Крымъ Гирей Ханъ, лучшее звено въ лучезарной цѣпи Крымскихъ Хановъ, мудрѣйшій изъ потомковъ Чингизъ Хана, съ тонкимъ, какъ игла, умомъ, почувствовавъ приближеніе смерти, призвалъ къ себѣ знаменитаго и старѣйшаго изъ всѣхъ крымскихъ мурзъ, Ширинъ Бея, снялъ съ холодѣющей руки драгоцѣнный перстень, хранящій человѣка отъ злого глаза и коварства, и передалъ его Ширинъ Бею.
– Смотри, не снимай его съ руки до конца дней твоихъ.
И это было послѣднее слово Великаго Хана, который видѣлъ глубоко и смотрѣлъ далеко.
* * *
Послѣ Ширинъ Бея осталось его тремъ сыновьямъ большое имущество: земли около Керчи, Каффы, Карасу, дома въ Перекопѣ, много овецъ, верблюдовъ, табуны лошадей; все сыновья Ширинъ Бея, какъ подобаеть наслѣдннкамъ знаменитаго человѣка, мирно подѣлили. Только не могли найти перстня покойнаго, который оберегалъ отъ злого глаза и отъ коварства.
Сыновья Ширинъ Бея давно помнили этотъ перстень, они помнили, какъ огромный брилліантъ сверкалъ и освѣщалъ комнату во время полнолунія, вбиралъ и отражалъ, и игралъ мягкими лучами свѣтлой крымской луны.
Отыскать перстень братья не могли. Когда скончался отецъ, только братья были въ комнатѣ, и для нихъ стало ясно, что одинъ изъ братьевъ укрылъ драгоцѣнный перстень Долго спорили, ссорились и по предложенію старшаго брата рѣшили идти за разрѣшеніемъ ихъ спора къ славившемуся въ то время судьѣ, Біюкъ Башу Абдураманъ Эффенди.
Біюкъ Башъ своими рѣшеніями старался превзойти самого Сулеймана бекъ Давида, царя Іудейскаго, которому Аллахъ открылъ всѣ бездны мудрости и знанія.
Вотъ къ нему и собрались братья въ путь.
Они взяли для поднесенія судьѣ лучшую шубу покойнаго отца, приготовили на два дня пищу для себя и корму для лошадей и пустились въ дорогу.
Въ Минарелли имъ пришлось сделать привалъ у колодца, пока лошади отдохнутъ.
Не успѣли сойти съ коней, какъ къ братьямъ подбѣжалъ растерянный старикъ съ во– просомъ: не встрѣчали ли они его верблюда съ грузомъ и женой.
Нѣтъ, сказали братья, не встрѣчали. Но, постой, отдохни съ нами: посмотри, на тебѣ лица нѣтъ.
Старикъ подсѣлъ къ братьямъ. Молча ѣли путники, и, когда голодъ былъ утоленъ, старшій братъ, раскуривая трубку, спросилъ старика:
Скажи, пожалуйста, твой верблюдъ былъ съ бѣльмомъ на правомъ глазу?
Да.. Значить, ты видѣлъ его?
Нѣтъ, не видѣлъ, отвѣтилъ задумчиво старшій братъ, выпуская дымъ кольцами.
Не успѣлъ старикъ сообразить полученное извѣстіе, какъ второй братъ обратился съ еще болѣе его изумившимъ вопросомъ:
А скажи, отецъ мой, грузъ твой состоялъ изъ двухъ боченковъ и въ правомъ былъ медъ, а. въ лѣвомъ уксусъ?
Да, да… вскочилъ старикъ.
Постой, постой, дѣдъ, не волнуйся, сказалъ младшій, а жена твоя очень толстая, грузная женщина.
Старикъ остолбенѣлъ.
Гдѣ мой верблюдъ, гдѣ моя жена, отдайте… это вы угнали.
Нѣтъ, мы не знаемъ, мы сыновья Барія Челеби и ѣдемъ по свому дѣлу къ судьѣ Біюкъ Башу.
Нѣтъ, вы разбойники., гдѣ мой верблюдъ? Воры… гдѣ? И я поѣду съ вами къ судьѣ Эффенди.
Братья не могли успокоить расходившегося старика, и дальше путешествіе продолжали вчетверомъ. Какъ только кони ускоряли шагъ, старикъ разражался такой сильной бранью и такими проклятіями, что останавливался вѣтеръ. Благодаря этому, поздно вечеромъ, когда уже сверкала на закатѣ вечерняя звѣзда, они въѣхали во дворъ Біюкъ Баша Кадія.
