius. Inscriptiones Antiquae orae Septentrionalis Ponti Euxini, graecae et latinae (IOSPE) [Древние надписи с северного берега Черного моря, греческие и латинские], т. I, изд. 2, Пг., 1916; т. II, СПб., 1890; т. IV, СПб., 1901.

Minns E. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913.

Rostovtzeff M. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922.

Zgusta L. Die Personennamen griechischer Städte der nördlichen Schwarzmeerküste. Praha, 1955.

III. Литература по Тире и об Ольвии

Зограф А.Н. Монеты Тиры. М., 1957.

Латышев В.В. Исследования об истории и государственном строе города Ольвии, СПб., 1887.

Лапин В.В., Бураков А.В. и Борисов Б.Б. Ольвия. Киев, 1959.

Сб. «Ольвия», изд. АН УССР. Институт археологии, т. I. Киев, 1940.

Славин Л.М. Древний город Ольвия. Киев, 1951.

Славін Л.М. Ольвія. Київ, 1938.

Фабрициус И.В. Археологическая карта Причерноморья Украинской ССР, вып. 1. Киев, 1951.

Фармаковский Б. Ольвия. М., 1915.

Фармаковский Б. Раскопки некрополя древней Ольвии в 1901 г. СПб., 1903.

Фармаковский Б.В. Раскопки в Ольвии в 1902—1903 гг. СПб., 1906.

Фармаковський Б.В. Розкопування Ольбії р. 1926. Звіт. Одеса, 1929.

Knipowitsch Т. Untersuchungen zur Keramik römischer Zeit aus den Griechenstädten an der Nordküste des Schwarzen Meeres. I. Die Keramik römischer Zeit aus Olbia in der Sammlung der Ermitage. Frankfurt a. M. 1929.

IV. Литература по Херсонесу и Хараксу

Белов Г.Д. Отчет о раскопках Херсонеса за 1935—1936 гг. Государственное издательство Крым. АССР, 1938.

Белов Г.Д. Раскопки Херсонеса в 1934 г. Государственное издательство Крым. АССР, 1936. Белов Г.Д. Херсонес Таврический. Л., 1948.

Бобринский А. Херсонес Таврический. СПб., 1905.

Бороздин И.Н. Археологические раскопки на Гераклейском полуострове. М., 1925. Гриневич К.Э. Северо-восточные кварталы Херсонеса Таврического по данным раскопок Р.Х. Лепера. Севастополь, 1931.

Гриневич К.Э. Сто лет херсонесских раскопок (1827—1927). Севастополь, 1927.

Дьяков В.Н. Древности Ай-Тодора. Ялта, 1930.

Дьяков В.Н. Таврика в эпоху римской оккупации. Уч. зап. Моск. Гос. пед. ин-та им. В.И. Ленина, т. XXVIII, вып. I. М., 1942.

Лисин В. Краткий путеводитель по античному отделу и раскопкам Херсонеса. Государственное издательство Крым. АССР, 1939.

Стржелецкий С.Ф. Херсонес — Корсунь. Путеводитель по раскопкам. Симферополь, 1950. Стржелецкий С.Ф. Херсонес Таврический. Путеводитель по музею. Симферополь, 1956. «Херсонесские сборники», изд. Гос. Херсонесского музея (с 1926 г. по настоящее время), вып. I—V. Севастополь.

V. Литература по Боспору и соседней территории

Анфимов Н. Древние поселения Прикубанья. Краснодар, 1953.

Башкиров А.С. Отчет об историко-археологических изысканиях на Таманском полуострове летом 1948 г., М., 1949.

Блаватская Т.В. Очерки политической истории Боспора в V—IV вв. до н. э. М., 1959. Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. М.—Л., 1949.

Гайдукевич В.Ф. Мирмекий. Варшава, 1959.

Герц К. Археологическая топография Таманского полуострова. М., 1870.

Герц К. Исторический обзор археологических исследований и открытий на Таманском полуострове с конца XVII столетия до 1959 г. М., 1876.

Древности Босфора Киммерийского, хранящиеся в музее Эрмитажа, т. I—II. Атлас. СПб., 1854. Книпович Т.Н. Танаис. Историко-археологическое исследование. М.—Л., 1949.

М.М. Кобылина. Терракотовые статуэтки Пантикапея и Фанагории. М., 1961.

Лунин Б.В. Очерки истории Подонья — Приазовья. Ростов-на-Дону, 1949.

Марти Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926.

Передольская А.А. Фанагорийские фигурные вазы. Л., 1937.

Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. Л., 1925.

Сорокина Н.П. Тузлинский некрополь. М., 1957.

Фармаковський Б.В. Боспорські Спартокіди в атенському різбярстві. Збірн. на пошану акад. Багалія. Київ, 1925.

Фармаковский Б.В. Три полихромные вазы в форме статуэток, найденные в Фанагории. Пг., 1921.

Шелов Д.Б. Монетное дело Боспора VI—II вв. до н. э. М., 1956.

W.D. Вlawatsky. Il periodo del Protoellenismo sul Bosporo. Atti del VII Congresso Internationale di Archeologia Classica. III, Roma, 1961.

Michalowsky. Mirmeki. Wykopaliska odcinka Polskiego. Warszawa, 1958.

Reinach S. Antiquités du Bosphore Cimmeriéne, Paris, 1892.

Rostowzew M. Scythien und Bosporus. Berlin, 1931.

Watzinger C. Griechische Holzsarkophage aus der Zeit Alexander des Grossen. Leipzig, 1905.