Самъ Кадій Віюкъ Башъ Эффенди встрѣтилъ на крыльцѣ богатыхъ и знатныхъ молодыхъ людей, сдѣлалъ молитву объ успокоеніи души отца ихъ и спросилъ о причинѣ, заставившей ихъ искать его правосудія.
. Братья изложили существо своего спора.
А этотъ старикъ?
Спроси его, Эффенди, мы не знаемъ, что онъ отъ насъ хочетъ.
Старикъ, волнуясь, сбиваясь, пересыпая свою рѣчь бранью, разсказалъ Кадію о своемъ несчастіи.
Какъ же такъ? – спросилъ Кадій братьевъ.
Очень просто, отвѣтилъ старшій братъ, старикъ, такъ же, какъ и тебѣ, волнуясь и спѣша, разсказалъ намъ о своей бѣдѣ и, сообразивъ всѣ обстоятельства, я спросилъ его, не былъ ли верблюдъ съ бѣльмомъ на правомъ глазу и вотъ почему: проѣзжая тропинкой по лугу, я замѣтилъ, что по обѣимъ сторонамъ росла одинаковая трава, а подъѣдена была только слѣва; я и заключилъ, что прошло животное, кривое на правый глазъ; не успѣлъ я спросить старика, какъ онъ разволновался.
Послѣ вопроса брата, сказалъ второй братъ, я тоже сопоставилъ свои наблюденія, и не утверждалъ, а только спросилъ, не было ли въ правомъ боченкѣ меду, а въ лѣвомъ уксусу,и вотъ почему: проѣзжая мимо колодца Чубуртма Сорта, я замѣтилъ на пыли слѣдъ лежавшаго верблюда и два кружка отъ боченковъ, на правомъ вились пчелы, а на лѣвомъ мошки. .
А я подумалъ, что его жена толстая, грузная женщина, потому что на пыли были отпечатки двухъ кистей, которыя сильно уперлись въ землю, когда человѣкъ вставалъ. Со– образивъ, что человѣкъ былъ очень грузенъ, я только спросилъ старика, но онъ сталъ кричать, называть насъ разбойниками и ворами и не сталъ слушать.
Судья задумался, а затѣмъ сказалъ:
Вотъ что, старикъ, ты не теряй времени и иди искать верблюда. Эти люди не причастны къ твоей пропажѣ, а вы, обратился судья къ братьямъ, будьте моими гостями, переночуйте. Завтра я разберу ваше дѣло.
Старикъ ушелъ, а молодымъ людямъ было отведено особое помѣщеніе. Самъ Біюкъ Башъ наблюдалъ, чтобы гостямъ были доставлены свѣжій хлѣбъ и молодая баранина. Пожелавъ спокойной ночи, Кади Эффенди вышелъ и, обойдя домъ, вернулся на цыпочкахъ осторожно, какъ котъ, къ дверямъ и сталъ, глядя въ замочную скважину, прислушиваться, чтобы изъ своихъ наблюденій уловить руководящую нить для разрѣшенія трудной задачи.
Братья, сотворивъ краткую предтрапезную молитву, молча сѣли за столъ.
Старшій, попробовавъ кусокъ баранины, сказалъ:
Этотъ ягненокъ вскормленъ молокомъ собаки.
Второй замѣтилъ:
А этотъ хлѣбъ испеченъ изъ зеренъ пшеницы, посѣянной на кладбищѣ.
Третій сказалъ:
Напрасно мы сдѣлали такое длинное путешествіе. Нашъ судья, Біюкъ Башъ, подлецъ, которому нѣть на свѣтѣ равнаго.
Біюкъ Башъ отскочилъ. На разсвѣтѣ онъ потребовалъ къ допросу своихъ слугъ. Пастухъ, послѣ долгихъ запирательствъ, сознался, что ягненокъ былъ, действительно, подкормленъ ощенившейся сукой; экономъ долженъ былъ удостовѣрить, что послѣднимъ лѣтомъ мука смолота изъ пшеницы, засѣянной на кладбищѣ.
Біюкъ Башъ зналъ, что ягненокъ, вскормленный сукой, пріобрѣталъ особый привкусъ, и при нѣсколько развитомъ вкусѣ это можно узнать; онъ также зналъ, что мука зеренъ, выросшихъ на кладбищѣ, даетъ очень вязкое тѣсто, и хлѣбъ не подымается, но ут– вержденіе третьяго брата, то, что онъ такъ долго скрьгвалъ отъ всѣхъ, его окончательно смутило. Біюкъ Башъ потерялъ душевное равновѣсіе, и когда молодые люди предстали съ просьбой разрѣшить ихъ дѣло, онъ сердито отвѣтилъ, что у него нѣтъ времени и предло– жилъ имъ обождать до слѣдующаго дня. И такъ продолжалось цѣлую недѣлю.
Между тѣмъ, дѣло братьевъ не давало ему покоя и, благодаря этому, онъ сталъ раздра– жителенъ и невыносимъ даже въ семьѣ и на судѣ, и со всѣми, кто имѣлъ съ нимъ дѣло.
* * *
Послѣ этого ни жена, ни единственная дочь Кадія, красавица Мелекъ, не имѣли покоя: все судьѣ не нравилось, на всѣхъ онъ ворчалъ, ко всему придирался.
Тогда умница Мелекъ подала отцу такой совѣтъ.
Позволь мнѣ, отецъ, сказать слово, можетъ, я помогу.
Говори.
Завтра, когда братья придутъ требовать разрѣшенія дѣла, то ты имъ скажи, что у тебя нѣтъ времени, чтобы они ушли, и какъ только уйдутъ, позови ихъ обратно и потребуй, чтобы они разсказали еще разъ свою тяжбу, сдѣлай это нѣсколько разъ и замѣть, кто изъ братьевъ, когда ты гонишь, первымъ уходитъ и когда зовешь обратно, послѣднимъ входитъ. Это и будетъ воръ, потому что совѣсть его гонитъ отъ тебя первымъ, и она задерживаетъ его, когда ты зовешь къ правосудію.
Біюкъ Башъ, не довѣряя своей дочери, все таки послѣдовалъ ея совѣту и пять разъ подъ разными предлогами выпроваживалъ отъ себя и звалъ обратно братьевъ.
Изъ пяти разъ младшій братъ три раза вышелъ первымъ и вошелъ послѣднимъ.
Отдай перстень, сказалъ судья.
Младшій братъ покраснѣлъ и сказалъ:
Это рѣшеніе, Кадій Эффенди, не твоего ума, твоей дочери.
И отдалъ перстень… .
* * *
Вернувшись домой, младшій братъ послалъ сватать дочь Біюкъ Баша. Кадій согласился, очень скоро сыграли веселую свадьбу, которая продолжалась двѣ недѣли. Почти всѣ почтенные татары пріѣзжали въ Акъ – Монай поздравить Кадія, всѣ джигиты принимали участіе въ скачкахъ, устроенныхъ Кадіемъ, почти всѣ борцы горныхъ деревень участвовали въ борьбѣ; но всему на свѣтѣ наступаетъ конецъ, и послѣ праздниковъ всегда бываютъ будни.
Кадій Эффенди Біюкъ Башъ, когда всѣ разъѣхались, призвалъ своего зятя и обратился къ нему со словами:
Послушай, любезный сынъ мой, ты знаешь, конечно, что какъ у меня нѣтъ сына, ты заступишь мое мѣсто, ты займешь мѣсто Кадія. Кадій долженъ имѣть зоркій и наблюдательный глазъ, и съ этой стороны я спокоенъ.
Я вижу, ты превзойдешь, по волѣ Аллаха, своего тестя. Послушай, я не удивленъ, какъ вы узнали, что верблюдъ былъ кривымъ на правый глазъ, я понимаю, что верблюдъ былъ на– груженъ бочкой меда справа и бочкой уксуса слѣва, я допускаю, что жена старика была толстая женщина, я знаю, какъ отличить хлѣбъ, посѣянный на кладбищѣ, я знаю, какого вкуса бываетъ мясо ягненка, вскормленнаго молокомъ собаки, но меня поражаетъ, сбиваетъ съ толку и пугаетъ, какъ вы угадали, что я такъ скрывалъ отъ всѣхъ, отъ самыхъ близкихъ (передъ тобою я буду откровененъ), что я – подлецъ.
Послушай, отецъ мой Біюкъ Башъ Эффенди, если бы ты былъ порядочнымъ человѣкомъ, развѣ ты пошелъ бы подслушивать своихъ гостей?
C.C. Крым, Крымские легенды, Париж, 1925 год.
